???
— Выглядишь…непривычно, — Эдвард в пуховике синего цвета, чёрной шапке и зелёном вязанном шарфе, сливающийся на фоне общего темно-синего пейзажа, осторожно приблизился к заведенному только лишь с одного его присутствия Освальду, как можно дружелюбнее улыбнулся, силясь не слишком явно пялится на огромный помпон на шапке, и протянул руку для рукопожатия, которую Освальд благополучно проигнорировал, спрятав дрожащие от странного предвкушения руки в карман. — О, иди нахуй, Нэштон, — Освальд, не глядя на своего собеседника, а потому не уловив его изменения в лице при упоминании своей фамилии, двинулся прямо в сторону мусорных баков, хромая и затылком чувствуя, как пацан-загадка прожигает его своим взглядом. Снег приятно скрипел под подошвой, и через некоторое время Освальд с неудовольствием заметил, что Эдвард семенит за ним. — Ты, кажется, не в настроении. Что-то случилось? , — Нэштон был решительно настроен продолжать диалог, несмотря на намеренную грубость Освальда. Предсказуемо и логично. — Ну даже не знаю… — Освальд излишне театрально сыграл голосом задумчивость, — А нет, погоди-ка, блять, знаю. Ты случился. Рядом с моим домом. Я даже знать не хочу, откуда у тебя мой адрес, но иди-ка ты подальше отсюда и желательно побыстрее, пока я тебя не пришил в какой-нибудь подворотне, ебанутый сталкер, — Освальду почти не приходилось играть злость. Азарт вперемешку с предвкушением давал необходимый эффект и без особых актерских способностей. И Эдвард, очевидно, остался доволен выбором стратегии, перенимая ролевую модель. — Ты не думай, я не следил за тобой, — Эдвард пошел на попятную, — мне Виктор сказал, ты у меня подводку забыл в прошлый раз, я вернуть хотел. Он еще с Виктором знаком. Прелестно. Куда еще Эдвард влез для пущей полноты игры? Освальд резко остановился и, как бы оценивая, как поудачнее высыпать на этого ненормального так удачно оказавшийся у него в руках мусор, уставился на неровно дышащего и, судя по всему, замерзшего Эдварда. — Подводка, Эдвард? Серьезно? Мог бы что-нибудь получше придумать. Начинаю разочаровываться в твоих интеллектуальных способностях. Или ты меня за идиота держишь? — Эдвард, казалось, пытался возразить, но Освальд просто не дал этого сделать, — Что тебе нужно? Эдвард ничего не отвечал, и подмываемый тревогой Освальд уже успел обрадоваться, что ему на сегодня он отступит, как Нэштон скороговоркой выпалил: — Мненужнауслуга, — и выжидающе уставился на Освальда. Как будто тот мог что-то понять. — Что, блять? Говори четче, я не твой логопед и не криптолог, чтобы расшифровывать подобное, — раздражение накатывало с новой силой, как же он хорошо играет, и Освальд начал раскачивать пакет с мусором, чтобы хоть как-то занять уже чешущиеся вмазать по идеально прямому носу Нэштона руки. — Прости, — Эдвард весь осунулся, и для себя Освальд отметил, что в таком состоянии тот похож на щенка, — я знаю, что не должен о таком просить, но мне нужна твоя услуга. Прежнее подобие умиления сменилось удивлением и некоторой злостью. Слишком продуманно. Так вот почему этот Эд ему тогда помог. Привязать к себе. Что ж, обещаний он не давал. А то, что он у Эдварда повалялся в отключке пару часов (сутки), привел себя в порядок (отстирал рубаху, чтобы мама не заметила крови на манжетах и воротнике), и поужинал (съел половину содержимого холодильника Эда), ни к чему не обязывало –Освальд этого не просил. Но по задумке, он должен был почувствовать укол совести, все-таки Нэштон тогда сильно выручил. Ладно, он же может в любой момент отказать, верно? Вообще-то, уже нет. — Какого рода услуга тебе потребовалась? — У меня возникли некоторые ммм…проблемы. Я не могу вернуться домой и мне совсем некуда пойти. Было бы лето, я бы поспал в парке, но, ты понимаешь, — Эдвард сделал круговое движение раскрасневшейся от холода рукой, обозначая снежное пространство вокруг, — ты мог бы позволить переночевать у тебя, если это не проблематично…? На последнем слове голос Эда дал петуха, а сам он сделал пару шагов назад, оказавшись прижатым к дереву на обочине дороги не на шутку разозленным Освальдом, бросившим пакет с мусором прямо к себе под ноги. Он ухватил Эда за плечо, больно было даже через пуховик, «синяки останутся» — пролетело в голове Эда, и яростным шепотом, неосознанно плюясь в лицо напротив, начал самый натуральный допрос: — Значит ты, блять, влез в какой то пиздец, да еще и в такой, что тебя караулят в твоем ебанном доме, и решил приперется в мой дом? Тебя в детстве головой вниз не роняли?! Это менты, да?! , — крылья острого носа Освальда гневно вздымались, а потемневший взгляд выражал намерение прямо сейчас зубами перегрызть Эду глотку. О божечки. Даже дурацкий помпон, который то и дело утыкался Эдварду в лицо не портил общего вида. Внутренности живота связались в узел восторга. Как жаль, что он не может протереть запотевшие очки, чтобы в полной мере запомнить этот момент. — Нет, Освальд, это проблемы не такого характера, — Эдвард, вцепившись пальцами в промерзлую кору, чтобы хоть как-то удержать себя на внезапно подогнувшихся коленях, сам перешел на шепот, –это на лично-семейном уровне, — хватка ослабла, и Эду пришлось приложить больше усилий, чтобы прямо сейчас самым позорным образом не хлопнуться к ногам Коблпотта, — меня выгнали из дома. — В канун Рождества? , — Эд не был способен оценить выражение лица Освальда, но ярость в его голосе уступила холоду и недоверию. — Так получилось, — Эд с видимым облегчением заметил, что тяжело дышащий Освальд сделал пару шагов назад и, судя по всему, отложил идею убить Эда, — я знаю, что ты мне не веришь, но., — Эд махнул в сторону ближайшего тускло, но все-таки освещающего улицу, фонаря и стремительно пошёл в его сторону, по пути разматывая зеленый шарф и растёгивая пуховик. Когда Освальд дошел до Эда, а вернее сказать дохромал, нога из-за нервов совсем разболелась, тот стоял совершенно распахнутый, выгнув шею так, чтобы на неё падал фонарный свет. Красно-сине-желтое пятно обвило шею кольцом свежего синяка, ошибиться в таком случае было очень сложно — Эдварда душили. Причем достаточно серьезно. Не удержав профессионального и, может быть, немного личного любопытства, Освальд провел указательным и средним пальцами по идеально длинной испорченной синяком шее, тут же почувствовав, как Эд дернулся под пальцами. Освальд поднял глаза на лицо Эда и оглядел его на предмет других следов. Паршивец успел протереть свои очки и теперь в упор глядел на Оза, улыбаясь своей дурацкой насмешливо-робкой улыбкой. Какой же он невозможный. Под носом оказались следы запекшейся крови, а на скуле (о боже, эти скулы), если присмотреться, была ссадина, скорее всего от пощечины. Его явно били, и, Освальд еще раз бегло оглядел Эда, домашние штаны и разные ботинки на ногах говорили в пользу того, что Эдвард не врал. Тут действительно семейное. — Застегнись, тебе для полноты картины только простудиться не хватало, — Освальд прикрыл глаза и тяжело вздохнул. Что же делать? Не на улице же его бросать, ей богу, да и в чем тогда резон? — И часто у тебя такое бывает? — Да не то чтобы, в детстве точно не били, родители только сильно ругались за дверьми из-за меня. Я всегда был странноватым. Мама умыла руки и почти всегда в командировках, а отец что-то пытался «исправить». Он думал, что со временем я возьмусь за ум и стану, ну, ты знаешь, нормальным, — Эд хохотнул, а Освальд подавил смешок, наморщив веснушчатый нос. Эдвард со своими дурацкими загадками и «интересными фактами» уж точно не влезал ни в какие социально приемлемые рамки, прямо как сам Кобблпот, а зная на что именно был спосбен Эдвард, не смеяться над подобным было еще сложнее. Только если Освальд получал за свое «я» пиздюлей, и с завидной регулярностью, то Эд, идеально шифруясь под обыкновенного гика, коим, конечно являлся, но лишь на малую часть, — смешки за спиной, мерзкие надписи на парте и спрятанные вещи, — Мне уже шестнадцать, а изменений нет, вот он и стал злиться сильнее в последнее время, — Эдвард заматывался обратно, элегантно завязывая Парижский узел из своего шарфа, о ссоре говорил сухо, даже с какой-то насмешкой. Видимо, отношения с родителями у него действительно ни к черту, — а сегодня он узнал кое-что, что знать не должен был, и совершенно взбесился. В общем, много чего наговорил, попытался придушить, потом разбил нос обручальным кольцом, символично, правда? И выставил из дома. Вот и вся история. Эд закончил свой рассказ и, запустив совершенно окоченевшие руки в карманы пуховика, ждал вердикта Освальда, который, в свою очередь, очень напряженно думал. Как отреагирует мама? Не повлечет ли это иных последствий? Не пытается ли Нэштон провернуть какую-то аферу? Безусловно он что-то задумал, с ним никогда не было просто. Эдвард вел какую-то игру и по ту сторону игрального стола сидел Освальд, не знавший ни правил, ни цели, но все происходящее уж очень интриговало и будоражило, да и, что скрывать, откровенно нравилось. Ладно, в конце концов сегодня Рождество, верно? А Эдвард в его доме и, предположительно, кровати уж слишком притягательная картинка, разводящая красные пятна на закрытых веках. Будь, что будет. — Ладно, Эд. Останешься на ночь, но не дай бог, ты что-то выкинешь… — Освальд не успел закончить: обрадованный Эд просто не дал ему это сделать. — Конечно, можешь даже не переживать по этому поводу! Буду ниже травы, тише воды, — Эдвард обошел недоумевающего Освальда, сбегал за непосредственной причиной выхода того из дома — мусорным пакетом и также стремительно вернулся обратно, — кстати, я заметил, ты хромаешь, нога так и не восстановилась? Тебе не сложно идти? , — Эд услужливо протянул руку, на которую Освальд мог бы опереться, на что тот закатил глаза и демонстративно самостоятельно двинулся дальше по дороге — оставалось всего ничего. Эд невозмутимо двинулся за ним, — Я уверен, ты не соблюдал постельный режим, а у тебя была серьезная травма, Освальд, это нехорошо, последствия могут быть серьезнее, чем ты думаешь, кстати, хотел рассказать позже, но ты помнишь того придурка Рона? Божечки, конечно помнишь, он же тебя, ну, покалечил, так вот он сейчас на ИВЛ, всего то и стоило, что подсыпать в его салат корневища Болиголова, он похож на хрен, я подсыпал целую партию таких корневищ в ларьке, в котором покупает овощи его мать, — Эд только на мгновение перестал тараторить лишь для того, чтобы самодовольно хихикнуть и поправить очки на своем носу, — это потребовало некоторого времени, но знаешь, оно того стоило, непередаваемое чувство, элегантность в простоте. Сложнее всего было правильно рассчитать дозу, хотя даже если бы он и откинул копыта, — Эд карикатурно изобразил лицо покойника, — мир бы многого не потерял. Того продавца уже привлекли к ответственности, дело закрыли, обыкновенная халатность. К слову, ты знал, что по одной из версий Сократ и Фокион умерли именно из-за Болиголова? А еще считается, что именно яд, содержащийся в этом растении, был орудием казни в Древней Греции. Освальд прихрамывал в сторону баков, пропуская мимо ушей большую часть информации, которую извергал из себя Эд с немыслимой скоростью. Какой же он балабол, язык без костей, только дай ему волю — заговорит до смерти. Освальд проследил, как Эдвард закинул пакет в мусорку, и развернулся в сторону дома, собираясь напомнить Эду, что он может передумать в любой момент и лучше бы ему заткнуться… Погоди, сделал что?! — Эдвард, ты отравил Рона? , — Освальд остолбенел. Его охватило злорадство и странное бурление, в котором он смог различить только азарт, беспокойство и гордость? Безумный коктейль. Ублюдошный Рон получил по заслугам. Именно по его вине он регулярно валялся в полуотключке на заднем дворе школы, а в последний раз все и вовсе дошло до суточной горячки и травмы ноги, из-за которой он до сих пор не в состоянии нормально ходить. На лице сама собой появилась улыбка, которую не упустил Эд, радостно хлопнув в ладоши. Его подарок оценили по достоинству. — Ага! Я хотел сделать тебе рождественский подарок. Я бы притащил тебе его голову, но подумал, ты такого не оценишь. Да это и не практично, и на порядок сложнее. Где её хранить? И я готов поклясться, никто не выйдет на меня или, тем более, на тебя. Да и дело уже закрыли. Это моя лучшая работа, — Эдвард лучился самодовольством, с живым интересом и предвкушением ловя реакцию Освальда. Невероятно. Если все так, как Эд рассказал, то он попал прямо в яблочко. Человек, принесенный в жертву в угоду их игры, только добавлял пикантности. — Погоди, это из-за этого тебя из дома выгнали? Твой отец узнал? , — Освальд цеплялся за остатки своей подозрительности, чтобы в конец не потонуть в эйфории своих эмоций. — Нет, папочка узнал кое-что другое, что его никоим образом не касалось, — Эдвард выделил слово «папочка», проводя пальцами по саднящей скуле, — не беспокойся, никто не знает. И не узнает. Эдвард стремительно возвращал испорченное им же настроение, да еще и с надбавкой. Конечно, Освальд предпочел бы самостоятельно разобраться с порядком надоевшим Роном, но даренному коню в зубы не смотрят — Рон в реанимации, а Освальд вполне себе отомщен. — Невероятно, Эд, мне очень приятно, спасибо, — еле сдерживаясь от того, чтобы прямо сейчас притянуть Эда за ворот его пуховика для поцелуя, Кобблпот потрепал парня по плечу, на что тот смущенно улыбнулся. — Да не так уж и сложно это было, кстати, одна из характерных реакций организма — это восходящий паралич, Ронни, вероятно, тоже не скоро начнет нормально… — Эд не успел договорить предложение, потому что Освальд, неловко взмахнув руками, пытаясь ухватиться за воздух, зацепился за шарф Нэштона, и потянул его за собой на снег, издав сдавленный писк, когда Эдвард закономерно упал сверху, уткнувшись носом в снег, — нормально ходить. Эдвард немного заторможено приподнял голову и тут же начал вслепую шарить по снегу, в поисках потерянных очков, которые слетели во время падения. Это продолжалось достаточно долго, чтобы истыканный острыми коленями Эда и прижатый к земле весом Нэштона Освальд затребовал свободы: — Эд, блять, что ты там возишься? Слезай с меня к чертовой матери, — Освальд, которого вся эта ситуация больше смешила, чем раздражала, попытался руками отодвинуть Эдварда от себя, упершись в его грудную клетку. — Сейчас, очки, — Эд руками потянулся за голову Освальда, а тот не вовремя убрал руки, защищаясь от снега, летящего в его лицо с шапки Нэштона, лишая его опоры. Упс. Эдвард останавил свое полное падение на Освальда, когда их носы и губы успели соприкоснуться. Эд сразу же откинулся назад, фактически садясь на его живот. Блять. Что он делает. — Прости, о божечки, Освальд, я не специально, честное слово, погоди минутку, — Эдвард, широко раскрыв глаза, замельтешил, какая пошлость, пытаясь собрать свои длиннющие конечности и встать, обманчиво походя на новорождённого оленёнка. Освальд почувствовал, как к лицу начала приливать кровь, а в висках застучал молоток. Какой стыд, это даже не поцелуй, так отточено спланированное неловкое касание. Он терпеливо дождался пока Эдвард, награждая Оза дополнительными тычками, наконец слез с него и, пряча лицо, молча пошарил руками по снегу, через пару секунд успешно найдя потерянные очки. Интересно, Эдвард действительно не мог их найти? — Держи, ничего страшного, это не считается, так что ты так и остаешься нецелованным, — пытаясь взять себя в руки, Освальд, повинуясь условиям игры, подмигнул, протягивая очки Эду. Тот утвердительно активно закивал головой, отчего-то закрыв глаза, — пойдем. Освальд предпринял попытку встать, и сквозь зубы матерясь, повалился обратно на снег. Нога. Чертова правая нога отдавала болью, стоило на нее опереться и она отказывалась работать хоть на сколько нибудь. Обеспокоенный Эд тут же присел рядом, закатывая штанину на ноге Освальда, безошибочно определяя место повреждения. Проделав с ней какие-то махинации, на некоторые из которых Освальд недовольно шипел, Эдвард выдал вердикт: — Точно не перелом, возможно, связки, нужно было соблюдать постельный режим после предыдущей травмы, — Эдвард раскатал образовавшийся подворот обратно, проведя по голени рукой. — Эдвард, ты не моя мама, не читай мне нотации, я в них не нуждаюсь, лучше помоги встать, — Освальд требовательно протянул руку Эду, и тот, вздыхая, одной рукой потянул его на себя, другой придерживая Оса за капюшон куртки. — Если ты хочешь минимизировать ущерб и еще погулять на этих каникулах, то ноге лучше обеспечить покой, — Эдвард продолжал невозмутимо поддерживать Освальда за руку и капюшон, обеспокоенно глядя на него через свои окуляры. — О, ты предлагаешь провести Рождество на помойке? Очень романтично, но давай как-нибудь потом, пошли, — Освальд дернулся в сторону своего дома, но остался на месте, удерживаемый руками Нэштона. — Нет, Освальд, объективно лучшим решением будет, если я донесу тебя на спине. Освальд прыснул и с вызовом в глазах воззрился на Эдварда. — Нет, точно не в этой вселенной, я ни за что не позволю тебе тащить меня. — Почему? , — Эдвард казался настолько серьезным, что Освальд насторожился, вглядываясь в его за мгновение окаменевшее лицо. — Что «почему»? Потому что нет, я не позволю. — Но я уже делал это раньше. — «Раньше» я был в отключке, и это единственная причина, почему тогда в принципе что-то произошло, — Освальд нахмурился. Чего это Эда потянуло на выяснение отношений? — Почему ты так ко мне относишься? , — на лице Эда не промелькнуло ни одной эмоции, но Освальду показалось, что что-то блеснуло в его глазах, — я думал, я доказал, что мне можно доверять, Освальд, я же все для тебя… блять, — не показалось. Глаза Эда действительно предательски повлажнели, и он тут же со шмыгом их утер, как театрально, на мгновение убрав руку с капюшона Освальда, но тут же вернув ее обратно, — я понимаю, что не в праве что-то требовать от тебя, но что еще мне нужно сделать, чтобы доказать, что мне можно доверять? Сколько времени должно пройти? Нужно было убить Рона, да? , — на лице Нэштона появилась почти детская обида, — я не должен был рассказывать тот факт про пингвинов? Я должен был понимать, что ты не фанат подобного… Мне не стоило заводить знакомства с твоими друзьями? Где именно я совершил ошибку? Что мне нужно сделать, чтобы ты начал доверять мне? Освальд молчал, напряженно переваривая информацию, в состоянии близком аритмии. Ему чуть ли не признавались в любви на помойке? Поправочка, ему признавался в своей глубокой привязанности Эдвард Нэштон, пацан-загадка с длиннющими ногами, странными увлечениями, нулевой эмпатией, замашками домохозяйки и знаниями обо всем на свете, да еще и на помойке в канун Рождества? Верно, Освальд, это Эдвард Нэштон, все им сказанное стоит делить на два, а лучше и вовсе умножать на ноль, но все происходящее все равно отдавало сюрром и нереалистичностью, свойственной только снам. Насколько сильным нарушением правил будет сейчас ущипнуть себя? Да и что сейчас вообще будет приемлемым? Освальд молчал, а Эдвард терпеливо ждал ответа, да еще с этим своим щенячьим лицом, и Освальд сдался. — Послушай, Эд. Жизнь научила меня ко всему относиться с подозрением, мне нужно больше времени, чтобы по-настоящему привыкнуть к человеку. А твои поступки не всегда внушают доверие. Ты…слишком во мне заинтересован, и я чувствую некоторую угрозу. Да и некоторые твои действия пиздец пугают, ты знаешь? Я понимал бы восхищение от недалекого неудачника, видящего во мне дурацкий символ того, что можно оставаться собой даже под давлением общества, но, Эд, зачем умному тебе сдался я? Ты должен понять, это очень подозрительно. Я испытываю к тебе симпатию как к человеку, но мне действительно нужно время, — Освальд пытался не смотреть на Эдварда, с интересом рассматривающего ответный ход соперника со странным огнем в глазах, он не предавал себя. Две правды на одну ложь, сказать то, что хотят услышать, осторожничать даже с друзьями. Удерживающие от падения руки Эда горели огнем, хоть и не касались Освальда напрямую, — Но я хочу, чтобы ты знал, что я не против твоего присутствия в моей жизни. Эдвард помолчал пару секунд и, с повеселевшей интонацией, выдал: — Что ж, Освальд, это даже хорошо. Я рад, что мы поговорили. И знаешь что? Я от тебя не отступлюсь, — я тебя разгадаю, влезу в твою голову, а затем и в сердце. Я уже одной ногой там, — И ты должен знать, что ты всегда можешь на меня рассчитывать, — у Освальда вдруг возник ком в горле, именно эти слова казались очень…интимными и пугающими одновременно. В животе запорхали бабочки, вспарывая брюшную полость своими крыльями. Пятьдесят на пятьдесят — страх на влечение, — а теперь будь добр, полезай мне на спину. Эдвард развернулся и присел, чтобы Освальду было удобнее зацепиться за него. Оз был готов возмутиться, но все нужные слова куда-то подевались, и он просто молча приобнял Эда за плечи, принимая отведенную роль, а тот перехватил его за колени, зафиксировав рукой травмированную ногу. Они побрели в обратную сторону в полной тишине. Сжавший до боли в деснах зубы Освальд, силясь сохранить внешнее спокойствие, уместил свой подбородок на плече Эда, и бессовестно разглядывал его профиль, пряча руки в зеленом шарфе, а сильно замерзший и невероятно довольный собой Эдвард пытался скрыть свое удовлетворение за маской робкой улыбки и страха того, что обыкновенно ревностно отстаивающий свои личные границы Освальд не опомнился и не затребовал опустить его на землю. Снег падал хлопьями, незакрытые снеговыми облаками участки неба покрылись звездами, полная луна кокетливо то исчезала, то появлялась вновь, вдали горели огни домов. Рождество.???
— Мама, это мой друг, Эдвард, — Нэштон расплылся в улыбке, и Освальд, опершись на дверной косяк, недовольно и немного стыдливо на него покосился — у него возникли непредвиденные обстоятельства, и я бы очень хотел, чтобы он отпраздновал Рождество с нами. Эд, стянувший с себя верхнюю одежду и теперь оставшийся в клетчатой рубахе с короткими рукавами, домашних черных штанах, по бокам которых были вышиты зеленые вопросительные знаки, и в разноцветных носках, блаженно щурился, разминал затекшие конечности и из-под ресниц рассматривал двухэтажный старинный дом, в котором жил Освальд. Обстановка стоящему в прихожей в темно-синей рубахе (божечки, он вообще хоть что нибудь кроме рубах носит?) и классичех штанах с неявными следами косметики на лице подростку подходила, она была безусловно благородной, пропитанной духом времени и немного кокетливой: деревянный пол был покрыт коврами, на идеально чистых окнах висели потемневшие от времени, но отглаженные красные занавески, витый начищенный подсвечник расположился на укрытом белой скатертью столе, пахло специями, хвоей и варенной картошкой. Так вот откуда этот запах на Освальде. Очаровательно. Женщина, наверняка не выглядящая на свой возраст, уж очень немолодой она казалась, в открытую разглядывала ночного гостя, мельком пробежавшись по синяку на шее и разным носках на ногах. — Эдвард! Меня зовут Гертруда, очень рада познакомиться с другом моего Освальда, — женщина приложила одну руку к груди а другую, усеянную кольцами, протянула Эду, заглядывая ему в глаза. Эд не нашел ничего лучше, чем, обворожительно улыбаясь, поцеловать протянутую руку, чем заслужил довольный кивок женщины. Все должно было пройти идеально, он должен был понравиться маме Освальда не столько потому, что Эдвард планировал остаться здесь на ночь, сколько из-за того, что Гертруда была очень важна для Освальда, и это было видно невооружённым глазом. — Приятно познакомиться, мисс Кобблпот, вы замечательно выглядите, — Эд выпустил руку Гертруду из своей и вытянулся по струнке, чувствуя на себе оценивающий взгляд. Как же хорошо, что он заранее поинтересовался у Освальда, как обращаться к его матери. — Спасибо, Эдвард, — судя по всему, Гертруда осталась довольна нежданным гостем. Она перестала откровенно разглядывать Эда и перевела взгляд на своего сына, — мойте руки, мальчики, запеканка стынет. Гертруда удалилась на кухню, доставать приборы на третью персону, а Освальд пытался не выглядеть слишком настороженным. Эдвард показал себя с лучшей стороны, мама казалась тронутой до глубины души и уже была готова принимать его в семью, хотя он и на четверть не оправдывал такого доверия. Эдвард подцепил Освальда под локоть, на что тот лишь благосклонно кивнул, нельзя, чтобы мама ещё сильнее разволновалась из-за травмы, и они двинулись в туалет — мыть руки. Когда дверь за Освальдом закрылась и тот, оторвавшись от руки Эда, упал на крышку унитаза перевести дух, Эдвард присел на краешек ванны, разглядывая лениво запрокинувшего голову назад Оза. — Мне нужно осмотреть твою ногу. — А мне нужен престол Британии, корона, скипетр и держава в придачу. Не всегда мы получаем то, что хотим, Эд, — Освальд явно пришел в себя после разговора на помойке и даже не смотрел в сторону Эда, пускаясь в философские рассуждения. Эд вздохнул. Тяжело. Через пару секунд нога болезненно сщурившегося Освальда все-таки расположилась на коленях Эдварда, и тот, закатав штанину, мягко взял ее в руки. Продолжение игры под хоть каким-нибудь контролем Кобблпота требовало проявления доверия, которое должно было сложиться как непосредственный результата разговора, спровоцированного Эдом. На ноге образовывался отек, скорее всего, действительно, просто растяжение, но Освальд не пришел в себя после предыдущей травмы… — Ее нужно в холод, — авторитетно заявил Эдвард, аккуратно рассматривая ступню со всех сторон, мягко подхватив ногу под коленку. — Сразу после ужина — обязательно. Мама все равно рано ложится спать, даже на Рождество, — Освальд еле как удерживался от того, чтобы закрыть лицо руками. Под закрытыми веками то и дело мелькала одна и та же картинка, как Эд одним слитым движением с хрустом выворачивает его колено в обратную ей естественному положению сторону и улыбается, глядя на Освальда. Завораживающе ужасно. Эдвард, как будто уловив мысли собеседника, опустил ногу на пол, встал и пустил воду через скрипящий кран, моя руки в холодной воде. Горячей не было. — Мне нужна моя подводка, — Освальд требовательно протянул руку, пока Эд вытирал руки белым полотенцем и избегал встречи взглядов со своим отражением, и тут же получил ее — Эд ловко вытащил карандаш из кармана в штанах. Подождав пока Эдвард отойдет от умывальника, встал с унитаза, морщась от холодной воды на не успевших согреться пальцах, тоже вымыл руки, со скрипом закрутил кран обратно и оттянул веко поочередно левого и правого глаза, подводя их идеально ровными темными линиями. — Зачем ты это делаешь?, — Эдвард стоял около двери и хоть сам не попадал в зеркало, разглядывал, а точнее сказать, пялился на Копплбота. — Балуюсь, — Освальд приоткрыл рот и пальцем немного растушевал следы от карандаша по краям глаза, — мама не заметит, а мне с ней…привычнее что ли? Оз удовлетворенно улыбнулся отражению, пытаясь разглядеть в зеркальной глади опасно притихшего Эда, как ни в чем не бывало поправил прическу и, с некоторым облегчением обнаружив Эдварда у двери, вышел из туалета, держась за стену. Тот, с довольным видом поправивший на себе очки, вышел за ним. Он никогда не видел, как Освальд пользуется косметикой, и это было занимательно. А главное — признаком того, что Освальд понял его задумку хоть на какую-то часть. Нэштон был абсолютно очарован обстановкой. Стол с тремя резными деревянными стульями находился в гостиной, которая освещалась только свечами, и каждое движение отдавало игрой теней на стенах. Там же расположилась увешанная стеклянными игрушками и пластмассовыми красными шариками живая елка с восьмиконечной красной звездой на макушке. Хоть она уже и начала осыпаться, но с лихвой компенсировала это потрясающим хвойным запахом, растекшимся по всей комнате. Праздничный ужин шел замечательно, но подходил к логическому концу, еды на тарелках почти не осталось, и все пили травяной чай из красивого антикварного сервиза, Эдвард нахваливал стряпню Гертруды, на что та довольно просила его не льстить, а Эдвард развергался праведным гневом (но не слишком активно, ровно настолько, чтобы женщина покрывалась румянцем). «Ваша стряпня и правда невероятна, Гертруда» — она разрешила звать себя по имени, на что Эдвард весьма охотно согласился, «Это лучшая запеканка с телячьими почками, которую я только пробовал, вы туда что-то добавляете, да? Невероятно вкусно! Я готов заложить свою голову за этот рецепт!» — Эдвард никогда не ел запеканку с телячьими почками и понятия не имел, какой она вообще должна быть на вкус. Освальд прятался за маленькой зажатой в его пальцах кружкой, наблюдая как Эдвард ловко орудовал столовым этикетом, о, он готовился, и откровенно очаровывал его мать. И преуспел он в этом настолько, что она на протяжении всего ужина пыталась подложить Эдварду добавки, от которой он очень вежливо пытался отвертеться, и действительно заинтересованно расспрашивала Эда о его жизни, на что он отвечал очень пространно и, очевидно, чуть-чуть привирая, и по его же просьбе так же увлеченно рассказывала истории из детства Освальда. О том, как он свалился с дерева в кусты ежевики и постеснялся вернуться домой, Гертруда его тогда нашла с расцарапанным лицом и сбитыми коленями под скамейкой в парке, а он попытался от нее убежать. Или про то, как маленький Освальд притащил поздней осенью маленького воробушка, заботился о нем всю зиму, а потом рыдал несколько дней, когда птица улетела весной. Взрослый Освальд краснел, бледнел, но ничего не мог поделать, только пытался как можно более невозмутимо перенести многозначительные взгляды Эдварда. Это было даже смешно и немного страшно, мама прикармливала монстра, а он даже не мог открыть ей на это глаза. Ведь именно он привел этого монстра в дом Пытаясь не привлекать к себе внимание, Освальд вышел из-за стола, вытащил темно-красную коробку с блестящим бантом из-под елки и, вернувшись обратно, протянул ее матери. — Думаю, наш праздник подходит к концу, но я хочу сказать, что каждый день с тобой — праздник, мам. Я тебя люблю и хочу, чтобы ты об этом всегда помнила, — руки Освальда стремительно холодели под внимательно прожигающим взглядом Эдварда, но он не отводил взгляда от матери, выдавливая из себя настолько нежную улыбку, на которую только был способен в такой ситуации. — Ох, Освальд, — Гертруда приняла подарок, открыла коробку, поставив ее на стол, и достала из нее широкую келую вязанную шаль, — какая красота! Под недовольным взглядом, как же, ноге нужен покой, Освальд, прихрамывая, обошел стол, взял из рук матери подарок и накинул ей его на спину, заботливо приобняв ее за плечи. — Ты у меня самая красивая, — Освальд коротко поцеловал маму в щеку, стараясь не смотреть на Эдварда, пожирающего глазами картину семейного счастья. — Спасибо, мой милый, — Гертруда погладила Освальда по голове, которую он устроил на плече матери, и, развернув ее, поцеловала Освальда в макушку. Боковым зрением он заметил, как Эд расплывается в улыбке. Дико. Освальд разорвал объятия. Мисс Кобблпот на пару мгновений застопорилась, с нежностью глядя на сына, и принялась убирать пустые тарелки в раковину. Эд ожидаемо подорвался помогать и помогал ровно до тех пор, пока не предложил самостоятельно перемыть всю посуду, на что Гертруда отправила его переносить матрас, на котором он будет спать, в комнату Освальда. По ее словам, гостевые комнаты были совсем не прибраны, и она не могла позволить Эдварду ночевать в них. Довольно улыбаясь, он исчез на втором этаже, и Освальд хотел было последовать за ним, совершенно позабыв, что без помощи Эдварда он туда не заберется, но был остановлен матерью. — Эдвард очень милый и воспитанный мальчик, — о да, милый, но не то чтобы воспитанный, над этим стоило бы поработать. Но тут уж кто кого преревоспитает. Гертруда поддерживала сына за локоть, — за ним, как и за тобой, будут толпами невесты носиться. Держитесь друг за друга и не теряйте голову. Хороший друг это очень важно. Ох, если бы она знала. Точнее, лучше бы ей не знать никогда. Ни то, что Освальд никогда даже не посмотрит в сторону невесты, ни то, что он ни за что не позволит какой-нибудь невесте увести Эдварда. Как все это сложно и плохо. — Да, мам, Эдвард хороший, — «хороший»? Да он такой же монстр, как и Освальд, если не хуже, — Я рад, что ты его оценила. Спокойной ночи, — Освальд на несколько мгновений накрыл руку матери своей, без ее ведома получая поддержку и одобрение собственных действий. Гертруда ушла спать, а Освальд остался сидеть в гостиной на диване с деревянной обивкой в полной темноте. Он закинул голову наверх, разглядывая россыпь мелких трещинок на потолке, и прислушивался к звукам, источником которых был Эд на втором этаже. Нэштон все никак не желал спускаться, видимо, обнаружив для себя что-то интересное и, наверняка, что-то лично Освальдово. И с этим ничего нельзя поделать. Окрикнуть Эда он не может: разбудит маму, а самостоятельно подняться по лестнице из-за травмы он не в состоянии. На него вдруг накатила такая страшная усталость, что перспектива заснуть на диване не казалась такой уж плохой, а когда Эдвард все-таки вернулся за ним и, закинув руку Освальда на свою шею, поднимал его по скрипучей лестнице с резными поручнями и параллельно задавал кучу вопросов («А что за гобелен в дальней комнате?», «У тебя выход на крышу в комнате?», «Ты читаешь Лавкрафта? Я в книжном шкафу увидел», «А чей портрет там висит? На твою маму не похож», «А ты не знаешь сколько лет дому?»), Освальд просто не нашел в себе сил рассердиться. По приходе в комнату он оторвался от Эда, стянул с широкой кровати огромное темное одеяло и бухнулся на покрытый потрескавшейся белой штукатуркой подоконник. И тут Эдвард был прав, это действительно был своеобразный выход на крышу. Освальд открыл окно, свесил больную ногу, с которой предварительно снял носок, и меланхолично закопал ее в снегу. Эдвард на это лишь вздохнул и сел рядом, закинув одну ногу на другую, о боже, Освальд обожал эти ноги, с теперь уже огромным гнездом из одеяла, из которого торчал только нос и покрытая мурашками нога. — Освальд, так не пойдет, нога должна находиться в выпрямленном состоянии, — длинный Эдвард, потянувшись, наломал толстых сосулек с крыши, перехватил ногу Освальда, заставляя его развернуться к себе лицом, и положил ее к себе на колени, обхватывая своими теплыми руками и приложил сосульки к отеку. — Прикрой окно, замерзнем, — Эдвард сам уже ежился от холодного ветра, но Освальд не двигался. — Достань, там под подоконником бутылка, — Эд нахмурился, но перечить не стал. Он наклонился к окну и, пошарив рукой, наткнулся на бутылку и втащил ее в комнату. На ней не было этикетки. Освальд достал руки из своего импровизированного гнезда, откупорил бутылку и сразу к ней приложился. — Ты пьешь? , — Эдвард заинтересованно разглядывал махинации Освальда, игра в доверие зашла слишком далеко, и ему это нравилось. Все почти, как настоящее. — Да, — просто и лаконично. Освальд опустил руку и через пару мгновений вытащил из-под подоконника пачку сигарет и коробок спичек, — а еще курю. Только лишь не употребляю, — Освальд знал, что Эдвард знал. Но тем интереснее, правда? Освальд, держа сигарету в зубах, чиркнул спичку, но не успел закурить — ее затушил ветер. И хитро глядящий Эдвард услужливо предложил свои руки, стеной обхватив ими чужие. Руки предательски мелко, едва заметно, задрожали, чирк, в темной комнате мелькнул огонек. Освальд прикурил от него, глубоко беря первую затяжку, и выдохнул, встречаясь взглядом с Эдвардом. Слишком близко. Глаза у Эдварда были темные-темные или так только казалось из-за отсутствия света в помещении? Неважно, Эд вернул руку на мгновенно вновь покрывшуюся мурашками, но на этот раз не от холода, ногу Освальда. - Знаешь, что узнал отец? , — нет и знать не хочу, там что-то ужасное. Эдвард не отводил взгляда, а Освальд не смог вымолвить и слова, затягиваясь второй раз. Эд ласково провел рукой по всей длине ноги, так и не дождавшись ответа. Но он не был особо нужен, развитие сюжета его не требовало, — Он узнал о тебе. А точнее, о моих чувствах к тебе. Прочитал дневник. И правда ужасное Освальд механически двигал руками и губами, затяжка-отвел руку-выдохнул-приложился к бутылке- вернул руку с сигаретой обратно и так по кругу, не в силах что либо ответить, как и, в прочем, отвести взгляд от Эдварда. Молчаливый диалог «-Ты уже признался сегодня в рамках игры. — А с чего ты решил, что я сейчас искренен?» остался между ними, никто из них не был готов прервать безумный танец фальши и оголенных чувств, и Освальд чувствовал, как в животе расцветало нечто жуткое. Нечто, что заставило выкинуть недокуренную сигарету в окно, поставить безымянную бутылку на пол, почти искренне улыбнуться, мягко притянуть Эдварда к себе за ворот его дурацкой клетчатой рубахи, как будто забыл про шею, Эд не станет прекращать все из-за немного болезненной мелочи, вместе с остатком дыма выдохнуть ему в губы без толики настоящих чувств «ты тоже мне нравишься» и, напоровшись на оправу очков носом, утянуть в тягучий, почти детский, горький поцелуй с привкусом рома, чувствуя, как чужие пальцы, которые когда-нибудь точно распнут его, мягко зарывались в его отросшие на затылке волосы. Хотя хотелось вгрызться в Эдварда зубами, подмять под себя и выбить хоть что-то настоящее любой ценой, сорвать клетчатую рубаху вместе со всеми пуговицами к чертям собачим, и этим заставить Эдварда на мгновение задохнуться от переизбытка эмоций, покрыть все его тело своими отметинами, сделать что-нибудь такое, чтобы тот не мог юлить и думать о какой-то потерявшей весь свой смысл игре. Но не сегодня. Сегодня он играет другую роль, и он даже думать не хочет, что будет, если он выйдет за ее рамки. А Эдвард не помогал, он отстранился, слишком влюбленно глядя на его губы и прошептал: «А теперь то я целованный?», и у Освальда сорвало крышу от настолько натурально выглядящей имитации. Окно быстро оказалось закрытым, Эдвард — утянутым на кровать под шепот «с тобой хоть всю зиму готов пролежать, к черту эту ногу» — я готов пустить в тебя пулю, Эдвард звонко смеется, обнажая ровные белые зубы, а Освальд целует родинку за ухом «обожаю твой смех» — я вырву тебе язык, если это заставит перестать тебя делать это со мной, Эдвард ловит его лицо и губами проходится по веснушкам, неловко касаясь чужих губ, «мой гордый Пингвин» — я заменю тебе кровь, ты не сможешь без меня жить, Освальд самостоятельно утягивает Эда в долгий жаркий поцелуй, одной рукой стягивая очки с его носа, а другой нежно гладя по щеке - я тебя уничтожу. По библейской легенде, в этот день, чуть меньше двух тысяч лет назад, родился спаситель человечества, но это никак не помешало двум людям сегодня же достроить свой персональный ад и с остервенением заточить себя в него.