myosotis scorpioides

Во время их самой первой встречи Кэйя прячется за спиной у Крепуса, уцепившись тонкими пальцами за его штанину, и Дилюк не может рассмотреть его скрытое за отросшей челкой лицо. Дилюку пять, у Дилюка чешется язык от детского любопытства поинтересоваться: папа, а кто это? Зачем ты его привел? Откуда ты его привел? Почему он похож на зверька, слишком долго сидевшего в клетке? Дилюк, этот солнечный, яркий ребенок, держит язык за зубами, оставляет все неловкие и неправильные вопросы при себе, протягивает ему руку, улыбаясь, и говорит: – Я буду с тобой дружить. В удивленном взгляде он успевает уловить, как на фоне темного моря сверкают светло-серые льдинки и сразу скрываются за взъерошенными прядями. Дилюку семь, но он точно не уверен, сколько лет Кэйе (Крепус говорит, что они ровесники), и от прежнего нелюдимого Кэйи не остается и следа: время, проведенное с ними, явно пошло на пользу. Его челка стала короче, волосы собраны в хвост, – благодаря Аделинде, и он больше не прячет глаза – благодаря пиратской повязке, стянутой с игрушечного медведя, когда-то очень давно подаренного Дилюку. Дилюку, в принципе, не жалко. Он подозрительно легко привыкает делиться с ним всем: от сладостей до сокровенных тайн (какие могут быть тайны у маленького ребенка? в любом случае, во всем поместье о них знают только Кэйя и горничные, правда, сам Дилюк об этом не знает). Когда Крепусу приходит идея научить их обращаться с оружием, Кэйя выглядит с легким деревянным мечом словно был рожден для этих изящных выпадов, в отличие от Дилюка, который больше рубил, чем наносил короткие колющие удары. Поначалу Крепус тренирует их индивидуально, по очереди, потом ставит в пару, и они часами напролет отрабатывают приемы и комбинации. Дилюку пятнадцать, и боевые спарринги уже превращаются в рутину: Кэйя смеется и пружиняще отскакивает от его ударов, и каждый раз, глядя на него в закатных лучах, у Дилюка перехватывает дыхание. Несмотря на очевидную разницу в росте и физическом развитии, он иногда, совсем редко (Кэйю не проведешь), позволяет себе поддаться ему, выбить из собственных рук меч и уронить его, Дилюка, на траву. Господи, в какой момент Дилюк свернул не туда? Кэйя приподнимает его подбородок кончиком деревянного лезвия, победно усевшись сверху. Разглядывает задумчиво. В какой момент его искренняя наивная любознательность превратилась в желание разделить с Кэйей буквально все? Ему хотелось бы притормозить, вытащить из бесконечного цикла свой жизненный алгоритм, разложив на манер кинопленки, и препарировать каждый кадр. Может, тогда он нашел бы ответ. Дилюк показушно фыркает, якобы раздосадованный фактом проигрыша, и спихивает Кэйю с себя. Сердце колотится где-то у горла, и Дилюк мысленно списывает это на тренировочный адреналин. Действительно, что еще это может быть? Подумаешь, они занимаются этим ежедневно на протяжении нескольких лет, подумаешь, Дилюк на девять баллов из десяти по шкале осознанности закрывает на это глаза. Место на шее, переходящее в позвоночник, вдруг начинает нестерпимо чесаться, и под ногтями у него остается кровь вперемешку с цветочными лепестками. Из-за крови они кажутся скорее фиолетовыми, чем синими. Он старается об этом не думать. Своим стараниям он не поставил бы и единицы. Однажды Кэйя приходит посреди ночи на порог, стоя босыми ногами на холодном полу, и Дилюк молча садится на кровати, освобождая для него место рядом. Через тонкую ткань ночной рубашки он чувствует, насколько горячее плечо у Кэйи. Видимо, Кэйе снова приснился кошмар. В детстве это случалось довольно часто, но в последнее время возобновилось, и он, иногда в полусне, оказывается в комнате Дилюка, пока наконец не заснет, практически прижавшись всем телом. Крепус постоянно напоминает ему: ты должен о нем заботиться, ты его старший брат. Ну да. Прислонившись щекой к его макушке, Дилюк вслушивается в его неровное дыхание, и ему одновременно мерзко от самого себя, и внутри разливается тепло, жжет кончики пальцев до онемения: он неосознанно проходится по зудящей коже ногтями, срывая пробивающиеся ростки. Хочется остаться так навсегда, в тишине бледного предрассветного утра. Постепенно Дилюк начинает привыкать застегивать рубашку на все пуговицы, под самое горло, накидывать сверху жилетку (господин Дилюк, вы так солидно выглядите, сразу видно, что сын Рагнвиндра), натягивать на руки перчатки и пожимать плечами на чужие вопросы. Он же не скажет, что его тело решило эволюционировать в чертову клумбу имени Кэйи Альбериха. Кэйя вопросов не задает, только прищуривает глаз и ненавязчиво касается ткани пальцами. Интересно, что он сказал бы, если бы Дилюк вдруг решился вывалить ему то, что годами игнорировал и запихивал как можно глубже на свой эмоциональный чердак? Интересно, какое бы у него было лицо, подари ему Дилюк букет из небесно-голубых незабудок? Мол, смотри, вырастил сам. Для тебя. Интересно, была ли у него хотя бы надежда на что-то хорошее? Спустя огромное количество времени, глядя на окровавленные ладони, на мертвое тело Крепуса перед ним, у Дилюка впервые в голове звенящая пустота. Впервые его тянет блевать от красного цвета, бордовыми пятнами осевшего на полу, на одежде, растекающегося алыми дорожками вниз по запястьям. Дилюк проходится смазанным взглядом по рыцарям, столпившимся у дверей, цепляет виноватый изгиб губ Кэйи, и внутри снежным комом собирается злость, иррациональная тревога и отвращение, в первую очередь к самому себе, за неспособность целиком и полностью возненавидеть Кэйю даже сейчас. Пожалуйста, пусть это окажется обычным кошмаром. Пожалуйста, пусть он проснется в своей постели с Кэйей под боком, и все будет в порядке. Липкие стебли вьются лианами вокруг ребер, выбиваются ростками из кровоточащих под одеждой ранок, и Дилюк ощущает во рту отвратительно четкий травяной привкус. Ничего не будет в порядке.