Время жатвы

Не бывает любви несчастной, Может быть она горькой, трудной, Безответной и безрассудной. Борис Заходер. Они возвращаются Домой. После очередного поворота Серый Дом восстает в мутноватом автобусном стекле. Ведьма улыбается. Она любит возвращаться. Дом без них пропитывается летом, тишиной. Теряет их запахи и будто обновляется. Словно ему нужен отдых, чтобы снова принять их. День приезда не похож на день отъезда. Когда они уезжают в Дом-на-море, они напряжены и тревожны, они ждут свершений. Возвращение — это другое. Это тепло, это радостная суета во дворе, это даже Лось, к которому, теряя шлепки — буквально — стремятся мальки. Ведьма вдыхает запах. Домашний. Кисловато-яблочный, пряно-травный и совершенно не морской. Наступает добрая жатва. После безумств ночи огней и пьяной радости Литы. Ведьма предчувствует что-то хорошее. Дом не встречает и не ждет их, прорываясь сквозь муть запотевающих от множества дыханий окон, он прорезает реальность в своем величии. Жилой и родной, он похож на заброшку, каждый раз, когда они возвращаются. Он бесконечен в поворотах своих коридоров и скрежетании чердачной лестницы. Та часть Дома, что заброшена, всегда больше обжитой. Но Дом есть Дом. Всего на секунду Череп не щурится, он смотрит в окно открыто и прямо, как малек, и Дом улыбается ему, открывает свои двери, бликует стеклами, пускает в него зайчиков, ждет. Череп зачем-то оборачивается, туда на «свое» место в заднем ряду и видит там темные волосы под широкополой шляпой. Череп обычно садится в автобус последним, до конца помогая грузить. И в этот раз его привычное место заняли. Череп снова щурится и скользит по ней взглядом совсем недолго. Ведьма. Ему вдруг хочется заглянуть в ее глаза. Узнать, что под полами шляпы? «Бред, конечно, » — Череп усмехается сам себе и шутит о чем-то Хромому. Тот, как всегда, сидит рядом с ним, отвечает, подмигивает взглядом, каркает Деткой, смеется низким бархатным смехом, на который ведутся многие. Череп отвлекается от шляпы и темных волос, он снова смотрит на Дом и видит его разрушенным, с местами заколоченными окнами и треснувшими стеклами. Она выбирается из автобуса, идет к Дому. Ходячие парни таскают сумки в вестибюль. Ведьма встает в коридоре, прислоняется к стене — приятно прохладной — дает себе почувствовать Дом, а ему себя. Она ждет появления своего чемодана. И охает, когда его вносит Череп. Он без футболки — это бывает летом часто — на его загорелой коже вязь татуировок, мышцы напряжены, а лицо расслабленно, вечная ухмылка и прищур при нем. Все знают: он красив. И Ведьма знает, но сейчас она вдруг не знает, а видит это. И быстро понимает почему: первый раз Череп смотрит ей в глаза. Он почтительно ставит чемодан поодаль от нее, будто не знает, чей он, но взгляд не отводит. «Он щурится, чтобы никто не увидел его глаз», — думает Ведьма. Его глаза прозрачны до дна, не таят в себе подвоха, в них крапинки сомнений, в них омут зрачка, и все же в них не спрячешь своих помыслов. И Ведьма почти пугается его мыслей. Они чисты и неприличны одновременно. Череп понимает что-то, ухмыляется шире, шутит о чем-то с кем-то и уходит обратно во двор. Ведьма подходит к чемодану, касается ручки, за которую так недавно держался Череп. Среди девчонок череписток мало, Череп не привечает их так, как умеет Мавр, хотя ему это стоило бы… лишь пары взглядов? Об этом не говорят, но Череп много кому нравится. Запретный плод сладок… Да, когда плод такой — он должен быть сладок. Ведьма понимает, что вот уже прислушивается к голосам со двора, желая распознать голос Черепа. Но он говорит обычно негромко, зато так спокойно и вкрадчиво, что каждый слушает. У него не бывает вспышек гнева, как у Мавра… Или бывают? В омуте зрачков Черепа не пылает огонь, но рвется смерч, и он же живет в каждом его жесте. Ведьма тащит за собой чемодан и думает о том, что ветер разжигает пламя. То страшное и одновременно пленяющее пламя, что есть в Мавре. Мыслей что-то слишком много, Ведьма вздыхает, присаживается на лестнице, чтобы передохнуть. Она смотрит вниз, на первый, где суетятся люди, и взгляд ее безошибочно ловит движения чуть более стремительные, чуть более ловкие, всегда сопровождающиеся движениями татуировок. Словно заклинаниями.

***

Первая ночь после возращения, не то, что ночь после отъезда в Доме-на-море. Там первая ночь полна движения, ночных купаний, разговоров и смеха. В Доме же они засыпают легко и сразу, словно погружаются в уютную колыбель. Они сплетаются с Домом, возвращаются к нему. И Ведьма знает то, что не хочет знать никто: так будет и после выпуска. Чем бы он не кончился. Дом все расставляет по местам, он греет. Череп падает на подушку и смотрит в потолок. Потолок расчерчен тенями, в спальне непривычно тихо. Череп вспоминает, как носил чемоданы. И взгляд Ведьмы, который удалось поймать. Лучше бы он никогда этого не делал. «Ведьмы живут одиноко на болотных топях, » — думает Череп невпопад. Но верно: вокруг Ведьмы словно полоса отчуждения. Это всегда казалось естественным, но сейчас она чудится Черепу такой живой, что он не понимает, как так? На утро Ведьма привычно скрыта под шляпой, привычно далека, но теперь Череп знает, как она смотрит на самом деле. И это пострашнее проклятия. Все идет как обычно, только Череп все время думает о Ведьме. Их жизнь набирает привычный ритм: те же сонные перепалки в ванных, те же шутки за едой, те же правила, те же стены и коридоры. Никто уже и не скажет, как давно они вернулись. Дом живет и дышит. Он вечен, и он есть, пока есть они. Ведьма старается забыть о глазах Черепа. Что ей до него? У нее свои дела и заботы, а у него: война и Мавр, и ветер, поющий в каждом движении.

***

В Дом всегда приходят ночи без сна, ночи другой стороны. Ведьма любит их: встает из постели, одевается и идет туда, куда ведет ее Дом. Она без удивления оказывается у дуба. Несколько лет спустя ее крестник возмутится тому, что дуб испещрили надписи, сделали частью Дома, а не его свободой, но Ведьма думает иначе. Здесь есть и ее знаки, и ее слова. Небо светит ей полной луной, воздух пахнет летом и травой, но в ней уже чувствуется холодноватый ветер осени, где-то каркает ворон. Она обходит дуб противолосонь, и на третьем круге… Она видит Черепа, который идет от крыльца. Ей не стоит труда забраться повыше, чтобы он ее не нашел. А он садится под дубом. Он курит и прячет затушенный окурок в карман. Ведьма сидит среди ветвей, что та русалка. Первый желудь падает к ногам Черепа, Череп смотрит, но не берет. Он откидывается к дубу, открывая белую шею, пониже ключиц виден его оберег. Такой не похожий на него сейчас. Ведьма не двигается, надо бы подумать, как ей уйти незамеченной, но она гадает зачем пришел Череп. Может, у него тут встреча? Или свидание? Если кто, когда и встречался с Черепом, то Ведьма ее не знает. Такое ведь невозможно было бы скрыть, Череп всегда на виду. Ночь темна и густа, как волосы Ведьмы, и отчего-то сладка. Надо бы пойти к своим, в такие ночи особенно вкусен дым кальяна, и музыка звучит будто в унисон с сердцем, и рождаются лучшие разговоры, но Черепа тянет прочь. Он глубоко вдыхает эту ночь: с ее луной и запахом яблок. Он садится под дубом, чувствует спиной шершавую кору. И, когда падает желудь, замечает Ведьму. Словно сам дуб, да нет — сам Дом, обращает его внимание на то, что он не один, на то, что он ее потревожил. Череп ждет второго желудя, ждет какого-то знака? Но ночь, наполненная запахом переспелых яблок, улыбается и не дает больше знаков. Только слышен шелест листвы. Череп не планирует, не задумывается вовсе, он весь становится действием: потому что сколько уже можно смотреть? Пора что-то делать… Он взлетает на ветку и седлает ее. Теперь не отступить, но Череп верит, что раз уж Дом привел его сюда, Дом подскажет и дальше. Пока Ведьма думает, Череп встает, расправляет плечи, и подтягивается на нижней ветке. Ведьма охает и испуганно прикрывает рот ладонью. Но ведь поздно… Не просто же так он решил подняться к ней. Череп устраивается на своей ветке, чуть повыше ее, лица его не видно, но в голосе слышна ухмылка: — Неужели ты прячешься от меня? — Еще чего! — фыркает Ведьма и встряхивает волосами. Ей становится вдруг холодно, но может это просто ветер в ветвях. Холодный ветер теплым вечером. Ветер, который напоминает вдруг, что Черепу не стоило бы искать, а Ведьме стоило бы лучше прятаться. Ветер милосердно разгоняет облака, давая луне осветить лицо Ведьмы. Красивое. И немного испуганное. Это заставляет вспомнить о Мавре. И о том, что Ведьма все-таки на другой стороне. Но ведь она не принадлежит Мавру. — А ты что же меня ищешь? — спрашивает она и смотрит на него прямо. Пытливо даже. — Зачем? Череп за словом в карман не лезет, отвечает легко и быстро, без усмешки: — Если кого и искать, Ведьма, то только тебя. Это опасный разговор, да и вся затея безумная. Ему бы испугаться и отступить, но Череп так не умеет. И учиться не собирается. Он не верит ни в судьбу, ни в знаки. Ему просто нравится Ведьма. Череп достает сигареты, предлагает Ведьме. Не столько из вежливости, сколько ожидая, прикосновения ее пальцев. Или повода пересесть на ее ветку. Ведьма соглашается. Дым уходит в ночное небо и тает там. Череп спускается к Ведьме, садится ни близко, ни далеко, смотрит на Ведьму, и она грустно ему улыбается.

***

Череп ловок и темен, и если Ведьма — русалка, то он… Ученый кот? И оба они привязаны к этому месту. Волшебному и странному. Если присмотреться, то можно увидеть и цепь. Она состоит из бесконечной вязи надписей на стенах: старых и новых, тех, что оставили они и те, что были до, и те, что останутся после. Она тянется от Дома к дубу, неведомыми путями доходит даже до моря и возвращается. Тяжелая цепь из их снов и страхов. Их путеводная нить и их тюрьма. Ветер качает ее: одних баюкая, других пугая, третьим рассказывая дивную сказку, которую подслушал в полях, что напитались теплом и солнцем за лето. Цепь поет, и слова ее таковы: Говорят, в руках его был мир. Говорят, само солнце отдало лучи для его кудрей, а в глазах затаилось самое глубокое из озер. Говорят, от его улыбки становилось светлей. Никому он не отказывал в помощи. Не просил ничего себе взамен. И не было дела, что ему бы не удалось. Все в руках его словно оживало, наполнялось светом, как сердца людей рядом с ним наполнялись смехом и радостью. Был он прост и добр. Решителен и смел. Настоящий герой. Король-солнце… Где-то в самой глухой лесной чаще, посреди поросших мхом исполинских деревьев, из-за которых почти не проникал свет, где не прогревалась земля и не сохла вода, между болотных топей, ряски и тины пролегала шаткая тропка из исчезающих кочек. Туда не хаживала нога человека, зато именно туда приходили самые дивные, самые редкие звери: единорог, дракон, василиск и те, что пообычней тоже. Там росли необыкновенной красоты болотные цветы, сплетались воедино все цвета, когда солнце или луна входили в зенит. Ветви резали их лучи, рождая цветные причудливые узоры и тени. Там у окна в своем маленьком домике сидела девушка и смотрела на неверную дорогу, которой не было. Ей не нашлось места среди людей, потому что она была особенной. Волосы ее — всполох огня, глаза — зелень трав, под рукой оживает земля и нить. Она никого не ждала, она появлялась там, где должно, решая только сама. Давала то, что нужно. Исчезая. Она помогала им или не делала ничего, но, как водится, люди ее побаивались. Не очень-то они хотели, чтобы эта странная девушка вышла к ним со своих болот. Было у него и главное дело — предназначение даже — сдерживать гнет Темного короля. Было за ним и много людей. Время шло — люди ждали от него… Чего? Подвига? Или битвы? Он должен был убить Темного короля, но не хотел. Однажды узнал он, что есть у Темного короля большое сокровище. И стережет тот его пуще всего, да только и сам дороги к нему не знает. Усмехнулся светлоокий герой да решился искать. Хоть глазком одним посмотреть. Шел упрямо, спрашивал дерзко. И солнце его не жгло, и луна светила, и ветер дул в спину, и стелила дорогу земля. Таков уж он был — всеобщий любимец. Так и глядела она на дорогу: не скучая, не мечтая и не боясь. Ей некого было бояться — мало кому был ход даже в Лес, а уж на ее болото… А потом появился вдруг человек: он шел по кочкам так уверенно, словно его они ждали. Ни одна не провалилась под ним. Он подошел к самому ее крыльцу и остановился. Девушка вышла к нему навстречу, сама не зная почему. И в глазах его было небо, что скрывали ветви, а в волосах солнце, что не могло проникнуть к ней. Он заглянул в ее лицо, и больше никогда не смог его забыть. Так и стал ходить к ней по кочкам. И волшебные существа Леса помогали им. Влюбленные не замечали препятствий. И не думали, что их осудили бы люди. Обоих осудили, каждого по-своему. Но они просто жили, жили так, словно время будет бесконечным. Они радовались каждому дню, потому что эти дни, даже полные ожидания, стали вдруг особенными и полными смысла. Они не думали о завтра. Они жили так, словно всему этому никогда не придет конец. А когда пришло время решительной битвы и главного слова, бесстрашно вышел герой к людям и Темному королю, держа свою любимую за руку. И не было в нем ни сомнений, ни страха, ни ненависти. И земля наполнилась жизнью, и вздохнули своей полнотой реки и моря, и взошло солнце, а ветер нес весть. Ликовали звери и травы. Ну а людям ничего осталось, как примириться.

***

С ветки снова срывается желудь, стихает скрип ветвей и тлеет в руке сигарета. Они так и молчат, и Ведьма гадает: слышал ли Череп? Сказка этой ночи о добром боге, сильном и ловком. Чей смех, зажигал огонь. О том, кого все любили. И конец в ней под стать герою. Только вот Череп не похож на того бога. У Черепа ястребиный профиль, острый взгляд и улыбка такая, что еще немного и будет оскал. Ведьма зябко поводит плечами. Нет, добрая сказка не будет о нем. И о ней не будет. Черепу незачем, но он оказывается ближе к Ведьме, снова касается ее руки, а она не отнимает своей. — Это не твоя сказка, — говорит она хрипло. — И не моя. Череп пожимает плечами и усмехается: — А ты знаешь сказку про нас? Ведьма вздрагивает от вопроса. Она знает, что это будет очень грустная сказка, и не она расскажет ее, а те, кто будут после них. Знает, но не помнит. Да и не наступило еще время этой сказки. Сегодня ночь теплого света и верной надежды. Ночь доброй жатвы. Пусть где-то вдали уже и каркает ворон, предвещая осень и потери. Череп опять смотрит без прищура: глаза у него большие и теплые. Не оторваться. И это затмевает собой все предчувствия и предсказания, все страхи. Сказка не кончается внезапно… Она вообще не кончается. Не здесь, не сейчас и не для них. Череп достает из кармана яблоко, спелое, едва не лопающееся в его руке, откусывает от него, измазывая руки соком, и протягивает его Ведьме: — Голодная? — спрашивает он просто. Она соглашается на яблоко. И не спрашивает, что дальше. О новой встрече они не договариваются… Но несчастной любовь не бывает, Даже если она убивает, Тот, кто этого не усвоит, И несчастной, несчастной, несчастной Любви не стоит. Борис Заходер