two souls

Марк шутил, а Игорь всегда смеялся с его шуток. Искренне, забывая вкус соперничества, и полностью отдаваясь потоку мыслей его друга. Друга. Было в Марке что-то такое, еле уловимое, тонкое, на уровне сердца, что заставляло Игоря покрываться мурашками. Медленно потирая руки, он смотрел, следил, наслаждался; ни одно движение не выходило из поля зрения. Он чувствовал себя охотником, следящим за каждым шагом своей добычи, но в действительности сам же и был жертвой, следующей за своим убийцей. Иногда непроизвольно закусывал губу, глядя на порхания восторженных девушек рядом с Марком. Будь у него ружьё, будь он на охоте — он бы пристрелил этих птичек, но приходилось ограничиваться абсолютно неправильным для него взглядом и сжиманием невероятного порыва внутри. Игорь не мог позволить себе такую роскошь, как Марк. Тот был произведением искусства — смотреть, но не трогать, любоваться, но не позволять себе играть. А Марк был той ещё игрушкой Дьявола! Знал ведь всё, хитрый, непроизвольно касался, оголял свои ключицы, случайно, конечно, бесстыдно пронизывал взглядом, оценивая. Это была абсолютно нечестная игра, в которой Игорь проигрывал, спонтанно, сам не понимая этого. Давал себя слабину, зная, что воздастся это всё ему потом, но «потом» было скорее спасительной лодкой в этой бурной реке, несущейся к водопаду. Может, что-то внутри и кричало ему остановиться, но шум воды приглушал этот крик, всё приглушал. Хотелось просто плыть по течению, не задумываясь о том, как долго будешь лететь вниз. В эти моменты хотелось забыться, проснуться младенцем и начать жизнь заново, всё поменять, но это было так же невозможно, как и малейшая искра между ними. Это были просто игры подсознания, Игорь бы хотел так думать, хотел перестать замечать взгляды, глаза цвета всё той же реки, мешки под глазами, но уставшее тело с невероятно милыми кудрями постоянно перехватывало внимание. Марку не хватало сна, но, наверное, не в большей мере, чем Игорю. Иногда блондин позволял себя пару минут подремать на редактурах, облокачиваясь на парту. Он напоминал Игорю кота, мягкого, нежного, который, мурлыча, нежится на июльском солнце. Тут Ласточкин и сдавался: аккуратно, почти незаметно прикасался к его волосам, трогательно ворошил их, неотрывно следил за поднимающейся и опускающейся грудью, размышлял, какие на вкус юношеские губы. Затем останавливал себя, давал мысленный подзатыльник и не разрешал себе думать об этом, и всё же каждый раз возвращался к истоку реки, обещая себе когда-нибудь разорвать этот круг. Игорь продолжал плыть на лодке, стараясь избегать поднимающиеся волны, и думал о том, как часто реки высыхают… или выливаются из берегов.