• ────── ✾ ────── •
Все это каким-то образом приводит к тому, что он получает приглашение поужинать с друзьями Кинго и Тены, и каким-то образом Друиг соглашается, потому что он, очевидно, больше не следует своим собственным правилам. Не записывайтесь на глупые курсы только потому, что они удобны. Не разговаривайте с тупицами на указанных курсах, если это не требуется для выполнения групповых проектов или презентаций. И определенно, абсолютно, бесспорно, не общайтесь с указанными тупицами вне отведенного периода занятий. И все же вот он здесь, балансирует между определенно-натуральной-и-совсем-не-лабораторной-тарелкой спагетти и печальным салатом в коробке в руках, пока Кинго и Тена проводят его через обеденный зал. Это столовая на северной стороне кампуса, та самая, в которую Друиг никогда не ходит просто потому, что она находится в стороне от его привычного пути. Друиг задается вопросом, не слишком ли поздно свалить, когда Кинго кричит: «Посмотрите, что мы нашли!» в кабинку с тремя другими людьми. Они все оборачиваются на звук его голоса, и Друиг молча жалуется, что он просто не принял SOC 101 в 7 вечера. — Кинго, мы говорили об этом, — девушка с длинными темными волосами, сидящая за столом, недовольно корчит лицо. — Я не совсем понимаю, что именно ты имеешь в виду, Серси, — говорит Кинго, образец невинности. Он проскальзывает в круглую кабинку и тянет Друига за собой. Хотя тело Друига кажется окоченевшим от напряжения. — За нашим столом всегда найдется место! — Я имею в виду, говорить о других людях, как о чем-то, что ты подобрал на обочине дороги, — Серси смягчается, посылая Друигу приветливую улыбку, но сохраняет твердость в своем голосе. — Может быть, мы действительно подобрали его на обочине дороги, — спорит Кинго. — Он в нашем классе по выживанию в Зомби-Апокалипсисе. — В кабинку входит Тена, такая же потрясающая, как и пугающая, — Как мне объяснили, Кинго попытался занять его место и потерпел неудачу, но все равно сумел с ним подружиться. — Типично, — говорит парень, сидящий справа от Серси. Серси издает раздраженный звук, прежде чем извиниться от имени своих друзей. — Я очень сожалею о них, и какие бы травмы они вам уже ни причинили… — Серси замолкает, выжидающе глядя на Друига. Он подумывает о том, чтобы заползти под стол или убежать, но сразу понимает, что это гиблое дело. — Друиг. И это прекрасно. Я уже пришел в этот класс, ожидая встретить людей, которые заставят меня захотеть начать свою вечность в Аду, и я не смог бы выбрать двух лучших кандидатов. Парень справа от Серси начинает давиться своим напитком, а третий незнакомец, парень с фантастическим чувством стиля и спокойным лицом, таким же стоическим, как у Друига, громко смеется. — Ооо, — говорит стоический парень, — вы, ребята, выбрали отличный вариант. — Отлично сделано. Икарис скоро будет с тобой в аду, благодаря этому замечательному комментарию, — Кинго слегка ударяет Друига по плечу. — Я всегда в аду, когда я с Икарисом, — говорит стоический парень, все еще смеясь. — Отвали, Фастос. — бормочет Икарис, вытирая свой напиток. К кабинке подходит ещё один человек, по-видимому, обеспокоенный происходящем. — Икарис в порядке? Он выглядит так, словно только что обнаружил, что он снова не центр Вселенной. Это заставляет смеяться даже Друига, хотя обычно он кричал бы, чтобы освободиться от такой большой и громкой компании. Есть что-то особенное в том, как они безжалостно набрасываются друг на друга. Это привлекает мизантропическую часть Друига, которая идеально сочетается с другой, большей частью, состоящей исключительно из умных замечаний. — Черт возьми, чувак. Если уж Гильгамеш говорит, что ты не центр вселенной, то ты определенно не так крут, как думаешь, — Фастос издает негромкий свист. — Будь вежлив, — укоряет Серси, похлопывая Икариса по руке, лежащей на столе, — Я думаю, что Икарис — это персик, с которым приятно находиться рядом. — Конечно ты это сказала, ты же его девушка, — возражает Фастос. — Все в порядке, дорогая, — говорит Икарис Серси хриплым голосом, —Ты единственная в этой группе, о ком я действительно забочусь. Но у Друига есть шанс стать вторым. — Друиг уже признался мне, что не носит одинаковые носки, так что… — объявляет Кинго, пока крадет огурец из салата Серси. — Серси, ты единственная в этой группе, о ком я действительно забочусь. У Друига нет шансов стать вторым, — говорит Икарис. Во время этого разговора Гильгамеш проскальзывает в кабинку и садится рядом с Теной, которая одаривает его теплой, радостной улыбкой. Гильгамеш улыбается в ответ, а затем нежно целует её. Друиг задается вопросом, какого хрена он попал в группу друзей, которые в основном встречаются друг с другом. Этим утром Друига стошнило бы в фикус в горшке рядом с их столиком. Но в этот вечер Друиг находится в глубоком замешательстве и не знает, куда двигаться дальше, но, что удивительно, не испытывает непреодолимого желания бросить их всех. Особенно когда к столу подходит ещё одна незнакомая девушка, неся с собой поднос с суши, и Друиг чувствует, как у него замирает сердце в груди. Её волосы собраны в пучок с узорчатой повязкой спереди, она одета в свитер винного цвета с джинсами и, несомненно, является самым красивым человеком, которого он когда-либо видел. Возможно, Кинго действительно заслуживает потасовки, которую Друиг замышлял с момента прихода в класс. Друиг несколько мгновений таращится на нее, прежде чем она замечает его, и ее непринужденное выражение лица сменяется любопытством. Поставив свою еду на пустое место рядом с Фастосом, она поднимает руки и показывает: Кто это? Друиг знает язык жестов с детства, но он не успевает ответить сам. — Его зовут Друиг, — Серси делает обеими руками знак и одновременно говорит, — Кинго и Тена загнали его в угол на курсе Зомби-Апокалипсиса, и теперь он один из нас. — Он тоже не родственная душа Икариса, — вмешивается Кинго с унынием в голосе, — С тех пор, как он носит разномастные носки. Девушка поднимает брови. Икарис загадочен, это точно. Возможно, он сам себе родственная душа. Остальные смеются над этим, даже Икарис. Очевидно, что все они знают язык жестов, и Друиг не может не вмешаться в разговор, поставив себя в неловкое положение. Он считает, что они вполне могут знать, какая угроза скрывается за его Угрюмым Лицом, на территории, которую видят только люди, с которыми он чувствует себя по-настоящему комфортно. Он ждет, пока девушка снова встретится с ним взглядом, а затем говорит и делает знаки как ей, так и всему столу в целом. — Но я не сомневаюсь, что ты моя родственная душа. Комната остановилась в тот момент, когда я узнал, что ты в ней. Ее глаза удивленно расширяются, и Друигу бесконечно приятно видеть, как на ее щеках появляется легкий румянец. Все остальные начинают говорить одновременно, шокированные тем, что Друиг понял все сказанное. Шокированные тем, что он сказал ей то, что сказал. Девушка поворачивается направо от Друига и спрашивает: Кинго, где, черт возьми, ты продолжаешь находить всех этих людей? — Откуда ты знаешь, что это был именно я? — Ее острый взгляд заставляет Кинго почти мгновенно сложиться, — Я бросился на его пути в надежде, что успею занять его место, но, похоже, сегодня вместо этого мне пришлось играть в Купидона. Счастливый сюрприз для всех. — Пожалуйста, я должен знать, пока не превратился в ничто—как тебя зовут? — Друиг снова привлекает ее внимание. Она явно борется с усмешкой, когда кто-то из группы отвечает: Маккари. — Маккари, — медленно повторяет он, наслаждаясь тем, как её имя наполняет его рот, тем, как он впервые произносит его вслух, — Икарис последний человек, с которым я хотел бы оказаться родственными душами. Просто на случай, если это не было ясно. Но ты на самом верху моего списка. Маккари наконец-то смеется. Это движение, которое встряхивает ее плечи и заставляет ее широко улыбнуться. Она подписывает для всех: Друиг хорошо вписывается. Он уже понял, что Икарис — это групповая боксерская груша. Пока остальные соглашаются, а Икарис протестует, Друиг запоминает, как руки Маккари двигаются по форме его имени, и задается вопросом, что ему придется сделать, чтобы заставить ее подписать его снова. Он видел, как его имя подписывают бесчисленное количество раз. Но она подписывает его с такой же лучезарной красотой своей улыбки, как будто ее руки созданы для того, чтобы без усилий формировать форму его имени и держать его с нежностью. От этого в мыслях он падает в обморок. В горле встает ком, когда он вспоминает все способы произнесения его имени, но редко кто-то делал это с такой заботой и теплотой. Он с трудом может оторвать от нее взгляд, когда она начинает догонять всех и рассказывать о своем дне. Он пропускает большую часть сказанного, изучая, как двигается ее тело во время разговора и как она смотрит на всех своих друзей с той же заботой и теплотой. Ему не удается отвести взгляд, пока Тена не наклоняется вплотную. — Друиг, дорогой мой, если ты не исправишься, вскоре сердца начнут выскакивать из твоих глаз. Быстрее, — шепчет ему Тена. Друиг берет себя в руки и произносит слово, которое он никогда не собирался говорить никому из членов этой компании, разве что, если они вдруг решат оставить его в покое. — Спасибо. — И затем, поскольку он уже достаточно глубоко увяз, —Тена, тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что ты находка? — Раз или два, — улыбка Тены кривая и милая, когда она говорит. И Друиг знает, что пути назад нет, к лучшему это или к худшему.• ────── ✾ ────── •
На втором курсе Друиг учится быть частью целого, и пытается убедить себя, что он принадлежит целому, даже в виде неровной, уродливой формы. Жизнь никогда не была добра к нему, и он скептически относится к тому, что она начнет быть доброй сейчас. Хотя группа людей, на которых он, по сути, устроил засаду, — самые добрые души, которых он когда-либо встречал. Они коллективно берут его под свое крыло, несмотря на его внезапное появление и черствый характер. — Это то, как мы все присоединились к группе, — объясняет ему Гильгамеш однажды вечером, когда они пытаются заставить себя делать домашнее задание. — Кинго подружился с Серси и Икарисом на первом курсе, а затем просто нашел остальных из нас. Одного за другим. И заставил нас тусоваться с ними. — Ты говоришь неблагодарно, — отвечает Кинго, — Я, по крайней мере, половина причины, по которой вы с Теной начали свой грязный роман. — Я не говорю, что не благодарен тебе. Я просто имею в виду, что есть более простые способы завести друзей, чем партизанское нападение на них в обеденном зале и требование узнать точное расположение их заказа сэндвичей. А потом тащить их за стол к незнакомым людям и заставить всех играть в «Две Правды и Ложь». — Верно, но какой смысл заводить друзей, если ты не собираешься дать им понять, насколько ты не в себе, прямо с порога? — говорит Кинго. — Хорошо, Кинго. Ты выиграл этот раунд, — говорит Гильгамеш, после небольшой паузы. — Кроме того, — добавляет Икарис, обращаясь к Друигу, — ни у кого нет худшего отношения, чем у Фастоса, поэтому нас совсем не отпугнула твоя отстраненность. — Мне жаль, но трудно всегда сохранять позитивное отношение, когда ваш лидер-основатель называет вашу группу друзей «Вечными» из-за какого-то дерьмового звука из TikTok, — Фастос свирепо смотрит на него, — Я также радушно делил с тобой это пространство в течение нескольких месяцев, Икарис. Поэтому я думаю, что заслуживаю уважения. — Nobody wanna see us together, but it don’t matter, no, ‘cause I got you! — как по сигналу драматично поет Кинго. Единственный человек, которому Друиг полностью доверяет свои переживания, — это Маккари, которая становится все красивее и сострадательнее с каждым днем, проведенным с ней. Это проявляется, когда она спрашивает, где он научился языку жестов. Друиг объясняет, что вырос в системе приемных семей и научился общаться с другими детьми, которые были глухими или испытывали трудности с переводом своих мыслей в словесную речь. Друиг хранит почти все воспоминания о своей юности близко к сердцу, у него есть воспоминания и секреты, которые он отказывается изучать слишком тщательно, но что-то в нежных глазах и расположении Маккари позволяет ему легко отпустить и то, и другое. Вот почему я такой придурок. Подписывает он, не в силах произнести это вслух, даже когда они остались вдвоем в ее комнате в общежитии. Мне пришлось скрывать все, что я думал и чувствовал, чтобы выжить. Я так и не научился переставать прятаться, даже с людьми, которым доверяю. Ты не придурок. Отвечает она, подталкивая их колени друг к другу. Ты просто не встречал и не узнал других людей, которые тоже всю свою жизнь прятались. Это пробирает его до костей, когда он осознает, что Маккари и остальные прошли через ту же бездну одиночества и страха, что и он. Со всеми ними приятно находиться рядом, от вечно восторженного Кинго до спокойной Серси и бесстрастного Фастоса. Они говорят друг с другом с абсолютной радостью и любовью, словно их преданность так же естественна, как дыхание. И Друиг не знает, сможет ли он когда-нибудь стать таким же или достойным этого. Он говорит об этом Маккари, и его поглощает знакомое, удушающее чувство одиночества. Она смотрит на Друига свирепо, она недовольна его признанием. Каждый достоин быть где-то, и ты достоин быть с нами. Говорит Маккари. Друигу приходится отвернуться от нее, чтобы не заплакать. Он не пугается, когда она осторожно складывает их руки вместе. И он старается не думать о том, сколько это будет для него стоить, пока он держится за неё. Если он поверит ей, и в конце концов всё рухнет. Проглотив рыдание и собравшись с силами, Друиг посылает Маккари кокетливую улыбку и подписывает. Я надеюсь, что когда-нибудь буду достоин твоей руки, моя прекрасная, прекрасная Маккари. Маккари смеется, ошеломляющее зрелище, к которому Друиг никогда не привыкнет, и отводит руку, чтобы подписать. Может быть, если ты правильно разыграешь свои карты.• ────── ✾ ────── •
Когда начинается следующий курс, Друиг наверняка знает две вещи: 1) Он беспомощно, разрушительно влюблен в Маккари и 2) Он беспомощно, разрушительно подумывает о том, чтобы бросить все к чертовой матери. — Ты не можешь оставить нас, — жалобно настаивает Кинго, — Ты слишком секси, чтобы бросить учебу. — Он прав, — соглашается Икарис, а затем поспешно уточняет, — Насчет отчисления. Но ты, э-э, достаточно сексуальный, Друиг. — Спасибо, что успокоили, — бесцветно отвечает Друиг. —Вау, я никогда не слышал, чтобы Икарис говорил, что кто-то сексуален, кроме него самого, — говорит Фастос, всегда ищущий возможность досадить Икарису, — Мы все вступили в новую эру. — Я думаю, он несколько раз говорил, что Серси сексуальна, — предполагает Гильгамеш, — Но я не помню, правда это или нет. — Да, потому что это настолько ужасно отвратительно, что мы все просто отключаемся и забываем, что он вообще что-то говорил, — Тена закатывает глаза. Друиг не слишком хорошо справляется ни с тем, ни с другим кризисом к времени приближения промежуточных экзаменов, зациклившись на мечтах о Маккари и мыслях о переезде в Исландию, чтобы стать овцеводом. Он не высказывает вслух свой первый кризис, но остальные, тем не менее, знают об этом. На самом деле, одному члену их компании есть что сказать по этому поводу — Я знаю идеальное решение Великой Катастрофы Маккари 2021 года. — Однажды днем говорит ему Спрайт, первокурсница, которую они совершенно случайно взяли в свою группу месяц назад и никогда по-настоящему не отпускали. — Умоляю, скажи, Гений. — Друиг подшучивает над ней просто для того, чтобы этот разговор быстрее закончился. — Решение таково: просто, блядь, скажи уже ей, — говорит Спрайт, игнорируя его сарказм. Случайно выяснилось, что IQ Спрайт близок к уровню гения, и она вписалась в их несносную компанию, как перчатка. Если бы она не была такой чертовски умной, как Друиг, и не придумывала оскорбления лучше, чем он и Фастос вместе взятые, он бы ненавидел ее из принципа. Тем более что она часто принимает сторону Серси, когда речь заходит о защите Икариса от всеобщих язвительных оскорблений. Они все засели в квартире Серси и Икариса на ночь игр, а Друиг и Спрайт сидят за барной стойкой, пока остальные подготавливают всё необходимое. Друиг — потому что хочет избежать гнева Икариса, Фастоса и Тены, а Спрайт — потому что хочет доесть пиццу, пока их друзья заняты другим делом. — Черт возьми, почему я об этом не подумал? Большое тебе спасибо, Спрайт, — фыркает Друиг в ответ на её полезное предложение. — Это то, ради чего я здесь, — говорит она, кивая, — Но, если серьезно. Почему бы просто не сказать ей? Я видела, как Маккари признавалась тебе в любви уже не менее десяти раз. Друиг находит Маккари в толпе, что за последний год стало неосознанной привычкой. Она зажата между Серси и Гильгамешем на диване, и пока все внимание сосредоточено на Икарисе, Фастосе и Тене, Гиль тайно подписывает весь разговор, чтобы Маккари могла следить за ним. Она смотрит, как двигаются его руки, а Тена в это время грозит столкнуть Икариса с балкона, и одновременно прячет лицо в плечо Гильгамеша. Маккари сияет так же, как всегда: волосы заплетены в несколько сложных кос, на ней её любимая толстовка с принтом по Властелину колец. Её глаза сияют в неярком освещении комнаты. Друиг любит Маккари так сильно, что ему больно смотреть прямо на нее, но он все равно делает это, не желая упустить ни секунды ее восторга. — Я недостаточно хорош для нее, — признается Друиг, под крики и хихиканье. — Друиг… — Спрайт перестает есть и в замешательстве поворачивается к нему. — Тебе не стоит тратить свое дыхание на речь, — перебивает он, но смягчает слова, прислоняясь к ней плечом, — Просто так оно и есть. Она —солнце, а я — грозовая туча. Это все равно, что зиме признаться в любви к лету — ничего не получится, так зачем напрягаться? Мне достаточно наблюдать издалека. — На самом деле это не так, — говорит Спрайт, легко отзываясь на его слова, — И ты не грозовая туча, ты просто…строгий. — Это то же самое, Спрайт. Только в претенциозных университетских терминах. Друиг понимает, что дело принимает серьезный оборот, когда она откладывает свою пиццу и берет его за плечи. Друиг обнаруживает, что он боится Спрайт и её праведности, хотя она моложе его на три года и вдвое меньше по росту и весу. — Друиг, я знаю, что тебе говорили об этом недостаточно на протяжении всей твоей жизни, но ты довольно крутой чувак. Любому бы посчастливилось быть любимым тобой. Сердце Друига сжимается в груди, как это всегда бывает, когда кто-то из его друзей говорит, что он хороший человек. — Спасибо, Спрайт. Спрайт пристально смотрит на него, ожидая продолжения. — Но? — спрашивает она, когда не получает ответа. — Но, — повторяет Друиг, — мне не нужен никто другой. Мне нужна она. И я не думаю, что она когда-нибудь будет счастливой с кем-то вроде меня. Она проводит все свое время в мечтах и заботах о людях, а я провожу все свое время, болезненно осознавая реальность и стараясь избегать других людей. Мы полярные противоположности в худшем, разрушающем отношения смысле. Спрайт на мгновение задумывается об этом, продолжая жевать. Друиг наблюдает, как меняется ее лицо, а затем наблюдает, как Серси встает с дивана, чтобы, как всегда, стать посредником между их кричащими друзьями. — Обычно ты мил со всеми в нашей группе. За вычетом Икариса, но он не считается. Достаточно много людей, для которых нужно освободить место в твоем грозовом облаке, — осторожно говорит Спрайт. — Только потому, что Кинго посчитал меня чем-то особенным. И хотя обычно он не в себе, у Кинго есть безупречный радар для одиночек, которые в тайне хотят завести друзей, но понятия не имеют, как это сделать. — Друиг часто думает о том дне, когда Кинго буквально столкнулся с ним. О том, где бы он был сейчас, если бы не позволил Кинго втянуть его в свои махинации. Встретил бы он когда-нибудь своих лучших друзей, встретил бы он самого необыкновенного человека на планете? — Мне пришлось потрудиться, чтобы позволить себе доверять вам, ребята, и пустить вас за свои стены. И, наверное, так будет со всеми, кого я когда-либо встречу. Но доброта — это ее первая мысль, когда она встречает людей. Доброта — это то, что она им дает, даже если они злые и замкнутые. — Ах, — хмыкает Спрайт, наконец-то понимая, что Друиг пытается сказать. Но затем она наклоняется ближе, чтобы никто не услышал их разговор, — Мне кажется, ты упускаешь из виду тот факт, что Маккари встретила тебя в худшем состоянии и осталась ради тебя. Она уже видела, твой убийственный хмурый взгляд. И она уже слышала грубое дерьмо, которое ты ежедневно говоришь Икарису. Она все еще хочет быть рядом с тобой все время и делает всё возможное, чтобы быть рядом с тобой, когда мы вместе. Она уже выбрала тебя, Друиг. Друиг снова находит её взглядом, и на этот раз Маккари оглядывается. Его лицо, должно быть, напоминает водоворот, говорящий о его многочисленных недостатках и надеждах на его немногочисленные достоинства, потому что ее лицо меняется с восхищенного на обеспокоенное. Она подписывает: Ты в порядке? И Друиг ненавидит встревоженную складку между ее бровями, ненавидит, что это он ее туда положил. Я в порядке. Подписывает в ответ Друиг, одаривая ее обнадеживающе-убедительной улыбкой. Просто беспокоюсь, что скоро Рождество, а мы так и не начнем эту гребаную сессию. Маккари ухмыляется, купившись на ложь. Серси просто всегда должна быть главной. Гильгамеш, который видел оба ответа, подписывает. Но как еще Икарис мог убедиться, что все знают, насколько он важен? Они начинают смеяться слишком сильно, чтобы объяснить шутку друзьям, спорящим за столом. На настойчивое требование Фастоса узнать, что же тут смешного, Маккари в конце концов подписывает: Мы уже хотим начать кампанию! Оставьте драки для нашей первой боевой встречи, иначе Тена взорвется. Когда Икарис, Фастос и Тена наконец-то понимают, что все ждут именно их, они заключают временное перемирие. Это ставит точку в разговоре Друига и Спрайт. — Я подумаю над твоими словами. Это многое значит для меня, — говорит Друиг напоследок. — Не за что. А теперь давай несколько часов побудем дикими, как Кинго.• ────── ✾ ────── •
Друиг пробует разные способы избежать встречи со своим консультантом в первый семестр. Все они различаются по степени опасности и необычности. В первый раз, когда она связывается с ним, чтобы договориться о встрече, Друиг говорит ей, что у него есть работа в свободные часы, указанные в электронном письме. В следующий раз он говорит, что простужен уже неделю и прикован к постели поэтому не хочет покидать общежитие и заразить её. Через некоторое время после этого Друиг говорит, что он вывихнул лодыжку, и ему больно передвигаться. Чтобы сделать это правдоподобным, он подкарауливает Фастоса в библиотеке в тот же день. — Мне нужно, чтобы ты оказал мне услугу, — заявляет Друиг. Фастос не двигается со своего кресла, и смотрит на Друига поверх оправы очков. Выражение его лица заставило бы Друига повернуться и убежать, будь он более слабым человеком. — Нет. — Я еще даже не рассказал тебе ничего! — Единственный раз, когда ты просишь меня об услуге, это когда речь идет о чем-то, что причинит телесный вред тебе или другим. И это приемлемо только в том случае, если человек, которому причиняется вред, — Икарис. — Ты не понимаешь. Мне нужно отказаться от встречи со своим консультантом в этом семестре. Я не могу справиться с тем, что она спрашивает о моем будущем. Иначе я сделаю что-нибудь радикальное, например, самопроизвольно сгорю. Или заплачу. — Я думал, тебе нравится Аяк, — хмурится Фастос. — Нравится. В этом-то и проблема. Фастос бросает на него на удивление растерянный взгляд. — Я не хочу, чтобы она разочаровалась во мне, потому что я до сих пор понятия не имею, чем хочу заниматься в своей жизни, — уточняет Друиг, глубоко вздохнув, — Она будет очень ободряющей. Верить в меня или что-то в этом роде. А я не смогу справиться с давлением, связанным с тем, чтобы оправдать ее ожидания относительно моего величия. — Ты можешь просто сказать это, Друиг. Это было бы менее болезненно, чем то, что я должен помочь тебе сделать, чтобы избежать встречи. — Я подумал, что ты мог бы просто, типа, немного столкнуть меня с лестницы… — Мы на четвертом этаже! — Точно, Фастос. Все, на что я рассчитываю, это растяжение, а не перелом или что-то, за что ты будешь нести ответственность. Фастос с явным раздражением поворачивается к своему ноутбуку. — Отвали от меня и иди разбирайся со своим дерьмом. А если ты попытаешься заставить Кинго или Спрайт помочь тебе, сломав бедро или еще что-нибудь, я расскажу обо всем Маккари, и тогда у тебя действительно будут проблемы. — Ты не сделаешь этого, — бледнеет Друиг. — Рискни, — Фастос в последний раз поднимает взгляд, смертельно, смертельно серьезный. — Посмотрим, помогу ли я тебе когда-нибудь снова подкатить к бариста Бену из кафе внизу. — Прощай, Друиг. Друиг признает поражение и назначает встречу. Извинившись за то, что солгал о вывихе лодыжки и необходимости отвезти своего страдающего друга Икариса в больницу для прививки от бешенства. «Увидимся в четверг в 2» Аяк несет в себе смесь раздражения и нежности, как и ее отношение к Друигу. Она явно заботится о нем, но в то же время хочет задушить его всякий раз, когда они разговаривают, и он не может ее в этом винить. Он приходит к ней в офис в 13:58, и ее улыбка подобна бальзаму. — Привет, Друиг! Рада наконец-то тебя увидеть. — Я тоже, — отвечает он, и это действительно так, хотя ему все еще не хочется продолжения этой встречи. Все начинается нормально, Аяк просто просматривает его выписки и расписание занятий на оставшуюся часть младшего и весь выпускной год. Его оценки фантастические, и его планы на своевременное окончание университета со степенью бакалавра психологии по-прежнему на высоте. Он расслабляется, когда Аяк хвалит его за всю его усердную работу и комментарии, которые она слышала от профессоров о его академических способностях. Но затем происходит страшное. — Ты уже думал о том, чем бы ты хотел заниматься после учебы? Друиг остается в замешательстве, не зная, что ответить. Не зная, что Аяк хочет от него услышать. — Не совсем, — признается он, почти бормоча. — Я все еще не уверен, чем бы хотел заниматься после окончания учебы. Трудно выбрать. — Может быть, тебя интересует работа в области медицины? — спрашивает она, и Друиг ценит ее мягкий тон, которым она не пытается склонить его в ту или иную сторону, — Например, сосредоточиться на совершенствовании лекарств, назначаемых пациентам для лечения различных расстройств, или альтернативных методов лечения вне сферы фармацевтики? — Я так не думаю. Медицина никогда не интересовала меня. — Как насчет того, чтобы работать в некоммерческих организациях или, возможно, выступать за просвещение людей по вопросам психического здоровья и прекращения стигматизации? — Я не слишком хорош в работе с большими группами людей или на виду у публики, — Друиг старается не замыкаться в себе, но есть что-то в этом процессе, что всегда заставляет его чувствовать себя микроскопическим. Заставляет его чувствовать, что он тратит время Аяк, не зная ответов ни на один из ее вопросов. Но она звучит всё так же терпеливо и мягко, когда продолжает свой список идей. — Ты заинтересован в работе с людьми один на один? Может быть, в сфере консультирования? Ты всегда можешь специализироваться на определенной возрастной группе, если тебе удобнее помогать только взрослым, подросткам или детям. — Я не уверен, — отвечает Друиг, на этот раз почти шепотом, — Прости, Аяк. Я не знаю, что именно я хочу делать со своей степенью, и хочу ли я вообще вернуться в магистратуру и специализироваться в какой-то области. Я… Он не знает, как сформулировать то замешательство, которое он испытывает всякий раз, когда думает о том, что будет делать после окончания университета. И как сформулировать все вопросы, которые касаются его самого. Почему он изучает психологию, куда это его приведет, когда все закончится, зачем он вообще учится, и так далее, пока он не станет живым проводником гнева и страха. Может быть, дело в том, что Друиг никогда не знал, что значит получать поддержку и одобрение, пока не встретил своих друзей, и чувствует себя обманщиком, когда принимает их ободряющие комментарии. Может быть, Друиг никогда не думал, что проживет до 18 лет. И теперь, когда ему 21, он не знает, что делать с собой и звенящей пустотой своей жизни. Он ничего не говорит об этом, но Аяк определенно всё слышит. Её глаза становятся мягкими, улыбка одновременно понимающей и сочувствующей. — Я хочу задать тебе вопрос. И я хочу, чтобы ты ответил на него честно, — Аяк удивляет Друига, когда говорит это вместо того, чтобы успокоить его, — Не думай о том, что я спрашиваю только как твой консультант. Это вопрос, который не будет записан, если ты хочешь думать об этом именно так. — Хорошо, — Друиг сжимает ладони до побеления костяшек. — Что привлекло тебя в психологии, когда ты выбирал специальность? Он уже готов ответить, что не знает. Но останавливается и задумывается над формулировкой этого вопроса: не почему, а что. Дело не в том, почему Друиг хочет изучать психологию, а в том, какие ее части привлекли его внимание, заставили подумать, что именно в это он может погрузиться и найти там свою жизнь. — Человечность, — в конце концов отвечает он. Ощущение, словно он признался в чем-то, о чем никогда никому не говорил. — Я знаю, что многие люди изучают психологию в надежде понять мозг. Понять, почему он делает то, что делает, и как мы можем помешать ему делать некоторые другие вещи. Но меня привлекла психология, потому что я хотел узнать больше о человеке, к которому привязан мозг. Что им приходится переживать, когда они не могут доверять собственному разуму, как далеко может зайти человек под сильным психическим давлением, прежде чем сломается. Я видел много плохого в своей жизни, и меня всегда поражало, как люди, за которыми я наблюдал, сгибались и ломались, а потом поднимались и продолжали идти вперед после всего, что они пережили. Что у них хватало силы воли продолжать жить после того, как жизнь сделала все возможное, чтобы непоправимо разрушить их. — Ты хочешь изучать психологию, чтобы лучше понимать окружающих тебя людей, которые тоже страдали, — Аяк задумчиво наклоняет голову. Друиг внимательно изучает это заявление, и по мере того, как он это делает, признание дает о себе знать. Его понимание собственного выбора внезапно становится чертовски ясным. — Нет, — тихо говорит он, надеясь, что сможет доверить Аяк эти слова, — Я хочу изучать психологию, чтобы примирить то, кем я был и что со мной произошло, с тем, кем я собираюсь стать и что может произойти со мной в будущем. Я хочу знать, как мне удается сгибаться, ломаться и при этом продолжать двигаться вперед, чтобы помочь другим узнать то же самое о себе. Когда лицо Аяк расплывается в блестящей улыбке, наполненной гордостью, Друиг думает, что впервые в жизни он действительно заслужил её. — Лучшей причины и не придумаешь, — говорит ему Аяк. Она дает Друигу собраться с мыслями, и когда она продолжает, ее голос невыносимо нежный, — Друиг, ты никогда не думал о том, чтобы специализироваться на социальной работе? Он сразу же сталкивается с воспоминаниями о разных семьях, к которым он никогда не принадлежал, но отчаянно хотел принадлежать все это время. Он сталкивается с воспоминаниями о детях, которых знал один день, и о детях, которых знал несколько месяцев. О ночах, проведенных в страхе и одиночестве. О ночах, проведенных в теплой, уютной постели. Друиг провел почти все свое детство, ползая на коленях, чтобы избавиться от чужих домов и их безразличия к его страданиям. Он поклялся, что как только ему исполнится 18 лет, он никогда больше не оглянется назад. И он проделал довольно впечатляющую работу. — Ты имеешь в виду, например, приемные семьи? — спрашивает Друиг, надломанным голосом. — Это просто мысль, — спокойно отвечает Аяк, словно успокаивает испуганное животное, — Я понимаю, что, исходя из того, что ты рассказал о своем прошлом, ты, возможно, не захочешь смотреть в этом направлении, и это абсолютно нормально. Это просто мысль, поскольку ты хочешь, чтобы твоя специальность была связана с помощью другим людям в их трудностях. Социальная работа была бы отличным местом для такого стремления. Особенно если ты работаешь в службе опеки или с подростками, находящимися на учете. — Могу я подумать об этом? — Друиг колеблется. — Конечно. Тебе вообще не нужно думать об этом, если ты чувствуешь, что это не тот путь. У тебя еще много времени, чтобы подумать о том, куда бы ты хотел пойти после окончания университета. В области психологии много работы, и для этого не обязательно иметь степень магистра. Мы разберемся с этим вместе. Вскоре после этого они завершают встречу. Прежде чем разойтись, Аяк коротко, но ласково обнимает Друига. Он благодарит ее за то, что выслушала и помогла ему на этом пути. И Аяк говорит о том, что она всегда готова выслушать его, даже если это не имеет никакого отношения к его диплому. Он покидает ее кабинет, уверенно стоя на ногах. Но мысленно он не в своей тарелке, размышляя о своем признании и её предложениях. Он направляется в библиотеку в надежде, что домашняя работа поможет ему отвлечься и успокоиться. По дороге он сталкивается с Серси, которая выходит из одной из кофеен в кампусе с чашкой на вынос. Она смотрит на Друига, несомненно, видит на его лице страдание, и сцепляет их руки. — Я знаю этот взгляд, — уверенно говорит она, — Это взгляд «я только что имел неизбежный разговор о будущем». Думаю, тебе срочно нужно выпить чаю, друг мой. — Думаю, ты абсолютно права, друг мой, — соглашается Друиг и позволяет Серси провести его в кофейню. Она заказывает ему что-то с большим количеством ромашки и щепоткой лаванды. Вместо того, чтобы пойти в библиотеку, Друиг сворачивается с ней в тихом уголке и обсуждает свой разговор с Аяк. Серси — самый собранный человек, которого Друиг когда-либо встречал, помимо Маккари. В настоящее время она специализируется на социальной работе и филантропических исследованиях (со специализацией в антропологии, потому что почему бы и нет). Она понимает, почему Друиг испытывает нерешительность. Понимает, какой человек нужен, чтобы стать компетентным и надежным социальным работником. — Я не хочу никого подводить, — признается он, глядя в свой чай, — И я не хочу сводить на нет весь тот прогресс, которого я добился, преодолевая свое прошлое. — Друиг, ты всегда слишком строг к себе, — искренне говорит Серси, — Я знаю, ты постоянно беспокоишься, что ты слишком холоден или резок, чтобы заслужить чью-либо привязанность. Но ты был добр ко мне с того самого дня, как присоединился к нашей веселой банде неудачников. И ты всегда был добр к остальным, хотя с нами бывает нелегко иметь дело. У нас много, очень много недостатков, но ты никогда не сомневался в нашей преданности и всегда поддерживал всех в их начинаниях. Ни один холодный или резкий человек не стал бы проявлять такую безусловную любовь к группе чудаков. Серси протягивает руку через стол и кладет её на руку Друига, связывая их вместе, передавая ему часть бесконечного тепла своего сердца. — Ты никого не подведешь, если пойдешь по пути социального работника. Забота о людях и демонстрация их ценности у тебя в крови. Для тебя нет ничего проще, чем заставить людей поверить в себя. — Забавно, что ты так говоришь, — говорит Друиг, потрясенный словами Серси, — Потому что я всегда так думал о тебе. — Видишь? Вот о чем я говорю, Друиг. Ты каждый день без раздумий показываешь мне мою ценность. Дети, застрявшие в системе приемных семей, могли бы получить реальную пользу от твоей непоколебимой убежденности в их успехе. Ты изменишь так много жизней, если будешь уверен и внимателен. — Я подумаю об этом, — на этот раз, когда Друиг произносит эти слова, он имеет в виду именно их. — Надеюсь, что подумаешь, — отвечает Серси, крепко прижимаясь к нему, — Помогая людям выбраться из Ада, ты сможешь увидеть, что дверной проем был там всегда.• ────── ✾ ────── •
Всю последующую неделю Друига преследует мысль о том, чтобы заняться социальной работой. Серси единственная, кто знает первопричину его самоанализа. Но остальные понимают Друига достаточно хорошо, чтобы позволить ему размышлять и обдумывать свои переживания, не требуя подробностей. Ну, все, кроме Маккари. В один вечер Друиг слышит стук в дверь и обнаруживает её на другой стороне, с двумя упаковками попкорна для разогрева в микроволновке и парой банок кока-колы в руках. На ней фланелевый пижамный комплект и тапочки, а на плечи накинуто её любимое одеяло. И Друиг так сильно хочет её поцеловать, что ему становится больно. — Чем я обязан вашему обществу? — спрашивает Друиг, улыбаясь сквозь внезапное извержение бабочек в животе. Он также подписывает красивая, не говоря этого вслух, потому что это происходит автоматически. И наслаждается появившимся на её коже румянцем. Маккари ударяет его по плечу свободной рукой, а затем подписывает: Я рано закончила домашнее задание. Хочешь посмотреть фильм? — Я не закончил свое, — отвечает Друиг и отступает назад, чтобы впустить ее, — Но я чертовски сильно хочу посмотреть фильм вместо этого. Пока Маккари готовит им попкорн, Друиг убирает свою кровать, заваленную учебниками, и устраивает на ней идеальное гнездышко для просмотра фильма. Уже не в первый раз он молча благодарит университет за то, что его поселили в одноместную комнату в соответствии с параметрами его стипендии. А также за то, что Маккари поселили в том же здании, только на втором этаже. Ему приходится заниматься серьезным самоконтролем, чтобы не находиться в её комнате каждую секунду из тех часов, что он находится в общежитии. Но чаще всего он ломается и спускается вниз. Или она оказывается у его двери. И они вместе делают домашнее задание, или смотрят фильм, или не ложатся спать до самого утра, просто разговаривая. Чего ты избегаешь? Спрашивает Маккари, когда попкорн был готов, а Друиг устроился за ноутбуком. Он хочет ответить: «Я избегаю себя», но вспоминает, что об этом должна знать только Серси и, возможно, Фастос. — «Тесты и измерения», — говорит он вместо этого. Это курс, который его заставили пройти, посвященный этике психологического тестирования и статистике, и он чрезвычайно скучен, — Я скорее отгрызу собственную ногу от лодыжки, чем буду учить это ещё хоть минуту. Или поговорю с Кинго о пагубном влиянии рождественских фильмов от Hallmark на наше общество. Маккари усмехается. Это математика, не так ли? — Конечно, это математика! — восклицает Друиг, — Только ты, Фастос и Спрайт получили в генетической лотерее мозги, подходящие для изучения математики. Остальным все равно приходится вспоминать фигню типа «Пифагоровы штаны во все стороны равны», когда мы решаем всякую хрень. Должно быть, это отстойно — не быть великим во всем, да? — Да, это так. Никто никогда не будет на уровне Икариса. Маккари снова ударяет его по плечу, забираясь на кровать. Друиг чувствует, как ее тело сотрясается от смеха. Слышит, порывы воздуха, который он улавливает только если они находятся так близко. Костяшки её пальцев прижаты к его бицепсу. Её тело тесно прижалось к его боку. А его глаза смотрят исключительно на неё. Наконец-то устроившись на подушках, Маккари спросила. Что будем смотреть? — Что-нибудь простое, пожалуйста. У меня, итак, голова скоро взорвется. Мне не хочется добавлять что-то вроде «Начала» ко всему этому беспорядку. Я не могу поверить, что Кинго единственный театрал в нашей семье. Она дразнится и отбивается от Друига, когда тот пытается украсть у нее попкорн. Мы давно не смотрели «Проклятие черной жемчужины». — Отлично, — подписывает Друиг одной рукой, а другой запускает и прокручивает Disney+, — Как раз то, что нужно моей бедной, несчастной душе: пираты, призраки и Уилл Тёрнер. То же самое, но про Элизабет Свонн. Отвечает Маккари, залезая под одеяло. Впервые за неделю Друиг чувствует себя совершенно спокойно, пока они смотрят фильм. Возможно, это потому, что «Проклятие Черной жемчужины» — его любимый фильм, а может быть, из-за присутствия рядом Маккари. Но он весь фильм не думает ни об экзаменах, ни о своем будущем. Ни о своей общей неясности относительно того, кто он есть и кем хочет стать. Все, что его волнует на протяжении двух с половиной часов, — это грандиозное путешествие, в которое отправляется команда «Черной жемчужины», чтобы избавиться от своего проклятия, и утешительный вес Маккари рядом с ним. После окончания «Проклятия Черной жемчужины» Маккари предлагает посмотреть еще один фильм, и Друиг включает «Сокровище нации». Потому что этот фильм всегда заставляет её смеяться и размышлять, как человека, который провел несколько лет, читая всевозможные нехудожественные книги и получая степень магистра в области истории. В итоге её голова опускается на плечо Друига. А Друиг кладет свою голову поверх её, довольный и ничем больше не озабоченный. Он остается таким даже, когда Маккари легонько касается тыльной стороны его руки и, немного подумав, подписывает: Я беспокоилась о тебе. Будь это кто-то другой, а не она, Друиг ответил бы что-нибудь грубое, вроде: «Что ж, для тех, кто действительно проводит время, беспокоясь обо мне, я бы для разнообразия попробовал побеспокоиться за себя». Но Маккари знает его, а Друиг безгранично ей доверяет, поэтому он просто отвечает: Почему? Маккари ещё раз легонько хлопает его по руке, не отрываясь от фильма. Ты молчал всю неделю после встречи с Аяк. Все в порядке? Обычно люди устают слушать мои разговоры. Подписывает в ответ он, стараясь быть смешным, но в итоге становится угрюмым. Все, наверное, в восторге от того, что я сократил свою болтовню. Особенно Спрайт. Спрайт тоже идиотка. Подписывает Маккари, заставляя Друига рассмеяться. Это такой смех, который превратится в рыдания, если он не будет осторожен. Я хотела дать тебе немного свободы, поскольку знаю, что ты любишь все обдумать, прежде чем говорить об этом. Но я также хотела напомнить тебе, что ты не один. Тебе не обязательно нести все только на своих плечах, Друиг. Наблюдение за тем, как ее тонкие, острые пальцы складываются в форму его имени, заставляет сердце Друига замирать. Сколько бы раз она этого ни делала, Маккари всегда подписывает его имя заботливо, словно знает, что Друиг постоянно жаждет нежности. Даже когда он всем видом излучает обратное. Даже когда его слова резки, а вспыльчивость напоминает атомную бомбу, готовую вот-вот взорваться. Сколько бы раз она это ни делала, Маккари всегда подписывает его имя заботливо, словно знает, что Друиг всю жизнь пытался обхватить розу руками, но сумел поймать только шипы. Ничего страшного, правда. Уверяет он её, пытаясь убедить их обоих. Просто профессиональные риски, связанные с тем, что я специалист по психологии, который понятия не имеет, что, черт возьми, делать с собой после окончания университета. Значит, это экзистенциальный кризис? Да. Неуверенно соглашается Друиг, поскольку это спрашивает Маккари. Маккари хлопает его тыльной стороной правой руки. Жест, не требующий слов: «Прости, я понимаю, о чем ты, трудно все время быть уверенным в себе.» Она подписывает. Я понимаю. Мы находимся на переломном этапе нашей студенческой жизни, когда пытаемся понять, куда идти после того, как учёба закончится. Но у тебя впереди еще много времени, прежде чем тебе нужно будет беспокоиться обо всех этих выпускных делах. Убедись, что ты сосредоточен на настоящем и сегодняшнем, чтобы не заблудиться там, куда мы не сможем последовать. Я бы никогда не пошел туда, куда ты не сможешь последовать. Подписывает Друиг, вкладывая смысл в каждое слово. Он больше не может представить жизнь без Маккари и других. Мне нужен кто-то со здравым смыслом, чтобы держать меня в узде. Фастос хорош в этом. Друиг подавляет смех. Единственное, что умеет делать Фастос, это держать меня под контролем. Он глубоко меня ненавидит. Нет, не ненавидит. Протестует Маккари, тыкая Друига коленом. Он любит тебя всем сердцем. Он всех нас любит всем сердцем. Он просто 80-летний старик в 21-летнем теле, и он не знает, как выразить свое мнение, не начиная читать нотации. Я шучу. Я знаю, что он любит нас. Друиг проводит большим пальцем по костяшкам её пальцев, испачканным чернилами и фломастером. Ему хочется поднести ее запястье к губам и поцеловать, просто чтобы быть ближе к ней. Просто чтобы чувствовать сильный пульс ее сердца и знать, что часть этого сердца принадлежит ему. Хотя я склонен слушать именно тебя. Так что, наверное, будет лучше, если мы будем держаться вместе. Я согласна. Подписывает Маккари, прижимаясь к нему. Её лоб упирается в его шею, а нос касается ключиц. От этого действия сердце Друига бьется ещё сильнее. Так сильно, что она, должно быть, слышит, как оно колотится у него в груди. Лучше всего, если мы будем держаться вместе. Ты и я. Я рад, что мы на одной волне. Отвечает Друиг, а Маккари в ответ нежно берет его за руку, проводит большим пальцем по костяшкам его пальцев и возвращается к просмотру фильма. Друиг чувствует, когда она засыпает, все еще свернувшись вокруг него. Он поправляет одеяло, чтобы ей было тепло, и закрывает глаза, слушая её медленное дыхание, вместо слабого звука фильма. Такое случалось уже несколько раз. И каждый раз он был потрясен тем, что Маккари может устроиться настолько удобно, чтобы заснуть у него под боком. Что она верит ему настолько, чтобы доверить присматривать за ней и обеспечивать её безопасность. Это честь, к которой Друиг не относится легкомысленно. Честь, которой он считает себя недостойным, но все равно пользуется ею. — Я рад, что у меня есть ты, — шепчет в пустоту комнаты Друиг закрыв глаза и прижав Маккари к себе. Так, как никогда не сделал бы, если бы она не спала. Его единственные свидетели — Бенджамин Франклин Гейтс и он сам. Пара эмоционально зажатых тупиц, которые не могут перестать вести себя как имбецилы рядом с девушками, ради которых они готовы пойти на всё.• ────── ✾ ────── •
— Мне открыть дверь? — Я не могу ответить на этот вопрос за тебя, — говорит Фастос, что означает абсолютно блять никак, — Партия должна решить. Икарис поворачивается к группе и снова спрашивает. — Должен ли я открыть дверь? — ещё раз спрашивает Икарис, повернувшись к группе. — Если ты откроешь эту дверь, я отделю твою голову от шеи и прожую ее, как жевательную резинку, — отвечает Тена пугающе точным голосом орка. — Поддерживаю, — соглашается Гильгамеш глубоким, рокочущим голосом своего дварфа-клерика Вонтарна, — Я думаю, что открыть дверь будет серьезной ошибкой. — Но я очень хочу, — говорит им Икарис, как будто это все решает. — Крууз, если твои тупые полуорчьи лапы попытаются открыть эту дверь без нашего единогласного согласия, я превращу твои ребра в музыкальные колокольчики, — говорит Спрайт безмятежным, приятным тоном своего эльфа-барда Энди. — Крууз, если ты откроешь эту дверь только потому, что тебе так хочется, я пойду вперед, а ты отправишься в ад, — говорит Кинго с непринужденным британским акцентом своего бойца халфлинга. — Хотел бы я посмотреть, как ты попробуешь это сделать, халфлинг. Почему бы нам не попросить Алулин сделать проверку восприятия, дураки? Предлагает Маккари, играющая за полуэльфа-паладина Саффин. — Да, я думаю, что именно я должна определить, является ли эта дверь фарсом, или она создаст короткий путь к нашей цели, — Алулин, одаренная гномиха-колдунья, говорит собственным, практически британским голосом Серси. — Тогда вперед, — инструктирует Фастос со своего места во главе стола. Серси кидает d20. Выпадает 13. — Какое счастливое число. Как всегда, отличная работа, Алулин, — говорит Друиг, который по понятным причинам играет за тифлинга-друида. — Как всегда хороший вклад, Гоуд, — Серси делает жест рукой, который кажется самоуничижительным, но на самом деле она просто отмахивается от Друига. Фастос не обращает внимания на их перебранку и быстро просматривает страницу в своей бесконечной стопке записей о кампании. — Алулин, прикажи остальным отойти, а сама подкрадись к таинственной двери, которую ты нашла на боку этого загадочного древнего дерева. Приложив к ней ухо, по ту сторону ты сможешь услышать шум океана и слабый звук человеческих голосов. — Что нам делать? — Серси поджала губы, задумавшись, — Пещера, которую мы ищем, возможно находится на берегу океана. Но если там есть другие люди, мы можем попасть в ловушку. — Я думаю, нам стоит открыть дверь, — с энтузиазмом говорит Икарис. — Я думаю, тебе стоит заткнуться, — с энтузиазмом рычит Тена. Если мы проходим через дверь, а это ловушка, мы понятия не имеем, во что можем ввязаться. Подписывает Маккари. В последний раз, когда мы попали в ловушку, Линрас чуть не лишился почек из-за мошенника, работающего на драконьем черном рынке, помните? — Да, — громко говорит Кинго, от лица своего персонажа, очевидно, все еще расстроенный этим событием, — Я помню это очень хорошо, спасибо. — Это потому, что Линрас беспечен и отвлекался на все блестящие вещи на рынке, помнишь? — напомнила Спрайт, глядя прямо на Кинго. — Может мы хоть раз примем решение быстро? — Гильгамеш застонал, повесив голову, — Либо мы должны пройти через дверь прямо сейчас и пострадать от последствий. Либо мы должны двигаться дальше и попытаться выбраться из леса до наступления сумерек, чтобы хулиганы не появились и не съели наши глазные яблоки. — Это твой выбор, как лидера, Крууз, — Серси поворачивается к Икарису, явно неуверенная в своих словах. — Давайте откроем дверь, — повторяет Икарис еще раз, с еще большим энтузиазмом, — Кто бы ни болтал на той стороне, он не сравнится с восемью искусными бойцами, особенно с двумя орками во главе стаи. — Полтора орка, — поправляет Друиг, — Тебе лучше быть осторожней, иначе Ног использует тебя как копье при первых признаках неприятностей. Тена рычит в знак согласия. — Давай откроем дверь, — говорит Икарис Фастосу, отмахнувшись от остальных. Брови Фастоса поднимаются, но он продолжает. — Крууз открывает дверь. Партия следует за ним через этот неизвестный дверной проем. Все выходят на песчаный пляж, и первое, что вы замечаете, — это то, что небо и вода темные, так как в этой части мира уже наступила ночь. И второе, что вы замечаете, — он делает паузу для эффекта, встречаясь взглядом со всеми по отдельности, и продолжает, — это то, что голоса принадлежат группе из пяти симиков. И они ищут новых особей, чтобы забрать и провести над ними эксперименты для дальнейшего развития. — Черт побери, Крууз! — кричит Спрайт, вскидывая руки вверх. — Бросок на инициативу! — командует Фастос, развеселенный перспективой их неминуемой гибели. С этого момента сессия превращается в абсолютный хаос, поскольку восемь из них по очереди попадают в сильнейшую передрягу, а затем пытаются выбраться из неё. Друиг объединяется с Маккари, чтобы справиться с симиком, а Гоуд и Саффин пытаются уберечь друг друга и всю партию от очередного приступа невезения, благодаря лидерским качествам Икариса. Благодаря этим качествам Икарис оказывается зажатым в угол двумя симиками. Друиг довольно быстро понимает, что Гоуд — единственный, кто находится достаточно близко, чтобы помочь Круузу избежать верной смерти. Саффин прекрасно справляется своими силами, а у Крууза осталось 3 очка здоровья. Одно неверное движение и он будет убит. И если Серси придется снова использовать силы Алулин, чтобы полностью вылечить его, она будет недовольна до конца сессии. — Гоуд, ты встал, — объявляет Фастос, выжидательно глядя на Друига, — Какой у тебя план? — Я собираюсь броситься на помощь Круузу, — говорит Друиг с извинением взглянув на Маккари, — Как всегда. И прицелиться своим скимитаром в голову одного из симиков. — Давай, бросай. Друигу выпадает 11 на d20, а затем 3 на урон на d6. Бесстрастное лицо Фастоса ничего не выдает, пока он сверяется со своими записями. — Ты бежишь и бросаешься на симика, который находится чуть дальше Крууза. Ты успеваешь ударить его своим скимитаром. Симик падает, но забирает тебя с собой, обхватывает одним из своих щупалец твое горло и пытается задушить тебя до смерти в разгар борьбы. — Вот блять, — ругается Друиг, пытаясь удержаться от желания швырнуть свой d20-кубик в тупое лицо Икариса, — Опять эти гребаные щупальца. Бой продолжается, и Друиг делает все возможное, чтобы вытащить Гоуда из щупальцевой ловушки симика и вернуться к Саффин. Маккари напряженно сидит слева от него, её команды и ответы отрывисты, как это обычно бывает во время боя. Похоже, она намерена переместить Саффин туда, где Гоуд и Крууз терпят поражение. Маленькая мазохистская часть Друига приходит в восторг от мысли, что Маккари беспокоится о безопасности Гоуда и хочет прийти и спасти его. В конце концов, она добирается до них, после того как Гоуду удается вырваться из щупалец первого симика и сильно ранить его в ответ. Маккари заставляет Саффин атаковать исподтишка. Получив прекрасные 10 на урон, она полностью уничтожает симика, все еще сражающегося с Гоудом, своим длинным мечом. — Спасибо тебе, моя прекрасная, прекрасная Саффин, — говорит Друиг, — Ты вновь пришла мне на помощь и спасла меня от неосторожной ошибки Крууза. Всегда. Отвечает Маккари. — Я и сам прекрасно справлялся, спасибо тебе большое! Может, тебе стоит научиться лучше пользоваться скимитаром, тифлинг? — говорит Икарис. Как только эти слова слетают с губ Икариса, Фастос начинает очередь второго симика. — Пока Саффин убивает первого симика, Гоуд пытается перевести дух, а Крууз удержать внимание второго симика. Однако второй симик разъярен смертью своего партнера и пытается нанести Круузу еще один сокрушительный удар, — Фастос делает паузу, чтобы нацарапать что-то в своих записях, — Симик наносит удар и зажимает крабовую клешню вокруг плеча Крууза, намереваясь оторвать ему руку. Этого сделать симику не удается, однако, он вывихивает плечевой сустав Крууза. К счастью, очередь Друига следующая, и он знает, что ему нужно делать. Даже если шанс того, что всё получится так, как он надеется, очень невелик. — Каков твой ход, Гоуд? — спрашивает Фастос. — Я собираюсь запрыгнуть на спину симика, пока он отвлечен. И полностью отрезать клешню, которой он держит плечо Крууза. К облегчению Икариса, на этот раз Друигу выпадает 17. — Ты успешно делаешь выпад вперед, пока симик все еще сражается с Круузом, и отрезаешь его правую руку от тела. Так что она больше не причиняет вреда Круузу. Икарис посылает ему поцелуй с переднего края стола, где Фастос командует сеансом в качестве мастера, и Друиг отбивает его в воздухе. Маккари издает один из своих очаровательных смешков. Когда Друиг поворачивается к ней, она подписывает. Отличная работа. Ты только что снова спас его шкуру. — Спасибо, спасибо, — говорит Друиг, хвастаясь, а Икарис ругает их обоих. Пока Икарис ругается, игра движется дальше. Во время того, как ходы других разыгрываются, Друиг скрещивает пальцы под столом, молясь, чтобы партия покончила с симиками раз и навсегда. И чтобы Икарис опять не облажался в свой ход. Естественно, Икарис облажался в свой ход. — Крууз, теперь ты. — Я собираюсь взять свой вархаммер и обрушить его на голову симика, как большой камень. Икарис бросает d20, и то, как его лицо меняется от уверенного до шокированного, вызывает у Друига тошноту. — Выпало…5. — Неееет, — завопил Кинго, — Как ты настолько облажался? — У тебя была буквально одна работа, Крууз. Одна чертова работа, — говорит Спрайт. Маккари просто подписывает. Я собираюсь убить тебя. — Ну, Крууз, — с явным весельем в голосе говорит Фастос, — Ты делаешь отважные усилия, чтобы расколоть череп этого симика пополам. Но вместо этого ты полностью промахиваешься и в итоге попадаешь Гоуду в прямо лицо, ибо он все еще стоит рядом с обрубком отсутствующей руки симика. В результате здоровье Гоуда уменьшается до 5. — Я должен был позволить тебе погибнуть, — шепчет Друиг и закрывает глаза в надежде, что, когда он откроет их снова, все это будет страшным, страшным сном. Проходит еще несколько ходов, а затем наступает очередь Маккари. — Что бы ты хотела сделать, Саффин? Я собираюсь подойти вперед и обезглавить симика, даже если это означает обезглавить и Крууза. Это риск, на который я готова пойти. Маккари выпадает 12 на d20, и ей удается попасть. Но на урон d10, ей выпадает всего лишь 4. Друиг борется с желанием взять её за руки, когда видит, как они сжимаются в кулаки на столе. — Ты попадаешь в шею симика, но место, куда приземляется твой меч, покрыто защитной чешуей. Поэтому меч проникает в шею лишь на несколько дюймов, прежде чем застрять. Фастос делает бросок за симика и помечает что-то в своих записях. — Симик обращает свое внимание на Гоуда, поскольку он успешно завладел одной из его рук. Возмущенный, симик замахивается другой рукой и наносит удар Гоуду по голове, так как он все еще не пришел в себя после неудачного промаха Крууза с вархаммером. Гоуд рушится на землю, контуженный и Круузом и симиком. Гоуд, как бы ты хотел продолжить? Друиг с удовольствием продолжил бы контузию Икариса в реальной жизни. — Моя последняя попытка завалить этого симика будет с помощью кинжала, который я купил несколько городов назад. Я собираюсь залезть рукой в сапог, достать кинжал и изо всех сил метнуть его в горло симика, где нет защитной чешуи. Друиг бросает кубики и в итоге получает 14 от своего d20 и прекрасную, аккуратную 4 от d4. — Каким-то образом, в крайне контуженном состоянии, ты бросаешь свой кинжал, и он идеально попадает в горло симика. Этого недостаточно, чтобы убить его, но достаточно, чтобы отвлечь. Все остальные делают свой ход. Друиг расслабляется, пока Тена и Спрайт расправляются со своим симиком, а Гильгамеш, Кинго и Серси — со своими. Так что из пяти симиков в живых остался только один. Наконец, снова наступает очередь Икариса, и Друиг тупо надеется, что тот вытащит голову из задницы и хоть раз сделает что-то правильно. — Я тупо надеюсь, что ты вытащишь свою голову из задницы и хоть раз сделаешь что-то правильно. — Я сделаю вид, что это говорит твое сотрясение мозга, — отвечает Икарис. — Крууз, все зависит только от тебя, — говорит Фастос таким тоном, который передает, насколько трагичной он считает эту ситуацию, — Что бы ты хотел сделать? — Позор тебе если обманешь меня однажды и позор мне если обманешь меня дважды. Я хочу снова использовать свой вархаммер и начать бить этого симика до тех пор, пока его голова не взорвется. — Повторяешься, — бормочет Кинго. — Передай моей семье, что я их люблю, — Друиг поворачивается к Маккари и касается одной из ее рук. — У тебя нет семьи, — говорит Гильгамеш. — Да нет. Благодаря Круузу. — Кидай, — наставляет Фастос, усталость ощущается от каждой буквы. — Это 20, детка! — объявляет Икарис и Друиг едва не переворачивает стол. Только огромная благодарность за то, что он не умер из-за глупости Икариса, удерживает его от этого. — Как тебе это удается? — спрашивает Серси, искренне любопытствуя. — Потому что я совершенен во всех отношениях, формах и проявлениях, милая. Спрайт делает вид, что наклоняется и блюет на пол. — По простому гребаному везению Крууз обрушивает свой молот на череп симика и на этот раз наносит удар, — полностью игнорируя Икариса, Фастос излагает окончание хода, — Удар настолько катастрофичен и точен, что голова симика взрывается изнутри, и он мгновенно умирает. Тело симика падает на землю, а партия может спокойно двигаться дальше в поисках пещеры. Я хотела бы сделать одну вещь, прежде чем мы уйдем. Внезапно Маккари привлекает внимание Фастоса. — Все согласны? Никто не возражает, и Друиг подозревает, что в основном это связано с яркой искрой гнева в глазах Маккари. — Приступай, Саффин. Я хочу ударить Крууза как можно сильнее за то, что он подверг нас опасности и чуть не убил Гоуда. — Бросай, пожалуйста, — Фастос ухмыляется так, словно Маккари только что сообщила ему лучшую новость в его жизни. Ей выпадает прекрасная, естественная двадцатка. Саффин бьет Крууза так сильно, что он делает полный оборот на 360 градусов. А затем падает и теряет сознание прямо рядом с трупами симиков. — Я думаю, это отличный конец, — хмыкает Тена, бесконечно гордясь и Маккари, и Саффин. — Это было немного чересчур, — надувается Икарис. — Заткнись, мой хороший. Ты без сознания, — мгновенно отвечает Кинго. — Это был самый благородный поступок, который когда-либо для меня совершали, — признается Друиг. Он не знает, насколько эти слова звучат так, будто исходят от Гоуда к Саффин, а насколько — от него к Маккари. Он чувствует, что его это ничуть не волнует. — Ты ветер в моих парусах, Саффин. Или, может быть, паруса под моим ветром. Признаюсь, сейчас я не уверен, что эта поговорка подходит, поскольку я сильно контужен и покрыт слизью и следами от щупалец. Надеюсь, ты понимаешь, что я хочу сказать. Конечно, понимаю. Подписывает Маккари. Я бы сделала это тысячу раз, чтобы обеспечить твою безопасность, мой дорогой Гоуд. Это признание оставляет Друига с разрывающимся, кровоточащим сердцем. Он знает, что смотрит на Маккари слишком яростно, слишком благочестиво. И что все их друзья, вероятно, видят, как его сердце разрывается из-за нее, словно его грудная клетка широко раскрыта. Но как только он осознаёт произошедшее в этой битве: то, как она бросилась ему на помощь и избила персонажа Икариса за то, что он подверг персонажа Друига страшной опасности. Он не может заставить себя смотреть на нее иначе: в полном благоговении, так, что его влюбленность становится совершенно прозрачной и обнаженной для всех. — Ты великолепна, — говорит Друиг без намека на свое обычное поддразнивание. — Абсолютно, блядь, гениальна. Глаза Маккари расширяются, словно она тоже понимает, что Друиг, говорит о ней, а не о Саффин. Именно в этот момент Фастос прерывает их. Его речь тороплива и встревожена. Похоже Фастос не может вынести того, что стал свидетелем гласности чувств Друига к Маккари. — Окей, — говорит Фастос, нацепив очки, — Все в партии изрядно помяты после боя с симиками, и вам нужно добраться до укрытия, чтобы подлечиться и подзарядиться на случай, если другие симики затаились в ожидании. Здесь есть несколько скоплений скал, за которыми можно спрятаться. А вдоль береговой линии могут быть пещеры, но неизвестно, кто или что может в них обитать. Каков ваш план? Все обсуждают между собой план, но Друиг пропускает большую его часть, краем глаза поглядывая на Маккари и стараясь не продолжать поэтическую речь о ее храбрости. Он думает о ее защитных инстинктах и сердито сжатых кулаках, пока группа пробирается по берегу в поисках пещеры. Бессознательное тело Крууза перекинуто через плечо Нога, Гоуд тяжело опирается на Саффин и Линраса. Он замечает только потому, что смотрит на ее руки. Пока остальные заняты поисками пещеры, а Кинго жалуется на то, какой тяжелый и бесполезный Гоуд, Маккари медленно, осторожно прижимает свой мизинец к мизинцу Друига. У него перехватывает дыхание, а когда он видит, как она подписывает: «Ты мой, тифлинг», ему приходится закашляться, чтобы скрыть широкую, унизительную улыбку, последовавшую за этим. Побочный эффект того, что его разорванное сердце вдруг наполнилось солнечным светом.• ────── ✾ ────── •
— Я думаю, что это должна сделать Тена. — Я? У меня врачебный такт как у кактуса. Это должна сделать Серси, так как она человек из народа. — О, я слишком мягкая для этого. Если он начнет плакать, я тоже начну плакать. И получится полный беспорядок. Ему нужен кто-то, кто будет тверд с ним. Мы должны послать Фастоса. — Нет, потому что я заставлю его плакать, сам того не желая. Друиг издает звук сдувающегося воздушного шарика, перекрывая этот мрачный разговор. — Разбуди меня, когда они разберутся с этим дерьмом, — просит Гильгамеш, опуская голову на левое плечо Друига. — Тогда считай себя Спящей красавицей с этого момента, — говорит Друиг, и Гильгамеш фыркает. Сейчас их компания находится в элегантном актовом зале университета в ожидании начала осеннего мюзикла. Постановка этого года «Призрак Оперы», и Кинго был выбран на роль Призрака, что заставило его плакать от волнения, когда был объявлен кастинг. И что теперь может заставить его плакать от страха за кулисами. Все спорят еще минуту, пока в разговор не вступает рассердившаяся Спрайт. — Давайте пошлем туда Друига. Он всегда отлично справляется с Кинго, когда тот психует. И вообще. Друиг чуть не встает рывком со своего места, удивленный этим предложением. Но в последнюю секунду вспоминает, что не надо сбрасывать голову Гильгамеша со своего плеча. — Ты думаешь, что из всех нас прямо сейчас Кинго хочет поговорить со мной? Когда он на грани срыва? Со мной? — возражает Друиг как можно спокойнее. — Ты лучшее из двух миров, — утверждает Спрайт, — У тебя колючая манера поведения как у Тены и при этом сочувственная как у Серси. Твердая, но мягкая. Ты не заставишь его случайно расплакаться, как Фастос. И не превратишь разговор в плохие отцовские шутки, как это всегда делает Гил. — Ты ходишь по тонкому льду, коротышка, — говорит Гильгамеш, не открывая глаз. — Но… Маккари, стучит по колену Друига, чтобы привлечь его внимание. Друиг, они правы. Ты лучше всех справляешься с Кинго с тех пор, как присоединился к группе. Когда бы он ни переживал, он лучше всего реагирует на твою манеру поведения: твердую, но снисходительную. — Я не знаю, с чего вы все взяли, что я добрый. Если вы вдруг забыли, я немного засранец. Маккари улыбается ему, чем-то маленьким и слишком интимным, для этого переполненного зала. Ты просто прямолинеен, Друиг. Это то, что ему сейчас нужно. Друиг еще мгновение смотрит на неё. А затем на остальных друзей, которые все по-разному поддерживают его. Он не знает, как сказать, что никто никогда не приходил к нему за утешением. И он не знает, сможет ли он его дать. Он не знает, как сказать, что боится подвести кого-либо в этой группе. Но особенно Кинго, который принял его колючую манеру поведения и привел Друига к спасению. — Хорошо. Я пойду проверю Макбета и узнаю, как он себя чувствует. — Друиг! Не говори так, иначе ты проклянешь весь театр, и Кинго придется бросить тебя в оркестровую яму, — Тена наклоняется к Гильгамешу. Друиг закатывает глаза и осторожно перекладывает голову Гильгамеша на плечо Тены, чтобы встать. На выходе из ряда Маккари сжимает его руку и подписывает: Удачи. Друиг сжимает её руку в ответ. Я постараюсь для тебя, красавица. Задняя часть зала — это беспорядок коридоров, случайных дверей, кусочков костюмов и очень, очень много людей. Все пахнет лаком для волос и клеем. Друиг едва слышит собственные мысли за шумом всех, кто бешено кричит друг на друга и бегает вверх-вниз по главному залу. Он уже собирается начать стучать и молиться, когда к нему подходит девушка с планшетом. — Могу я вам как-то помочь? Обычным студентам сейчас не положено сюда заходить. — Я ищу Кинго, — объясняет Друиг, — Он один из моих лучших друзей. У меня есть предчувствие, что его нужно подбодрить перед началом шоу. Девушка с планшетом оценивает Друига, а затем кивает и поворачивается на пятках. Его ведут по извилистому коридору, мимо нескольких дверей, пока он не находит одну с надписью ПРИЗРАК. Девушка стучит дважды, а затем распахивает дверь. — Эй, Кинго, к тебе посетитель. — Если это Тена, скажи ей, что я не в настроении, когда мне говорят, что я веду себя как Мэрайя Кэри, — кричит Кинго. — Это Друиг, — отвечает Друиг, — В моем стиле сказать тебе, что ты ведешь себя как Рейчел Берри. — Впустите его, — отвечает Кинго после небольшой паузы. В своей гримерной Кинго сидит у трюмо в костюме Призрака. Выглядит он царственно и находится на грани предполагаемого срыва. Друиг отсылает девушку простым «Спасибо» и идет к Кинго, присаживаясь на оставшийся кусочек скамейки. — Мы подумали, что тебе может понадобиться кто-то, кто подержит тебя за руку минутку. — И ты вызвался? — спрашивает Кинго, подыгрывая. — Скорее, я был отправлен добровольно-принудительно, — уточняет Друиг, — Очевидно, по словам наших друзей, моя манера поведения именно то, что нужно, чтобы ублажить тебя, как придурка. — Ты определенно умеешь владеть словами, которые внушают спокойствие. Они сидят в комфортной тишине, пока Друиг думает, что сказать. Кинго избегает его взгляда, вместо этого ковыряясь в маске, которую ему придется наклеить поверх шрамов на лице. Грим ужасен, шрамы настолько яркие и необработанные, что гримеру, должно быть, понадобился целый час, чтобы добиться нужного результата. Хотя, вероятно, только первые несколько рядов смогут увидеть их истинный масштаб, когда маска будет снята. Друиг не знает, смог бы он сидеть спокойно и позволять кому-то в течение часа наносить воск для шрамов на его лицо. Но Кинго готов делать это каждый день своей жизни ради возможности выступить. — Это обычный нервяк перед выступлением или что-то другое? — наконец спрашивает Друиг, толкнув Кинго в плечо, — Отсутствие эмодзи и восклицательных знаков в твоих сообщениях чуть не довело Серси до припадка. Кинго подталкивает его в ответ, но все еще не смотрит Друигу в глаза. —Я не уверен. Я всегда нервничаю перед выступлением, но… Друиг замечает, что плечи Кинго подняты к ушам, словно он пытается спрятаться. Это настолько на него не похоже, что у Друига сводит живот. — Что происходит, Кинго? Ты можешь поговорить со мной. Обещаю, я буду придурком только на 45%. Кинго усмехается и смотрит вверх. Друиг замечает, насколько он напуган. — Никогда не будет меньше 70%. Не лги ни одному из нас. — Справедливо, — Друиг изучает раненое выражение в его глазах, и то, как Кинго скрючился, беспокоясь о нем, — Что-то случилось? — Нет, ничего не случилось. Я просто… — Кинго снова останавливается, еще больше сжимается, и признается, — Я просто никогда раньше не получал главную роль. — О, теперь я понимаю. Ты боишься, что забудешь или пропустишь свои реплики? — Нет, — говорит Кинго, — боюсь, что я не буду достаточно хорош. Друиг не знал наверняка, но подозревал, что на протяжении всей их короткой, но замечательной, насмешливой дружбы Кинго заставляли чувствовать, что ему не место в театре. Это самая нелепая вещь, которую Друиг когда-либо мог себе представить. Поскольку Кинго относится к выступлениям, как птица к пению. — Я говорю это со всей искренностью и добротой, которой обладаю. А этих качеств во мне, знаешь ли, очень мало. Не говори чушь. — Сейчас был особенно ужасающий пример твоего умения обращаться со словами, — Кинго смеется. — Это часть моего обаяния, — Друиг снова подталкивает его. А затем оставляет их плечи прижатыми друг к другу, чтобы у Кинго был якорь, на котором можно сосредоточиться, — Давай, поговори со мной. Не может быть, чтобы ты сам придумал это дерьмовое заявление. — Я никогда раньше не получал главную роль в мюзикле. У меня были главные роли в маленьких пьесах. Я получал большие роли второстепенных персонажей в мюзиклах. Но главную роль — никогда. Это большое давление. Я не хочу испортить выступление остальных, если я провалюсь. — Ты репетировала несколько месяцев. Я уверен, что ты знаешь каждую строчку, каждый шаг, каждый чертов ритм в этих песнях. Знаешь, откуда я это знаю? — Откуда? — Потому что я слышал, как ты поешь «Призрак оперы» столько раз, что теперь я тоже могу ее петь. И это худшее, что со мной когда-либо случалось. — Это лучшая песня во всем шоу! Я оказал тебе большую услугу! — Я слышу органную музыку, когда пытаюсь заснуть, — поддразнивает Друиг, — Но, если серьезно, чувак, у тебя все будет хорошо. Ты знаешь песни, и ты знаешь свои шаги. Ты ни за что не провалишься. — Да, но… — говорит Кинго, еще больше прислонившись к боку Друига, —есть разница между игрой и исполнением. Я, может быть, и могу сказать все реплики и сделать правильные шаги, но я боюсь, что не буду хорошим Призраком. Я не знаю, буду ли я тем исполнителем, которого заслуживает Призрак. — Я знаю, что ты будешь. — Голос Друига становится мягче. Возможно это самый мягкий тон, которым он когда-либо разговаривал с Кинго, — Тебя выбрали на роль Призрака не просто так, Кинго. Я видел твои репетиции. Слушал, как ты произносишь его реплики. И я видел, как ты берешь его хореографию и делаешь её своей. Ты — Призрак оперы. Это шоу будет захватывающим. И оно будет захватывающим, потому что именно ты на этой сцене выступаешь в роли Призрака. — Ты действительно так думаешь? — Кинго смотрит на него хрупко, на грани раскола. — Конечно я так думаю. Иначе я бы этого не сказал. Ты станешь невероятным, Кинго. Так что начинай вести себя соответствующе. Слезы наворачиваются на глаза Кинго, и он вытирает их, снова смеясь. — Ты просто ужасен. Ты знаешь, сколько времени мы потратили на то, чтобы сделать мне правильный макияж? — Я могу только догадываться. Учитывая, что все должно быть идеально, прежде чем ты согласишься. — Удивительно, как хорошо ты умеешь утешать людей, ведь у тебя такой же характер, как у Берта с улицы Сезам. Друиг осторожно смахивает слезу со щеки Кинго, сохраняя легкость прикосновения, чтобы не испортить макияж. — Только для моих друзей. Мне не нравится видеть, как плачут люди, о которых я забочусь, — и затем, после некоторого раздумья, — Кроме Икариса, пошел он нахрен. Громкий смех Кинго наполняет комнату. Затем он поворачивается и крепко обнимает Друига. Друиг прижимает Кинго к себе, положив руки ему на спину, стараясь не испортить тонкий восковой шрам на его лице. — Спасибо, — шепчет Кинго, — Тебе всегда удается сказать именно то, что мне нужно услышать. — То же самое говорили и другие. Начинаю думать, что я не так загадочен, как мне хочется. — Да, ты не особо загадочный, — Кинго отстраняется достаточно, чтобы положить руку на щеку Друига, нежным, любящим жестом, и говорит ему, — Иногда ты всего лишь на 45% осел, если очень постараешься. Друиг улыбается ему. — Ты тоже невероятный, Друиг. — Я не такой. — Ты невероятен. Я вижу это каждый день, так что тебе лучше начать вести себя соответственно. — Ты так думаешь? — спрашивает Друиг едва слышным шепотом. — Конечно я так думаю. Иначе я бы этого не сказал, — глаза Кинго пылают, когда он говорит. Друиг уходит, убедившись, что Кинго успокоился, чтобы он успел надеть остальную часть своего костюма. Когда он возвращается в зал, все места в зале заняты, кроме его, и он пробирается сквозь толпу, чтобы добраться до своих друзей. — Как все прошло? — спрашивает Серси, заметив его. — Он в порядке, — заверяет их Друиг, усаживаясь между Маккари и Гильгамешем, — Я сказал ему перестать вести себя так, будто он не создан для известности, и он быстро заткнулся. У тебя такой вид, словно ты плакал. Подписывает Маккари, осторожно проводя пальцем под глазом Друига. Ты уверен, что все в порядке? — Он надоел мне до слез своей драматичностью, — утверждает Друиг, но улыбается, чтобы показать, что он шутит, — Обещаю, теперь все в порядке. Он будет все выходные злорадствовать по поводу того, каким потрясающим было его выступление, когда все закончится. Они усаживаются, дожидаясь начала представления. Когда свет, наконец-то, гаснет, Маккари берет Друига за руку в тени между их местами. Друиг переплетает их пальцы и прижимается к ней. Начинается пролог, в котором аукционист рассказывает о печально известной люстре заинтересованным покупателям, толпящимся на сцене. Друиг замирает, глядя на этот великолепный реквизит, и когда он оживает под навязчивую органную музыку, мурашки бегут по его рукам и шее. А когда Кинго, наконец, появляется на сцене под ту же торжественную, грандиозную органную музыку и произносит свою вступительную фразу вместе со своей партнершей Терезой, Друиг чувствует, что у него второй раз за вечер на глаза наворачиваются слезы. Выступление Кинго просто захватывает дух, как и обещал Друиг. Он очаровывает всю аудиторию, когда Призрак протаскивает Кристину через оперный театр и ведет её в свое логово на лодке при свечах. Маккари крепко сжимает руку Друига. Когда он бросает на неё взгляд, то видит, что она тоже плачет. Её любовь к Кинго написана на лице, когда она следит за его выступлением вместе с переводчиком под сценой. По мере того, как мюзикл продолжается, а выступление Кинго становится всё более и более чарующим, Друиг молча надеется, что когда-нибудь он сможет стать таким же невероятным в своих начинаниях и увлечениях, каким, по словам Кинго, он уже является. Каким Друиг всегда знал Кинго.• ────── ✾ ────── •
После окончания мюзикла Кинго встречает их в фойе Центра Исполнительских Искусств. На его лице все еще видны следы сценического грима, волосы растрепаны. Но он сияет так сильно, что это, наверное, больно. Свет льется из каждой части его лица. Спрайт видит его первой, и Кинго подхватывает её с земли, когда она бросается на него. — Ты был великолепен! — кричит Спрайт, крепко обнимая его, — Ты был просто охренительно великолепен, Кинго! — Спасибо, спасибо! — кричит Кинго в ответ, — Мне казалось, что я могу летать! Остальные прижимаются к Спрайт, пока Кинго не оказывается окруженным всеми ими сразу. Гильгамеш притягивает Кинго и Спрайт к себе, одной сильной рукой обхватывая их за плечи, а Серси вручает Кинго их общий букет цветов. Это огромный букет, состоящий из гвоздик и ирисов нескольких оттенков фиолетового, любимого цвета Кинго. Он сразу же начинает плакать при виде этого букета. — О Боже, — задыхается он, — Это для меня? — Ну, не для нашей другой королевы драмы, — говорит Икарис, указывая на Друига. — Богатство исходит от тебя, о Великий Лидер Партии, — отвечает Друиг. Кинго осторожно берет букет у Серси. Тена подходит к нему и вытирает несколько слезинок из-под его глаз. — О, не плачь, ангел. Ты был прекрасен на сцене. Разве ты не слышал, как мы стоя аплодировали тебе и Терезе в конце? Никто не переставал хлопать пять минут подряд. — Слышал, — говорит Кинго, пытаясь взять себя в руки, — Спасибо всем вам, что пришли сегодня вечером. Ваша поддержка значит для меня очень много. Маккари возится с волосами Кинго, пытаясь уложить их хоть немного аккуратнее. Она подписывает. Конечно, Кинго. Мы бы не хотели быть нигде, кроме как здесь, рядом с тобой. Смотреть, как ты идешь к своим мечтам. Ты был просто великолепен на сцене. Я чувствовала, как громко все аплодировали тебе. Они все знали, что сцена создана для тебя. Кинго, который быстро теряет самообладание, неуверенно подписывает. Спасибо, Маккари. Я очень, очень сильно тебя люблю. Прежде чем обнять ее, стараясь не раздавить свои цветы. После объятий и ободряющих слов они приглашают Кинго на праздничный ужин в его любимый ресторан. Они останавливаются в угловой кабинке, огромной, рассчитанной на десять и более человек. И проводят остаток вечера, болтая о мюзикле, хваля выступление Кинго и в целом прекрасно проводя время вместе. Конечно, пока Кинго не решает вывести Друига на чистую воду. — Вы никогда не догадаетесь, что сказал Друиг, когда пришел проведать меня перед выступлением! — внезапно восклицает Кинго, ставя свой напиток на стол. — О да, — шепчет Спрайт, наклоняясь, — Я хочу услышать все до мельчайших подробностей. — Подождите… — начинает Друиг, но его тут же перебивает Спрайт. — Отвали, Друиг. Мы вряд ли получим на тебя компромат, который ты не предложишь нам сам. Ты как морально серый бойскаут. Мне нужна эта информация. — Какого хрена? — Рассказывай скорее, Кинго. Пока Друиг не завершил свое покушение на убийство, — говорит Фастос, тоже жаждущий узнать компромат. — Он сказал… и я не вру, я клянусь самим Джерардом Батлером…что мое выступление в роли Призрака будет «захватывающим». И в результате именно из-за этого всё шоу будет захватывающим. — Ни хрена себе, — взволнованно говорит Спрайт. Ты действительно это сказал? Маккари спрашивает Друига, так же взволнованно. Ты в порядке? У тебя жар? В тебя вселился милый демон? — Лично я думал, что сначала свиньи научатся летать, — говорит Гильгамеш, жуя сырную палочку. — Я больше никогда не сделаю для вас ничего хорошего, — объявляет Друиг, покраснев до кончиков ушей, — Особенно для вас, мистер Призрак Оперы. Считайте, что мост сожжен. — О, вы бы слышали, как он это сказал, — продолжает Кинго, драматично вздыхая, — Он был так искренен, что я подумал, что нахожусь на смертном одре и все это галлюцинации. — Черт, — ругается Серси, — Так и думала, что нужно было пойти с Друигом в твою гримерку. Такой шанс выпадает раз в жизни. — Что, Друиг был милым? — спрашивает Икарис, ухмыляясь. — Друиг был мил с Кинго. — Я могу быть милым, — пытается Друиг. Но заметив коллективно поднятые брови его друзей, он исправляется, — Каждую вторую среду с часу до двух, Кинго получает 1:30–1:45 минут милого разговора, если так вам легче. Группа смеется над этим очень похожим на Друига признанием. — Я шучу, — говорит Кинго, — Друиг был очень мил со мной, когда он пришел, чтобы остановить мой кризис. И я конечно же сказал ему, какой он потрясающий, если кто-то беспокоится об этом. Друиг наклоняет голову, улыбаясь в свою тарелку. — О, это здорово, — говорит Гильгамеш, —Я рад, что у вас двоих был момент сильной связи, прежде чем Кинго вышел на сцену, чтобы похитить девушку. Это тот тип связи, который невозможно разорвать. — Я хотел бы заявить для протокола, — наконец говорит Друиг, —Я никогда не имею в виду ничего из того, что говорю. Я — забавное зеркало мужчины. Я всего лишь загадка внутри еще большей загадки. — Ты плакал на прошлой неделе, когда мы смотрели «Коко», — приподняв бровь, говорит Тена. —Я загадка, — настаивает Друиг, стуча кулаком по столу, — Моя истинная сущность находится в самом центре нескольких ловушек и ребусов. — Конечно, — говорит Фастос, имея в виду абсолютно обратное, — Как скажешь, Друиг. — Моя прекрасная, прекрасная Маккари, — в последней попытке доказать свою правоту, Друиг обращается к Маккари, — Пожалуйста, поддержи меня. Разве я не загадка? Непознаваемый мужчина с приятным лицом и голосом, призванным отвлечь вас от моей истинной сущности. Маккари смеется ему прямо в лицо. Друиг, я знаю тебя лучше, чем ты сам себя знаешь. Не пытайся обмануть никого из нас. И хотя это разрушает всю его аргументацию, Друиг не может не почувствовать теплоту от признания Маккари. Того, что она заявила, как неоспоримый факт. Что она знает Друига изнутри и снаружи и при этом осталась несмотря на то, что увидела его истинную сущность. — Ладно, — соглашается он, обращаясь ко всем, но глядя только на Маккари, — Видимо, мне придется смириться с тем, что я больше не крут и непознаваем, как вампир. — Друиг, ты никогда не был крутым, — говорит Спрайт и едва уворачивается от гренки, которую он бросает ей в голову. Остальные начинают собираться уходить, но прежде, чем снова присоединиться к хаосу, Маккари подписывает. Возможно, ты не загадка, но ты действительно невероятный. Это не было шуткой. С целью скрыть, что эти слова уничтожили его, Друиг просто подмигивает ей и подписывает. Спасибо, я научился этому у тебя. Он наслаждается её смущенной улыбкой и тем, как она смотрит на него сквозь ресницы. Произведение искусства в ярком освещении ресторана. Она так же захватывает дух, как и Кинго на сцене. И так же оставляет его с болью в сердце и мурашками по всей поверхности его кожи.• ────── ✾ ────── •
Когда они возвращаются в кампус, уже поздно, и все расходятся по своим общежитиям или квартирам. Друиг и Маккари живут в том же конце кампуса, что и Фастос, Гильгамеш и Тена, поэтому они идут вместе, тихо переговариваясь между собой. Первым уходит Фастос, а за ним Друиг и Маккари. Тена обнимает их обоих на прощание. — Друиг, дорогой, я думаю, тебе стоит сделать небольшое дополнение к твоему заявлению в ресторане, — прежде чем отпустить Друига шепчет ему Тена. — Какому? — спрашивает он, смутившись. — О том, что ты никогда не имеешь в виду ничего из того, что говоришь, —объясняет она и отступает назад, чтобы встретиться с ним взглядом, — У меня есть подозрения, что ты имеешь в виду всё, что говоришь определенному человеку. И мне было бы неприятно, если бы она поняла это неправильно. Друиг бросает взгляд на Маккари, которая о чем-то хихикает с Гильгамешем. Она делает бешеные жесты руками, останавливая его, чтобы он прекратил нести чушь. — Черт, — и затем он говорит то, что говорит всегда, когда она спасает его от катастрофы, — Тена, тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что ты находка? — Раз или два, — Тена одаривает его своей обычной кривой, милой улыбкой. Они машут Тене и Гильгамешу на прощание, а затем вместе с Маккари идут в свой корпус. Она выглядит на все сто, когда подписывает: Я совершенно измотана. Что за день. — Я тоже, — соглашается Друиг, застонав, — Смотреть, как Кинго выходит на сцену и похищает девушку, было ужасно утомительно, чего я никак не ожидал. Заткнись! Маккари смеется в ответ. Это только треть сюжета. — Скорее три четверти, но хорошая попытка. Кинго знает о своих преступлениях и поддерживает их. Маккари всё ещё смеется, когда они доходят до её двери. Прежде чем войти внутрь, она приглаживает волосы Друига. Он чувствует, как они растрепались после ночи эмоционального катарсиса и нескольких бокалов мохито. Маккари заправляет их ему за ухо. Жест настолько нежный и осторожный, что Друиг едва не падает на колени. Ты тоже выглядишь усталым. Подписывает она. Иди поспи немного. Она поворачивается и отпирает дверь, а Друиг все еще пытается поднять свое сердце с земли. Он думает о прощальном послании Тены. Думает о том, что Маккари относится к нему с такой непринужденной любовью. Думает о том, что Маккари не знает, что Друиг подарил бы ей то же самое, до конца своей жизни, если бы мог. Он ловит ее за руку, прежде чем дверь успевает закрыться до конца, и Маккари удивленно оборачивается. Она спрашивает. Друиг, что случилось? Форма его имени в её руке притягивает Друига ближе, как мотылька к пламени, луну к солнцу. Он пытается подписывать и говорить как можно спокойнее, но его дикая, томительная потребность убедиться, что она знает, сколько значит для него, берет верх над всем. — Всё в порядке, — говорит он, всё ещё держась за неё, — Я просто…я сказал кое-что в ресторане, чего на самом деле не имел в виду, и я хочу…мне нужно убедиться, что ты знаешь, что я просто пошутил. Маккари криво улыбается. Ты про фразу о том, что ты загадка? Я прекрасно знаю, что ты далеко не загадочная личность, Друиг. Что бы ты ни говорил и ни делал. — Нет, не эта часть, — её слова заставляют его смеяться, — То, что было до этого. Когда я сказал, что никогда не имею в виду ничего из того, что говорю. За долю секунды до того, как он во всем признается, когда Маккари наблюдает за ним с полным доверием и легкостью, когда Друиг наблюдает за ней и цепляется за ее руку, он думает, что должен испугаться. Испугаться того, что он чувствует к ней. Испугаться того, как много своего сердца он отдал ей. Всё: от артерий, вен и крови, до того, что скрыто глубоко внутри. Он думает, что должен бояться того факта, что она так хорошо знает его настоящего. В то время как никто не видел ни кусочка с тех пор, как он придумал, как замаскировать себя от посторонних глаз. Но Друиг чувствует себя в безопасности. У него перехватывает дыхание, и он полон любви больше, чем пониманием, что с ней делать. Любить Маккари самое легкое дело в его жизни. Несмотря на прошлое, несмотря на призраков, преследующих его в настоящем, он никогда не сомневался в своей преданности ей. Даже после того, как его приучили держать всех на расстоянии вытянутой руки, позволить ей увидеть его изнутри было безоговорочно с самого дня их встречи. Так же легко, как и полюбить её. Друиг боялся всю свою жизнь, но он никогда не боялся Маккари. И ему невыносима мысль, что она думает иначе. — Всё, что я когда-либо говорил тебе, это было именно то, что я имел в виду, — спешит объяснить он, — Всё. В тот первый день, когда мы встретились. Когда я сказал, что знаю, что ты моя родственная душа, как только увидел тебя. Все те разы, когда я говорил, что надеюсь, что однажды буду достоин просить твоей руки. Все те разы, когда я делился с тобой своим прошлым, своими страхами, сомнениями, надеждами и мечтами. Все те разы, когда я говорил тебе, что ты самый умный человек из всех, кого я знаю. Что когда-нибудь ты изменишь мир. Все те разы, когда я называл тебя красивой. Всё это. Друиг останавливается так же внезапно, как и начинает. Дыша так, словно он только что пробежал милю, чтобы добраться до Маккари и во всем признаться. Она смотрит на него в полном шоке. Долго-долго. Так долго, что Друиг задумывается, нужно ли ему сказать ещё что-нибудь, чтобы донести свою мысль. Но потом Маккари ухмыляется. Это такая ухмылка, которая занимает все её лицо и заставляет дыхание Друига спотыкаться и застревать в горле. Надежда сжимает в кулак его сердце. Я знаю, что ты имеешь в виду всё, что говоришь, Друиг. Начинает Маккари, притягивая его ближе. Они уже настолько близко, что Друиг вынужден слегка наклониться, чтобы не потерять её великолепную, блестящую улыбку и её великолепные, блестящие глаза. Я знаю, что другие люди так не думают. А может быть, и ты сам. Но я всегда умела читать тебя. Ты болезненно серьезен за своей дымовой завесой. Как ты сказал за ужином? Забавное зеркало мужчины? — Это было немного грубовато, признаю, — говорит он, и по его лицу начинает расползаться глупая, лучезарная ухмылка, — Но я просто хотел, чтобы ты знала, что с тобой всё по-другому. Мне потребовалось время, чтобы доверить остальным свои многочисленные истины, но с тобой такого никогда не было. Ты принимала меня таким, какой я есть, с самого первого дня. Маккари притягивает его ещё ближе. Так близко, что Друигу приходится наклоняться, пока их носы не соприкасаются. Быть так близко к ней всё равно, что смотреть прямо в центр прекрасного, ревущего огня. Быть так близко к ней — как сделать полный вдох впервые за 21 год. Он опускает взгляд, чтобы посмотреть, как она подписывает ответ. Значит, всё правильно. Потому что я с самого первого дня хотела, чтобы ты был таким, какой ты есть. — Я чертовски сильно люблю тебя, — Друиг смеется и притягивает её ближе. Достаточно близко, чтобы поцеловать её в ухмыляющийся рот. Маккари удовлетворенно хмыкает. Рука, которой она подписывала, запутывается в растрепанных волосах Друига. Он чувствует её прикосновения с головы до пят, словно кто-то плеснул бензина в прекрасный, ревущий огонь, чтобы посмотреть, насколько высоко он может разгореться. Он целует её, пока голова не закружится. Целует её, пока Маккари не отстранится, чтобы отдышаться и подписать. Я тоже люблю тебя, идиот. — Идиот? Отличный способ разрушить послевкусие потрясающего первого поцелуя, моя прекрасная, неземная Маккари. Она указывает через его плечо. Дверь все еще открыта, так что технически ты поцеловал меня в коридоре нашего общежития. Не совсем романтично. — Черт, ты права, — говорит он, быстро оглядываясь по сторонам, чтобы проверить, не наблюдал ли кто-нибудь за происходящим. Когда Друиг снова смотрит вниз, он протягивает мизинец Маккари и умоляет, — Мы расскажем остальным, что отправились на прогулку поздно вечером и вместо этого страстно целовались под звездами, хорошо? Нам нужно поддерживать репутацию. Если Тена и Кинго узнают, что я поцеловал тебя в коридоре, я погибну. Маккари обхватывает его мизинец, а другой рукой подписывает простое: Договорились. — Знаешь, ты действительно моя родственная душа. Ты доказываешь это все больше и больше с каждым днем, — Друиг чувствует тепло в своём сердце, всё ещё пребывая в благоговейном ужасе от того, как сильно он может любить одного человека. Я знаю. Кто еще готов вступить с тобой в сговор и солгать людям, которых мы любим, чтобы избежать публичного унижения? У Друига не остаётся выбора, кроме как поцеловать её ещё раз. Всё ещё с широко открытой дверью, всё ещё со сцепленными вместе мизинцами. Несмотря на все шутки, он считает, что это идеальное завершение идеальной ночи. И то, как Маккари ведет его в свою комнату, дает ему понять, что она чувствует то же самое. Она тоже чувствует, что они насквозь родственные души.• ────── ✾ ────── •
— Мне кажется, что я должен был подготовить речь, — говорит Кинго. Похоже, он серьезно. Они все завтракают. Их друзья бросили всего один взгляд на Друига и Маккари, прежде чем разразиться унизительно громкими возгласами, каким-то образом зная, что они наконец-то признались в своей долгожданной ответной любви друг к другу. — Жаль, что я этого не сделал. — Жаль, — повторяет Фастос, аккуратно разрезая свою вафлю, — Это слово я бы тоже использовал. — Ты, итак, слишком много болтаешь, — говорит Спрайт, закрывая рот Кинго рукой. Она поворачивается к Друигу и Маккари и нетерпеливо спрашивает, — Итак, как это произошло? Друиг встал на колени и признался в любви к Маккари? Маккари написала Друигу разрушительную любовную поэму в стиле Древней Греции и ждала, когда он прибежит в её объятия? — Кинго, — говорит Друиг, поднимая свой чрезвычайно причудливый стакан апельсинового сока, — Я думаю, что речь была бы просто чудесной. Кинго тут же вскакивает на ноги, вырываясь из рук Спрайт, и прочищает горло. — Мы собрались здесь сегодня, чтобы отпраздновать любовь века! Любовь, которую никогда не сможет разрушить ни время, ни расстояние, ни даже сам Бог… Пока Кинго болтает без умолку, а остальные стонут и просят его остановиться, Маккари бросает Друигу приватную, забавную ухмылку и чокается бокалами. Друиг ухмыляется в ответ и обхватывает Маккари за плечи, притягивая её к себе, готовый наблюдать за хаосом, который они помогли создать. Это просто ещё один день, с дополнительным бонусом в виде знания того, каково это — целовать Маккари и вместе с ней лгать людям, которых они любят, чтобы избежать публичного унижения. Это просто ещё один день в длинной, бесконечной череде того, что, как надеется Друиг, с этого момента станет каждым днем. Друиг подписывает под столом: Мы должны отнести коридорную штуку в могилу. Это слишком большой беспорядок, чтобы пытаться его разгребать. И она отвечает. О, конечно. После чего они склоняют головы друг к другу, довольные тем, что стали свидетелями эпической речи Кинго об их легендарном романе.