Вырос

Россия всегда был ближе для РИ и СССР, чем другие дети. Всегда он должен был быть в их поле зрения, иначе двое взрослых испытывали ощутимое беспокойство. Сначала это было простым беспокойством за старшего ребенка и их общего наследника, но то сначала. Что-то было в маленьком хитрожопом раздолбае такое, что завлекало их обоих. Привязанность образовалась раньше, чем они смогли об этом подумать. Российская Империя и Союз слишком похожи в некоторых вещах, родственники, все-таки. России позволялось многое, даже то, о чем другие дети Союза не смели и заикнуться. Но и доставалось на орехи ему больше и внушительней. За что другим просто сделали бы суровый выговор, Россиюшку отстегали бы ремнем с железной пряжкой или крапивой. Других никто не заставлял, но Федерация обязан был нырять в прорубь зимой вместе со взрослыми, ходить в парилку и нырять после бани в снег. Общим образованием его занимались не очень, давили только на математику, языки и военное дело. Россия имел полное право заявится ночью в спальню взрослых, если ему вдруг не спится. Имел право говорить напрямую о своем мнении, даже если оно не соответствовало мнению взрослых. Другим республикам СССР это только снилось. То, что Россиюшка часто пользовался именно правом заглядывать в спальню, которая у РИ и СССР была общей, взрослых сначала не смутило совсем. Кошмары, или перенервничал на тренировке ребенок, ничего страшного. Бывает. Только как-то подозрительно часто бывает. И, что интересно, Россия почему-то ни разу не приходил тогда, когда они предавались страсти. Конечно это было только плюсом, но если бы малыш заметил бы их, они бы просто объяснили ему. Нет, никто втягивать во взрослые грязные игры его не собирался, но Федерация имеет право знать, что происходит и почему. В конце концов, не маленький, тринадцать годиков стукнуло. Что интересно, ни Империя, ни Союз не догадывались даже, что мелкий обо всем давно в курсе. Первый раз наткнулся на них в десять лет, сначала не разобрал, что это они делают. Спросил у РСФСР. «Ебутся», — лаконично ответил тот и скривился. Россия взял на заметочку выяснить об этом побольше. В следующие разы, когда он приходил и видел подомное хоум порно, то сразу убегал, краснея. Только пятки сверкали. Информацию искать он умел, научили. Пока однажды не решил остаться. В спальне взрослых было темно, ничего не разобрать. Россия, прищурившись, смотрел в щель двери и пытался разглядеть, что творилось на кровати. А творилось там часто одно и то же — Союз жестко брал Империю сзади, тот под ним прогибался, что-то хрипло шептал, подчиняясь, тяжело дыша лицом в подушку. Федерация сильнее прижимался глазом к щели, желая рассмотреть то самое интимное место, где крупный толстый член исчезал между чужих напряженных ягодиц. В паху России сладко потянуло, и он, сам того не осознавая, прижался стояком к двери, не в силах оторвать взгляда от такой стыдной картины. РИ простонал тихо и особенно сладко, Союз рыкнул, вставляя до упора, и дрожь оргазма прошила их тела. Россия едва слышно всхлипнул, и в штанах вдруг оказалось мокро. Щеки запылали от стыда, во рту образовалась пустыня. Он не придумал ничего лучше, чем принять душ и спрятаться в своей комнате. Под одеялом было спокойнее всего, несмотря на то, что там он не мог нормально дышать. Он промаялся полночи, и в итоге все равно пришел к взрослым под теплый бок. Не смог заснуть один. И отец и дед его заметили, что ребенок не на шутку взволнован и пришел позже обычного, но расспрашивать не стали. Захочет — расскажет сам, а лезть в душу в их семье привычки не имели. Так Россиюшка и рос, замечая все больше, анализируя болезненные и какие-то неправильные отношения взрослых. РИ и Союз старались не ссорится при старшем ребенке, но получалось далеко не всегда. Оба они были неуживчивы, склочны и упрямы, Советы, пожалуй, в куда большей степени, казалось, он еще это не перерос. Империя и Союз не совпадали, иногда едва терпели друг друга, ни один не упускал шанса как-нибудь подколоть, задеть родственника, или что-то вроде того. Но основная проблема, была, конечно же, не в этом. Они друг другу не доверяли никогда. Ведь сложно доверять тому, кто считал твое время, время твоего правления, то есть, времечком не самым лучшим, и не стеснялся говорить об этом в слух. Ни для кого не секрет, что воплощения душу вкладывают в свою страну. Союз ругает монархию, РИ не отстает, ругая коммунизм и все, что с ним связано. Со стороны выглядит, как обычное ворчание, но задевает куда больше и глубже. Можно даже сказать, что они еще не поссорились окончательно только из-за России, в котором души не чаяли оба. Поэтому Советы как можно глубже прятал свое возмущение, а Империя — разочарование. Они всегда были недовольны друг другом, не разделяли взглядов, и если им вдруг нравилось одно и то же, никогда этого не признавали даже про себя, не то что вслух. Россиюшка все замечал, старался, по возможности, мерить их, сглаживать острые углы, и… дрочил. И дня не проходило, чтобы он не занимался самоудовлетворением. Часто это проходило под дверью взрослых. У ребенка начался период пубертата, но никто из взрослых даже не подумал объяснить ему, что это такое. Надо будет — разберется сам. Россия и разобрался. Вместо красочной Камасутры его привлекало гей порно. Затертую дискету с ним он тщательно прятал от взрослых, вздрагивая по поводу и без. Всем его братьям и сестрам, даже РСФСРу, нравились исключительно существа противоположного пола. И только ему самому — отец и дед. О, он видел иногда их жаркие взгляды, направленные на него. Теперь ему запрещали даже появляться в их спальне. Что РИ, что Союз, боялись прикоснуться лишний раз. Их взрослый грех зашел ужасно далеко, но они слишком любят Россию, чтобы втягивать его в это. Между тем, Россиюшка все рос, и становился все менее невинным. Первым его любовником стал обаятельный США. С ним Россия провел несколько жарких ночей, в течение которых американец объяснял ему — что да как. А потом они просто разошлись по разные стороны. Когда Россия займется правлением своей страны, это никогда не встанет между ними — политика невозможно далека от чувств, даже таких низких, что у них были. Немного повзрослев, Россия начал понимать чуть больше. Например хотя бы и то, что отношения между его дедом и отцом далеки от нормальных, даже если не брать в учет их родственную связь. Их отношения, как модно говорить сейчас, были ужасно токсичными. Больше всего страдал Империя. Несмотря ни на что, он хранил Союзу верность, а ведь побыть сверху ему вряд ли разрешали, сколько Россия подсматривал — ни разу не видел. РИ не был тем самым сладким мальчиком, которому член в попку всегда радость, ему наверняка хотелось перехватить контроль, но он терпел. СССР во время секса был довольно груб, а Империя — был стар, даже по меркам страны. Шестьсот лет, шутка ли. У него, конечно, не было человеческих признаков старения. Но Россия подмечал все — как Империя украдкой жаловался на спину, как отказался от своей любимой формы в пользу современной одежды лишь потому, что форма была тяжелой, и как синяки заживали у РИ всегда очень долго. А еще отец России любил выпить. Но сначала это не казалось проблемой — Союз был безобиднее мухи. При детях, по крайней мере. Но потом Россия увидел, нечаянно, на самом деле, как Союз, без мысли во взгляде, ударил. РИ закрывался руками, а в глазах у него был чистый, незамутненный страх. Тогда Россия с пугающей ясностью понял — это не в первый раз. И решил вмешаться. К его мнению взрослые обычно прислушивались.

🚬🚬🚬

— Ваши отношения неправильны, — начинает объяснять Россия. — А мы будто не знали, — фыркает Союз. — Я не о родственной связи, — отрезает Россия, — Я продолжу, если ты соизволишь дослушать. Союз поморщился. Он ненавидел, когда сын в открытую подражал РИ, используя витиеватые красноречивые фразы, так Империи свойственные. Сейчас Федерация явно сделал это нарочно. РИ рядом улыбнулся, но как-то кисло. Ему больше не доставляло удовольствия досаждать Союзу. Больше нет. Россия потушил в спальне верхний свет, оставив только парочку свечей, и опять уселся на кровать, сложив ноги по-турецки. РИ полулежал с самого краю, СССР сидел с ним рядом, но на достаточном расстоянии, чтобы не коснуться нечаянно. То, как они сидели, как Империя неосознанно отгораживался от Союза, скрестив руки на груди, а Союз сидел в пол оборота, не смея повернуться к РИ спиной, сказало России больше всяких слов. — Вы когда-нибудь пробовали меняться ролями? — на пробу спрашивает он. — В каком смысле? — неуверенно переспрашивает РИ. Союз недоуменно моргает. — Ну, вы же оба мужчины, — говорит очевидное Россия, — А прелесть однополых отношений именно в том, что ты сам выбираешь активную или пассивную позицию. Обо отводят глаза. Было, понимает Россия. — У нас ничего не получилось, — вздыхает РИ. — Это было ужасно, — кривится Союз. Оба взрослых стараются не смотреть друг на друга. — Опишите, — требует Россия, переводя свой взгляд с одного лица на другое. РИ закусывает губу. СССР явно нервничает. Молчание. — Все ясно с вами, — хмурится Россия, — Ну неужели все было настолько плохо? Не порвал же ты его, — смотрит Федерация в упор на РИ. Тот отрицательно мотает головой. Не порвал, слава Богу. Одной проблемой меньше, — В чем тогда дело? Опять молчание. Вроде взрослые, а мнутся — как дети малые. Россия про себя витиевато выругался и продолжил допрос. — По простате членом не попал, или что? Ничего в батину жопу не влезло? — Россия! — возмущаются хором. Федерация закатывает глаза. Вот там, где не надо, они всегда за одно, а там, где надо — хрен. Тишина. Это уже начинает надоедать. — Ну рассказывайте, — давит Россия. — Ладно, — первым сдается, как всегда, Империя. Союз нехотя кивает, — Сначала мы просто целовались… — Сосались, ты хотел сказать? — скептично тянет Россия, перебивая, — Потому что то, что вы делаете, поцелуем не назвать. «Долбились в десны», может быть? — взрослые возмущенно вскидываются, но, как ни странно, ничего не говорят, — В таких подробностях нет необходимости. Вам достаточно сказать, что именно было не так, и почему вы не пробовали снова. — Эээ… — так, понятно. — Дед. Что не понравилось конкретно тебе? — вздыхает Россия. Намучаешься с этими. — У него даже не встал! — фыркнул Империя возмущенно. Самолюбие РИ тогда пострадало знатно. Ну как же — и до Союза любовников куча была, и каждый из них был вполне доволен, — У него было такое лицо, будто я его насилую. — Не преувеличивай, — бурчит Союз. Тот больной опыт засел у него в душе неприятным осадком. Ну не мог он добровольно доверить свою драгоценную задницу тому, кому не доверял. А РИ входил в этот список. Впрочем, почти все знакомые Союза в него входили. — Бать? — поднял бровь Россия, — Что тебя не устроило? — Не знаю, — мотает головой коммунист. Его золотые волосы мотаются вместе с ним, и Россия невольно засматривается. Союз был выше что России, что РИ, да и внушительней, честно говоря, тоже. И вроде бы по всем канонам именно он и должен быть сверху, но это не так. Потому что это не гетероотношения и не женский любовный роман. Россия качает головой, потом пододвигается к Союзу. — Посмотри, что ты сделал с ним, — зашептал Россия ему на ухо так, чтобы РИ не слышал. — И что же? — скептично поднял бровь Союз, послушно переходя на шепот. Империя подозревающе на них покосился, но ничего не сказал. — Разве не видишь? — хмыкает Федерация, — Он столько лет был для тебя лишь ненавистным отцом и постельной грелкой, но даже не думает уйти, — лицо Союза стало сложным. — Ты любишь его? — спрашивает Россия серьезно, — Если нет, то это ужасно, но ты все равно не можешь его бросить. Потому что он тебя — да. — Я… не знаю, — бурчит Союз, хмурясь. — Значит, ты придурок, — лаконично замечает Россия, — Ты знал, что ты бьешь его? — Что, прости? — судя по виду, СССР находился в крайней точке офигевания. Казалось, дальше уже некуда. Казалось. — Это происходит каждый раз, как ты напиваешься. Не при детях, — взгляд у России убийственный. Того гляди, проклянет. Дедушку он любит. — Да не может быть, — снова мотает Союз головой, — Я на него никогда бы руку не поднял. — А когда революцию совершал? Поднял же? — жестко отбрил Россия. Лицо Союза исказилось гримасой боли. — Докажи, — поджимает губы СССР, — На слово поверить, увы, не могу. — Просто сделай вид, что сейчас ударишь его, но не ударь, и посмотри на реакцию, — подсказал Россия. РИ, судя по виду, с каждой секундой нервничал все больше. Союз и Россия шептались о чем-то и обеспокоенно смотрели на него. СССР замахивается на пробу, даже не всерьез. Но реакция РИ говорит сама за себя — он мгновенно закрывается руками. В глазах отчетливо успел мелькнуть страх. Союз опускает руку. На лице его читается растерянность и легкий шок. — Я, правда, бил тебя? — мямлит он. Империя опускает глаза. Бил. Когда Союз напивался, он никогда не отдавал себе отчета в своих действиях. Ему казалось, он не мог совершить ничего особенно ужасного — разве что матернуться при детях (или на детей), поэтому внимания своей алкогольной зависимости он не уделял, даже при том, что память каждый раз отшибало напрочь. Он думал, если что — РИ сказал бы, что Союз перешел невидимую грань. Не сказал. Черт, да ему даже РСФСР не сказал, а он-то точно видел, что что-то не так! Вспомнились все ужимки Империи, на которые СССР раньше не обращал внимания, как РИ иногда, на утро после очередной союзовой пьянки, носил закрытую одежду, болезненно морщился, когда его трогали за локти или предплечья. — Я… Я… — мир перевернулся у него на глазах. Еще несколько дней назад Союз думал, что счастлив, думал, что все хорошо, что все замечательно. Что он будет с РИ, а РИ будет с ним, и у них, за исключением иногда возникающих ссор, все хо-ро-шо. А чего стоило это хо-ро-шо? Ничего. Бери бесплатно. Только не сломай, хрупкое. РИ отвернулся. Россия печально смотрел на него своими большими синими глазами. Кажется, у него нос покраснел. — Ну хоть ты-то не плачь, — тихо и с отчаяньем в голосе зашептал ему Союз, — Лучше скажи, что я должен делать теперь? Россия повернул свою голову и сурово взглянул на него. — Ты правда не понимаешь, что должен сделать? — Федерация нахмурился. — Нет, — мотнул головой Союз, — Я… Ты думаешь, у меня когда-то были нормальные отношения? Я не знаю, как себя вести. Никогда не знал. — Какой же ты кретин, бать, — заявил Россия, — Просто извинись и пообещай, что больше не будешь пить. — И все? — И все. Некоторое время они все сидели в тишине. Союз собирался с духом, Российская Империя отгородился ото всего спиной, а Россия постоянно мотал головой из стороны в сторону, зыркая то злобно — на батю, то грустно — на деда. — РИ… Я… — но вместо заготовленных извинений вдруг вырвалось болезненное и срывающее голос, — Почему ты не сказал?! Империя повернулся корпусом к СССР, посмотрел как-то непонятно, вздохнул. — Дурак ты, — зло сказал он, — Всегда дураком был, им и остался! — Сам такой! — привычно огрызнулся Союз. — Гордец и дуболом, — пробормотал Россия, — Ниче не меняется. Оба услышали. Отвернулись друг от друга пристыженно. — Так… Почему не сказал? — Союз на РИ старательно не смотрел, и слова из себя выдавливал еле-еле, через силу. Но он сделал первый крохотный шажок к примирению. Первый. Отчасти потому, что сам чувствовал себя виноватым. Империя молчал. Союз наконец взглянул на него. Тот сидел отстраненно и взгляд опустил в пол. — Прости, — нижняя губа позорно задрожала. Он не будет плакать, он не девчонка! — Прости! Прости меня! Я… Я бы никогда!.. Я больше ни капли в рот не возьму! РИ сидел все так же. Только глаза покраснели, выдавая, что — слышит. Слушает. И для Союза это было лучше любого прощения. Только бы он слушал его запальчивые сбивчивые обещания, только бы верил. Союз подскочил, как мог, по кровати. Обнял. РИ в его руках вздрогнул, потом расслабился. Да какое же Союз чудовище. Хотелось побиться головой об стену, настолько ему было плохо от осознания, что он бил РИ. А тот даже не бил в ответ! И молчал, как партизан на допросе. Но сейчас Союз предпочел об этом не думать. Он надеялся, что у них все наладиться.

🚬🚬🚬

Не наладилось. Честно говоря, все стало только хуже. Союз боялся прикасаться к РИ, буквально пылинки с него сдувал. Понимал конечно, что вел себя глупо, но ничего не мог с собой поделать. Правда, основной проблемой было не это. Всякий раз, оставаясь наедине, они молчали. Раньше хоть перепирались, а теперь и лишнего слова сказать боязно. Страшно, что их шаткое перемирие может нарушиться. Каждый находился в невероятно шатком нервном состоянии. Их отношения еще никогда не были настолько на грани краха. РИ старался вести себя, будто ничего и не было. Получалось, мягко говоря паршиво. Потому что было. Союз сглатывал ком в горле каждый раз, как видел неосторожные синяки, фиолетовыми гематомами расплывающиеся по чужим предплечьям и талии. Хотелось зацеловать их, извиниться за каждую каплю боли, оставленную его руками, но он только отворачивался. Не смотрел, когда РИ выходил из душа или переодевался. Империя видел эти противоречивые и, как ему казалось, демонстративные взгляды. Прикусывал губу до боли, сам отворачивался. Думалось, что его тело, да и он сам, Союзу разонравилось. Будто не хотелось ему больше. Конечно, РИ же старик, куда ему… Комплексы, тщательно лелеемые и взращиваемые РИ все годы больных отношений с Союзом, подняли свою шипящую змеиным голову. Империя и не заметил, как нарочно стал выбирать более закрытую одежду и отодвигаться от Союза всякий раз, как пытался дотронуться до него в их общей постели, даже если это не имело никакого подтекста. Россия, как назло, уехал в Брюссель, решать какие-то чрезвычайно важные экономические проблемы. Наконец, даже такой твердолобый человек, как Союз, понял, что что-то не так. Но было уже поздно. — РИ, — начал как-то он, — Я опять сделал что-то не так? — Нет, — ровно ответил Империя. Он сидел в своем кабинете и перечитывал ранее нелюбимый им «Герой нашего времени». Союз нервно переминался с ноги на ноги, — С чего ты взял? — Просто… Мы так давно не были вместе, — осторожно заметил он. — А что, я обязан все время тебе задницу подставлять? — холодно спросил РИ, подняв взгляд. Глаза его блеснули острым янтарем. Союз отшатнулся было, но одернул себя. — Я не про секс, — повесил голову Союз. Вина душила просто невыносимо, — Ты даже не позволяешь обнимать себя. — А я должен? — Нет, конечно нет, — замотал головой СССР. Его отец так великолепно держал лицо, что он сам чувствовал маленьким нашкодившим мальчишкой. Раньше это бесило, а сейчас… Что такое нелепейшее существо, как он, забыло рядом с этим прекрасным мужчиной, олицетворяющим собой неповторимое совершенство? — Прости… Я больше не буду докучать тебе, обещаю. И он выскочил за дверь. Не видел, конечно же, как мокрые дорожки соленой воды прочертили щеки. Не видел чужого пустого уставившегося в книгу взгляда, не знал, что во рту вдруг отдало металлом, потому что зубы прокусили щеку.

🚬🚬🚬

— Что произошло? — нахмурился Россия, глядя, как Союз которую ночь уже укладывается на диван в гостиной. — Не знаю, — пожал плечами РСФСР, — Что-то произошло. Не ссорились, я криков не слышал. Но ходят, смотрят друг на друга глазами побитых щенков и слово лишнее сказать боятся. — Господи, за какие грехи ты послал мне этих дебилов?.. Сначала Россия решился поговорить с РИ. Он пробрался ночью к нему в спальню, улегся рядом, обнял со спины. Сначала Империя не двигался, тело его будто закаменело. Потом развернулся к России, уткнулся ему грудь. Спустя минуту Федерация почувствовал, что РИ в его объятиях тихонько затрясся. Это не было похоже на плач — Империя это перерос давно уже. Нет, сейчас это была тихая истерика. Наболело. Россия осторожно погладил его по спине. — Зачем ты рассказал ему? — сквозь всхлипы расслышал он, — Все было хорошо… — Нет, не было, — зашептал Федерация, — Глупый, как ты тогда умудрился засунуть свою гордость себе в жопу, а сейчас не можешь? Как ты мог позволить ему поднять руку на тебя? Ты должен был рассказать раньше. — Нет… Нет! — глухо выдохнул РИ и сильнее прижался к чужому теплому телу, — Он… Я, кажется, и не нравлюсь ему больше совсем… — О, да с чего ты взял? Вот наказал меня Бог придурками… — выдохнул Россия ему в губы и внимательно вгляделся в несчастные желтые глаза, — Он же на тебя та-ак смотрит! Никого другого не видит! — Да? — в звериной дикой желтизне мелькнула робкая надежда. — Да! — подтвердил Россия, едва касаясь губами чужой щеки, практически целуя, на что Империя не обращал внимания. Он задумался, закусил губу, а Россия залюбовался. Внутри у него сладко защемило. Конечно, не было никакой возможности, что эти двое, наконец помирившись по нормальному, не забудут про него. Забудут, еще как забудут, может даже медовый месяц у них начнется. И оттого было слаще и больнее их сводить. РИ вроде успокоился и вскоре заснул. Россия немного полюбовался его красивым безмятежным лицом, потом осторожно выскользнул из объятий и направился налаживать контакт с другой половиной конфликта. Союз, ожидаемо, не спал. Все-таки, в отношении России он не был таким твердолобым, как обычно. Наоборот, с сыном он был чрезмерно проницательным. — Он… Простил меня? — тихо спросил он, когда Федерация улегся к нему на диван. — Он и не обижался, — заверил его Федерация. — Да ну. — Ну да. Они помолчали немного. — А что тогда? — сглотнул Союз, — Что я сделал… — Да ничего ты не сделал, — фыркнул Россия, — Много чести! Комплексует он. — Он?! — хлопнул глазами СССР. По его скромному мнению, РИ был последним, кому стоило комплексовать. — Ты… Выражал как-то, что не хочешь его? — Да я трогать его боялся! Я же!.. Он же… — Успокойся, — Россия перебил его и заставил заткнуться, зажав рот рукой, — Он не неженка, и раньше такое переживал, не волнуйся, это во-первых. Во-вторых, он думает, что старый. Понимаешь? Ему триста, мать его, лет! Ясен хуй, он будет комплексовать из-за этого. — Да ты бредишь, — возмутился Союз, — Он не стал бы, по таким пустякам особенно. — А я когда-нибудь был неправ? — парировал Россия, приподняв одну бровь. В темноте Союз едва мог рассмотреть выражение его лица. — Ладно. К себе пойдешь или со мной останешься? — завершил их диалог Союз. На самом деле, и РИ и Союз не особо задумывались о роли России в их отношениях. Они оба изливали ему свою душу, заботились, и он им нравился. Они настолько привыкли, что он всегда рядом с ними, что считали это само собой разумеющимся. — Не угадал, — отвечает Россия, — Сейчас ты пойдешь со мной в спальню. Вашу спальню. — Ты сошел с ума, — заключил СССР, — Он выгонит меня сразу, как увидит. — Не выгонит. Эх, Союзу бы такую уверенность, как у сына…

🚬🚬🚬

Союз прижался к РИ со спины, обнял, осторожно поцеловал в шею, будто извиняясь. Империя фыркнул, но развернулся к нему и обнял в ответ. РИ ждал его. Россия вышел из спальни, тихо прикрыв за собой дверь. Печально усмехнулся в темноту коридора. — Удачи вам, мои придурки, — прошептал он, перекрестил дверь спальни на удачу и пошел к себе. Чтобы проснуться на следующий день зажатым с двух сторон теплыми телами.

🚬🚬🚬

Спальня. Шторы задернуты, темень стоит — хоть глаз выколи. Но им все видно прекрасно, как на ладони. Союз лежал на животе обнаженный, спина у него была каменная — напрягается, даже боится. — Ну и вот как его трахать? — печально вопрошает РИ. Спина нервно дергается. — А чего сложного? — Россия улыбается хищно, плотоядно, — Показать? — Покажи, — разрешает Империя, фыркая. Спина вздрагивает, Союз вздыхает, но молчит. — Хорошо, — Россия жмурится, как кот, обожравшийся сметаны. Первым делом он осторожно, будто предупредительно, целует отца в шею. Гладит по позвоночнику, ведет по покрытой шрамами коже рукой, опускает руку на бедро, сжимает. Слышится судорожный вздох. У России внутри все скручивается в тугой горячий узел от осознания того, что он будет делать сейчас. Он ведет рукой дальше. — Страшно? — замогильным голосом спрашивает Россия, усмехаясь. — Еще чего, — кривит губы Союз. — Тогда расслабься, — приказывает Федерация, — Че как девственница? Вот будто я насиловать тебя тут собираюсь! — Ладно, — ели слышно выдыхает Союз. Ему становится жарко, когда Россия опускает голову вниз и тяжело дышит прямо между половинок ягодиц. — Боже, какой тугой, — скулит Россия, внезапно подаваясь вперед и облизывая языком розовые края дырочки. Союз дрожит, как от электрического разряда, — Боюсь представить, как горячо у тебя внутри. Союза начинает равномерно потряхивать, когда Россия пускается сладко и влажно вылизывать его там, разводя руками задницу в стороны, облизывая и разравнивая каждую складочку, причмокивая от удовольствия. Сбоку подлез РИ. Сначала поцеловал глубоко — Россия был прав, называя их поцелуи «долбятся в десны». Они друг из друга буквально души высасывали, и от этого хотелось до того невыносимо остро, до того тянуло внизу живота, что Союз был готов сам уже задницу подставить, бери не могу, только бы слиться с этими двумя, соединиться, чтобы только как в глупых сказках — вместе и навсегда. Потом РИ плавно съехал вниз и обхватил губами уже вставший член Союза. — Блядь, — выдохнул Союз, — РИ, я же сейчас… Но хитрый Россия нырнул рукой под ногу и пережал основание союзова члена, не отрываясь при этом от своего интересного занятия. СССР не заметил, как в ход пошли и пальцы. Империя шлюховато насадился на член Союза до самого конца, утыкаясь носом в позолоченный волосами лобок, а Федерация сзади приставил головку своего нехилых размеров достоинства к растянутой дырке. Тут бы Союзу и запаниковать, но член России вошел совсем без боли, как по маслу. РИ освободил рот, вытер слюну с губ, развязно улыбнулся, и насадился на Союза с размаху задницей до конца. У СССР перед глазами мелькнули звезды. Тело прошило от непереносимого удовольствия, но кто-то, он уже не разобрал, кто, опять пережал ему основание члена, и Союз застонал. А потом Россия начал двигаться. Размашисто, набирая амплитуду, вколачиваясь и попадая ровно по точке какого-то болезненного, сладкого удовольствия. Империя спереди тоже вертелся мастерски, постанывая и насаживаясь до самых яиц, создавая громкие шлепки кожи о кожу. Когда Россия толкнулся особенно сильно и метко, а РИ насадился в такт, Союз не выдержал. Он кончал долго, душевыворачивающе, до боли хорошо. В голове осталась лишь ленивая теплая пустота. Он помнил только, как РИ и Россия целовались над ним, додрачивая друг другу, как потом завалились рядом с ним, сонно обнимая. — Понравилось? — облизывается Россия. — Угу, — невнятно мычит Союз. Еще как понравилось.