genesis of consciousness

      Клыкастые тени кружатся вокруг, щелкая потупленными клыками и следя слепыми глазами.       В бездне озаренным не место.       Но настоящие слепцы бродят наверху, и Лектор презирает их куда больше, чем следовало бы.       И все же...              Его дело — с присущей безучастностью проповедовать свои речи, докладывая о новых открытиях его величеству, а после разворачиваться и возвращаться в свою тихую обитель. Не больше.       За спиной его величества, как обычно, стоит многоуважаемый Вестник Злые Течения, его грудь важно и медленно вздымается и опускается. Лектор впервые сбивается с нужной, отрепетированной строчки, заставляя покатиться со смеху Чтеца, который своими рассуждениями о природе пламени утомил не только его величество, но и Злые Течения. Лектору почему-то кажется, что за маской он широко зевает, внешне оставаясь безразличным.       Ты же был в том мире, в какой путь заказан? Ты же видел другую жизнь, за пределами душных, непоколебимых стен, расписанных пророчествами и безумствами прошлых Лекторов?       Ты же чувствовал под ногами землю, ты же видел этот мир?       Ты же видел небо, верно, Злые Течения?       И каково же оно на вкус, если лизнуть? Если заглянуть под корку и вскрыть, как хиличурла, случайно забредшего в его библиотеку?       Хотелось ли тебе разрушить его до основания, а потом возродить, как свою игрушку?       Шелестит огонь, жужжат искры — в библиотеку влетает чтец и, покатываясь по смеху, кружится вокруг, едва своими носками не касаясь пола. Недопустимое поведение.       — Генезис нашего существования заключается в том, что... — повторяет нараспев шелест огненных одежд. Лектор не отвлекается от своих строчек, продолжая медитативно зачитывать их друг за другом.       — А в чем же заключается генезис человеческого существования, дорогой Лектор? — стоит ему подлететь поближе, как выпускает свои электрические коготки. Атмосфера сгущается, начинают весело потрескивать первые искры, но он точно держит в голове всего одно правило, обговоренное многоуважаемым Вестником Злые Течения: никаких драк в стенах священной библиотеки ордена бездны.       — Вас волнуют такие обыденные вопросы, это попросту скучно обсуждать, — и, повернувшись, улетает. Светящийся альманах летит за ним следом, вмиг захлопнувшись и сверкая посеребренной обложкой с эмблемой ордена бездны посередине. Чтец бросает ему вслед огненную издёвку.       — Куда интереснее следить за Течениями, да?       Лектор проглатывает ее, но альманах сам по себе делает галочку напротив пунктика “перегрузить многоуважаемому Чтецу Пламя Бездны голову, пока та слишком не вскипятилась”. В коридоре он сталкивается с многоуважаемым Вестником Злые Течения, и тот, посторонившись, позволяет ему выйти из библиотеки. Плечи обдает холодом, вода неприятно щекочет щеку, но Лектору это всего лишь кажется, поэтому он неспешно парит дальше.       Альманах сам по себе фиксирует следующую строчку: “поводить многоуважаемого Вестника Злые Течения за его поводок”, и Лектор, не покачнувшись, вырывает эту страницу, испепеляя молнией. На горстку пепла гидро-маг, шарик в своем нелепом пузыре, ворчит.              И все же каково на вкус это небо?       Лектор замирает на балконе. В бесконечную полярную ночь, раскрашенную людскими надеждами и страхами, руины погибших цивилизаций кажутся лишь инсталляцией, косой реконструкцией места событий. Руки сами по себе тянутся к обломкам империй, и, не выдержав, он перелетает через нелепые ограждения.       “И в чем же смысл человеческого существования?” — фиксирует альманах, и шелест магических страниц — единственное, что разбавляет вязкую тишину, в которой Лектор приближается к мрачным руинам. За ним горящими, никогда не тухнущими пустыми глазами следят истончившиеся призраки прошлого, но не смеют приблизиться, оставаясь на почтительном расстоянии. Их белесые тела разорванными лоскутками летят вслед, но стоит замереть — и пропадают, почувствовав надвигающуюся грозовую бурю.       Почему все отмершее, погибшее, забытое попадает сюда, на кладбище бездны? Почему люди склонны так легко выбрасывать все то, что было их миру дорого?       Коготок ведет по покрытой мхом фреске на одной из обвалившихся стен.       “Благословен будь тот муж, познавший боль... но никогда не познавший благо”, — переписывает альманах покрытые сеточкой трещин строчки с фрески. — “Лишь через невероятное, вечное страдание можно познать истину этого мира” — молния, провернув широкую дугу, ударяет прямо посередине следующей фрески. Альманах хлопает страницами, пыль от колонн разлетается всюду въедливым облаком, через которое не проглядеться.       Призраки, испугавшись, прячутся в руинах, таясь за почерневшим мрамором и наблюдая за статной фигурой, невозмутимо летящей дале.       Жалкие-жалкие люди!..       Так и хочется воздеть руки и рассмеяться гулким, рассыпчатым смехом, но Лектор предпочтет оставить этот фарс Чтецу, ему такие акты совершенно несвойственны.       Есть ли в мире хоть что-то более бессмысленное и ничего не объясняющее, чем человеческое понимание “истины”?       Он летит дальше, и фиолетовый туман окружает его плотным коконом, прежде чем нехотя пропустить к круглой площадке, окруженной когда-то величественными, а сейчас обвалившимися и разбитыми тонкой рукой времени статуями. Поверженное мраморное божество, возвышающееся в центре, давно потеряло свой шарм и блеск, его пустые каменные глазницы смотрят вперед, но больше не видят того, который оно было призвано оберегать. И где оно сейчас? Там, где никогда не увидишь блеска солнца. Там, от чего так долго бегут люди. Там, против чего оно было призвано бороться.       Круг времени замыкается, петля звездной веревкой затягивается на шее, и игривая молния, отскочив, бьет точно под горло. А за ней еще одна, такая же шальная.       — Кто вам разрешил так бессовестно разрушать дань прошлого? — шелестит глубокий голос. Лектор вздрагивает, его носки едва не касаются поросшей давно сгнившей травой, но он все же выпрямляется и складывает руки вместе, почтительно склоняя голову.       — Многоуважаемый Вестник Злые Течения, — его голос звучит на пару тонов ниже, чем с Чтецом.       — Кто вам разрешал покидать дворец Его Величества? — продолжает Вестник, мягкой кошачьей походкой подходя ближе. Альманах сам по себе захлопывается и падает обыкновенной книжкой к ногам. Лектор не успевает даже подумать, как Злые Течения поднимает его и, отряхнув от пыли, раскрывает, начиная изучать со страницы посередине. Лектор без труда угадывает, что там: попытки создания жизни из темной материи, прототипа новой искусственной жизни, которой можно было бы населить новый подобный образец. Когда его величеству надоест играться с существующим, разумеется.       — Прошу прощения, многоуважаем... — он затыкается, почувствовав холодок, пробежавший вдоль позвоночника. Страничка перелистнулась, Вестник сделал шаг.       — Я же могу сдать вас Его Величеству, — задумчиво продолжает Злые Течения, подходя ближе и поднимая голову. Пальцы поглаживают обложку, в голосе проскальзывают, будто тень на кристально чистом озере, волны усмешки. — О, смотрите, новая запись, — совершенно не свойственным ему, будто детским, радостным тоном продолжает Вестник. Лектор холодеет, но не может позволить себе вырвать альманах из цепких пальцев.       Он знает, что там написано.       “Эти пальцы”.       Ему хочется раствориться, распасться на электрические искры, но он продолжает парить в воздухе, сжимая руки вместе и неестественно прямо держа спину. Ноги сводит, коленки начинают едва заметно дрожать, но он терпеливо ждет приговора Вестника Злые Течения.       — А суть предательства вполне ясна, — нараспев, будто пародируя всеми любимого Чтеца, зачитывает Вестник: — откроешь свой разум непотребным желаниям — и их суждено узреть целому миру.       Альманах с грохотом снова падает на землю, подняв кучку пыли, а Вестник впервые стягивает свой шлем и, оскалив острозубую пасть, языком влажно проходится по перчаткам, преклоняя колено. Лектор задыхается, чувствуя, как скользит раздвоенный кончик вдоль его пальцев, отдергивает руку, отворачивается, и его тут же вжимают в мох, опуская на ноги.       Недо... пуст...       — Всегда мечтал это сделать, — поясняет Злые Течения, особенно довольно прищелкнув острозубой пастью и вжавшись в его затылок. Оттягивает неприятный воротничок, оставляет укус на шее и зализывает, будто извиняясь.       — Всегда? — насколько это “всегда” поддается их мере исчисления? С момента первой встречи, а, может, даже зарождения Вселенной? Образования ордена безд... ауч!       Укус, быстрый, как шаровая молния, приходится чуть выше. Кровь стекает за шиворот, течет ручьем вдоль лопаток, холодит кожу. Земля под ногами твердая-твердая, почему-то неприятно сводящая все мышцы в теле, заставляющая рваться из чужих рук и мечтать снова принять свой грациозный вид невозмутимого Лектора, всегда находящегося над, но не на.       — С тех пор как увидел тебя, — сжимает талию своей лапищей, мнет, оставляя следы когтей даже сквозь священные одеяния. — Сразу подумал, что будет, если отниму твою книжку и загляну под одежды. А под ними ты носишь целый ворох нарушений ордена, да? — влажно тянется полоска слюны, лапа сжимается сильнее, заставляя охнуть.       — Что ты хочешь? — хрипит Лектор, сползая на колени и прикрывая пальцами обкусанную шею.       — Ты же знаешь. Провидение — вот твоя благодетель, — язык обходится по ребру ладони, захватывает мизинчики и обворачивается вокруг них. Снова тянутся блестящие, переливающиеся в полумраке, ниточки слюны. — Это ты должен мне сказать, чего я хочу, — зубы покусывают перчатки, пытаясь стянуть их с дрожащих пальцев. Оголившегося кусочка кожи касается прохладный ветерок.       — Это греховно, — бормочет Лектор, одергивая пальцы и ниже опуская голову. Чужой язык обводит контуры укуса, слизывая выступающие капельки крови.       — Сложно не поступать греховно будучи отпетым грешником, — пальцы оглаживают живот, ползут дальше, вдоль складок одеяний. — Каково тебе ощущать землю под ногами? — невпопад спрашивает, задевая коленочки и постукивая по ним своими коготками. Какие большие...       — Странно, — признается честно Лектор, откидываясь назад, на чужое плечо и воздевая глаза к звездному куполу над головой, раскинувшемуся во всю длань горизонта. Дыхание сводит: от Вестника пахнет восковыми свечами, морской солью, въевшейся под пальцы и делающей его касания более болезненными и яркими, будто оставляющими невидимые следы. Светом неизвестных галактик, жизнью, которую вдохнули в мир-кармашек на задворках вселенной. — Каково небо на вкус? — спрашивает он невпопад, когда Злые Течения скользит к его рукам, переплетая пальцы.       — Сладкое. Как карамельки, знаешь такое? — язык скользит вдоль шеи.       — Не знаю, — качает головой.       — Так что-то же все укрывается от твоего всевидящего провидения, — переходит на шепот, которым впору зачитывать приговоры обреченным. Именно таким Лектор и чувствует себя сейчас: вывернутым наизнанку, обнаженным, абсолютно честным в своих чувствах, особенно перед Вестником Злые Течения. — Именно поэтому ты так страстно желаешь меня, да? — вздох. — Потому что я стал чуть ближе к миру, которого тебе запрещено касаться, верно, о великий Провидец? — ухо обжигает ласковая насмешка.       — Ты же знаешь ответ, — рука машинально стискивает чужое запястье, запрещая двигаться дальше.       — Но слышать его из твоего задыхающегося ротика, всегда льющего только сухие факты, куда приятнее, чем просто знать, — палец играючи приподнимает маску.       — Да, я хочу познать всю истину, но мне доступна только её часть. Маленькая, крошечная частичка от вечного знания, разве это справедливо? — Лектор разворачивается к нему, сжимая руки в кулаки и едва ли не трясясь от злости. — Неиссякаемое знание — вот она, сущностная благодетель миров, но сколько я могу узнать, сидя в библиотеке с этим заносчивым Чтецом? — едва ли на крик не переходит, но в последний момент пересиливает себя, вспоминая о благородстве. Благородстве, которое он потерял, опустившись на землю.       — Всегда знал, что вы друг друга недолюбливаете, — пальцем оглаживает маску ровно в том месте, куда должна приходиться скула. Жжется, даже через. — Я буду твоей истиной, слышишь? Я — твоя благодетель.       Вместо ответа Лектор скидывает осточертевшую маску и обхватывает чужие щеки.       Благодетель.       Ты — моя благодетель.       Ты — и твои ползущие по плечам руки, захватывающие острые плечи одеяния, стискивающие талию, подсаживающие ближе, затягивающие на свои колени, мешающие даже сосредоточиться на том, чтобы отвечать на влажные глубокие поцелуи, будто Злые Течения стремится до самой глотки свой язык засунуть. Свой чертовский язык, сводящийся с ума без всякого великого провидения.       — Как тебе на вкус истина? — искрящимся шепотком спрашивает, игриво покусывая под подбородком.       — Сладко, — единственное, что может выдохнуть Лектор, умирая от того, как он приподнимает его пальцы и, на полных правах стянув злосчастные перчатки, облизывает поочередно каждую фалангу.       — Человеческое искусство ложно, я бы в его центр поместил эти пальцы, — и снова касается костяшек, оставляя почти целомудренный по сравнению со всем тем, что он делал раньше, поцелуй.       — Какой пошлый комплимент, — не может не подколоть, оглаживая голову и пальцами слегка оттягивая поводочек, мерцающим слабым голубоватым светом в наступивших сумерках. Давно мечтал это сделать. Давно мечтал ощутить гладкий шелк на своих пальцах — и острые клыки, которые, играясь, прикусывает.       — Что не будет звучать пошло, когда мы собираемся потрахаться в святых местах людей? — кривая усмехается.       — Не сквернословь, — и прикладывает палец к губам, с напускной серьезностью качая головой. Снова кусает.       — Звучит еще более пошло, чем мой комплимент, — и хмыкает, прежде чем вновь утянуть во влажный поцелуй, постепенно переползающий от опухших, болезненно напряженных губ на шею. — Как тебе такой... — пробует снова, тяжело переводя дыхание, — Этим пальцам я бы отдал всю истину, которая есть в мире, — Лектор не хочет этого признавать, но смущение пробирает до кончиков пальцев.       — Ладно, я приму его, — бормочет он, но, все же стараясь не потерять лицо, добавляет: — но только делая скидку на то, что ты еще учишься.       — Я вижу, как твой альманах исписал уже три страницы, так что замолкни и просто наслаждайся процессом, великий Провидец.       Лектор смеется сквозь поцелуй, бросая шуточно-гневливые взгляды в сторону ловушки своего разума.       — В следующий раз... — на каждом слове Вестник Злые Течения жадно прикасается к его телу, стремясь укусить и вырвать очередной хрип, — я принесу тебе траву Наку, — царапает коленочки, разводя шире, — и выложу ею все твое тело, — заканчивает с шумным выдохом.       — В следующий раз? — с любопытством переспрашивает Лектор, приподнимаясь на локтях.              — Ты думаешь, что сейчас я покажу тебе все? — спрашивает с усмешкой Вестник и, оставив звонкий, растаявший хрустальной пылью в руинах какой-то там цивилизации, чмок на острой коленке, добавляет: — я растяну твое познание истины на целую вечность, о мой дорогой Лектор Пурпурная Молния, а иначе ты и вовсе зачахнешь в своей библиотеке.       Зачахнешь?       Лектор снова смеется, неосознанно прикусывая уголок губы.       Клыкастые тени снова бродят вокруг, заглядывая в его священные текста, но альманах захлопывается, сверкнув серебряной обложкой, прежде чем они узнают конец.       “Небо на вкус — пропахшее морской солью, болью и кровью, травой наку, звездами, терпкой твердой землей, все еще сохраняющей свою живость даже спустя долгое путешествие Вестника Злые Течения с одного конца Вселенной на другую, свежим дождевым туманом, путающимся в волосах. Небо на вкус — как ловушка собственного разума”.