***
Будни Вакасы после выписки наполнились упрёками чем-то недовольных перманентно родителей, подколами со стороны кузенов и тычками от сверстников, что дождаться не могли, когда безразличная ко всему Вака в какой-то момент бросится на альфу и раздвинет ноги в желании быть помеченной. Особо языкастым за подобные похабные предложения Вакаса давала промеж ног, а после добивала коленом в голову — извечные лекции от учителей о том, что омеги не должны так себя вести, её волновали с каждым разом всё меньше и меньше. Ведь ещё в той жизни её всегда учили родители — обидели, значит дай сдачи, не терпи издёвок. Не важно — словесно или силой. Так что нынешняя Имауши не собиралась отступать от принципов прошлого. Ведь как говорила великая: «Хрен, положенный на мнение окружающих, обеспечивает спокойную и счастливую жизнь». Жаль, правда, что до попадания этим советом она не пользовалась. Сколько бы нервных клеток тогда это ей сберегло! А эти извечные крики об омегах…Слабых
Безвольных
Очаровательных суках …что всегда будут на вторых ролях и останутся до конца времён заложниками стереотипов общества и собственной физиологии Вакасу особо не волновали. Быть омегой, конечно, то ещё удовольствие: одни только течки, если судить по учебникам, чего только стоят. Но, с другой стороны, вспоминая, сколько хуеты по омегавёрсу Ваке довелось прочитать в той жизни, и, сравнивая с распорядком дел в этом мире, она бы не сказала, что всё прям настолько плохо. Омеги не ограничены в образовании, течки всего-то раз в три месяца, иногда и реже, работают наравне с альфами и ничуть не принижены в правах быть во главе какой-либо организации — этого всё ещё трудно добиться, но не невозможно. Разные общественные туалеты, вагоны в метро или посадочные места в самолёте подальше от альф, подавители запаха для течек, особые прокладки с адсорбентом, что блокируют запах выделяемого… Всё это такие сущие мелочи, что и не стоят внимания и нервов. В самом деле, какая разница, какой у неё второй пол? Вот лично Ваку это не ебало — даже тот факт, что омеги гермафродиты как-то не особо напрягал, ведь к этому можно привыкнуть, — а вот для семейства Имауши, где поколение за поколением женились беты и рождались только беты, подобное было сродни явлению Христа народу. В целом, покопавшись в учебниках, которые еле с хреном Вака поняла (всё же перестроиться после нормальной физиологии да анатомии человека на полнейший сюр нынешнего мира та ещё задачка), в рождении омеги у бет ничего странного не было. В этом мире всё работало по знакомому ей принципу неполного доминирования, где АА — генотип альфы, аа — омеги, а Аа — беты. Шанс рождения омеги у пары беты с бетой был аж двадцать пять процентов. Это было до пизды много, как считала сама Вака. Поэтому всеобщего беспокойства ситуацией не понимала. Ну омега и омега, что бубнеть-то? Не принимала косых взглядов кузенов-бет; не понимала отречённости от дел дочери родителей, которые будто бы и не знали, как подступиться к ней, боялись всё испортить; не осознавала улюлюканья и издёвок одноклассников. Так что решив, что выше этого, Вакаса просто начала игнорировать все неудобства. Жить как жила до этого, честно забивая хуй на свой второй пол, она считала достойным попаданки выбором. И шагом к свободной жизни стала просьба к матери записать её в додзё вместо осточертевшей скрипки, дабы научиться самообороне. Ведь, «Мама, папа, а если меня захотят изнасиловать? Разве я не должна уметь постоять за себя? Нападёт педофил, а я ему что, на скрипке Моцарта сыграю?!» Аргументов у Вакасы было вагон и маленькая тележка. За годы учёбы в меде она научилась даже воду в рефератах оправдывать великим замыслом перед злыми и непреклонными преподами. Если Вака была в игре, то наверняка обладала бы баффом «Язык без костей: Уболтаете даже мертвеца». Так что куда уж им до неё? Тем более, что господин и госпожа Имауши не обладали достаточным уровнем красноречия для уверенного спора с дочерью — насилие же аргументом в этой семей таковым не считалось. Поэтому, злобно потерев ручки, Вака надавила на жалость и приплела к дискуссии ещё и бабушек с дедушками, которые жили с девизом «Чем бы дитё не тешилось, лишь бы не вешалось», и родители окончательно сдулись. Крики отца стихли, истерики матери перестали вызывать жалость. Вакаса победила. Нехотя, под давлением старших родичей, но они записали Ваку в ближайшее додзё, которым руководил Сано Мансаку. Кажется, когда-то их семья занималась обучением воинов местного сёгуна, но с двадцатого века стали обычными работягами и тренировали молодняк древнему искусству махать руками и ногами. Ваку додзё устраивало на тысячу процентов. Дисциплина, жёсткий контроль со стороны Мансаку-сенсея, частые тренировки в индивидуальных, подобранных по вторичному полу, группах, совместные посиделки в конце каждого месяца. И результат, что она увидела уже через месяц, когда с лёгкостью сломала однокласснику руку, ударив по ней ногой, как Мансаку-сенсей и учил. Говорят, омеги слабее альф и бет, но, кажется, к Вакасе это не относилось. И это приятно грело бренную душу. Чувствовать, что ты не бесполезна, кто бы что не говорил о твоём втором поле, было замечательно… И всё бы было хорошо, пока не проснулось оно. К несчастью, омегавёрс Вакасе достался пусть бы и лёгкий, но со своими подводными камнями в виде соседствования с некой сучностью. В учебниках, конечно, это было описано как «Сущность внутреннего зверя, что выдаёт в человеке его животное происхождение», но Вака, честное пионерское, нихуя не поняла. А объяснять было некому, точнее, никто не хотел, а на уроках полового воспитания всё равно было непонятно. Так что, положившись на опыт и знания прошлого мира и, приняв это за внутреннее шизофреничное «Я», она продолжила себе жить до поживать, пока это чудовище внутри неё не заурчало, впервые отозвавшись на детский запах одноклассника-альфы. Да так эта сучность сладко запела, что у Ваки чуть слюнки не потекли от одного только взгляда на заморыша. Нет, завалить и трахнуть она никого не хотела. Ей восемь лет, о чём вы? Что же это за педофилия получится?! Но вот обнять и запустить руки в его волосы, может даже слегка укусить за щеку — это да. Это прям надо. Вот тут-то Имауши Вакаса и поняла, что попала. Охуеть как попала. Дрессировщицей ей работать не приходилось, но никогда не поздно начать.***
— Ты блять сидишь смирно, Чудовище, — рычит не хуже своего внутреннего «Я» Вакаса в туалет, а после обмывает лицо холодной водой и зло смотрит в зеркало. Белоснежные волосы и красно-фиолетовые глаза, что были следствием альбинизма, хрупкая фигура от матери, которую в школьные годы звали не иначе как «Ямато Надэсико», тонкие черты лица от отца-хафу, мелодичный голос из-за самого факта рождения омегой… Прекрасное творение генетики — Вакаса Имауши, была готова постучаться головой об стенку и блевануть где-нибудь в уголке. От собственного вида в зеркале ей было тошно. Ну и нахуя быть такой красивой, если от этого никакого проку, кроме нежелательного внимания? Вокруг неё вьётся слишком много людей и Имауши это бесит до трясучки. Ни грозный вид, ни похуистичный взгляд — ничто не отпугивает детишек от «По-взрослому серьёзной Кас-тян». С какого-то хуя им кажется, что у неё аура крутой. Сама Вакаса хочет с этого только в голос посмеяться. Неужели на детишек так легко произвести впечатление?.. Вака вздыхает. Боже, а ведь до попадания она тоже считала таких холодных и недоступных ледышек крутыми. Чего только стоила подборка любимых аниме-персонажей. Ну где же были её мозги?! Имауши скалит ровные белые зубы и сплёвывает вязкую слюну. Сейчас ей всего девять, но она уже готова взывать от того, насколько жаждет внимания любого мимо проходящего альфы её личная сучность, с которой она борется почти целый год. Эта маленькая тварь постоянно воет неприличным голосом и пускает слюнки на каждого, кто пахнет хоть сколько-нибудь прилично: маленькие, высокие, пухлые, взрослые, учителя или учительницы… И эта неразборчивость могла бы обернуться тем ещё пиздецом, не будь у Вакасы мозгов и громадного, как Эверест, чувства собственной важности. — Ёбанное животное, где, блядь, хоть какая-то разборчивость в связях? Мы себя не на помойке нашли, чтобы с поросячим визгом кидаться на любого альфу, что просто посмотрел в нашу сторону. Ещё раз, ебись ты в рот, я услышу этот жалкий скулёж — уйду в монастырь, поняла меня? Животное внутри неё рычит громко и зло, словно у него пытаются отобрать косточку. Но Вака не лучше. Она скалится в ответ и сжимает раковину до хруста. Кто кого ещё переиграет! В конце концов, упёртости ей не занимать. — В шаолиньские монахи уйду, тварь. Там точно не будет приятных альф. Или поврежу себе обонятельный нерв, думаешь, у меня не хватит смелости? Так ты ебать как ошибаешься, сучара! В угол, блядь! Пока я здесь хозяйка, мы будем выше всего этого, — Вакаса не кричит, но её гортанный голос действует лучше любого грозного рыка. Животное внутри отступает, словно бы поджимая уши и хвост. Скулит — жалобно, жалко, — а после уходит в тень сознания, позволяя Ваке дышать спокойнее. И с громким вздохом Имауши делает глоток не самого свежего туалетного воздуха. Пара тройка таких воспитательных угроз и она либо начнёт повиноваться, либо так и останется злобным зверем, запертым в подсознании. Впрочем, Вакаса улыбается, на любую животину найдутся методы воспитания. Уж у неё-то будет много времени посадить на поводок омегу. — Никогда ведомой не была и никогда, блядь, не буду. Я человек! Человек, слышишь?! И никакое животное не будет мне указом! Пошёл нахуй, ёбанный мир!.. …к концу года голос зверя внутри неё становится едва различимым скулежом. Тихим и жалобным, но таким далёким для ушей Имауши. Внутренняя омега совсем скоро окончательно станет жалким псом в руках Хозяйки. И Ваку это совершенно устраивает.***
А потом наступает новый учебный год и Вакаса встречается с внуком Мансаку и своим новым одноклассником по совместительству, который с семьёй — родителями да новорожденным братом, — вернулся жить в Токио. Высокий, бледный, щуплый, с чёрными как воронье крыло волосами и невероятными глазами, что отражают в себе мглу всех потаённых уголков галактики, куда не проникает ни единого лучика света. Сано Шиничиро улыбчивый и спокойный малый, общительный до безобразия, что в первый же день протягивает Вакасе руку и предлагает дружить. А её будто током прошибает. Сано Шиничиро — умрёт, когда ему будет двадцать три из-за придурков-друзей его младшего брата. И Вака сама не понимает, почему начинает плакать. Почему только сейчас она поняла, что оказалась попаданцем в аниме?! Вакасе трудно дышать. Во все глаза Имауши смотрит на Шиничиро и пытается понять, что же ей делать. Спасти или?.. Она не знает. Поэтому какое-то время ходит и присматривается. Наблюдает. И за неделю своих размышлений осознаёт лишь одно: Шиничиро — грёбанное совершенство, что таскается с ней на обеды, провожает до дому и шутит смешные нелепые шутки, от которых у Вакасы выступают слёзы смеха в уголках глаз, а на душе, впервые за всё попаданчество, становится легко на душе. Сано — слабая бета, что не приемлет драки. Зато любит смотреть как круто на татами кого-то опрокидывает Вака. «Мы же друзья, да?» — спрашивает это великолепное творение Бога и протягивает бутылку воды после тренировки. У Вакасы внутри будто тысячи мыльных пузырей взрывается, поэтому она согласно булькает, ощущая, как ей до безумия хочется стать чьей-то псиной до конца своей жизни. Верной до хруста костей. Это для неё кажется достаточно причиной, чтобы плюнуть на полузабытый канон и спасти дурака-Шина. «Я решу проблему, а над последствиями пусть думает будущая я», — кивает себе Вака. В конце концов, родившись девушкой, разве Имауши Вакаса уже не сломала канон? Так что одним изменением больше или меньше — уже ничего не вернёт привычную канву истории в целостное состояние.***
В какой-то момент одиннадцатилетней Вакасе кажется, что она слишком часто думает о Шиничиро. Эта мысль маринуется в голове целую неделю — неужели опять омега внутри неё чудит? Но, нет. Вакаса принюхивается, кружится вокруг Шиничиро, прислушивается к себе и с удивлением понимает, что внутренняя сучность никак не реагирует на Шиничиро. Зато с нездоровым энтузиазмом требует встать поближе к их новому общему другу из параллельного класса — Акаши Такеоми, чтобы почувствовать его сладкий, не свойственный альфе, запах. Её внутренняя омега отчего-то решила, что Така-кун — их истинная альфа, но Имауши была в корне с ней не согласна. «Зачем нам всякие альфы? Тем более такие тупые. Куда лучше спокойные беты, как Шин-кун», — в очередной раз говорит она внутреннему зверю и обнимает со спины Шиничиро. Имауши уверенна, что его запах окажется просто невероятным после первого гона. Вакаса смеётся до боли в лёгких, а после нежно улыбается самой себе в конце недели. Ей нравится Шиничиро как парень, он славный малый, приятный. Напоминает всем и ничем одновременно забытых родственников и друзей из прошлой жизни. Но Шиничиро это Шиничиро — он сам по себе, уникальное создание в окружении Вакасы. Из-за чего хочется его спрятать от всего света и тискать в своё удовольствие. Мысли о педофилии отходят на второй план, в конце концов, какой смысл ебать себе мозги на эту тему, если ты физиологически — соплячка одиннадцати лет отроду? Ваке легко — ведь на зло своей омеге она сделала выбор сердцем, а не по указке ебанных гормонов и лая сучности. В конце концов, попаданка она или где? Нахуй этих ваших истинных омег да альф. Она хочет выбирать сердцем, а не тем, что между ног.***
Сано Шиничиро — бета, чей внутренний зверь находится с ним в гармонии и милым комочком из шерсти и чувств лежит где-то рядом с сердцем, позволяя своему хозяину быть кем он захочет. Вака ему даже завидует, в очередной раз мысленно перекрикивая собственную омегу. Шин-кун — это солнечный лучик среди грозовых облаков жизни Вакасы. Имауши бежит за ним, стремясь стать незаменимой. Вакаса хочет шагать с ним наравне, плечо к плечу, ведь, в её голове, до Шиничиро она попросту не дотягивает. Больше тренируется, больше изучает, со скрипом начинает разбирать в любимых вещах Шиничиро, заучивая марки и особенности различных мотоциклов. Проводит время с ним, пока он выгуливает мелкого засранца по имени Манджиро трёх лет отроду. Это малолетнее исчадие ада кусает её за ноги и весело гогочет при этом. Вакаса же в ответ называет его детским «Мання», из-за чего тот смешно дует свои всё ещё пухлые щёчки и с удвоенной силой пытается достать Имауши. Зубы у него что надо — Шиничиро уверен, что его брат будет альфой. И Вакасе сложно с ним не согласиться. Вакаса идёт на пролом, лишь бы встать хотя бы на одну ступень рядом с тем, кого обожает. И в какой-то момент времени останавливается, ведь Шин сам протягивает ей руку, предлагая стать одной из основательниц «Чёрных драконов», банды байкеров, что покорит Токио. Вакаса на это только скалится, радостно соглашаясь, а после гордо надевает чёрную форму. Общее фото на перекрёстке кажется дурацкой идеей, но Вака промолчит об этом, ведь теперь у неё есть совместное фото с Шиничиро, что не любит вспышки объектива. Имауши Вакаса — бешенная сука, «Белый Леопард», который перегрызёт глотку любому, кто попытается навредить её друзьям. Вакаса — глава первого отряда «Чёрных драконов», что созданы следить за порядком внутри пока что маленькой банды. В прошлой жизни Вака хотела спасать людей, а в этой — преподать всем уёбкам урок, что трогать слабых это плохая идея. «Чёрные драконы» стали гарантом того, что пока они существуют, на их территории никто не сможет чинить беспорядки. И как последняя дура Вакаса — кажется, это всё гормоны, точно они! — была влюблена в эту идею, с небывалым рвением помогая Шиничиро в его начинаниях… …и унижала морально и физически всех, кто думал, что омеги — слабый немощный пол. Слабый пол — это гнилые доски, а Вака, как ни странно, ни к паркету, ни к ламинату себя не относила. Так что, похрустывая пальцами, Имауши с энтузиазмом рвалась в бой. За «Драконов», за себя, за таких же омег, как и она сама, за угнетаемых и слабых, которых так жалко было каждый раз добродушному Шиничиро…***
Смерть близких это не то, что проходит бесследно. Вака впервые задумалась об этом спустя шесть лет жизни в новом теле, когда оказалась на похоронах четы Сано. Банальная авария на дороге привела к тому, что с плачем и всхлипами к дому потянулись чёрные уродливые тени. Шиничиро встречал знакомых родителей без энтузиазма и скорее даже на автомате. Сдержанно принимал соболезнования, игнорировал шепотки и молчаливо утирал слёзы младшего брата, зовущего постоянно мать и отца. Манджиро от порыва присосаться к гробам, которые через пару часов отправят в крематорий, останавливал Мансаку-сенсей, в крепкой хватке сжимая его плечи. Ещё вчера всё было хорошо, банда гоняла на байках по ночному Токио и жадно ловила ветер, бьющий прямо в лицо. Им не нужны были слова, чтобы ощутить эмоции друг друга и выразить восторг… А сейчас Вакаса стоит рядом с Шиничиро и не знает как подступиться. Хочется, чтобы слова стали сладким бальзамом для души, что облегчат боль, но, по закону подлости, они окажутся хуже любого яда. Слова это всего лишь мозаика букв, мёртвых они уже не вернут. Поэтому Вакаса напряжённо думает. Рассматривает ситуацию с разных сторон, тщетно подбирает слова и мысленно костерит саму себя. Пытается как-то облегчить ношу Шина, но вместо этого запутывается в собственных переживаниях и воспоминаниях.Интересно, её мать плакала также, когда она умерла?
Интересно, её отец смог справиться с утратой?
Интересно, а были ли кто на её похоронах, кроме родителей и брата? И, оглядывая толпище людей, что шептали прощальные слова механическими голосами над гробами четы Сано, сама не замечает, как начинает плакать. Словно оказалась на собственных похоронах. Сухих, тоскливых и невероятно одиноких. Призраком застыла в комнате, не в силах сказать что-либо тем, кто пришёл сказать что-то хорошее на последок. Вакасе хотелось разрыдаться в голос, но вместо этого она упрямо поджала губы и мелко задрожала, сдерживая скулёж. Шиничиро удивлённо посмотрел на подругу, несколько растерянно, словно не понимая, почему плачет она, а не он. И рука сама тянется утереть ей глаза. Пока он не понимает, что его щёки горят от горьких слёз. В этот день они плакали в объятиях друг друга словно завтра случиться конец света.***
Летние тёплые деньки так и просили об играх у воды или вечерник посиделках на крыльце дома. Но дом Сано сохранял мрачный холодный траур. Даже температура в помещениях там казалась в разы ниже, чем на залитой солнцем улице. Вака была одной из немногих, кто мог беспрепятственно прийти к раскисшим Шиничиро и Манджиро. А они говорили. Много, часами на пролёт, сбиваясь с одной истории на другу. Повторяли бывало воспоминания по кругу и добавляли больше деталей, боясь забыть даже мелочь, связанную с их родителями. А Вака слушала. Безмолвно сидела подле них, подавала салфетки и сладости, крепко прижимала к себе, позволяя плакать на своём плече и продолжала приходить, даже если они кричали ей уйти. Этим детям нужна поддержка. И Имауши была готова её оказать…***
Вакаса понимает, что траур окончен, когда Шиничиро наконец-то смеётся над её несмешными шутками громко и заливисто, прямо как раньше. Имауши нежно улыбается, а после с удвоенным энтузиазмом начинает вспоминать устаревшие анекдоты, которые так любила в прошлой жизни. Смех Шиничиро — лучше лекарство для души Ваки.***
Первая течка это всегда страшно. Даже если физически тебе четырнадцать, а ментально уже за тридцать. Что уж говорить, если месячные в прошлой жизни умудрились напугать тогда ещё не-Ваку до трясучки? Но сейчас всё иначе: она знает, что такое «гон» и «течка», знает, что происходит с её телом, вот только от этого нихуя не легче. Ваку трясёт. Всё тело горит, словно по артериям тягучим сиропом течёт магма. Ей дурно от запахов, что ранят обострённый нюх своей яркостью и специфичностью. Всё, чего хочет Имауши, это забраться в ледяную ванну и утонуть там, но мозг подсказывает, что это не поможет. Вакаса сжимает до хруста зубов челюсти. Она не животное, она не пойдёт на поводу у своего тела!.. … — Вака-чан, ты же понимаешь, что я — бета? — неуверенно спрашивает Шиничиро и делает шаг назад от раскрасневшейся Имауши, что как чёрт из табакерки пришла к нему поздно вечером. На улице был прохладный вечер октября, но она была одета так, словно только что проснулась. Фиолетово-красные глаза девушки отдавали неестественным желтоватым оттенком, что напоминал о глазах дикий животных, готовящихся растерзать твоё тело на мелкие кусочки. Поджатые губы и сморщенный нос вкупе с тяжёлым глубоким дыханием помогли Шиничиро понять, что у подруги — течка. И это не на шутку напугало его. Но Вакасе от этого даже легче — не придётся ничего объяснять. — Конечно понимаю, — кивает Вакаса и делает два шага вперёд. С трудом. Потому что сохранять адекватность в таком состоянии проблематично. Но годы дрессировок помогли удержать омегу от необдуманных поступков. Вот только на долго ли хватит выдержки Имауши? — Но мне больше не к кому идти! Ты мне нужен, Шиничиро! — Это не правильно. Я — бета, мой запах попросту не удовлетворит твою омегу, — шепчет испуганный Шиничиро и сконфуженно смотрит на подругу. Ему неловко ей отказывать, но Вакаса мотает головой, а затем делает ещё один шаг вперёд, прижимая Шиничиро к стене. Поступок, который она собирается совершить — низость и подлость, но ничего с собой поделать Имауши не может. — Шиничиро, — обхватив его лицо двумя руками, начинает заплетающимся языком Вака, — в рот я ебала что правильно, а что нет, если это пустые предрассудки общества. Мне нравишься ты. И я не хочу, чтобы рядом со мной был кто-то другой. Я просто хочу полежать рядом с тобой и подождать, пока этот Ад закончится. Один-единственный раз, пожалуйста, Шиничиро, — и обнимает его крепко, припадая к шее. Её любимый пахнет еловым лесом и родниковой водой. Это невероятно успокаивает, поэтому, вцепившись в него словно панда, Имауши прикрывает глаза. Это не честно использовать мягкосердечность Шиничиро, который, стоит только попросить, ради друга последние штаны отдаст, но Ваке всё равно. У неё одно желание — чтобы это всё поскорее закончилось. Ах, какое скотство, что в первую течку омегам запрещают пить подавители! А сам Сано, судя по тяжёлому дыханию, сейчас задохнётся от переизбытка чувств… …на следующий день она просыпается в объятиях Шиничиро и чувствует себя намного лучше.***
К облегчению Вакасы, Шиничиро не избегал её после того случая. Он вообще, кажется, предпочёл забыть о том, что Вака ему чуть ли не в любви призналась, но проникся её доверием. По крайней мере не возмущался больше на извечную любовь Имауши к тактильному контакту: объятиям, поглаживаниям по волосам, тычкам в бока и любые другие части тела… Справедливости ради, подобным Вака доставала подобным образом всех своих друзей, но Шиничиро в разы чаще. «Вы типа встречаетесь?» — спросил как-то раз Такеоми, когда они сидели на крыше и обсуждали предстоящее вечернее собрание. Шин на это только улыбнулся лучезарно, мягко посмотрел на Ваку, а после выдал самую нелепую и ужасную фразу в жизни Имауши: «Нет, мы просто друзья. Лучшие друзья». Хотелось ударить Сано чем-то тяжёлым да побольнее. Конечно, проблему можно было решить банально признавшись ему, но за пять лет Вакаса выучила его как облупленного: Шиничиро непрошибаемый идиот. Он даже не поймёт, что она ему признается, либо посчитает шуткой! Поэтому действовать надо было иначе, возможно даже нечестно. Но в любви, как на войне, а Имауши была твёрдо намеренно победить, чего бы ей это не стоило!***
— А Шиничиро в курсе? — спросил как-то раз Такеоми, с прищуром посмотрев на подругу, что уж очень странно вела себя последний месяц. Таскала канцелярские принадлежности Шиничиро под предлогом «Я забыла пенал» — но Акаши знал, что Имауши не то что без маркеров в школе не появится, но и из-за одной забытой ручки помчится на перемене домой, — обнимала его дольше обычного, валялась в его вещах, когда они всем дружным скопом заваливались к Сано домой. Делала всё, чтобы пометить своим запахом ванили любую мелочь, окружающую Шиничиро. «Он её и только её», — вот о чём кричала безмолвными действиями Имауши. Только Шиничиро этого не видел и не понимал. К сожалению, он был клиническим идиотом в романтическом плане. — Не в курсе, — прикусив губу, ответила Вакаса, со страхом и сомнением смотря на груду горящих писем, чтоб собственноручно собирала в течение последнего полугода из ящика Сано. Воровала украдкой, быстро и ловко, в страхе быть раскрытой — с трепетом прижимая к себе каждую бумажку. Все эти люди хотели забрать у неё Шиничиро, и она не могла позволить этому случиться! Глупо? Возможно. Наивно? Вполне. Эгоистично? Да, да, да и, ещё раз, да! Но это было её отчаянно желание защитить то, что ей дорого: свои чувства к человеку; свой шанс когда-нибудь быть с ним больше, чем просто «друзьями». Умом Вакаса понимала, что ведёт себя как наглый и избалованный ребёнок, что прижимает к себе любимую куклу и отчаянно верещит, стуча ногами по полу «Не дам, моё!» Но не могла ничего с собой поделать. Костерила, билась головой об парту, не спала ночами, осуждая себя за излишнюю дурость, и всё равно продолжала собирать любовные письма, адресованные Шиничиро и складировать у себя дома. А сейчас, в страхе быть раскрытой, сжигала всё к чертям. — Ты ненормальная. — Да знаю я! — восклик вышел отчаянным, болезненным. Вака и сама не ожидала, что голос тут же сорвётся на самые высокие ноты, которые она была способна взять. Глаза неожиданно защипало от слёз. — Но я не могу иначе! — Потому что трусиха и боишься просто признаться Шиничиро. — Потому что люблю его! Боюсь признаться, потому что понимаю, что Шин идиот и не поймёт, пока не влюбится первым! И да, я блядь боюсь быть отвергнутой и остаться на третьих ролях! Пришёл поиздеваться? Давай, скажи, что такая бешенная омега как я не достойна Шиничиро, добей меня! Но Такеоми промолчал. Только взял жидкость для розжига, что стояла у ног Имауши, и ливанул добрую половину в импровизированный огонь. Тот вспыхнул невероятной силой на долю секунды, а после продолжил гореть как ни в чём не бывало. — Только попробуй обидеть Шиничиро, и я твой труп так спрячу, что ни одна полицейская собака не найдёт, — размеренным тоном произнёс Акаши, даже не повернувшись к Вакасе. Его друзья друг друга стоили — припизднутая и недалёкий, но, если они будут вместе, это убережёт его нервные клетки. И окружающих. Так что почему бы и да? Он поддержит Вакасу, а дальше будь что будет. — Да пошёл ты… — фыркнула Имауши, еле заметно улыбнувшись. Омега внутри Вакасы жалобно взвыла, потянувшись к истинному, но выбор был сделан. Такеоми пусть бы и неосознанно, но отказался от неё. А Ваке иного и не нужно.***
— Что ты загадал, Шиничиро? — дыхнув на свои руки, поинтересовалась Вака у друга. Очередь в храм была невыносимо длинной и медленной. Они простояли почти три часа, прежде чем получить возможность помолиться и звякнуть в колокол. Единственное, что утешало Вакасу, так это почти свидание для неё и Шина, ведь Такеоми отказался идти, а Кейзо сидел с младшими братьями. — Стобы у меня было мнооооооого тайяки! — радостно объявил младший сын Сано, радостно улыбнувшись, не дав старшему ответить, в наглую перебив его. Поправочка — почти время на двоих, если не считать мелкого засранца Манджиро с кодовым именем «Мання». — У тебя жопа когда-нибудь слипнется. — Не слипнется. Ты говолишь глупости, — обнимая Шиничиро, ответил Мання, показав Имауши язык. К несчастью Манджиро, в прошлой жизни Вакаса имела богатый опыт общения с детьми разных мастей и степеней наглости. Так что подобным зацепить её было невозможно. — Глупости или нет, а есть много тайки — вредно. Хочешь потом по врачам ходить с несварением, — пугающе понизив голос, громко зашептала Вака. Манджиро не проникся её игрой, только дёрнул за штанину Шиничиро и сказал: — Аники, она говолит глупости. Да? Да? Глупая Вака. — Нет, Манджиро, Вакаса права — тебе может стать плохо, если ты будешь есть слишком много тайяки, — сделав умный вид и задрав палец вверх, ответил Шиничиро. А после щёлкнул брата по носу. — Но ради тебя я попросил у Богов, чтобы мой любимый младший брат не мучался с животом, если переест тайяки. — Я тебя люблу, аники, — заливисто засмеялся Манджиро, крепче обняв Шиничиро. — А ты, Вакаса, что загадала? — меж тем поинтересовался старший сын Сано, беря на руки брата. — Если скажу — не сбудется, — улыбнулась Имауши. — Как… не сбудется? — мгновенно переменился в лице Мання и растерянно глянул на Шиничиро. — Значит, твоё желание не сбудется? И у меня будет болеть животик из-за тайяки? Пожалуй, плач Манджиро был самым запоминающимся событием за весь день.***
Сано Манджиро это стихийное бедствие — вот о чём думает Вакаса, сидя на скамейке в городском парке и слушая радостные крики Манни, заглушающие любые другие. Старшему сыну Сано нужно подготовиться к повторной сдаче тестов, ведь он умудрился завалить все контрольные в конце семестра. Вот только сосредоточиться ему не даёт младший брат, что вьётся под ногами и требует внимания, которое Шиничиро без зазрения совести дарит Манджиро. Возможно, Вака завидует. Совсем капельку. Тем не менее, из-за чрезмерной любви к младшенькому, Шиничиро совершенно ничего не делает, чтобы улучшить свои оценки, ну или хотя бы не давать им падать. Воля Шина — он бы Манджиро с собой и на разборки банд таскал, с него бы сталась с его-то гиперопекой. Благо, что Такеоми вовремя давал боссу подзатыльник, запрещая подобный беспредел. А поддерживал его Кейзо, который имел иммунитет к щенячьим глазам Шиничиро. Зато не имела Вака, которая по дурости согласилась посидеть с маленьким монстром по имени Сано Манджиро. И совершенно забыла, что обещала матери ещё и с двоюродными братом и сестрой посидеть. Спасало только то, что Сейшу и Акане были достаточно взрослыми, чтобы не выносить своей старшей сестре мозг. Дети носились по площадке, играя не то в догонялки, не то в странную вариацию пряток. А может и «Казаков-разбойников?» Зря что ли она им показывала? Во всяком случае — играли вместе и не доставляли хлопот Ваке, спокойно читающей на скамейке. Чему последняя была несказанно рада. Единственное, что её напрягало, так это постоянно теребящая платье соседка по скамейке. Мельтешение где-то сбоку отвлекало от чтения. Скосив взгляд, Имауши попыталась разглядеть женщину: обычные чёрные волосы болезненно оттеняющие и без того бледное лицо, длинное невзрачное платье, а поверх него, кажется, накинута вязанная кофта с объёмными рукавами. Женщина как женщина, по запаху — омега. Она бы ни чем не привлекла внимание Вакасы, если бы только не кричала порой «Казутора, это делать нельзя!» или «Казутора, положи на место!» Неуверенно, порой тихо и даже несколько забито. Словно боялась что-либо говорить сыну. Казутора, странное имя. На языке оно ощущалось очень знакомым, словно Имауши где-то уже его слышала, но где — не могла понять. Имя отдавало горечью, будто бы растворённой в воздухе мелкими каплями. А неприятное чувство свербило где-то в затылке, превращаясь в слабую, но надоедающую головную боль. Вакаса силилась вспомнить давно забытый канон, но ничего толкового на ум не приходило. «Откуда я могу помнить это имя?» — растерев виски, спросила у самой себя Вака. Вот только оформить мысль у неё так и не вышло, так как от размышлений отвлёк громкий голос Манджиро: — Вака! Обработай ранку! — Ты поранился? — удивлённо вскинула брови Имауши, но мелкий непоседа только покачал головой. Рядом с ним стоял Сейшу, которого гладила по голове Акане, словно утешая. И неизвестный пацан с зарёванным лицом, к которому припала заплаканная женщина, что секунду назад сидела рядом с Вакасой. — Казу! Как ты мог пораниться? — вопрошала, видимо, мать, но мальчик мотал головой и плакал, пожав губы. Дурная привычка сдерживать собственный голос, когда ревёшь, не возникает на пустом месте. Обычно она формируется, если ребёнок знает, что за слёзы ему прилетит, поэтому пытается плакать чуть ли не беззвучно. Из-за этого хмурая Вака более придирчиво окинула взглядом мальца: бледный, хрупкий, с опухшими глазами. Из-под длинных рукавов кофты еле-еле виднеются багрово-фиолетовые пятна. Мать была не лучше — замазанные непонятно чем синяки, разбитая губа и сломанные ногти, явно не по собственному желанию Впервые в жизни Вака почувствовала злость, от которой распирало грудную клетку. А внутренняя омега согласно скалила свои клыки, требя крови мерзавца. Каким гондоном нужно быть, чтобы мучать собственную жену и ребёнка?! — Ты злишься, Вака? — спросил Манджиро, что уловил изменения её феромонов. Это же почуяла и маленькая Акане, что потупила взгляд. Ей, будучи альфой-девушкой, находиться в компании омег было ещё сложнее, чем обычным альфам из-за сверхчувствительности обоняния у подобных ей. Единственным исключением был младший брат да и то по той причине, что его запах ещё не проявился. На концентрацию феромонов испуганно ойкнула женщина, которая в защитном жесте обняла своё дитя, пытаясь его не то спрятать, не то укрыть. И, болезненно посмотрев на Вакасу, будто ожидая от неё удара, выпустила свои феромоны, намекая, что не стоит к ней лезть. — Нет, я не злюсь, простите, если напугала, — вздохнув, пробормотала Имауши, а после полезла в рюкзак. Привычка таскать с собой предметы для оказания медицинской помощи, по типу бинтов, пластырей или перекиси с йодом, перекочевала из прошлой жизни. В условиях её нынешнего существования — постоянные драки да лихие поездки на байке, — это было полезным пережитком. — И вы, мадам, простите, что я так резко выпустила феромоны. Я не хотела, честное слово. — Ничего страшного, — проблеяла женщина, неуверенно разжимая кольцо из рук, в которое заключила сына. — Позвольте обработать вашему сыну рану. — Я не хотел его толкать! — воскликнул Сейшу, что молчал до этого. Взгляд его был наполнен самыми разными чувствами: от страха, что накажут, до злости на ситуацию в целом. — Верю, ты не драчун, в отличие от Манни! — Эй! — Зато ты крайне вежливый ребёнок, да, Сейшу? Ты же извинился перед мальчиком? — но судя по сконфуженному лицу младшего из семейства Инуи, ничего подобного он и не подумал сделать. Вака закатила глаза. За что ей всё это? — Сей-чан, нужно извиниться. Это правила хорошего тона, которые важно соблюдать, пока ты часть общества. — Но я ведь случайно! — И всё же. Я жду, Сейшу, — строго произнесла Вакаса, наблюдая за младшим братом. В его воспитании она особо не участвовала — в конце концов с кузенами, со стороны матери Имауши виделась редко. Просто так совпало, что родители Акане и Сейшу уехали по делам на пару дней, попросив присмотреть за ними Вакасу, как самого свободного члена семьи. «Не оба-чан напрягать же, в самом деле!» — сказала ей на прощание тётя Ханабэ. С другой стороны, с тоской подумала Вакаса, не то чтобы старшие родственники были сильно против воспитания внуков. Но понять решение тёти Ханы можно — бабушка как пить дать избалует, даже если срок у неё всего в неделю. — Прости меня, пожалуйста, — смутившись, сказал Сейшу, слегка поклонившись. Мальчик, которого, очевидно, звали Казуторой, на это только кивнул и сдержанно ответил, мол, прощает. — А теперь — помиритесь на мизинчиках! — улыбнулась обоим пострадавшим случайного «ДТП» на детсткой площадке Вакаса. Ни Казутора, ни Инуи её просьбы не оценили, синхронно скривившись, но, под настойчивым взглядом Имауши сдались. Примирение на пальцах вышло неловким и крайне смущающим. — Вот теперь можно и раны обработать. — Нет, что вы, не стоит!.. — испуганно затараторила мать Торы, но Вака её оборвала: — Стоит, стоит, чтоб быстрее заживало. Да и мне неловко, что ваш сын поцарапал руки из-за моего брата. Кажется, мать Казуторы была не шибко боевой женщиной, поэтому моментально сдулась и разрешила оказать первую помощь сыну. Но глаза её бегали, а сама она покраснела пятнами, словно боялась услышать осуждение или крики, когда Имауши увидит синяки сына. К облегчению женщины, Имауши ни слова не проронила, пока аккуратно промывала руки ребёнка водой, а потом обрабатывала перекисью и дула на ранки, чтобы облегчить боль. — Ты сильный малый, — смотря на это, сказал сидящий рядом Сейшу, болтая ногами с разбитыми коленками. — Как тебя звать? — Ханемия Казутора, — тоненьким голоском ответил ребёнок. А у Вакасы от осознания ватка выпала из рук. Она с ужасом смотрела в глаза ребёнка, что через пару лет убьёт её Шиничиро.***
Добродетель не была одним из качеств Вакасы. Тем не менее, желание помочь жертве домашнего насилия в лице Ханемии Юко наложилось на желание уберечь Шиничиро от Казуторы. Выход был простой — ликвидировать из жизни матери и сына ебанутого отца, что отравлял им жизнь. Вака плохо помнила, почему Казутора в каноне был таким ебанутым, но предполагала, откуда растут ноги. В конце концов, если окружить этого ребёнка нормальными людьми и убрать отраву в лице отца, не обезопасит ли она саму себя и своё будущее с Шиничиро? Вакаса решила — обезопасит. Но план по спасению Юко и Казуторы затянулся на целый месяц. Имауши обрабатывала короткими разговорами госпожу Ханемию, пока люди из её отряда следили за отцом Казу. Тот был обычным бетой — ни больше, ни меньше. Высокий, с типичной стрижкой для мужчин его лет, в не новом, но опрятном костюме. Высокого росту и в очках. По описанию подчинённых, Ваке он представлялся олицетворением слова «Посредственный офисный бухгалтер». Хотя работал отец Казуторы начальником отдела какой-то там компании. Следил за собой и за своей репутацией… …но явно не следил за своим языком в непринуждённой обстановке. Подчинённые Ваки записывали всё, от шуток и псевдо-угроз, до насмешок над руководством и завуалированным признанием в махинациях. С виду — павлин, а на деле обычная куриная жопа. Самым простым выходом из порочного круга абьюза в семье был развод. К мысли о котором потихоньку Вакаса и подталкивала Юко, когда убедилась, что та не против подобного. Было ясно, что она сомневалась об уходе из-за сына, так как ей казалось, что он привязан к отцу, но как убедилась Вака от Сейшу, который подружился с Казу, ничего подобного и в помине не было. Казутора ненавидел отца искренне и по-детски. Это говорило многое о личности Ханемии Котаро… …когда компромат оказался на столе ублюдка, с угрозой отдать его руководству компании или властям, дело зашевелилось. У Ханемии Котаро был только один шанс избежать позора и, в перспективе, тюрьмы — развестись с Юко и отдать ей справедливую часть общего имущества. Гондон радостно согласился на все условия, быстренько смотав все удочки. Ну, а то, что по итогу компромат оказался на руках у полиции и отец, что выставлял себя примером благородства и честности, угодил в тюрьму, совершенно не относится к Ваке. Мало ли какие ещё у него были недоброжелатели?***
Разведённая Юко, вернувшая себе девичью фамилию Сонода, пригласила Вакасу, Сейшу, Акане и даже шебутного Манджиро на новоселье в конце января. Они не говорили об этом, но по жестам и взгляду Вакаса понимала — Юко догадалась, кто был её благодетелем. Впрочем, какая разница? Главное, что теперь всё замечательно.***
— Вака-чан! — на другом конце провода бодрый голос Юко звучал с лёгким шипением. И Вакаса не знала — то ли её домашний барахлит, то ли у семейства Сонода что-то не так. — Мне одна птичка напела, что ты ищешь подработку. — Дайте угадаю, птичка по имени Манджиро? — Вакаса закатила глаза, пока Юко негромко захихикала. — Да, ищу, что уж греха таить. — Не хочешь подработать у меня в цветочном продавцом? На неполный рабочий день два через два? — Это довольно заманчивое предложение, — Имауши в серьёз задумалась. В прошлой жизни её матушка обожала цветы. Все подоконники были заставлены орхидеями, фиалками и прочими зелёными друзьями, что радовали глаз. В этой жизни Вакаса занималась садоводством на подоконнике как дань памяти своей родительнице. — Запишите меня на собеседование? — усмехнула Вака в трубку. — Считай, ты прошла его, — серьёзным тоном ответила Юко, а после рассмеялась. — Это малое, что я могу сделать в качестве благодарности для тебя. — Не понимаю о чём вы.***
Новорождённые дети вызывали у Вакасы искренний восторг. Было что-то умилительно прекрасное в этих немощных существах, которые разве что и могли, как дрыгать своими ножками и беззубо растягивать губы в улыбке или корчить плаксливые рожи. Конечно, прекрасны они ровно до того момента, как становятся твоими собственными. Кавараги Сенджу было две недели от роду, но своей милотой она умудрилась покорить сердца сразу четверых людей: Такеоми, его младшей сестры Харучиё, с которой Вакаса виделась разве что три раза за всю жизнь, и её с Шином. Малютка забавно двигала ножками, хватала руками воздух и с неподдельным восторгом водила глазками туда-сюда. Конечно, причина крылась в банальном несовершенстве зрительного аппарата — это Вакаса знала ещё из бытия студента педиатрического, — но думать о том, что Сенджу радуется миру было куда приятнее и веселее. — Ты не правильно её держишь, Такеоми, — мягко сказала Вака, осторожно забирая Сенджу из рук неловкого друга. Его матушка оставила на него сестёр на выходные. Вот только совсем не учла, что из её старшего сына совершенно никудышный нянь. Маленькое тёплое тельце заставляло чувства внутри Вакасы трепетать, а в животе словно запархали бабочки. Было что-то волнительное в том, чтобы прижать к себе кроху Сенджу и чмокнуть её в лоб, вдыхая запах. Детское мыло, немного талька и дневной сон — вот чем пахла новорождённая малышка. — Вака, может ты останешься у меня на выходные? Боюсь, я один с ними не управлюсь, — смущённо почёсывая затылок, спрашивает Такеоми, на что Вакаса заторможено кивает, не отвлекаясь от объятий с Сенджу и лёгкий убаюкивающих движений. Кавараги же с энтузиазмом дёргает белые пряди своей новой няньки. — Спасибо, я твой должник! — Отдашь мороженным и арбузным мармеладом. — Да я даже поверх этого печенье прикуплю! — радостно ответил Акаши, а после ухватил Шиничиро, завороженно смотрящего на подругу, за плечо. — Ну что, Шин, пошли надерём задницы этим ублюдкам с Канто? — А? Да, ага, — как в тумане ответил Сано, нехотя покидаю комнату, где так удобно — по-домашнему, — расположились Вакаса, Харучиё и Сенджу.***
Вакаса знала, что прав на Шиничиро у неё нет никаких. Но думала о том, что у неё ещё есть время, чтобы добиться предмет своего воздыхания. Правда, когда донельзя довольный Шин пришёл к ней в магазин и сообщил, что хочет признаться девушке — её сердце рухнуло в пятки. Она как в тумане собрала небольшой букетик, безэмоционально предложила куда сходить и где пообедать, молчаливо приняла деньги и помахала на последок другу в спину. А после расплакалась как маленькая девочка, спрятавшись за прилавком. Прав был Такеоми — трусиха она, именно поэтому и потеряла свою возможность на счастье.***
Когда Шиничиро пришёл во второй раз за цветами, Вака задумалась — для годовщины это был неправильный день, для дня рождения — слишком скупой букет. — У Ширы День рождения? — как бы невзначай спросила она, подстригая кончики стеблей васильков. — С Широй мы расстались, — легкомысленно ответил Шиничиро. — Сейчас я хочу признаться другой девушке… …желание запихать этот несчастный букет Сано в задницу Вака задвинула в закромы своего сознания.***
Третий и четвёртый раз Вакасу повеселили — Шиничиро пришёл за букетами с разницей всего лишь в пару дней. За тарелкой рамена вечером он рассказал, как его отшили в очередной раз. И Имауши не знала: смеяться или плакать? Но убитое сердце, кажется, забилось вновь.***
— Я тебя люблю, Шиничиро. — И я тебя, Вака, — улыбнулся он ей, но кажется совершенно не понял её слов. — Заверни ещё те розовые розы, они напоминают мне о губах Цуки-чан. Сдержать вздох не получилось. Какой смысл говорить Шиничиро о том, что она его любит, если он продолжает видеть в ней только друга?***
— Шиничиро! Кто вообще в здравом уме оставляет отзыв «Спасибо магазину за то, что его сотрудники всегда обрезают шипы у роз. Хотя бы не так больно ими получать». Ты нормальный, нет?! — Но это же правда! — смеясь, ответил Сано, неловко почесав щёку. — Но больше я брать розы не буду — бутонами по лицу всё равно неприятно. Давай подберём букетик «помягче». Вакаса закатила глаза. Это была седьмая попытка Шиничиро признаться в любви и завести романтические отношения. И, Вака кается, она на время отложила свои попытки охмурить Сано, чтобы просто посмотреть — как далеко он зайдёт?***
Попытка номер восемь букет с цветами вернула сама, кинув его прямо в Имауши. И что-то орала про то, что она не на помойке себя нашла, чтобы её сравнивали с какой-то хулиганкой! О ком шла речь — Вакаса не поняла, но букетик из гвоздик ей было жалко.***
От очередной попытки завести отношения Вака уже, признаться, устала. Поэтому мстительно вложила в букет цветы, которые просто кричали «Этот мужчина занят»… …получивший в очередной раз по лицу Шиничиро искренне не понимал — в чём дело?***
— А еще у неё такие красивые глаза. Цвета фиалки. Я на них могу смотреть вечно, — Имауши неверяще замерла, неуверенно улыбнувшись и слишком сильно сжав стебель цветка, от чего тот стал бенадёжно испорченным. — Киоко с параллели имеет самые красивые глаза! — А я? — тихо спросила Вака, чувствуя, как в ней поднимается волна раздражения. Она видела всех девушек Шиничиро, либо он сам показывал, либо подчинённые скидывали фотографии. Все неуловимо, но чем-то напоминали саму Вакасу. То цвет крашенных волос, то глаз, то манера речи или черта характера. И поэтому Имауши искренне не понимала: он дурачок или прикидывается? Зачем ему жалкие заменители, если прямо перед ним стоит неповторимый оригинал?! — А что «ты»? У тебя тоже красивые. Но у Киоко они более насыщенного цвета. — Потому что она носит ёбанные линзы, — вскипела Вакаса, а после без зазрения совести вылила на Шиничиро воду из вазы, швырнула в него огрызками стеблей и выпнула за дверь, повесив табличку «Закрыты на обед». Кажется, ей пора подумать над всем тем дерьмом, что происходит в её жизни.***
С друзьями Вакаса не общалась месяц. Конечно, умом она понимала, что это излишне по-детски: глупо просто игнорировать людей, даже не попытавшись им намекнуть, в чём конкретно они не правы. Но Имауши слишком устала от самой себя и ситуации с Шиничиро в целом. Он не видел дальше своего носа, не слышал очевидного, даже когда Такеоми предложил нарисовать плакаты и встать под окнами дома Сано. Его домашние и то всё поняли: Мансаку покачал головой и предложил заглянуть выпить, а Манджиро покусал ради Ваки любимого аники. Малышка Эмма, что появилась в их доме совсем недавно, и то всё уловила суть происходящего, назвав это «Проклятьем семьи Сано» — для пятилетней девчушки она была на редкость проницательной. Но Шиничиро не понимал.И вряд ли поймёт.
Вакаса свернула в переулок, чтобы отдышаться. Она ненавидит себя за эту слабость и безвольность, за то, что так жалко вела себя, когда отчаянно искала внимания Шиничиро, за то, что так невзлюбила свою омегу. Может, права была эта сучность? Может стоило вести себя мило, как кисейная барышня? Заметил бы Шиничиро тогда её?.. Имауши не знает, но стоя в переулке, она впервые за этот месяц хочет разрыдаться. — Смотрите-ка, это же «Белый Леопард» собственной персоной! — незнакомый голос заставил слёзы моментально высохнуть. Вака напряглась, кажется, её внезапные недоброжелатели пришли за чем-то большим, чем простое глумление. Имауши сжала кулаки. — Хули вам надо? Давно по ёблам не получали? — стараясь придать голосу как можно более устрашающий звук, спросила Вакаса, зачесав чёлку с лица назад. — Нам нужна только победа над тобой, верно, парни? — толпа позади заводилы согласно заулюлюкала. Они заполнили собой всё пространство переулка. Можно было бежать, но Вакаса не привыкла к подобному, бытие главой первого отряда научила её простым вещам: слабых защищать, а слишком наглым всегда давать отпор. Правда, отпор приходилось давать слишком уж часто — на весь состав «Чёрного Дракона» она была единственной девушкой. Обычно, подобные ей, сбивались в чисто женские отряды, но Вакаса искренне считала большую часть из тех ненормальных ёбнутыми наглухо курицами. Мальчишки были не лучше, конечно. Зато у мальчишек был Шиничиро. — Победа, блять. Ну тогда готовьте задницы, потому что я вас выебу, — сплёвывая, оскалилась Вакаса. Семеро на одну не честно, но когда разборки банд вдруг стали «по правилам»?***
Шиничиро никогда не считал себя дураком. Недалёким в каких-то вопросах — вполне, но чтобы прям непрошибаемым дебилом — нет. И всё же, как показал практика, именно идиотским идиотом он и был. Прав был Такеоми: «Бревно ты, Шиничиро, в плане романтики. Даже у сухого полена эмоций больше, чем у тебя». Но Сано на это только смеялся и махал рукой. Мол, Акаши слишком преувеличивает. Кейзо привычно начинает обхохатываться. Вот только единственного человека, который мог его поддержать, уже месяц как не было на общих собраниях. Вакаса… Шиничиро вздохнул и достал сигарету. Покрутил бумажный цилиндр в руках и засунул его за ухо. Все началось с неё. Точнее с картины, как обычно язвительная и несколько грубая омега нежно держит на руках малышку с такими же светлыми пушком, как у неё. Что-то тихо воркует, улыбаясь от уха до уха. Утыкается носом в детскую ручку и шумно вздыхает, после чего с невозможной нежностью смотрит на Сенджу, от чего сам Сано был готов начать улыбаться. Тогда-то у него внутри всё дрогнуло. И Шиничиро осознал, что хочет так же. Обнимать свою жену и через её плечо заглядывать на малыша, что непременно имел бы светлые волосы и лиловые глаза… Сано задумчиво устаивался в одну точку. Так. А какая была бы его жена? Которую он, по своим великим планам любил? Она бы любила его? Бета никогда не задумывался о конкретике. То есть смотрел на девушку и решал, нравиться она ему или нет. Ему нравились светлые волосы. Но по итогу это оказывались редкостные глупышки или были слишком себе на уме, не понимая его юмор. Вака бы смеялась как умалишённая. Ему нравились смелые. Но девушки предпочитали бить его букетом и требовать, чтобы он не морочил им голову, а то отхватит. Вот только подобные угрозы заканчивались слезами. Вака бы уже давно просто врезала. Ему нравились язвительные, что умели постоять за себя словами. Но их защита ограничивалась лишь бранью. Вакаса же умудрялась ругань завернуть так, что руки сами тянутся прикрыть уши. Умела костерить она от души. Ему нравились… А нравились ли? Или он просто искал черты той, что всегда была рядом с ним? Шиничиро словно оглянулся назад, вспоминая тот день, когда сам подошёл к Вакасе. От неё пахло ванильными духами. Такими лёгкими и нежными, прекрасно дополняющими образ ангела, что предстал перед ним. И тем прекраснее было то, что её настоящий запах оказался по итогу сладкой ванилью, которой Шиничиро мог занюхиваться вечность. И Шину кажется, что именно тогда всё началось. Ему хотелось держать Ваку рядом с собой только ради того, чтобы постоянно чувствовать запах ванили. Тонуть в нём, без шанса когда-либо быть удовлетворённым чем-то иным. Ему нравился аромат ванили — но никто из его пассий не пах ею. — Так вот о чём говорил Акаши, — прикрыв лицо руками, сказал Шиничиро, чувствуя, как его уши алеют. Шин действительно — идиот. Всё это время ему нравилась Вакаса, но он даже и не задумывался об этом! — Какой я имбецил, — взвыл Сано, разве что не плача от обиды. Теперь понятно, почему Имауши была на него так зла, и к чему были её перфомансы с плакатами и записками. — Прости, Вака, что я такой слепой придурок! — Шин! — из размышлений о том, как он будет извиняться, его вывел Кейзо. Запыхавшийся и раскрасневшийся, он оббегал явно не один парк, которые так любил Сано, прежде чем нашёл его. — Вака, в больнице!.. …а дальше Шиничиро уже не слышал, его сердце рухнуло вниз и разбилось на мелкие осколки.***
Лежать в больнице было… приемлемо. С осознанием победы над толпой из семи человек — даже радостно. Тот факт, что она отделалась сотрясением и сломанной ногой говорил о многом. Например о том, что звание «Белого Леопарда» дают не за красивую внешность и милые глазки. Ну и что додзё Мансаку-сенсея это вещь. Вака готова поставить оценку в десять из пяти, прям сразу как выпишут — так и напишет. Помимо тишины было ещё одно благо в пребывания обители врачей: визиты. Вака искренне радовалась, когда приходили Манджиро с Эммой, или Акане с Сейшу, иногда заглядывала Юко с Казуторой, который выглядел значительно бодрее — а кто бы не выглядел после занятий с детским психологом? — и Кейзо с Такеоми, что приносил ей фотографии Сенджу, называя это тайным компроматом. Но Вакасе действительно нравилось смотреть на малышку Кавараги. Она своей милотой грела чёрствую душу Имауши. Родители навещали Ваку не часто, но нынешняя мать впервые рыдала при ней так искренне и надрывно, словно дочь не ногу сломала, а в кому впала, не иначе. И, как бы Вакаса не издевалась, ей было приятно. Конечно, принять их всецело, как своих родителей она не могла, но хотя бы подружиться — вполне. Как оказалось — травмы сближают. Особенно если их получает строптивый ребёнок, что отбился от рук после серьёзной лихорадки в восемь лет. Но было то, что не давало ей покоя — Шиничиро. За две недели он так её и не навестил. Ни вести, ни слова, ни духу. Такеоми о нём молчал, а Манджиро почему-то на него дулся. Единственной, кто говорил о Шине, была малышка Эмма, но из её слов было понятно только то, что «Братец Шиничиро много курит». И Вакасе правда хотелось верить, что причиной его беспокойства была она, а не очередная влюблённость в какую-то цыпу. Да, глупо, да, самоуничижительно, недостойно и наивно. Но Вакаса хотела продолжать хранить то светлое чувство, что родилось в её груди, по отношению к Шиничиро, не смотря на то, как это больно. Впервые за две жизни Вака кого-то полюбила и ей не хотелось расставаться с этим ощущением.***
Шиничиро пришёл лишь к концу третьей недели со съедобным букетом наперевес. Грустный, несчастный, с самым жалким видом, на который был способен. Залёгшие под его глазами тени потешили самолюбие Вакасы — не спал, размышлял. Смущённо топтался у её порога, отводил взгляд и бубнил себе что-то под нос. Его запах сбил дым вишнёвых сигарет, которым Сано провонял насквозь. Это немного разочаровывало Вакасу. Она любила его аромат хвои и родниковой воды. Но сам факт того, что спустя два месяца их расставания он настолько пропах табаком, давал понять, что Шин сильно переживал. И только от одного взгляда на его расстроенное лицо, его раскаянный взгляд, в котором плескались страдания, что явно копились не один день, Вакаса растаяла. Обижаться долго Имауши не умела, тем более на Шиничиро. — Прости меня, Вакаса, — медленно начал он, подойдя к её кровати. Положил букет на тумбочку, а после сложил руки в замок, опустив взгляд в пол. — Я — идиот. — Угу, я в курсе. — А ещё слепой. — Это тоже знаю. — Невежа. — О, только после десятой пассии до тебя дошло? — И просто ужасный объект для первой любви, — почти прошептал он, подняв на неё взгляд. В любимых глазах Ваки сейчас штормовали эмоции, блеском отражавшиеся в чёрной радужке. — Я долго размышлял над своим поведением. И мне до ужаса стыдно, я был не прав. Во всём не прав. Мне нужно было вынуть голову из песка и оглянуться, чтобы увидеть наконец-то тебя. Прости, мне правда жаль, я просто ужасен, Вакаса… — Я давно не злюсь, правда, — устало произносит она, обрывая речь Шиничиро. Имауши хочется плакать. Как давно её душа ждала этих слов? — Ты прекрасная девушка. И я не заслуживаю тебя. Но я многое обдумал и понял, что не хочу отпускать тебя. Поэтому, дай мне шанс! Умоляю! Шиничиро глубоко склонил голову, разве что на колени не встав. И от подобного жеста бабочки в животе Вакасы затрепыхались с новой силой. Поэтому, без лишних слов она провела аккуратно пальцами по его волосам и выдохнула, счастливо ответив: — Нет уж, давай-ка, делай сразу предложение. Я страдала по тебе грёбанных семь лет, так что требую как минимум кольцо на палец и клятву в вечной любви. Смех Шиничиро заполнил палату, равно как и смех облегчения Вакасы. Им много предстоит пережить, но вряд ли будет что-то сложнее, чем попытка осознать любовь.