Это всегда борьба.

У них это всегда борьба. Шумная, иногда с битьем посуды, скрипом шатающейся мебели и треском рвущейся одежды. Вот так, клин клином вышибая друг из друга сиплые стоны боли и наслаждения, сбивая костяшки пальцев о стену и оставляя синяки на бедрах. Жгучей страстью, кровоподтеком на губе, ураганом Виктория сметая все, что может попасться под руку. Оглушительный грохот. Шерлок шипит как взбешенный кот, сгорая от безумной, щемящей в горле пустоты, которая гложет его всегда, когда Джону грозит опасность. Он мечется по комнате, безумный, страстный, перевозбужденный от погони и спасения. Сегодня он чуть не потерял его. Снова. И это вновь взвинчивает его, доводит до сумасшествия. Он хочет спрятать Джона ото всех, он так боится его потерять. Безумие. Агония. До мелкой нервной дрожи в руках, до темноты в глазах, до бешеного шума крови в голове, когда он прижимает Джона к стене и сдирает бледную кожу на запястье в кровь, не замечая выступов на шершавой поверхности. Он боится однажды не услышать этого шелестящего судорожного вздоха из бледных губ напротив. Сегодня он видел, как Джон, коротко вскрикнув, упал на бок, как подкошенный. Это было худшее из всего, что ему доводилось видеть, самый страшный кошмар. Время остановилось. Удар, снова и снова об эту чертову стену, пока руку не начинает печь, пока Джон не ловит за запястье и не останавливает. - Хватит, - он сильнее сжимает свои сильные пальцы, усмиряя. - Шерлок, остановись! - он практически кричит. Только Джон может заставить его чувствовать это, только Джон может заставить его остановиться. Это жуткое ощущение липких пальцев страха, сжимающих твое горло. И для спасения есть всего один выход. Пальцы сжимаются и разжимаются, и снова в кулак, для того, чтобы дать волю разрывающим на части чувствам. - Нет, - Джон резко разворачивает его к стене, меняясь местами. - Ты безумец, прекрати! - он хватает его за лацканы пиджака и трясет так, что голова начинает мотаться вперед - назад. Зато в глазах появляется потерянная осмысленность. - Я здесь, видишь? Я здесь! - Джон кривится от боли: грудь болит после нескольких выстрелов в бронежилет. - Я жив! Шерлок, Шерлок, - он начинает гладить и сжимать его шею, пытаясь успокоить себя и его. Шерлок мечется, пытаясь то ли высвободиться, то ли прижаться, едва не ломая Джону руки, так сильно он сжимает его предплечья. Он воет, пока наконец не успокаивается. Шумно, свистяще дышит, и в тишине комнаты этот звук клокочет раскатами грома. Жизнь - самая опасная игра. Как он боится узнать, что для Джона она закончилась. Как он боится это узнать. Они соприкасаются лбами, и стоят так, пока Шерлок не приходит в себя и не сжимает Джона в тесных, отчаянных объятиях. Тот стонет от боли, что почти снова выносит Шерлока за грань. - Сними, сними, - бормочет он и пытается расстегнуть дрожащими руками пуговицы на его рубашке. Он хочет проверить, ему нужно убедиться, что тот цел. Крови нет, но эта паранойя гложет его, и разрывает на куски его сердце. Пуговицы градом разлетаются по полу, а руки распахивают полы рубашки. Сдирают ее, разрывая на плечах, причиняя короткую жгучую боль. Шерлок замирает, судорожно вдыхает и проводит пальцами по меткам. Жив. Он жив. На груди Джона яркими пятнами окровавленных цветов расцветают синяки. Возможны трещины в ребрах, в этих ребрах, которые сейчас ходят ходуном от короткого частого дыхания обладателя. Шерлок толкает Джона на диван, а сам падает с оглушительным стуком на колени между раздвинутых ног. Его Джон. ЕГО ДЖОН. Исступленно зацелован каждый след от пули, задержанной жилетом, не допущенной до самого ценного. Шерлок никогда не думал, что будет так благодарен за это изобретение человечества. Он чуть ли не рыдает от облегчения, которое наконец приходит. И это ошеломительное счастье плещется в груди, все еще сжимая горло не пролитыми слезами. Джон подается навстречу и целует податливые, дрожащие губы. Вот оно. Он сжимает взмокшие от пота волосы, гладит и успокаивает: - Все, все, - бормочет он, - успокойся. Более глубокие вздохи и две мокрых дорожки на щеках говорят о том, что буря миновала. Шерлока наконец отпустило. Джон стирает слезы большим пальцем и снова целует любимые губы. - Я чуть не потерял тебя, - тихо говорит Шерлок и позволяет себя раздеть. Его плечи коротко подрагивают от дрожи, когда он помогает снять рубашку. Звонко клацает ремень и, вжикает собачка на молнии его брюк. Сегодня они занимаются сексом без презерватива. Нет, не сексом, любовью. Шерлок не выпускает Джона из объятий, мечется по постели и просит не тянуть с растяжкой. Он может, он потерпит, он очень хочет. Именно так, чтобы ощутить хлесткое биение жизни в короткой саднящей боли и утешении от торопливых поцелуев в ключицу. Только вместе. Джон берет его жестко, так, как хочет он сам. Вбивает в матрас, утверждая свое право жить, ликуя от того, что все обошлось и он снова видит эти сияющие огромные глаза. Он целует Шерлока со всей исступленной страстью и нежностью, показывая как сильно он по нему скучал в тот миг, когда у него перед глазами пролетела вся жизнь. Когда первая пуля вышибла воздух из легких, когда следом вонзилась вторая, когда он терял сознание с одним единственным именем на губах. Он так боялся не очнуться. Джон Ватсон не боится смерти, он боится, что больше никогда не сможет быть вместе с Шерлоком Холмсом. У них это всегда борьба. Шумная, иногда с битьем посуды, скрипом шатающейся мебели и треском рвущейся одежды. Борьба за жизнь, против смерти, вопреки всему. С желанием видеть друг друга и верой в то, что из каждого опасного дела, они оба выйдут невредимыми. Дикие игры, ставкой в которых всегда является жизнь. Нет, они вовсе не боятся смерти, они боятся однажды узнать, что кто-то один из них проиграл.