Реминисценция

But you’re everywhere, yes you are In every melody and in every little scar Yes you are, you are, Трудно вспомнить с чего все началось, но почему-то на ум приходят мысли о самом начале. Больше всего я думаю о том, что это своего рода Пришествие, как в библии. Именно так я думаю о нем, по после пришествия следует закономерный исход, которого я так боялся и не ожидал. Даже представить не мог этого. В день, когда он решил уйти, шел снег с дождем. Я хорошо помню, как на его лице скользнула тень того, что было ему несвойственно. Ее отпечаток лег под глазами и коснулся губ, поэтому, наверное, он странно поджал их и закусил щёки изнутри. Выглядел он тогда, будто его несколько раз ударили лицом в лужу и продержали в ней минут пять. Большего сказать я не мог об этом человеке в тот день, только лишь наблюдать его скупые эмоции по поводу мне неизвестному, однако смею предположить, что события накануне его странного выражения лица были весьма шокирующими. Его лицо было таким, словно он лишился чего-то важного. Не знаю, была ли это потрясающая возможность удачно и бесповоротно покончить с собой или какая-то очередная истина простых вещей доступная только ему на пороге смерти, но мне очень не хотелось думать, что причиной этой короткой перемены эмоций могло было быть что-то иное, однако размышлять о его мотивах, а уж тем более пытаться думать, как он, было невероятно интересно и скучно одновременно. Я предполагал в самом начале, что его разум постижим, как и все остальное в мире, но не учел того, что пытаться заглянуть в мысли его, все равно что всматриваться в бесконечною черноту в надежде увидеть тусклый блеск чего-то неясного, что можно было бы назвать его сутью, его смыслом, но чувствую, что этот блеск подобен блеску удочки морского черта. Сколько времени прошло, а я до сих пор не проснулся. Сейчас не утро, за окном темно, а в голове еще темнее, поэтому я жду рассвета. В это время голова чистая, но только до прихода первых мыслей, первых рассуждений, диалогов и логики. Любимое занятие моего ума – разговоры-переговоры. Он очень любит мыслить логически, но не так, как принято между другими. Честно, понятия не имею, чего он требует от меня, и без этого ему все известно. Часы над головой совсем не идут, только секундная стрелка тоскливо подергивается, пытаясь пробить толщ стекла и сбежать также быстро, как мгновения моего короткого счастья, когда голова молчит, а днем опять она распухает и разрывается до беззвучных нервных срывов. Представляешь, каждый день такое, каждый день – несчастье. Вроде бы бред и безумие, но смотрю в отражение на чашке, пытаясь найти хоть что-то выходящие за рамки, но бред мой в зеркале совсем не отражается. Вижу только опустевшее лицо, свои волосы на подушке и воспоминания о тебе. Я не стал искать тебя, как это сделали бы другие, потому что знал, что тебя не найти, пока ты сам этого не захочешь, но все равно всматривался в лица прохожих в надежде поймать твой безразличный ко мне взгляд. Каждый раз оказываясь у некогда твоего дома, я надеялся, что увижу, как ты пригласишь меня внутрь, но тяжелая дверь была заперта и угрюма так же, как и твое сердце, в котором поселиться я так и не смог. Ты холоден, хмур. Ты не смог бы согреть меня ни своими словами, ни объятиями, в которых так нуждался я. И нуждаюсь сейчас. Иду по улице и всматриваюсь в лица людей. Не думаю, что смогу увидеть тебя, но почему-то все рано пытаюсь заметить знакомые глаза и губы. Ты уже повзрослел и, наверное, стал умнее. Разум говорит, что ты стал сильнее, но возлагать надежды на тебя я не тороплюсь иначе мне будет смешно от самого себя в собственных слабости и безумстве. Стойкое ощущение нехватки тебя присутствует везде, оно липнет к моему лицу с каплями дождя и лезет в легкие, царапаясь там, и сохранять это невыносимое спокойствие все труднее. Со стороны я похож на сумасшедшего. Я рассеян, груб и сгорблен. Прохожие не видят моего лица, я их понимаю: если бы смотрел на себя сейчас в зеркало, то видел бы раздутые кратеры глазниц и серый цвет. Это больное лицо не оставляет приятных ощущений даже для меня, хоть и считаю себя самовлюбленным шутом этого вечного цирка. Я смотрю на свои ноги, и они кажутся невероятно тяжелыми, будто прилипшими к земле. И вот я снова стою у твоего дома и всматриваюсь в темное грязное окно, пытаясь разглядеть хоть что-то, что могло остаться после тебя, за чем бы ты хотел вернуться, но тебе незачем возвращаться, так ведь? Я бы выбил окно, я бы снёс дверь, я бы разгромил твое жилище, камня на камне бы не оставил, уничтожил бы все, к чему ты прикасался, что ты любил, но я не могу. Я бессилен. Мои глаза, как птицы, бьются в тонкое стекло, но оно неприступно. Его не разбить на кусочки, как твое сердце. Так можно только с моим, как ты и поступил, всегда поступал и будешь. Я ни во что не верю, ничего не жду, ни на кого не надеюсь: всё благодаря тебе. Ты разорвал меня, унизил и замесил с грязью, вбил в меня столько дерьма и высосал столько крови, что я не хочу жить, но тяну этот жалкий срок, лишь чтобы ты сказал пару слов. Ты ненавидишь меня, насмехаешься, а я все равно, словно брошенный верный пёс, нарезаю круги у твоего дома, желая хотя бы услышать твой запах. Хотя бы что-нибудь, но тебя нет, сколько не ищи. Я знаю, что болен. Я знаю, что болен ты, и осознавание этого совсем облегчений мне не приносит. Оно не дает вообще ничего. Я очень устаю и тупею от этих мыслей, но страдаю я от них почти также как от бритвы на своем запястье, поэтому могу сказать, что ты достойный суррогат для уродования моего тела. Ты этого не видишь, но твоя рука направляет мою, и лезвие бережно скользит вдоль предплечья, выпуская кровь, что ты ни разу не смог пролить. Мне хотелось физической боли, но давно было понятно, что есть и другая, та, с которой я живу. Мне так грустно и тоскливо. Мне невозможно плохо, что я не знаю, куда себя деть. Я спасаю себя сном, но он меня пугает. Пугает, потому что ты в каждом из них, в каждой царапине на стене, в складках одеяла, в каждом лучике света. Да, ты. Я изуродовал тебя снаружи и внутри, чтобы ты стал мной, чтобы я мог смотреться в тебя, как в зеркало, но ты пошел трещинами, словно хрупкое стекло, и тогда я понял, что разбитое и склеенное однажды, я раздробил в еще более мелкую крошку, что собрать снова уже не получится. Я вспоминаю твои глаза. Это самая лучшая картина, что я видел за, но они ни разу не смотрели на меня, как я того хотел. Неужели я не заслужил хотя бы твоего другого взгляда, а не этого тяжелого и скользкого? «Почему?» - мой главный вопрос к тебе. Я уже привык к своим страданиям и как бы мне не хотелось от них избавится, ты не дашь мне этого сделать. Ты повсюду и везде, ты в каждом звуке и в каждом шраме. Тебя настолько нет, что ты везде. Я хочу просить у тебя прощения, но оно ускользает с языка, стоит мне открыть рот. Порой трясет и рвет на части от твоего отсутствия, но просить тебя заполнить эту пустоту я не посмею, ведь ты и так везде.