Наши отражения

      Это случается с Юнги каждый год. Тоска накатывает, мысли путаются, воспоминания то и дело пробираются в привычный уклад жизни, спать и радоваться не давая. Чимин уже хорошо знает все состояния супруга и позволяет омеге делать то, что он хочет, лишь по вечерам не устает повторять, что то, чего Юнги боится, уже давно ушло из их общей теперь жизни и больше не вернется. Альфа вообще отличается чуткостью, и омега представить не может, где он этого набрался.       В магазинах толпы. Люди ходят с груженными тележками и полными пакетами, смеются, выбирают алкоголь и разные, украшенные по-зимнему, торты. Юнги о десерте задумывается, а от выпивки нос воротит: он не может пить, не хочет и никогда не будет. Свежи в памяти и бутылками заваленный пол, и запах перегара, наполняющий квартиру и пьяные, неразборчивые крики тех людей, которых омега родителями звать не желает.       Они не богаты, но Тэхена радовать стараются. Чтоб тот не думал, что чем-то хуже других: иногда дети любят выдумывать, а их сверстники могут спокойно подливать бензин в бушующее пламя обиды. Вот и сейчас Юнги в лютый холод выходит на улицу, чтоб найти сыну то, что не стыдно под елку будет положить. Омега выбирает игрушку с особой придирчивостью, почти вредностью, просит запаковать красиво и бантик повязать, чтоб открывать Тэхену было интереснее.       А потом бежит домой сквозь ветер и снегопад, чувствуя, как на ресницах замерзают выступившие от мороза слезы.       Но в квартире Юнги встречает тепло. Чимин стоит у плиты, помешивая что-то в сковороде с высокими бортами, еда бурлит, пахнет какими-то пряными травами. Тэхен рисует за столом, кисточку опускает в воду, чтобы снова краски набрать. Он видит папу и улыбается ему, рукой машет:       — Привет! Смотри, что я нарисовал. Мы же сможем повесить на холодильник птичек?       — Конечно сможем, — улыбается Юнги, разглядывая пухлых снегирей на тонкой ветке. — Мой талантливый, трудолюбивый мальчик.       Юнги оставляет поцелуй на макушке лохматой и идет переодеваться. Руки с мороза не слушаются, а пальцы гнутся с трудом, а одежда, пропитанная декабрьским холодом, приятно освобождает продрогшее худое тело. Омега кутается в свитер теплый, источающий отчего-то аромат чиминовой кожи и тихо, расслабленно выдыхает. В планах у него горячий чай, много еды и, возможно, бенгальские огни.       За окном вьюга, ветер бьет в окна, улицу медленно, постепенно накрывают густые сумерки. Юнги любит зиму сейчас, когда может вернуться домой, в тепло настоящее, туда, где его ждут и очень любят. Раньше омега холод ненавидел: греться ему было негде.       Из кухни доносится странный звук, отвлекающий от созерцания заснеженной улицы, наслаждения уютными запахами квартиры. Юнги спешит туда, чтобы увидеть лежащую на полу, у ног Тэхена, спрятанных в теплые шерстяные носки, разбитую тарелку и рассыпанный по паркету салат Чимина, который даже брови не хмурит, злым не кажется.       Юнги вспоминает, как его, скорее всего, просто избили бы до полусмерти, думает про Чимина, которого бы в пустой комнате заперли, лишив ужина, не то, что праздника. Для Тэхена разбитая тарелка — одна из обычных случайностей на большом жизненном пути, для его родителей в прошлом — непоправимая трагедия.       — Прости, — улыбается Тэхен, — я не хотел.       Чимин сидит возле него на коленях, специально ровняется в росте. Альфа собирает крупные осколки стекла, не давая ребенку прикоснуться к разбитой посуде, хоть Тэхен всем видом показывает, что хочет помочь. Юнги наблюдает, пытаясь разобраться с бурей смешанных в липкую кашу эмоций и чувств внутри себя: на глаза набегают слезы, губы растягиваются в улыбку. Праздничный радостный сумбур и воспоминания создают удивительный коктейль.       — Нестрашно, — говорит ребенку альфа спокойно. Чимин, кажется, просто не умеет повышать голос. — Салат еще остался, просто положим в другую тарелку. А ты помоги мне убрать, ладно?       С уст Юнги едва не срывается всхлип. Но он ладонью рот зажимает, разглядывая картину, разворачивающуюся перед ним. В глазах Тэхена нет страха, ни единой капли, во взгляде Чимина сложно разглядеть хоть какой-то упрек, злость. Омега, так некстати, вспоминает маленького запуганного себя, вереницы алкоголя нескончаемые, пропахшую табаком детскую, свою собственную, постель и драки, следующие за драками.       — Схожу за тряпкой! — весело говорит Тэхен, выходя из кухни, перед этим крепко, всего на секунду, обнимая омегу.       Они учат его не бояться проблем, помогают их решить, чтоб, повзрослев, Тэхен с любой неприятностью мог прийти к ним и рассказать обо всем. Юнги хочет, чтоб Тэхен не боялся говорить с ними, их самих не боялся, как он сам когда-то. Били за любое неверное слово, промах, даже пролитый сок, потому что: «не на твои деньги купленный он, а ты еще и тратить его в пустую смеешь».       Чимин смотрит на Юнги со знакомым выражением, понимания, руки раскрывая для объятий, но омега остается недвижим. Он холодной ладонью стирает с щек крупные холодные кристаллики слез, чувствуя, как обветренную на морозе кожу пощипывает влага. Чимин Юнги улыбается, руки подрагивающие от лица раскрасневшегося отнимает, слыша, что в ответ наконец звучит всхлип.       — Я люблю тебя, — сипит наконец Юнги. Чимин, подходя, целует его мягкие губы, окрашенные вкусом горькой соли. В копилке много таких поцелуев: с росписи тайной, проведенной сразу после получения дипломов только вдвоем, после первых, случившихся по глупости ссор в честь рождения Тэхена, его первых слов, шагов, что никогда забыты не будут.       — Снова слезы, — тянет Чимин, цокая языком в недовольстве притворном. — Ты в праздники всегда такой.       — Есть причины.       — Сейчас нет. Они далеко, дорогой Юнги, а ты вот здесь можешь справлять Новый год так, как тебе нравится.       Юнги никогда не получал подарков на праздники, Чимин в них дрался за мандарины с другими брошенными детьми, надеясь встретить следующий Новый год в кругу любящей семьи, у очага домашнего, а от того очень теплого. Удается ему это ближе к тридцати, в созданном собственноручно уюте, выкованной лично им в горящем пламени старой боли любви.       Вечером Юнги плачет снова, когда Тэхен с горящими глазами открывает блестящую обертку, являя свету и родителями плюшевую божью коровку и пакет сладостей самых разных. Чимин обнимает омегу крепко, когда сын к ним в руки кидается и целует в щеки благодарно, прижимая к груди кусок красной в черную точку материи. Игрушка в цвет праздника вписывается хорошо, мягкая и необычная: Юнги прекрасно знает, что его ребенок любит.       Юнги неисправимо поломанный, Чимин с ним травмами сдружился в прошлом в аудитории провинциального университета, где они вместе учились, потому что выбора больше не было. Альфе помочь просто некому было, Юнги никто помогать не хотел: из множества людей, которые должны быть близкими, потому что по крови родные, ему руку протягивал только один тогда еще незнакомый Чимин.       Тэхен у них поломанным не будет. Их цель — счастливый человек, уверенный в себе и собственной семье. Большего им не надо.