Das Parfum

Зима всегда была временем какой-то странной приглушённой тишины среди запахов — снег накрывал города, точно тяжёлое одеяло, оставляя улицы практически пустыми, лишая людей запаха, запирая его в домах или под толстыми слоями одежды, и в то же время усиливая тяжёлый вкус грязи и пота челяди, который струился из окон старых, покосившихся хижин грязным, мутным ручьём. Именно поэтому Арсений предпочитал проводить большую часть дней на улице — это было время, когда у него не слезились глаза от громкого, оглушающего смрада улиц, и он мог беспрепятственно прогуливаться, не таращась бесконтрольно на тех, чей запах будоражил его сильнее прочих — будь то убивающая вонь старого оборванца или же тонкий аромат дорогого парфюма на богатых леди, гуляющих среди садов, что располагались на возвышенном выступе у стен богатого квартала. С недавних пор Арсений почти каждый вечер ошивался в тех садах, скользя меж тонких, изломанных холодом деревьев, как едва заметная тень, выслеживая, точно натасканная на след борзая, один единственный запах, убивающий его в течении последних недель. Убийства прекратились с концом ноября, и город, кажется, всё ещё старался хранить настороженность, памятуя об ужасных событиях: ближе к вечеру улицы редели окончательно, знать, спешившая за зимние приёмы, передвигалась только в каретах и повозках, а простолюдины просто старались не выходить на улицу без крайней нужды. Арсению это нравилось — происходящее тешило его чувство собственной значимости, пусть и на самом примитивном уровне, далёком от его профессии. К тому же после встречи с тем самым ароматом Арсений не сомневался, что потребности в убийствах больше не будет. Он нашёл то, что искал. У самых стен богатого квартала послышалось несколько громких голосов, смеющихся и беседующих в довольно фривольной манере, но Арсению было необязательно их слышать, чтобы услышать то, что он искал. Он замер в паре десятков метров от городской стены, крепко вцепившись руками в ствол дерева, так, что кора жалобно заскрипела под пальцами. Каждая мышца в теле напряглась, тугой комок дрожи застрял где-то в глубине естества, мешая сделать полноценный вдох, точно само тело пыталось уберечь Арсения от стремительного падения в бездну, с самого дна которого доносился он. Тот самый аромат. Двое девушек, заливаясь высоким, переливающимся смехом, тянули в сторону сада высокого юношу в дорогом тёмно-синем костюме и тёплой меховой накидке, которая, точно огромный веер, разгоняла запах в сторону рощи, где сейчас застыл Арсений, чувствуя, как начинают намокать глаза — злые слёзы неконтролируемого наслаждения текли по впалым щекам, забираясь под воротник застёгнутой до горла куртки. Юноша улыбался, смущённо отнекиваясь от прогулки, но Арсению не нужно было видеть его лица, чтобы чувствовать его пылкое, но такое целомудренное смущение. Запах говорил всё за него, да и Арсений наблюдал за ним не первый день, чтобы знать достаточно. Мальчишка был юным, достаточно юным, чтобы следовать правилам, но уже достаточно взрослым, чтобы соблазны девичьего тела могли дать повод эти правила нарушить. Эта дерзкая смесь нежного покорства и бойкости, смешанная с лёгким шлейфом смущения и желания проявить себя джентльменом — ни в одной девушке Арсений не находил всех этих качеств, смешанных, казалось, в столь идеальных пропорциях, определяющих само слово «невинность». То, что он так долго искал. Арсений не знал, насколько целесообразно было бы смешивать аромат мужской и женской невинности — он относился к людям в равной степени терпимо, насколько того требовали правила взаимодействия с клиентами его бывшего учителя, и в равной степени деликатно, насколько того требовал его внутренний гений. Единственное, в чём он мог уловить разницу — горьковато-солёный аромат мускуса, которым определялась мужская бравада, будто бы вся мужская сущность — желание показать себя настоящим мужчиной — но соотношение этого вкуса было столь минимальным, что не могло испортить то, что он задумал. А запах мужества этого юноши и вовсе был столь приятным и обволакивающим, что казалось, этот ингредиент лишь улучшит конечный результат. — Антон, вы обещали сегодня уделить мне больше времени! В конце концов, как ваша будущая супруга, я имею право требовать вашего безраздельного внимания, когда того пожелаю! — Арсения неимоверно бесил голос девушки, столь нагло и фривольно говорившей с этим парнем. Он знал, что это всего лишь флирт, обозначение своей территории, к тому же, они были помолвлены (что всё-таки вынудило его действовать раньше, не дожидаясь начала весны), но девушка так дерзко прижималась к его рукам, так нагло позволяла своему дорогому, но абсолютно неподходящему парфюму просачиваться на юную, не тронутую одеколоном кожу запястий, что в душе закрадывалось безумное желание совершить одно единственное убийство просто так, не преследуя профессиональную цель. — Ирина, я же говорил вам, что став моей супругой, вы сможете требовать к себе столько внимания, сколько хотите, но сейчас я так же обязан уделять время своей семье, и матушка вот-вот пошлёт за мной, уже поздно, — к запаху Антона добавилась лёгкая нервозность, телесный аромат ударил, точно намереваясь снести Арсения с ног, он задержал дыхание, пытаясь отвлечь себя мыслями, что среди золотой молодёжи редко можно было встретить юнцов, так рьяно беспокоившихся о своей чести перед родителями и окружением. Очаровательно. — Вы вообще не тот, кому стоит бояться, — заметила вторая девица, подбадривающе, но всё же чуть менее настырно пытаясь взять Антона под руку. — Убийца девушек всё ещё не пойман, и если нам с Ириной захочется выйти на ночную прогулку, неужели вы позволите нам шляться в одиночестве! Её запах был чуть лучше отшлифован духами, но от невинности не осталось и следа, так что он всё равно казался Арсению тяжёлым и будто бы бесцветным. Как подавиться куском разбухшего хлеба, из которого вода вымыла весь вкус, оставив лишь неприятную вязкую тяжесть. Однако, его знатно повеселили её слова, пусть смешного тут для них не было ничего. Арсений слишком хорошо знал, насколько он был незаметен для людей, и даже в толпе ему бы не составило труда под локоть, соблазнив или взяв силой, увести жертву в безлюдное место. К тому же, бутылёк со снотворными духами лежал в кармане его куртки далеко не просто так. В этом городе пропало уже двадцать девять девушек, неужели они думали, что у него нет проработанной системы. Антон вздохнул, резко остановившись, отчего его спутницы оступились и едва не повалились на землю, запутавшись в длинных юбках. Та, что была Ириной, подобралась, уперев в жениха недовольный и острый взгляд. — Вы иногда бываете просто невыносимым, Антон! — громко заявила она в надежде, что среди деревьев обнаружится парочка непрошенных свидетелей, заметивших их ссору. И свидетель был, но если бы она знала, кто он, уже бы стремглав бежала домой, подзывая стражу. Но Арсений оставался неподвижным, поглощая информацию короткими рваными вдохами, точно крошечными глотками, стараясь не захлебнуться от резкого, будоражащего запаха недовольства, доносившегося до него от Антона. — Чтож, если вы изволите, я направлюсь домой, и бога ради, выждите прежде чем идти следом, не хочу ощущать ваше присутствие рядом. Идём, Оксана. И девушки, недовольно перешёптываясь и обмениваясь раздосадованными взглядами, удалились, оставляя парня одного, растерянного и злого. Арсений почувствовал, как слёзы снова начинают течь из глаз, но сделать ничего не мог — дополнительные раздражители покинули их, аромат раскрылся, точно оголяясь перед взором опытного любовника, Арсений мог ощутить каждый крошечный оттенок стыда, растерянности и досады, окутывающий юношу. Он больше не мог терпеть. Ему хотелось большего. — Помогите! — не громко, будто голос его был хриплым от усталости, крикнул Арсений, приваливаясь к дереву, вперев взгляд в Антона, отслеживая каждое его движение. Парень резко подобрался, сосредоточенно вглядываясь в темноту парка, всё ещё не уверенный, но преисполненный благородства идти на звук. — Помогите! — повторил Арсений и специально закашлялся, добавляя в голос измученных ноток. Справедливо сказать, он, наверное, закашлялся бы в любом случае, ведь парень всё-таки направился в его сторону, его меховая накидка затрепетала сильнее, разгоняя запах, точно извозчик, подгоняющий лошадь кнутом. Рука уже сжимала смоченный снотворным платок, и впервые за долгое время Арсений ощутил дрожь, когда внезапно его посетила мысль, что это может не сработать. — Вы в порядке? — воскликнул Антон, подходя к нему, без задней мысли протягивая руку, чтобы не дать сползти на землю окончательно. Очарователен. И абсолютно безрассуден. — Такой смелый, — мурлыкнул Арсений, резко сдавливая парня за затылок, вынуждая повалиться на землю, чтобы оказаться сидящим сверху. Тряпка со снотворным закрыла нос, юноша забился под ним, беспорядочно стуча ногами. Аромат накрыл, точно гигантская прибрежная волна, сладкая дрожь пробежала по телу, Арсений сильнее навалился на парня, прижимая его своим весом, внезапно ощущая, как дёргающиеся под ним узкие бёдра трутся о его пах, вызывая… реакцию. Пелена аромата вдруг словно резко стала прозрачной, и Арсений едва не отступил, ощутив огромное количество резко захлестнувших его обострившихся ощущений: звенящую тяжесть задушенных страхом и платком стонов, грубую ткань штанов, делавшую хаотичные прикосновения почти болезненными, напуганный до самой души взгляд мальчишки, прикованный к его лицу блестящими от слёз зелеными глазами. Парень внезапно показался Арсению просто… красивым. … Он лежал на его рабочем столе, руки его были связаны за головой, лицо всё ещё оставалось безмятежным под тяжёлым действием снотворного, но Арсению всё ещё не хватало мочи начать. Едва он стащил с Антона плащ, ботинки и камзол и принялся за жилетку и шейный платок, на него обрушилось густое и липкое чувство неконтролируемой паники, заставляя дрожать и даже не думать о том, чтобы прикасаться к приборам и лезвиям в подобном состоянии. Он не имел права на ошибку. Арсений скривил губы, думая, что, возможно, стоит прикрыть органы дыхания смоченной в воде тряпкой, чтобы хотя бы немного перебить эту непрерывную пытку ароматом, проникавшим, казалось, в каждую впадинку на его теле, забиваясь в рот, ноздри, уши, под ключицы и живот, оседая внутри комком вязкого и тягучего сладострастия. Проблема была лишь одна — реакцию вызывал отнюдь не только запах, а работать, зажав так же уши, чтобы не слышать ровного и тёплого дыхания, и завязав глаза, чтобы не видеть пухлых губ, острой линии плеч и узких бёдер, Арсений элементарно не мог. Доселе не ощущаемое, глубокое, тёмное, горячее чувство тлело в нём, опаляя изнутри нестерпимо приятным жаром, найти выход которому Арсений не знал как. Он даже если бы и заткнул и завязал всё, что только можно, вынужден был касаться нежной мальчишеской кожи, срезать мягкие, чуть вьющиеся русые волосы под самый корень… Он должен был полностью раздеть его. Решив наконец начать с одежды, по крайней мере, её текстуру на пальцах было ощущать не так мучительно, Арсений стянул с парня шейный платок и безвольно окунул лицо в мягкую ткань, пропитанную самой капелькой одеколона, уже смешанного с природным запахом тела, даря неописуемое наслаждение. Арсений даже не мог заставить себя глубоко дышать, чтобы успокоиться — каждый новый вдох погружал его всё глубже в сладостную бездну, заставляя терять контроль ещё сильнее. Дрожащими руками он завязал парню рот, вскользь касаясь подушечками пальцев губ и ощущая, как собственный рот наполняется слюной, казалось, что аромат мальчишки осел даже на языке, так что когда Арсений силой заставил себя сглотнуть, он прокатился вниз, к самому эпицентру полыхающего сладким безумием костра. Он должен хоть как-то использовать своё преимущество, иначе он просто свихнётся. Шальная мысль посещает разум, освещая сознание ярко-алой вспышкой. Арсений чувствует, как руки на минуту перестают дрожать. Он просто воспользуется преимуществом. Не даст себе забрать то, что не нужно, но хотя бы на мгновение прикоснётся к недостижимому. Главное, дать телу понять, что это всё принадлежит ему, и тогда он наконец сможет приступить к работе. Медленно переместившись руками к не до конца расстёгнутой жилетке, Арсений срезает последние пуговицы и петли рукавов. То же он проделывает и с рубашкой и лишь со шнуровкой кюлот возится без ножа, позволяя руками привыкнуть к мягкости и не позволяя себе касаться кожи напрямую. Ещё рано. У них вечность впереди, никто не знает, где находится его логово — безумно вульгарное слово, но что поделать — а эти безмозглые пустышки наверняка будут ощущать себя слишком обиженными, чтобы до утра поднимать тревогу. Арсений успеет насладиться моментом. Крохотное окно, занавешенное тяжёлым куском ткани, дабы не выпускать даже крохотной частички ароматов, тянущихся от бутылок с маслами, эссенциями, жиром, и флаконов с уже готовыми духами, пропускает немного свежего воздуха, так что Арсений, порядком взмокший от такой внезапно обжигающей духоты, подходит, чтобы сдёрнуть ткань, и обнаруживает крохотный кусочек ночного неба, наполняющий душу странным трепетом. Звёзды никогда не увлекали его достаточно, чтобы любоваться ими лишний раз, но крохотная частичка чего-то светлого внутри каждый раз с придыханием была готова наблюдать те короткие моменты, когда Арсений забывал о том, кто он — монстр, убийца, гений, творец — и просто позволял себе наслаждаться видом. Он не строил иллюзий о том, чем то, чем он занимался, могло закончится. Но мысленно готовясь к своему концу, иногда было приятно просто отвлечься и посмотреть на величественный иконостас созвездий, простирающийся над его головой. Свежий воздух и вид неба немного отрезвляет, так что Арсений не занавешивает ткань обратно, возвращаясь к столу с лежащим на нём парнем. По-хорошему, он должен совместить приятное с полезным и растереть его кожу маслом, дабы хорошенько раскрыть поры и позволить аромату разыграться в своём великолепии в полной мере, когда начнётся финальная обработка, но Арсений не может заставить себя сделать это. Он всё ещё дрожит, слабо водя руками вдоль обнажённого торса, понимая, что если сделать всё сейчас, аромат, вступив в полную силу, может легко поглотить его разум, лишив возможности прикоснуться к мальчишке так, как того хочет его плоть. Поэтому Арсений вскидывает голову, наполняет лёгкие свежим воздухом, а затем резко сжимает ладонями рёбра Антона. Мальчишка слабо стонет сквозь завязанный рот, но не просыпается, рот Арсения вновь наполняется слюной, но виной этому сейчас служит слабая дрожь, пробежавшая под его руками. Продолжая бесконтрольно мять торс мальчишки, гладя и лаская, Арсений позволяет аромату вновь окутать его, только чтобы прийти в отчаянный восторг — он чувствует сладкий, пряный аромат желания, рокочущий под кожей. Впервые не зная, принадлежит ли запах юноше или же ему самому, Арсений издаёт низкий рычащий звук, склоняясь к парню, и утыкается лицом в изгиб его шеи, упиваясь сладостью и мягкостью, окружившей его. Он, не отдавая себе отчёта, раскрывает губы и касается языком впадинки у ключицы, готовый кричать от переполняющих тело откликов, но продолжая лишь гортанно постанывать, вылизывая безволосую мальчишескую грудь. Тело реагирует само, челюсть сводит, и Арсений кусает розовую бусину соска, вновь утопая в хриплом и тихом стоне, вырывающемся из заткнутого платком рта. Он сильнее стискивает грудь, продолжая лизать и покусывать, мягко ведёт рукой по впалому животу, и короткий разряд тока пронзает кончики его пальцев, когда он понимает, что мальчишка реагирует на его прикосновения. Разум туманит от мысли о том, что это в первый раз, когда Арсений вызывает подобную реакцию, не искусственно, без помощи своих духов, лишь своими руками и губами. Голову заполняет алый туман соблазна, Арсений спускается губами вдоль кромки рёбер, целуя каждый дюйм, скользит языком вдоль пупка, спускаясь к бёдрам. Он царапает нежную кожу основания, обводя языком высохшие к чёрту губы; запах здесь сильнее, чем где бы то ни было, и Арсений думает, мог ли он извлечь больше запаха из тел тех девушек, если бы перед убийством делал бы с ними подобное. Думать об этом сейчас уже поздно, но Арсений и не хочет — вместо этого, он хочет попробовать его на вкус. Желание странное, его вкусовые рецепторы никогда не были приоритетом в отличии от обоняния, но запах мальчишки такой терпкий, нежный, и обволакивающий, что губы начинает покалывать от еле сдерживаемого порыва. Не в силах справиться с наваждением, он склоняется над напряжённой плотью и осторожно касается языком влажной головки. Тело ведёт от слабого солоноватого вкуса, жара, ощущаемого у лица, так что Арсений опускает голову чуть ниже, обнимая губами крепкий ствол. Тяжесть приятная, во рту становится неимоверно горячо и влажно, и Арсений, повинуясь чему-то странному, громкому и изнывающему внутри, опускает голову чуть сильнее, начиная двигаться вперёд-назад. Член скользит по языку, ложась точно по центру, проскальзывает глубже в глотку, но Арсений будто не чувствует этого, пропуская всё глубже внутрь. Стоны мальчишки становятся всё громче и развязнее, Арсений тонет, чувствуя, что парень может кончить в любой момент, но ведь он всё ещё останется невинным, так? Он не входит сейчас внутрь женщины, его запах всё такой же неимоверно прекрасный, и Арсений наверняка сможет заставить его кончить, так почему бы… — Ммм! — бёдра резко уходят в сторону, член выскальзывает изо рта, Арсений вскидывает голову, глядя на открывшуюся глазам картину бьющегося в путах, напуганного, возбуждённого, но явно проснувшегося Антона. Глаза мальчишки широко распахнуты, он бесконтрольно дёргается, и Арсений видит, как вздымается его грудная клетка, как напрягаются мышцы его рук, и почему-то это зрелище задвигает возникшую в панике мысль вновь дать парню снотворное на задний план. Любопытство, напряжение, желание — Арсений хочет видеть его реакцию. Хочет видеть больше. — Не дёргайся, больно не будет, — хрипло шепчет он, наклоняясь к лицу Антона. Зелёные глаза замирают, разглядывая, узнавая, и Арсений хмыкает, чувствуя солёный запах пота, выступившего на коже, раскрывая поры, делая близкий контакт почти мучительным. Он обводит языком губы, видя, как намокает ткань платка, следя за подрагивающим кадыком, и, не в силах себя сдерживать, припадает к шее мальчишки, вновь начиная кусать и вылизывать. Антона потряхивает, он громко и загнано дышит, пока Арсений, уже не стесняясь, кусает сильнее, оставляя на коже небольшие багровые метки. Он вновь спускается ниже и берёт член в рот, пропуская до горла, чувствуя, как Антон дёргается под ним, пытаясь не то уйти от прикосновения, не то прижаться ближе. Арсений ускоряется, чувствуя, как в горле становится вязко, когда он делает последние пару рывков, прежде чем Антон, издав громкий, протяжный всхлип, изливается ему в рот. Вкус не то чтобы самый волшебный, но тяжёлый, солоноватый аромат тела позволяет не придавать этому значения, так что Арсений сглатывает, не без удовольствия наблюдая полнейший шок на лице мальчишки. Их окутывает долгая, звенящая тишина, Арсений рвано дышит, пытаясь прийти в норму, но безрезультатно — запах не уходит, будто становится лишь сильнее, пригвождая руки к юному телу, сжимая, дразня, поглаживая. На глаза Антона наворачиваются слёзы, когда Арсений вновь склоняется к его шее, ведя широким мазком языка до самого подбородка, дразняще замирая губами в дюйме от закрытого платком рта. Их взгляды пересекаются, но прочитать в них что-либо невозможно — расширенные во всю радужку зрачки одного лишь отражают горящий взгляд другого, заставляя думать, что у них обоих сейчас нет души. Мягко мазнув губами вдоль рта Антона, Арсений чувствует, как у него слабеют ноги. Мальчишка прекрасен. Его сладкий телесный аромат, его большие, блестящие глаза, его пухлые губы, мягкая кожа, россыпь родинок на плечах и груди, трогательно выступающая дуга рёбер, узкие поджарые бёдра… Арсений всё ещё не удовлетворён; желание струится под кожей невыносимым жаром, желая, требуя, умоляя больше контакта, глубже, сильнее, интимнее, ощутить соприкосновение взаимной наготы, может быть, снова взять в рот, лишь бы почувствовать больше, захлебнуться в стонах, потеряться во взгляде, ощутить эту напряжённую плоть внутри… Арсений замирает. Это что-то новенькое. Это может всё испортить. Если мальчишка лишится невинности, всё, ради чего Арсений работал всю свою жизнь, всё это потеряет смысл. Да, его духи останутся прекрасными, вечной эссенцией желания и чистоты, но без запаха Антона работа в любом случае будет не завершённой. Да и что делать в таком случае с мальчишкой? Как только запах мужчины проснётся в нём, он едва ли будет представлять для Арсения ценность. Мысль об этом внезапно почему-то кажется очень горькой, но Арсений не смеет надеяться на лучший исход. Такое видение мира спасало его сколько он себя помнил, он не имеет права ошибиться, когда так близок к совершенству. Но он не может прекратить. Арсений чувствует, что плачет, впервые за много лет, от обиды, раздирающей душу, дрожащими руками поднимаясь к пуговицам своей рубашки. Он медленно раздевается, глядя на Антона с невыразимой болью, почти ненавистью, не в силах поверить, что то, что должно было привести его к вершине, в конечном итоге оказалось его гибелью. Почему вообще он нашёл этого парня, с его невозможным ароматом юности и жизни, этими чёртовыми большими глазами, глядящими сейчас с шоком, ужасом и, Арсений не хочет надеяться, трепетом. Он берёт со стола флакончик с густой мазью, пахнущей далёкими травами, растущими недалеко от его родного города. Одна из первых эссенций, которую он создал. С прошествием лет запах почти выветрился, но жирная основа сохранила мазь почти не тронутой, так что это может пригодиться. Арсений глядит на мальчишку, подходя к столу, ставя баночку с мазью вблизи его бёдер. — Это всё из-за тебя, — шипит он отчаянно, — ты виноват в этом, ты и твоё чертово благородство. Не надо тебе было подходить ко мне, слышишь?! — он рывком сдёргивает платок и, прежде, чем мальчишка успевает понять, прижимается губами к его рту горячим поцелуем. Он целует рьяно и мокро, мальчишка пытается стиснуть зубы, но рука, сжавшаяся на горле, быстро делает его сговорчивым. Арсений касается его языка, утягивая в безумный танец, захлёбываясь в оглушающем сочетании вкусов, запахов и звуков, расползающихся по комнате. На дрожащих ногах, он забирается на стол, осёдлывая парня, как тогда, в парке, но теперь они оба обнажены, их члены мягко потираются друг о друга, вызывая новую волну убивающей сладкой дрожи. Арсений берёт баночку, приподнимается над парнем и, набрав и растерев мазь, с громким стоном вводит внутрь себя первый палец. Антон молчит, следя за его руками со страхом и какой-то первобытной жадностью, и Арсения простреливает изнутри от этого взгляда, когда он вновь склоняется к мальчишке, целуя его, казалось, доставая языком до самой глотки. Вторую руку он опускает на член, чувствуя, как тот вновь начинает твердеть под внезапно такими мягкими, дразнящими прикосновениями. Антон стонет ему в губы, вибрация передаётся по телу, отзываясь сладостной дрожью, и Арсению даже почти не больно, когда он вводит в себя второй палец, продолжая загнано дышать. Он отрывается от губ парня, чтобы в очередной раз припасть к его шее, оставляя больше, ещё больше меток, чтобы если вдруг после этого мальчишке всё-таки удастся сбежать, его невесте будет очень неловко касаться будущего мужа в первую брачную ночь. Ни одна женщина не коснётся его так, как он, Арсений хочет в это верить. Он задевает что-то внутри себя, давясь глубоким стоном, чувствуя, как удовольствие наполняет его изнутри, в то время, как вязкий аромат мальчишеского тела обволакивает естество снаружи. Арсений вытаскивает из себя пальцы, устраивая руку на острых плечах, и вновь мягко проводит по члену парня, растирая остатки мази. Он сжимает основание, направляя ствол внутрь себя и, резко выдохнув, усаживается, слыша, как Антон начинает кричать, погружаясь в тесное, обжигающее нутро. Арсений наклоняется вперёд, соприкасаясь с парнем грудью, утопая в мягкости и оглушающей волне запаха, нового, неизведанного, но столь тягучего и приятного, что насытиться кажется невозможным. Он загнано дышит Антону в плечо, медленно начиная двигать бёдрами, совсем немного, позволяя себе привыкнуть к непривычному чувству наполненности. Член скользит внутри, отдаваясь влажными звуками, и Арсений чувствует, как мальчишка дрожит под ним, не в силах переварить обрушившиеся на него ощущения. Арсений и сам теряется, внезапно чувствуя, как его волос мягко касается чужая щека, почти ласково, успокаивающе потираясь. Он поднимается на руках, откидываясь торсом назад, позволяя Антону проникнуть глубже, давясь непрерывными стонами, стекающими с губ. Арсений зажмуривается, глубоко дыша, начиная двигаться, приподнимаясь и опускаясь, чувствуя, как их запахи смешиваются, разнося по комнате тяжёлый, горький аромат сладострастия, поглощающего их сейчас. Антон стонет, иногда дёргаясь, будто пытаясь приподняться и сесть, но Арсений игнорирует его, полностью сосредоточенный на своих ощущениях. Он двигается всё резче и быстрее, сбиваясь с ритма, чувствуя, как член то и дело задевает ту самую точку внутри, разгоняя по телу огонь и приближая его к завершению. Арсений настолько теряется, утопая в безумном и отчаянном желании наконец получить разрядку, что не слышит звук рвущейся ткани, очнувшись лишь в тот момент, когда две руки внезапно ложатся на спину, притягивая ближе, насаживая глубже. Он проглатывает удивлённый возглас, чувствуя, как Антон жмётся к его груди, самостоятельно прижимается губами к шее и плечам, кусая и сося, словно в безумном наваждении желая оставить во рту кусочек его, Арсения, вкуса. Мужчина почти заходится в истерике, стжимая руками плечи парня, впиваясь ногтями в податливую мягкость кожи. Горькие всхлипы касаются слуха, щекоча осознанием того, что никто ещё не делал этого с ним, никто не прижимался к нему в ответ, словно на самом деле что-то испытывая от контакта с ним. Антон внезапно вскрикивает, хватая Арсения за бёдра, стискивая до синяков, до боли, будто желает слиться с ним, передать часть себя, своего естества и запаха, стучащего под кожей глубокими толчками. Мужчина чувствует, как член мальчишки пульсирует внутри него, и в это мгновение чужая рука накрывает его собственный ствол, двигаясь неумело, но резко, лаская размашистыми прикосновениями, стремительно доводя до края. Запах собственного наслаждения врывается в ноздри, растворяясь в запахе парня, смешиваясь с ним, оседая, кажется, в самой глубине его естества. Они молчат около минуты, прежде, чем Арсений понимает взгляд, ловя стеклянные глаза Антона. Он горько усмехается, чувствуя ласковые движения ладоней, бездумно гладящих его бёдра. Он запускает руку мальчишке в волосы, прижимаясь в последнем, безумном, полном отчаянной надежды поцелуе, который они разделят сегодня. Запах всё ещё не оставляет его, такой же нежный, правда, чуть более тяжёлый, со слабым оттенком солёной горечи, но Арсению уже плевать. Он в любом случает не сможет его заполучить. Не посмеет повторить свою ошибку. Антон уходит от него, когда гаснут последние звёзды. Через два дня Арсений заканчивает приготовление духов. Через три его находит стража.