***
— Мам! Зачем он мне?! Мне всего шестнадцать! Кто меня замуж возьмет?! Димочке¹ этот дармоед не нужен, как и мне! — Вопила Карина. Куда ей ребенка? Она сама ребёнок. Девушка хотела переехать в Тверь, вместе с Димой, учиться, жить для себя, а не ребёнка! — Да что ж ты за дура такая, Каринка! — Крик женщины предпенсионного возраста содрагнул весь дом. Она не обратила на это внимание, продолжая в том же тоне, — Раньше надо было думать, когда ещё аборт можно было сделать! А сейчас все! Нет, мы конечно можем попробовать, но ты помрешь быстрее! За что же ты мне такая глупая досталась?! А я ведь тебя предупреждала, но нет же! Мать же только зла нам желает, только нудит под ухом, да? — Тирада продолжалась бы ещё долго, если бы в глазах её дочери не начали собираться мелкие капельки, похожие на дроблёные осколочки стекла. Женщина устало плюхнулась на табуретку. Имя этой женщины было гордым и громко звучащим, да вот только вся округа звала её просто и ёмко: «тёть Глаша». Гордое «Глафира» кануло в небытье уж очень давно. Уже порядком седые виски, глубокие морщины в зоне глаз, осунувшееся лицо. Враз она постарела лет на 10. А причиной стала новость, которая окатила ледяной водой. Беременная дочь. Это же мало того, что позор на всё село, так ещё и сама виновница этого действа всё никак не могла понять, что с ребёнком уже ничего не сделать. Аборт делать на таком сроке невероятно опасно. Малыш уже почти полностью сформирован. Внезапно кольнула неприятная, но правдивая мысль. Надо было лучше контролировать их отношения… Определённо, Глафира прекрасно знала об отношениях своей дочери и сына местного электрика — Димки. Постаралась как можно подробнее описать все прелести взрослых отношений. Подростки покивали и пообещали, что они примут во внимание все её речи и всё будет хорошо. А сегодня девушка пришла и вывалила на неё эту новость. Шок. Смятение. Непонимание. Гнев. Всё смешалось. Мозг экстренно соображал. Нужно хотя бы что-то придумать. Подвергать жизнь своей дочери опасности не хотелось абсолютно. Ровно через 6 месяцев она должна переезжать, а через 5 — родить. План лежал на поверхности, а в голове мелькнула мысль о том, что было прекрасной идеей закончить школу экстерном. — Так, Карина, сейчас слушай очень внимательно. — Заплаканное лицо девушки поднялось, а нос швыргнул. Тем не менее подросток важно и нервно кивнула. — Значит так. Ребёнка мы оставляем и это вне обсуждений. — Брагина² младшая уже была готова начать кричать, но женщина продолжила, — Стоп! Молчать! Слушай до конца! И так, ребёнка мы оставляем. Я прекрасно знаю, что ты переезжаешь в Тверь через полгода, ещё не до конца лишилась памяти. До родов осталось немного меньше пяти месяцев. Ты спокойно родишь и можешь идти на все четыре стороны. Я сама воспитаю своего внука. — Это были те слова, которые предопределили жизнь совсем крохотного создания, о котором и пойдёт речь в данном произведении.***
— Тёть Гла-аша! — Ромка, аки лягушонок, прыгнул на забор. Оклик дошёл до барабанных перепонок женщины, что согнувшись в три погибели, копалась на грядках. Стоило ей только разогнуться, как мимо неё пролетел маленький ураганчик, именуемый Ромой Пятифановым. — О, Ромочка! — Женщина, отряхнув руки, сжала мальчика в объятьях. Этот мальчишка полное воплощение верности и честности. — Ну, тёть Гла-аш. — Пацан скорчил гримасу, явно давая понять, что все эти «телячьи нежности» не для него, но сияющие глаза явно говорили об обратном. Сколько же этот мальчик пережил… — Так, ты мне тут не «тётьглашкой»! Давай, быстро в дом, суп уже 10 минут томится, тебя дожида… — Большего Ромке и не надо. Он унёсся ещё до того, как женщина смогла закончить. Пробормоча что-то о неугомонности и шилопопости, Глафира неспеша потопала в дом. Ох, как же ей будет трудно тащить на себе и внука, и соседского мальчишку…***
Пятифан не собирался реветь. Нет. Совсем. Ну, разве что немного. Отец ведь говорил, что солдаты не плачут. И он не будет. Мысли об отце сделали только хуже. Казалось, словно папа — это тот самый этап, который выдумало нездоровое подсознание. Если бы не те остатки безбедной жизни, такие как игрушки и мебель, то маленький Пятифан свихнулся бы… Мать опять избила его, и тело пацана снова лежало на своей кровати, стараясь не делать никаких движений. Хотелось есть, хотелось спать, хотелось просто банально в туалет… Каждое неосторожное движение отдавалось острой болью в области ребер. Мальчик прислушался. В доме была абсолютная тишина, и только громкий храп её прерывал. Ромка понял, что это его шанс. Он максимально аккуратно и бесшумно вскочил с кровати. Трясясь от боли и стараясь не издать ни звука, шкет медленно побрёл к двери. Тело слишком болело, чтобы идти быстро. Осознание того, что он выполз из этого ада незамеченным, ослепило. Стараясь передвигаться побыстрее, Пятифан побежал через всю деревню к семье Брагиных. Заветный дом, с практически полностью развалившимся забором, с выцветшей краской на стенах и покосившимся фонарём, был всего в пяти шагах. Мальчик, особо не соображая, подбежал к двери и стал с невероятным усердием долбить в дверь. В комнате Карины загорелся свет, а все звуки заполнил её взволнованный говор. Вскоре всё затихло, кроме шагов, которые медленно приближались в его сторону. Через секунду дверь отворилась, а оттуда высунулась голова тёть Глаши. — Тьфу ты, Ромочка, ну ты нас с Каринкой напугал, чуть не поседели все. А ты чего это на ночь гляд… Подожди! У тебя кровь? О божечки! Так что же ты молчишь?! Скорее, тебе нужно обработать раны! — Женщина, не проронив больше ни единого звука, подхватила, ещё тогда шестилетнего Пятифана и ринулась в дом. На руках у этого человека хорошо… Приятно. Спокойно. Да, самое точное описание. Тепло и хорошо. Не как дома. Дома страшно, холодно и нет еды. От переизбытка чувств мальчишка заревел, даже не обратив внимания на обеспокойный взгляд девчушки, которая с перепугу схватила сковороду, чтобы если что отбиваться от плохих людей. В этот самый момент в голове он пообещал себе, что больше не будет плакать никогда в жизни. Позже Рома расскажет и про мать, и про её алкоголизм, и про насилие. Не то, чтобы женщины до этого об этом не догадывались, но слышать это из уст ребёнка намного сложнее. Ему обработают все имеющиеся раны. Переоденут в старую одежду Каринки, ибо другой замены просто не было. Накормят вкуснейшим борщом, а позже укладут спать на мягкую кровать, а не на то скрипящее нечто. Пятифан будет спокойно спать, а Глафира Ивановна поклянётся самой себе, что этот ребёнок всегда будет сытым и в относительной безопасности. Сегодня они оба поклялись себе в чём-то. Конечно, позже Рома научился давать отпор. С мамкой старался не пересекаться, а жить преимущественно на улицах, ну или у Морозовых с Брагиными. Правда, позднее он будет проживать исключительно у тёть Глаши с Антошей. Постепенно, к первому классу у него нарисовалась банда. Ромка дрался, огрызался, а управу никто и не искал. Даже Глафира не особо могла повлиять на него, но её пацан хотя бы минимально слушался. Но это всё потом, а сейчас он спит беспечным сном под защитой доброй тёть Глаши.***
— Какой масенький! — Восторженно вскрикнула второклассница Полина, которая вместе с Ромочкой сразу после уроков ринулись к соседке, узнав, что та вернулась из города. Вернулась со свёртком из пелёнок и конвертом для новорождённых. — Верно, ему всего три недели. — С особой любовью проговорила порядком уставшая, но счастливая женщина. Внучок посапывал в своей милейшей кроватке, полностью обшитой мягким материалом. Совсем ещё кроха.***
Малыш родился раньше срока. Вместо положенных трёх-четырёх килограмм весил всего один и восемь… При рождении он даже не дышал. Если бы не врачи, то её внук бы не выжил. Младенец задышал только через несколько минут, от чего палату разразил первый крик мальчика. Первую невероятно долгую неделю малыш провёл в боксе для новорожденных, подключенный к какой-то огромной непонятной машине, похожей на железную коробку с экраном. В носик была воткнута прозрачная трубка, а к перебинтованной ручке присоединялась капельница. Ребёнок практически не подавал признаков жизни. Через неделю мальчик прибавил в массе. Очнулся, стал немного шевелить конечностями, а главное сам смог дышать. Глафира Ивановна не могла поверить своему счастью. Позже, ещё через несколько дней, ей разрешили брать его на руки, кормить из бутылочки и просто проводить время с внуком. Была конечно и ложка дегтя во всей этой истории. Да даже скорее не ложка, а целый половник, причём не один. Первый — это Карина. Девушка даже не взглянула на сына и через три дня уже вернулась в деревню, чтобы упаковать вещи и сбежать. На следующий день она уже была на полпути к Твери… Но это не самое страшное. Самое страшное — это прогнозы врачей. Чего она только не наслушалась! И что ребёнок не сможет ходить, и что он будет умственно отставать от сверстников, и что мальчик умрёт, так и не дожив до первого десятка. Но женщине было плевать. Сразу после слов о стабильном состоянии она собрала малыша и выпорхнула из больницы, аки бабочка. Всё у них будет хорошо…***
Пока Полина о чём-то щебетала с тётей Глашей, Ромка внимательно рассматривал посапывающий комочек. Светлый редкие волоски покрывали ещё совсем мягкую голову. Казалось, что в голове ребёнка ещё и не было костей черепа. Вместо них были мягкие пластины, которые почти ничего не защищали. Почему-то захотелось защитить его самому. Он весь был такой мягкий, светлый и маленький. Пропахший молоком и тем самым детским порошком. Вроде как «Ушастый нянь», но второкласник со сбитыми в хлам костяшками этого уже не помнил. Тельце было «упаковано» в пеленальный конверт. Он был таким… Таким… Ромка даже не мог выразить те чувства, которые заполонили его разум. К слову, чувства эти были только положительными. Внезапно личико задёргалось, носик сморщился, а голова приобрела красный подтон. Через секунду комнату наполнил надрывный младенческий крик. Он был такой жалкий и громкий, что в голове зазвенело. Рома, в каком-то непривычном порыве, даже не соображая, подхватил ребёнка. Опыт в держании младенцев у него был, соседская девчонка, Сеня, считай росла у него на глазах, он ведь её даже на руках держал. Она всегда недовольно хмурила лицо и старалась отодвинуться от него. Никто не знал почему, просто так получилось. Ещё несколько миллисекунд мальчонка хныкал, а позже прильнул поближе к Пятифану и уснул. Сердце мальчишки метнулось куда-то в сторону, глаза заблестели, а лицо застилал румянец. Это маленькое существо не отпихнуло его, как все… Как вся деревня, которая кидала презрительные взгляды. Наоборот, попытался оказаться ближе. Он пообещал себе защищать его всегда, вне зависимости от обстоятельств. Рома даже не заметил в дверном проёме две фигуры, с улыбкой наблюдающие за ним.***
1 месяц — Почему он так сильно плачет? — Пацан стоял, держась за бортики детской кроватки и смотрел на надрывающегося младенца, который плакал уже не один час. — У него колики, ему сейчас достаточно больно. — уставшая женщина говорила монотонно и убаюкивающе, словно пытаюсь ввести малыша в транс, но это абсолютно не помогало. Мальчик продолжал заливаться слезами. Очередной вздох родительницы. Через секунду мальчик отрывается от дна кроватки и оказывается на её руках. Ещё через минуту младенец замолкает. Огромные сияющие глаза, с оставшимися по бокам слезами, взглянули на женщину. Интерес к очкам на голове Глафиры победил боль. А тем временем мелкий Пятифан с упоением наблюдал за тем, как крохотные ручки тянутся к лицу немолодой дамы. В голове возникло резкое желание тоже подержать Тошу. Признавать этого почему-то не хотелось. Взгляд метнулся на «бабушку». Да-да, именно на неё. Невероятно уставшая женщина больше напоминала глубокую старушку. Под глазами синяки, волосы потускнели, лицо прибавило морщин, а когда-то яркие зелёные очи поблекли и превратились во что-то серо-болотное. Она устала, хотя старалась этого стойко не показывать. Рома, кстати, так и не понял почему. До него просто не мог доходить тот факт, как можно устать от этого маленького чуда. Он же такой… Такой хороший. И плачет он не просто так, правильно же? Пятифан бы с удовольствием сидел с ним сутками, и ему бы не надоело. Вдруг поток его мыслей прервала Глафира. — Ромочка, ты уроки сделал на завтра? — С прищуром поинтересовалась женщина, слегка нахмурив брови, придавая тем самым строгости лицу. — Э-э… Да. — Пятифан готов было стукнуть себя по лбу. Конечно же тёть Глаша его в момент раскусит. Это звучало настолько неуверенно, что Пятифан бы сам себе не поверил. — Правда? А если Поле позвоню? — Прищур стал ещё более острым, а уголки губ дёрнулись ещё ниже. Ромочка смирился с поражением и со взглядом побитого щенка взглянул на Глафиру Ивановну. Та только вздохнула и с ноткой укора посмотрела на мальчика. От этого взгляда хотелось провалиться под землю. — Эх, Рома, ну что же это такое? Я тебе сколько раз говорила, что мне врать не нужно, я же ложь твою за версту чую. Так, сейчас бери всё необходимое и топай к Полине, будете вместе математику делать, Харитон всё равно сейчас в городе, ей одной одиноко, а так двойная выгода будет. И Поле компания, и тебе знания. — Уже снисходительно улыбаясь, говорила Глафира. — Ну тёть Гла-аш! — Протянул Ромочка. С одной стороной хотелось подольше понаблюдать за Антошкой, но с другой хотелось послушать музыку у Полины. Ну, и заняться математикой, конечно. Поток мыслей прервал очередной возглас Глафиры, требующий прекратить нытье и собираться. Делать нечего. Прежде чем уйти в другую комнату за вещами Пятифан подбежал к женщине с младенцем и, быстро наклонившись, чмокнул мальчика в бледную мягкую щёчку. Тот, в свою очередь, издавая радостные звуки, потянул ручки к Пятифану. А гопнику только и в радость. Быстро подхватив малого на руки, он стал кружиться по комнате, заставляя малыша громко хохотать. Конечно, позже он немного получит, ведь «ты же мог его уронить!», но это того стоит. Через несколько минут он уже мчался к дому Полины.***
10 месяц — Мальчики, а чего это вы притих… — Женщина так и не договорила, быстро проглатывая слова. Её глазам предстала наимилейшая картина: Тоша куда-то старательно полз, а Пятифан шёл рядом с ним. У обоих были настолько серьёзные и важные лица, что можно было бы куда-нибудь на переговоры отправлять. Тёть Глаша медленно, не издавая ни единого звука как можно быстрее побежала в комнату, дабы достать главную ценность этой немного странной семьи — «Polaroid», который привёз из Франции её муж, ещё в 1978. Бывшая акушерка с улыбкой погладила корпус уже старенького фотоаппарата. Эх, как же давно это было. Она была ещё совсем молодой, вокруг роскошь, семья просто искрится от счастья. Муж известный журналист, катался по разным странам, был невероятно обаятельным человеком. Сама Глашка тоже не отставала. Была востребованной акушеркой, любила это дело. Да и денег получала очень немало. Каринке всего-то восемь лет, маленькая ещё совсем. Ленинград, просторная квартира, счастье. Но это всё так стремительно оборвалось… Глафира чувствует, что по щекам начинают течь слёзы, но остановить воспоминания уже не получалось. Вспоминался тот злосчастный день, когда муж, посадив на кухне перед собой жену, сказал те слова, которые женщина не хотела воспринимать. Те четыре слова навсегда отпечатались у неё в голове. Ещё и сказаны они были с таким позитивным и оптимистичным тоном, что становилось ещё паршивее. Николай просто положил ладони на её колени и произнёс: «Глашка, у меня рак.». Шок. Контрольный в голову. Слёзы. Уже позже, спустя 8 месяцев он умрёт. Вот так, просто лёжа на родном диване, уже в полупустой квартире, ведь все основные ценности проданы. Вот так, сказав лишь, что он хочет мандарины. Позднее, Глаша никогда себе не простит, что не дала мужу перед смертью этих несчастных мандаринов, и каждый новый раз будет приходить на кладбище с двумя ярко-оранжевыми шариками. Позднее им придётся продать квартиру и уехать в маленькое село, где когда-то жила тётка Глашки. Так было банально легче. И пропитание можно самому растить, да и доктора в маленьком поселении точно с руками оторвут. Ну а что? Укол она поставить сможет, уже хорошо. Вот так Брагина и зажила с дочкой, может и не очень богато, но и не в тотальной бедности. Отвлечься от тягостных воспоминаний Глафиру заставил крик Ромки, звучащий полу-напуганно, полу-восторженно. Бросив несчастный фотик на пол, женщина даже не задумываясь рванула в гостиную, где и проводили время мальчики. — Тёть Глаш, смотрите! Тоша встал! Сам! — Голос Ромки, наполненный теплотой и искренне радостью заставил прибавить шаг. Она влетела в гостиную. Там, опираясь на кресло, стоял её внучок и весело хохотал уже почти полностью зубастым ртом. Рома же тем временем положил руки на его бока, чтобы словить в случае падения. Оба смеялись, а Ромка ещё и нахваливал в перерывах мальчика. Глафира искренне пожалела, что не прихватила камеру. А ведь врачи ещё на первом месяце жизни говорили, что он не сможет ходить. Что будет постоянно лежать, временами пытаясь двигать маленькой ножкой. Что не будет принимать обычную еду, просто не сможет и его придётся кормить из трубки. Что не сможет жить. Но он смог. Конечно же, в этом была и невероятная заслуга врачей, но если бы женщина им поверила, то был бы сейчас этот малыш где-то в доме малютки, так и не начав движения. Из глаз снова покатились слёзы. Они, падлы эдакие, не высыхали, нет, даже не думали. Медленно подойдя, тёть Глаша присела на колени перед внуком, который изучал её лицо своими огромными синюшными глазами, которые как-будто завалакивала дымка. В планах уже давно был поход к окулисту. Талон к нему почти не выбить, правда, но надо стараться. Заметив, что по лицу женщины текут слёзы, мальчик сам заревел, при этом почти шлёпнувшись на мягкое место, ведь ручки, которые опирались на кресло потянулись к бабушке. Ромка, с перепугу, подхватил мальчика под попу и прижал к себе, крепко удерживая, чтобы малыш не свалился. — Тёть Глаш, ну чего вы? А если бы он ударился?! Нам же врач говорил, что младенцы чувствительны к эмоциям взрослых! Аккуратнее нужно — Мальчик был явно зол, но при этом говорил довольно тихо, поглаживая при этом Антошу. Младенец, ухватившись ручками за его футболку, продолжал реветь, так и не понимая причины. Казалось, что у него её и не было. Вот так, просто так захотелось. — Прости, Ромочка, не сдержалась. Просто, нам же врачи такого ужаса наобещали, а теперь он вот, сам стоит. Это невероятно трогательно… — Почти уже успокоившись, изрекла свои мысли Глафира. Её так невероятно умиляла забота о внуке, со стороны главного деревенского хулигана. — Эх, ладно, бог с вами, только давайте аккуратнее позже. — Больше ничего не говоря, он отвернулся и начал покачивать Тошу, поя при этом колыбельную. Да, представьте только! Угрюмый гопник всея села, которого боится абсолютно каждый обитатель начальной школы, поёт колыбельную! Да где же это виданно? Но, видимо, пацану было на это абсолютно плевать. Ради Антоши можно и не на такие подвиги пойти.