Цена

      Диме десять, когда отец берет его на первую охоту. Для них обоих это ново, но Дима знает, что отец уже бывал на охоте, пусть и не в роле охотника, но это придает ему уверенности и храбрости. С ними еще пара людей, человека три, вооружённых старыми мечами, которыми они смогли себя обеспечить, перекупив у кого-то. Они уходят совсем недалеко от деревни, когда встречают маленькую хижину с темными окнами и интересной резьбой на ставнях. Опасно близко к их поселению. Мужчины переглядываются, безмолвно решая вопрос о нападении, и отец велит ему оставаться снаружи и бежать в случае необходимости. Дима проглатывает замечание о том, что если у ведьмы хватит сил сразить шестерых взрослых, то бег ему мало чем поможет.       Мужчины без проблем входят, исчезая в темном проеме, и на лес опускается тишина. Даже лошадь притихла, невидящим взглядом уставившись куда-то вперед. Воздух вокруг дома кажется тяжелее, насыщеннее, словно что-то скапливается по периметру. По спине ползут мурашки, и мальчик ежится, делая пару шагов назад, чувствуя, как внутренности затягиваются в узел, в то время как ветер бесшумно колышет почти голые ветви деревьев. Однако все проходит тихо и в скором времени мужчины выходят с довольными улыбками победителей. Когда брыкающуюся женщину бросают в клетку на их старой телеге, она кричит слова на непонятном ему языке и бросается на прутья с дикой яростью, заставляя его вздрагивать каждый раз, как сотрясается ее телега. Она не выглядит необычно. Просто женщина с лохматой головой и проблесками безумия в глазах. У нее нет клыков, и она не так красива, как рассказывают люди о подобных ей. Ему легко представить ее на костре вместе с другими такими же женщинами и мужчинами. Он был свидетелем порядка трех казней. Но все равно не может найти в себе силы остаться равнодушным. Не то чтобы ему жаль их или он сочувствует и отводит взгляд от огня. Колдовство — зло. Это простая истина и ей должно быть просто следовать, в конце концов оно было причиной смерти матери и толчком к тому, чтобы его отец бросил службу в церкви и стал охотником. О каком сострадании может идти речь, когда раз за разом Дима видит плоды колдовства? Смерть и разрушение. Везде, где бы не находилась ведьма, гибли люди, умирал скот и портились посевы. Если это не доказательство порочности ведьмовства, то что?       Когда рука одного из охотников треплет его по голове, Дима отвлекается от своих мыслей и отворачивается от плененной женщины. Мужчина усмехается и говорит что-то, но он не слушает — все его внимание сосредотачивается на тени, мелькнувшей в окне дома ведьмы. Он обходит людей и, пользуясь тем, что все заняты, обсуждая недавний триумф, проскальзывает внутрь дома. Здесь темно и прохладно, повсюду виднеются следы борьбы в виде поломанных вещей. Половицы протяжно скрипят под его ногами, паутина свисает с углов под потолками, а на столе черная распотрошённая птица, и он едва сдерживается, чтобы не развернуться и не убежать. Дима поджимает губы и осматривается. Поколебавшись, он подходит к столу и опускается на корточки, намеренно игнорирую птицу и травы на столе, и сразу встречается с пронзительно голубыми глазами. В них странная смесь отчаянья и решимости. На какое-то время он теряется, словно он не ожидал увидеть здесь мальчика, словно не его макушку видел в окне. Они смотрят друг на друга пару мгновений, прежде чем Дима, поддаваясь какому-то бессознательному импульсу, медленно тянет руку и забирает нож, который мальчик сжимал в руке.       — Мы не можем взять его, — терпеливо объясняет отец, устало проводя рукой по лицу.       — Но он же умрет один, — Дима стоит на пороге дома, отказываясь покидать его без мальчика. Они спорят долго, достаточно, чтобы один из сопровождающих их мужчин начал раздраженно пинать голый корень.       Они просто не могли оставить там его. Мальчик едва ли старше него, напуганный и совершенно беспомощный, только что лишившийся матери, осиротевший. Как он когда-то.       — Мы можем хотя бы довести его до поселения? — пробует он снова. — Чтобы у него был шанс.       Лицо отца смягчается, словно он прочел его мысли. Он вздыхает и машет рукой, разрешая. Дима улыбается и спешит обратно в дом, с горечью понимая, что у мальчика нет никаких шансов пережить зиму даже в поселении. Может быть, если ему сильно повезет, какая-нибудь семью приютит его и даст крышу над головой за работу на полях или другую помощь, но это лето было тяжелым, и все опасались, что осень будет не урожайной. Вряд ли у кого найдется лишний кусок хлеба. Но это лучше одинокой смерти в лесу.       По пути домой Дима пытается заполнить тишину между ними и отвлечь мальчика, все еще не проронившего ни слова, от клетки, маячащей впереди. Он рассказывает о том какое у них прекрасное поселение и о том, как мечтает по скорее уехать оттуда. Не то чтобы ему там не нравилось, но его действительно ничего не держало. О том, что он мечтал стать охотником и путешествовать, избавляя мир от ведьм и колдунов, он тактично умалчивает. Однако по тому, как взгляд мальчишки все время возвращается к матери, теперь тихо сидящей в углу и шепчущей что-то в кулаки, Дима понимает, что его задача по отвлечению внимания провалена. С другой стороны, если бы там сидела его мать, он бы тоже не особо вслушивался в рассказы сына охотника, поймавшего ее.       Когда они возвращаются в поселение, народ встречает их поздравлениями и уже готовым костром. Дима любезно предлагает мальчику остаться на границе леса и поселения. Остаток дня проходит быстро, почти незаметно. Хлопки по плечам, речи о порочности ведьм, костер, крики, кровь и небольшой праздник в честь победы добра над злом. Их поселение маленькое, едва ли двадцать изб, и что бы там не говорил дед Николай после особенно бурного празднества, князь никогда не посещал их и не посетит. Единственное, что выделяется это церковь, да и то лишь чуть большими размерами да завораживающей резьбой.       Пиршество скудное, но Диме удается стащить хлеб, ягоды и немного варенной картошки. Убедившись, что отец не скоро его хватится, он ускользает, пробираясь под столами и между уже подвыпивших людей. Что-то в груди сжимается при мысли что рыжеволосого мальчика не будет на месте. Он слегка хмурится, осознавая это и даже тормозит. Странное чувство ответственности поселяется в нем и в голове мелькает мысль о том, что они могли бы быть друзьями, присматривать друг за другом. В поселение не много детей, и у Димы по всеобщему признанию ни с кем из них не получилось завести дружбу. Смерть матери, а после папина одержимость охотой сыграли свою роль. Он усилием воли останавливает поток своих мыслей и решительно направляется к границе. Какие друзья? Он только что забрал у него мать и смотрел как ее сжигают. Дима не знаток отношений, но даже ему известно, что это не лучшее начало.       Мальчик сидит у дерева, обнимая свои колени и положив на них свою голову. Дима поджимает губы и с минуту размышляет не стоит ли оставить еду и уйти. Он вздыхает и наклоняется, легко касаясь локтя мальчика, убеждая себя в том, что белки этой осенью невероятно смелы и они определенно украдут еду пока тот будет дремать. Сын ведьмы вздрагивает, словно прикосновение его обожгло, и Дима отдергивает руку.       — Держи, — он успокаивающе раскрывает одну ладонь, демонстрирую свою безоружность, и одновременно кладет мешочек на землю. — Еда.       В какой-то момент ему кажется, что все его труды напрасны и спасенный им человек сейчас вскачет и убежит в лес, чтобы быть съеденным волком. Дима поджимает губы и медленно опускается на колени, когда молчание между ними затягивается.       — Я не смогу помогать тебе, — вздыхая говорит он. Мешочек с едой лежит между ними все также нетронутый. Мальчик выглядит не таким испуганным, скорее настороженным. Он ничего не говорит, когда Дима уходит.

***

      На самом деле Дима не собирался этого делать. Однако понимает это только на четвертый день его благородной, пусть и неосознанной миссии. Носить еду в старый, заброшенный сарай на окраине поселения, чтобы потом сидеть в полной тишине с нелюдимым сыном ведьмы, однозначно не то, чем он рассчитывал заполнить свободное время. Однако вот он, сидит на земле, наблюдает как рыжий мальчик неблагодарно кривит нос от пшеничной каши.       На седьмой день Дима не без облегчения узнает, что тот не немой. Правда облегчение быстро сменяется возмущением. Первые слова — критика супа, который, между прочим, их соседка любезно приготовила им взамен на наколотые отцом дрова. Дима проглатывает ответное замечание о неблагодарности и вместо этого спрашивает о имени.       Через десять дней Сергей впервые сам начинает разговор. Он отводит взгляд и протягивает ему что-то завернутое в красную ткань. Дима не может сдержать улыбку, когда находит там морошку.       В том, что отец, да и никто другой не знает о том, что Дима таскает еду и одеяла в полуразвалившийся заброшенный сарай нет ничего удивительного. Иногда быть незаметным бывает удобно. Возможно, когда-нибудь он станет шпионом. Кто знает? Придворный художник с парой скелетов в шкафу. Что удивительно так это то, что отец замечает спустя месяц и приводит на ужин их соседку Катю. Женщина часто им помогала в обмен на некоторые услуги по дому. Она штопала одежду так, чтобы швы не расходились, готовила им что-то посложнее варенных овощей и учила стирке. Дима был ей рад и по-своему благодарен, но она никогда не упускала шанса вспомнить его мать и рассказать пару повторяющихся историй, словно не замечая дискомфорта мальчика. Он бы не хотел этого признавать, но она быстро докучала ему и последний месяц, он ускользал к Сереже. И сейчас, сидя напротив нее и отца, он задается вопросом не Катя ли рассказала ему.       — Что ты творишь, Дмитрий?       Между ними на столе горит свеча и тени, отбрасываемые на лицо отца, делают его черты резче. Он никогда не кричал на него, не бил и не перегружал работой, но мог говорить так, что ему самому хотелось накричать на себя. После смерти матери их отношения изменились. Отец ушел из церкви и подался в охотник, отдаляясь от сына тогда, когда тот нуждался в нем больше всего. Раньше они могли проводить вместе кучу времени читая, рисуя или обрабатывая землю. Теперь он пропадает целыми днями там, где есть охотники или странники, готовые рассказать о новых методах вычисления ведьм. Скупает книги, несмотря на то что это вряд ли прокормит их зимой, ходит на бессмысленные охоты и раз в месяц пьет с другими охотниками в сомнительном заведении.       — Это не игрушки, — добавляет мужчина, проводя рукой по светлым волосам. Диме нечего сказать. Укол обиды пронзает его при мысли о том, что отец считает, что его сын может относится к человеческой жизни как к игрушке. Все что он делал — он делал, чтобы спасти Сергея, а не играть с его жизнью.       — Ему нужна помощь, — тихо говорит он и опускает взгляд в тарелку.       — Он сын ведьмы. Мало ли чему она его научила. Ты подвергаешь себя опасности…       — Он не опасен, — слабо протестует Дима, желая по скорее закончить разговор. Сережа наверно уже заждался его.       — Этот мальчик. Может он язычник, — Катя выплевывает эти слова с отвращением. И Дима лишь качает головой. Язычники жестоки и их обряды полны крови и ужаса. Сергей не такой. — Не гоже отнимать хлеб у детей и отдавать его псам.       — Однако и псы едят крохи, упавшие со стола их хозяев, — Дима видит негодование, мелькнувшее в глазах женщины, но не жалеет о сказанном. Отец вздыхает и недовольно поджимает губы. Говорит что-то о том, чтобы он больше не ходил к ребенку ведьмы, но даже Катя понимает, что запрет — простая формальность и Димин прилежный ответ пустой звук, снимающий ответственность со взрослых.

***

      Сергей не такой как все остальные. Он отличается всем. Движениями, мимикой, жестикуляцией, словно он не отсюда, точно живет по другим законам. С ним интересно и весело. В нем есть детский азарт и доброта, щедрость и любопытство. Диме хочется улыбаться в ответ и разговаривать вечно. Ему хочется играть и придумывать новые игры, хочется защищать и помогать. Сережа становится близким другом быстро, почти незаметно, и порой ему кажется, что они знакомы с самого рождения. За полгода они сближаются достаточно, чтобы делиться самыми сокровенными секретами, накрывшись старым, изорванным одеялом на деревянном полу сарая. Он рассказывает, как тяжело далась ему смерть матери, Сергей говорит, что его мать хотела его убить.       — Что, прости? — Димины брови ползут вверх и выражение шока на его лице должно быть невероятно комично, потому что Сережа фыркает и убирает уголь, который принес Дима для рисования.       — Я не знаю, — отвечает рыжий, садясь напротив него. — Она вроде была сумасшедшей, говорила что-то о заклинании и пророчестве.       Дима открывает и закрывает рот несколько раз, не в силах придумать, что сказать. Это прозвучало так обыденно, словно это также нормально как собирать землянику. Дубин прикидывает — не стоит ли ему рассказать другу, что это выходит за рамки обыденности.       — Это определенно побило мою историю, — наконец говорит он, и при мысли о том, что они могли не успеть и найти в той избе уже мертвого Сергея что-то внутри болезненно сворачивается.

***

      Когда Сергей переживает первую зиму это кажется чудом. Дима помнит, как он бегал по всем ближайшем домам, прося отдать их какие-нибудь ненужные тряпки, чтобы заделать дыры в сарае или сухие дрова, инструменты, различные материалы, что-угодно, что повысит его шансы на выживание. Просить отца впустить Сережу пожить к ним было не вариантом. Что скажут остальные охотники и селяне, узнай, что Дубины приютили у себя отпрыска чокнутой ведьмы? Дима смутно отмечает, что несмотря на тяжелую и голодную зиму, у Сергея в сарае было относительно тепло, теплее, чем ожидалось во всяком случае. Может благодаря огню, который тот постоянно разводил? Или они действительно хорошо утеплили сарайчик, чья длина составляла четыре детских шага. Разводить огонь в таком маленьком помещении плохая идея. О чем Дима не постеснялся сообщить, но Сергей отмахивается и огонь на удивление никогда не выходил из-под контроля. Иногда он ловил себя на том, что в этом несчастном сарае уютнее, чем у него дома. Что еще более удивительно, так это еда. Как и ожидалось все поселение голодало, но у Сереже просто невероятно везло на ловушках и охоте. Маленькие зверки раз за разом попадались в его силки. Дима носил их мясникам, прося почистить и разделать взамен на половину туши и они как могли готовили остальное.       — Это отвратительно, — заключает Дима, откладывая ножку, которая несомненно была не прожаренной и со странным привкусом. Он мог видеть кровь на кости.       — Отвратительна была каша, которую готовила Катя, — отзывается Сергей, демонстративно откусывая кусок. — А это просто немного сыровато.       Они сидят у огня, укутавшись одним одеялом, пока за хлипкими стенами бушует метель, грозящая вот-вот сорвать дверь с петель. Дубин чувствует себя странно спокойным, касаясь худого плеча Сережи своим. Необъяснимая уверенность в том, что непогода не станет для них проблемой успокаивает его и он расслабляется достаточно, чтобы комментировать отвратительную готовку друга. Что-то ненавязчиво, но тревожно крутится на краю сонного сознания, и если он сосредоточиться на этом, то поймет, но как только мысль немного формируется, Дима сразу же запирает ее в потемках разума. Все хорошо. Сергей начинает что-то тихо напевать, и Дима медленно кладет голову на его плечо, убаюканный спокойным и знакомым голосом.

***

      Дима неловко ерзает под насмешливым взглядом Сережи. День выдался солнечным, и они сидят на маленькой поляне в лесу, наслаждаясь теплыми лучами солнца и запахом душистых трав, окружающих их тайное место, найденное пару месяцев назад. Проходит два года с первой встречи, и он только сейчас упоминает о своей мечте. Это выходит случайно. С Сергеем он склонен не следить за тем, что болтает, и вот чем это кончается. Неловкостью.       — Охотником на ведьм? — в голосе Сергея нет ни горечи, ни разочарование, лишь удивление и какой-то легкий намек на веселье и поддразнивание.       — Ну да, — он защищаясь складывает руки на груди, обижаясь на неверие друга и на мгновение забывая о нетактичности своих слов. — А что?       — Ничего, — быстро отвечает рыжий, подтверждая свои слова качанием головы. — Ты просто не похож на того, кто охотится. На людей.       Дима поджимает губы, но упрямо не отводит взгляд. Может и непохож. Что с того? Не сыграет ли ему это на руку? К тому же ведьмы вредят людям. Это престижное и уважаемое занятие для любого честного мужчины.       — Ладно, — вздыхает Сергей и двигается ближе, садясь напротив. — Хочешь поговорить об этом? Это из-за твоей матери? — Дубин в ответ кусает внутреннюю сторону щеки и опускает глаза, ненавидя то каким проницательным может быть его друг. — Это из-за моей матери?       — Забудь, — просит блондин, всем сердцем жалея, что начал все это. — Прости.       Сережа внимательно смотрит на него какое-то время, но ему больше нечего сказать. Потом выдыхает и кладет руку на его колено, слегка сжимая. Диме едва сдерживается, чтобы не вздрогнуть.       — Мне все равно, Дим. Правда. Если ты хочешь заниматься этим, то пожалуйста.       — Но твоя мать…       — Она была сумасшедшей. Я каждый день с семи лет просыпался с мыслью — а не сегодня ли тот день, когда она убьет меня ради какого-то заклинания? — беззаботно отвечает рыжий. — Чем меньше ведьм ходят по этой земле, тем лучше.       Дубин удивленно смотрит на серьезное лицо Сергея. Неожиданные слова кажутся ему освобождением от невидимых цепей, сковывающих его. Он не понимал, как сильно его тяготило то, что Сережа может не согласиться с его взглядами, что у него другое представление о добре и зле. Но теперь он словно дышит полной грудью. Непоколебимая вера в их особенную связь крепнет, и теперь нет ничего, что могло бы встать между ними. Дима перевернет небо и землю для него.       — Ну так что, — Сережа ухмыляется и в голубых глазах пляшут веселые искорки. — Ты хочешь присоединиться к Грому и Волкову?       Дима фыркает, ложась на спину. Травинку щекочут щеки, и он вырывает пару штук, задумчиво крутя в пальцах. Гром потомственный охотник в четвертом поколении, а Волкова буквально воспитала группа охотников, после того как подобрали еще сиротой в сожженной деревне. Они вдвоем только недавно объединились, но слухи о их подвигах уже опережают дуэт на многие мили. Может однажды они и встретятся. Может даже поохотятся вместе.

***

      Смерть отца быстро возвращает его на землю. Болезнь быстрая и неизвестная забирает его меньше чем за неделю. На смертном одре он грезит о воссоединении с женой. Дима опустошен, одиночество холодным железом давит горло. Особенно в первые дни после похорон, когда куча людей слоняются по его дому и вполголоса шепчут соболезнования. Ему пятнадцать, и он в состоянии позаботиться о себе, но все смотрят на него как на ребенка, приговоренного к смерти. Ему удается ускользнуть лишь на пятый день. Сергей встречает грустным взглядом и крепкими объятиями. Он ничего не говорит, лишь успокаивающе гладит по спине, кладя подбородок на его макушку, позволяет Диме ощутить защиту и поддержку друга. Дубин судорожно выдыхает, принимает утешения, чувствуя как к глазам подступают едкие слезы, и впервые с момента смерти отца, он понимает, что не одинок. Проходит три ночи в сарае, прежде чем до него доходит, что им куда удобнее будет жить вместе в его доме, чем в сарае.

***

      Внутри что-то переворачивается, а в голове жуткая каша. Все мысли путаются, и Дима не может закончить ни одну из них. Это переворачивает весь его мир. Предательство и обида накрывают его с головой, и он даже не знает, что расстроило его больше — то, что Сергей занимается колдовством или то, что он скрывал это восемь лет. Теплый дом, наличие еды, да даже тот факт, что никто не заглядывал в тот несчастный сарай — все теперь складывается в одну картину, в которой Дубин — идиот, не замечающий ведьмовства у себя под носом. Он чувствует себя дураком, обманутым и преданным. В вечер, когда он решил проследить за другом из дома до сарая, он ожидал увидеть что угодно, но не мертвую птицы, из горла которой лилась в кровь в бронзовую чашу, не золотые глаза Сергея, шепчущего что-то над ней. Это казалось неправильным. Его Сергей добрый и дружелюбный, боящийся потревожить белок в лесу, он поддерживал его на протяжении восьми лет, всегда находясь рядом и выслушивая его с внимательностью и любовью. Этот Сергей другой. Неестественно бледный с желтыми глазами, напоминающими хищную птицу, с искажёнными чертами лица и весь его вид угрожающий и опасный, воздух вокруг него тяжелый и вязкий, словно напененный чем-то, а два небольших костра у двух стен друг против друга подчиняются его словам и огонь в них тянется выше следуя громкости слов колдуна. Дима задыхается, и на мгновение ему кажется, что время остановило свой ход. Но вот Сергей поднимает глаза и все пропадает. Огонь потухает, глаза становятся голубыми, в них мелькает страх и сожаление, и вся атмосфера надвигающейся угрозы проходит, оставляя их одних в холодном и пустом сарае. Сергей выглядит как загнанный заяц. Опасливо протягивает руку, открывает рот, чтобы что-то сказать, но Дима, с усилием заставляет себя отпрянуть и разворачивается, убегая домой. Если он останется, все будет только хуже. Он знает это также как и знает, что небо голубое днем и черное ночью.       Они не разговаривают пять дней. Сергей не возвращается домой, и Дима подозревает что, он остался в сарае. С одной стороны, он понимает, что поговорить надо, в конце концов готов ли он терять лучшего друга? Единственного друга? Но с другой — друг ли он вообще? После того что сделал? После того что скрыл? Колдовство — зло. В идеальном варианте он уже должен был сообщить охотникам из поселения, рассказать им все, поступить правильно, а потом смотреть как сжигают самого близкого для него человека на собранном им же костре. В идеальном варианте Сергей уже должен был уйти, опасаясь за свою жизнь. Но когда Дима приходит к сараю на пятый день, он все еще там.       — Мне жаль, — тихо шепчет Сереже, садясь у дальней стены, и Дима отводит глаза, садясь у противоположной, потому что он выглядит действительно раскаивающимся и невозможно печальным. Искренним.       Дима ничего не говорит. Только сейчас он понимает, что какая-то его часть боится. Боится колдуна. Какая-то злиться. Другая поглощена обидой, и есть еще одна — самая маленькая, но ей он хочет подчиниться больше всего. Хочет подойти и обнять, пообещав, что все будет хорошо, что они со всем справятся.       — Зачем? — спрашивает он, желая знать, к чему было так рисковать их дружбой, своей жизнью.       — Она учила меня с самого рождения, — Сергей опускает глаза на свои руки. — Я не знаю, как жить без этого. Это не раз спасало нас от голодной смерти, — поспешно добавляет он. — От холода. И от людей, желающих навредить нам.       — Каких людей? — холод пробегает по его позвоночнику при мысли о том, что кто-то убивал прямо у него под носом, но он оставался слеп. Ослеплённый любовью и преданностью к другу. Или его колдовством.       — Разных, — уклончиво отвечает рыжий, все также не сводя взгляд со своих рук. — Не все довольны моим пребыванием в их поселении. Не все понимают, что красть у нас нечего.       — Ты использовал это, — Дубин спотыкается на слове и морщится, — использовал на мне?       — Нет! — Сережа вскидывает голову и на его лице куча эмоций, которых он не может объяснить. — Ты мой лучший друг. Я бы не стал. Клянусь. Послушай, — он двигается ближе, и Дима дергается назад, испугавшись, но тут же жалеет об этом, замечая боль, промелькнувшую в глазах друга. — Послушай. Ведьмовство — это плохо. Я с этим согласен. Это сложно и всегда требует чего-то взамен, и чаще всего цена непомерна высока. Но я стараюсь обойти эти правила. Что-то легкое дается мне безвозмездно. Например, развести огонь или затянуть небольшой порез. Мама говорила, что у меня дар, и что я стану хорошей ценой, когда придет время. Я… не такой как они.       Дима кривит губы. Но не делает никаких попыток приблизиться.       — Почему ты не сказал мне? Ты думал, что я сдам тебя охотникам? Отправлю на костер?       — Я не знаю. Я боялся этого сначала.       — Что ты делал тогда, когда я пришел пять дней назад?       — Группа охотников подошла близко к границе поселения. Я сделал так, чтобы они обошли его стороной.       — Как?       — Повернул их в другую сторону. Воздействовать на разум легче, чем может показаться. Можно внушить им, что до следующего поселения рукой подать или что поворот направо сократит им путь. Ничего смертельно опасного.       — А цена?       — Кровь. Но колдовство меня любит. Никто не умер. Из людей.       Дима с сомнением смотрит на него. Колдовство порочно, кроваво и определенно никого не любит, лишь использует. Оно извращает умы людей, превращая их во что-то нечеловеческое и противоестественное, в монстров без сожаления и морали. На языке вертится куча вопросов, но, когда он открывает рот, он не может произнести ни слова.       — Смотри.       Сергей придвигается ближе и садиться бок о бок. Дима подавляет дрожь и позволяет Сереже насыпать горсть земли ему в руку, а потом достать семечко из кармана и положить в землю. Он накрывает его руки своей и его глаза едва заметно желтеют, далеко не так ярко, как пять дней назад. — Pldjiti.       Спустя пять секунд он убирает ладонь и из земли высовывается светлый зеленый стебелек тыковки. Он не превышает размером мизинец. И Дима удивленно моргает, переводя взгляд с растения на друга.       — Не похоже на чистое зло, да? — Сережа неуверенно улыбается.       Дубин знает, что найти в себе силы простить Сергея не трудно. Это просто требует времени. Каждый день тот рассказывает ему что-то о колдовстве и показывает не сложные трюки. Дима привыкает к этому быстро. Быстрее, чем он предполагал. Один раз он высказывает идею о том, что это наверняка нарушает баланс природы и поэтому за большие фокусы надо платить, но Сережа с серьезным видом говорит, что баланс тут ни при чем. Цена за ведьмовство непомерна высока и близко не стоит к «равновесию» и «балансу».       Дима вскоре смягчает свое сердце по отношению к колдовству. Все, что так настойчиво внушали ему отец и окружение, перечеркивается десятью годами дружбы с колдуном. Сергей действительно одарен. Простые бытовые вещи получаются у него легко и буднично. Иногда даже без слов, по мановению руки, с едва заметным пожелтением глаз по краям радужки. Уже через неделю все это не пугает, заставляя вздрагивать, а чарует и завораживает, еще через две становится обыденным и приемлемым. Дима говорит об этом перед сном, снимая одежду и наблюдая за тем, как свечи в доме одна за другой тухнут, словно под порывом легко ветра.       — Колдунам не стоит верить, — медленно говорит Сергей, лежа на спине и смотря в потолок. Они спят в одной комнате, поставив кровати у противоположных стен. Между ними три деревянных сундука на одном, из которых стоит последняя свеча. Ее огонь чуть ярче обычного, и Дубин задается вопросом не Сережа ли поддерживает его.       — Ты сам колдун, — замечает Дима, поворачивая лицо к другу.       — Большинство из них не такие как я. Они… платят цену намного выше моей.       — Они твои сородичи. Тебе никогда не хотелось поговорить с кем-то себе подобным?       — Я говорил, — Сережа морщится, не сводя взгляда с потолка. — Приятного мало. Ты знаешь, что говорят, что нужно отдать душу за колдовство? В каком-то смысле это правда. За каждый дар нужно платить. Если ты видишь колдуна, способного разжечь или потушить огонь, знай, что он убил незнакомца. Если может вылечить перелом, значит кто-то другой лишился всей конечности. Вызвать дождь — обречь деревню на засушливое лето. У всего есть цена.       — Но ты…       — Я другой, — он наконец поворачивается к нему и его глаза сверкают, отражая свет свечи. — Я сильнее и одарен многими талантами с рождения.       — Скромность в их число не входит.       Сергей беззлобно фыркает, туша свечу одним взглядом.       — Не связывайся с ними, — добавляет он и Дима что-то согласно бормочет в ответ.

***

      Дубин считает, что Сережин совет «не связывайся с ними», данный им три года назад как минимум бесполезен, если не смехотворен. Они покинули родную деревню, как только им перевалило за двадцать. Иногда ночуя под открытым небом, иногда в дешевых гостиницах или в домах желающих приютить странников за разумную плату. Жаловаться было не на что. Колдовство делало комфортным пребывание в лесах и на полях, согревая землю, поддерживая огонь ночью и приманивая зверьков. Были проблемы с разбойниками, но ничего не решаемого. Пара убитых ворон (Сергей приносил в жертву исключительно этих птиц) и люди обходили их стороной или путались в своих мыслях, давая им достаточно времени. Если натыкались на них, то быстро понимали, что красть у них особо нечего. Пару раз их обманом и силой пытались заставить работать у барина, но уже через неделю это стало лишь поводом для шуток.       Три года, полные странствий и скитаний, пролетели молниеносно, почти незаметно. Они посетили крупные города и восхитились оборонительными системами, видели богатые дома из камня и им даже довелось попробовать парочку заграничных пряностей, о которых обычным крестьянам нельзя было и мечтать, повстречали путешественников и странников из других мест. Те рассказывали захватывающие истории, делились необычным опытом и не стесняясь порицали их неопытность и юношескую неусидчивость.       Последнее чего Дубин ожидал от их путешествия это образования шабаша во главе с Сергеем. Сначала все начиналось как шутка, что-то незначительное и несерьезное, просто пара оброненных тут и там слов. Они спорили о чем-то на берегу реки, когда к ним подошел парень лет двадцати пяти. Одетый лучший любого крестьянина, он представился сыном волостеля. Сергей нахмурился, одаривая незнакомца подозрительным взглядом.       — Как ты обошел защиту?       Дима переводил взгляд с одного на другого, пока до него не дошло, что их не должны были найти, благодаря заклинанию, наложенному Сергеем. Вспоминая про себя все, чему его учил отец, он весь подобрался, в любую минуту готовый вытащить оружие из сумки. Некоторые колдуны умели исцеляться, но чем ближе нанести удар к сердцу, тем дольше это займет времени.       — Твоя защита нацелена на людей, не на чародеев, — спокойно ответил парень и на мгновение на его губах заиграла легкая самодовольная улыбка. Он едва взглянул на Диму, сосредотачивая все свое внимание на Сереже. Дубин почувствовал почти осязаемое напряжение между двумя колдунами, словно каждый ожидал от другого первого удара, чтобы начать бой. Но потом все резко изменилось и напряжение спало, оставляя после себя лишь осеннюю прохладу. Во взгляде незнакомца мелькнуло что-то похожее на решимость, и он опустился на колени, склонив голову. — Сергей Разумовский. Я — Кирилл Гречкин, смиренно прошу стать частью твоего клана. Domnij ognij.       Дима пожалел, что не может запечатлеть лицо Сережи.       Это был первый случай. Люди приходили, просились в клан и уходили разочарованные и раздосадованные. Среди колдунов ходит пророчество об огне, белом вороне, посланном древними силами иного мира, чтобы восстановить равновесие между колдовством и людьми, использующем его. То, к чему Дима поначалу отнесся скептически, но после девятого рьяно желающего вступить в клан Сергея (состоящего пока из двух человек, один из которых обладает колдовством на уровне деревянной ложки), пришлось пересмотреть свои взгляды. Сергей недоверчиво и с подозрением слушал их рассказы о пророчестве, но нехотя признался, что его мать упоминала о нем пару раз в бессознательном бреду. Он всем отказывал, уверял, что они ошиблись и отсылал обратно. Кирилл нашел их через месяц и повторил просьбу. Остальные восемь человек не ждали и месяца.       А потом появились отступники. Охотники, отрекшиеся от церкви и вступившие в сговор с колдунами или начавшие сами использовать ведьмовство, следуя простой мысли — чтобы бороться с монстрами, надо использовать оружие монстров. Зло во благо и никакой морали. Дима не особо вслушивался в их речи (был слишком занят, стараясь остаться в живых), но быстро смекнул что им не по пути. Это были люди, которым нечего было терять и которым не страшно умереть завтра.       Клан стал необходимостью для защиты. К двадцати пяти годам Сергей собрал вокруг себя восемнадцать колдунов, слепо верящих в пророчество. Подавляющее большинство были из высшего класса, что не стало ни для кого сюрпризом. Они пересекались время от времени, но вместе собирались четыре раза в год — в дни равноденствия и солнцестояния. Дима не понимал и половины того, что они обсуждали. Он просто тихо надеялся, что никто из них не узнает, что большую часть своего детства Дубин охотился и сжигал таких как они. Не то чтобы это грозило серьезными проблемами — никто не хотел выступать против Димы, зная о его теплых отношениях с Сергеем — но его и так недолюбливали за неумение колдовать, а усугублять свое положение не хотелось.       Дима с тяжелой душой готов признаться, что за эти пять лет он убил больше людей, чем за предыдущие двадцать. В основном отступники, не щадящие никого на своем пути. Дубин говорит себе, что если не остановит их сейчас, то потом они навредят кому-то еще и это будет его вина. Он убил четырех отступников и одного колдуна, желающего уничтожить их клан с помощью проклятого камня, действующего только на чернокнижников.       От него не укрылось и то, что Сереже идет роль лидера. Ему нравится обсуждать новые заклинания и обряды, учиться, пробовать и мериться силами. Он становится сильнее, впитывая новые знания и открывая новые возможности. Клан его почитает и уважает, видя разрыв в их силах и выражает это послушанием и подобострастными фразами, заставляющим его закатывать глаза. Что ж, если Сергей счастлив этим встречам, Дима готов потерпеть снобов и их пренебрежение по отношению к нему. В конце концов, это Сережин мир.

***

      Клан привлекает внимание. Не сказать, что это стало неожиданностью, но Дубин искренне надеялся этого избежать. Мало того, что они на слуху у всех охотниках и отступниках, но теперь и некоторые крестьяне осведомлены о их группе, собирающейся на Лысой горе время от времени. Не то чтобы простолюдины знают много — до них доходят слухи, искаженные каждым человеком, обладающим хоть каплей фантазии — но опытные охотники и отступники умело разделяют правду от вымысла и это приближает их к поимке колдунов. В этом есть капля иронии. Они собрали возле себя людей с целью защититься, но теперь Дима чувствует себя куда уязвимее, вынужденный озираться в каждой деревне и обходить охотников за километры.       — Не переживай, — Сергея их растущая популярность не беспокоит, и он легко отмахивается от его опасений. В последние дни он рассеян и отрешён, чем-то озабочен и в его движениях скользит едва заметная нервозность. Деревянная ступа в его руке не меняет темпа, когда измельченная белладонна в маленьком блюдце скользит по столу и отправляется в чашу. — Это работает в обе стороны. Остальные колдуны не рискнут к нам сунуться.       — Колдуны не единственная наша забота.       — Охотники? — Сережа отрывается от чашки и бросает на него вопросительный взгляд. — Они не станут проблемой.       — Ты их недооцениваешь, — вздыхает Дима. Сергей за пять лет стал увереннее и самонадеяннее, оставив позади осторожность, с которой они путешествовали первое время, до появления клана. Охотники не нападали на их след лишь потому, что они все тщательно подчищали за собой и колдовство Сергея не требовало вырезанного стадо.       — Думаешь я не справлюсь с людьми? — вопрос задан чуть насмешливым тоном и один уголок губ слегка дрогнул, словно его насмешила сама мысль об этом.       — Я не знаю, — Дубин опускает взгляд, думая, как выразить свои мысли так, чтобы в них не было намека на пренебрежение. Силы за время их странствий возросли. Воздействовать на умы стало легче, огонь подчиняется практически без слов повеления, исцеления можно приравнять к чуду, а с другими чародеями, обменивающимися опытом четыре раза в год, изучение новых, куда более могущественных заклинаний не проблема. Но Дима видел, как сжигали колдунов намного старше и опытнее. — Может нам стоит залечь на дно.       — Ты боишься, что охотники найдут нас? — Сергей откладывает ступу с чашей сосредотачивая все свое внимание на нем. — Они всего лишь люди.       Дима внутренне морщится, стараясь не дать эмоциями проступить. Он тоже всего лишь человек, но абсолютно беспомощным против чародея себя не чувствует. Люди могут быть опасны. И забывать об этом еще более опасно.       — А как насчет отступников?       — А что с ними?       — Они используют ведьмовство, чтобы выслеживать и убивать таких как ты.       — Пока у них не очень хорошо получается, — хмыкает Сережа, подходя к окну. — Они нам не угроза. — И, прежде чем Дубин успевает что-либо ответить спрашивает, резко меняя тему: — Помнишь пророчество?       — Да, но…       — Мне кажется я знаю, как его исполнить.

***

      Пророчество, непонятно откуда взявшееся и насколько достоверное, не было в вершине списка приоритетов у Димы. Теперь, когда оно стало немного реальным — с планом действий — это волнует его, как ребенка праздник. Если у Сергея действительно получится перекроить саму ткань мира, изменив цену за колдовство, то перемены будут неизбежны. Может, колдовство не станет наказуемо смертью, может, народ поймет, что без кровавой цены, это может приносить пользу — сохранять посевы в непогоду, искать заблудших детей, исцелять людей и скот. Дима сумел изменить свое мнение, несмотря на то что его мать пала жертвой проклятья ведьмы. Его лучшим другом стал сильнейший колдун, несмотря на то, что с семи лет его обучали охоте, а с десяти он ходил на каждую охоту отца. Люди меняются и этим изменениям он готов помочь.       Заклинание сложное, но ничего невозможного. Сергей сжигает четыре карты и искалывает семь пальцев, прежде чем находит нужное место. Первый ингредиент. Они решили ничего не говорить членам клана и приготовить все к ритуалу самостоятельно. Зачарованная карта приводит их в болотистую часть леса, где давно уже никто не бывал. Деревья здесь тонкие, покрытые влажным мхом. Почва вязкая, ноги утопают в ней и им приходится прилагать усилия для каждого третьего шага. Они плутают еще немного, пока Сережа не останавливается на относительно сухом клочке земли в двадцати метрах их болота.       — Ты уверен, что не хочешь использовать что-нибудь из своего чародейского арсенала? — спрашивает Дубин, принимая протянутую лопату.       — Не хочу повредить это и, — рыжий сжимает свою лопату, слегка сморщив нос, — не знаю, как оно отреагирует на мою силу.       Копать не так сложно, как он предполагал. Уже через час Сергей останавливается и докапывает руками, вытаскивая кость.       — Что это? — Дима с любопытством заглядывает через плечо.       — Ребро моей прабабушки.       — Гадость.       Следующие ингредиенты они находят без особых затруднений — черная соль, красавка, рута, перья воронов, эфирные масла и сучья кое-каких деревьев. Место проведения ритуала — Лысая гора. Дима аккуратно складывает нужные материалы на импровизированный каменный стол. От возбуждения под кожей слегка покалывает. Осталось два дня. Возможно, они изменят ход истории всего через два дня. Возможно, они вершат ее прямо сейчас.       — Как ты понял? — спрашивает Дубин. Он задает этот вопрос не в первый раз, но не получает четкого ответа, лишь расплывчатые фразы.       Сергей вырезает на ребре прабабки символы. Дима не знает где и что пошло не так, раз это его нисколько не трогает.       — Я не знаю, — Сережа на мгновение останавливается, но после продолжает работу с той же монотонностью и кропотливостью. — Это началось около двух недель назад. Сны и… видения. Странные, но четкие и реалистичные. Я слышал голос так же, как сейчас тебя. Думаю, это и есть исполнение пророчества.       — А что если не сработает?       — А что мы теряем?       Дима знает, что им есть что терять, и знает, что Сергей знает.

***

      — Отговаривать тебя бесполезно? — Сережа недовольно кривит губы, возвращаясь к небольшому холму у подножья которого поляна, окруженная высокими деревьями. Зеленые кроны чуть склонялись к центру, создавая на удивление ровный теневой круг у границы, делая место таинственным и неестественным, почти чужеродным.       — Конечно бесполезно. Я не собираюсь пропускать такое событие.       — Ладно. Будешь стоять на холме за моей спиной. И никуда не отходи. Что бы ни случилось — оставайся на месте.       Дима хмурится, оглядывая зеленую поляну. Узел сворачивается в животе и беспокойство смещает бывалый восторг.       — Ты вроде говорил, что это безопасно.       — Для нас. Но не для колдунов, — уклончиво отвечает Сергей и между бровей пролегает знакомая морщинка, означавшая, что он что-то решил, но до конца не уверен в правильности своих действий.       — То есть?       — За ритуал нужно заплатить цену.       — Какую?       — Двадцать три колдуна.       — Что? — Дима вскидывает брови, чувствуя удивление и разочарование. — Должны быть убиты? Ритуал завтра, и ты говоришь мне об этом только сейчас?       — Двадцать три колдуна не такая уж большая цена за это. Свободное колдовство во всем мире, без крови и увечий. Как и должно быть.       — Ты собираешься хладнокровно вырезать весь свой клан…       — Сжечь.       — Ну это конечно все меняет.       — Они все равно тебе не нравились, — Сергей неопределенно машет рукой.       — Это не имеет значения. У тебя даже нет столько людей в клане. Где ты найдешь еще пятерых?       — Бехтиев приведет, — отмахивается он, словно это что-то неважное, а не пять человеческих жизней. Ты же охотник. Я думал ты примешь это легче.       — Я был охотником.       Дима сжимает зубы и отворачивается. Если бы он действительно думал, что Дубин примет это легче, то не тянул бы до последнего дня, когда времени в обрез и придумать что-то уже не выйдет. Двадцать три жертвы. Он чувствует неприятный укол обиды от того, что его друг скрыл важную часть ритуала. Соврал. Снова. Стоит ли оно того? Сергей давно принял решений, но Дима знает, что он ждет его одобрения и поддержки. И если Дубин надавит и найдет правильные слова, то Сережа откажется от затеи. Но потом он вспоминает многочисленных колдунов и ведьм, сожжённых на кострах, голод в его деревне и как Сергей вырастил росток в горстке земли на его руках. Вспоминает как люди умирали от нескончаемых болезней и как чародеи их клана легко вылечивали себя, перенося напасти на других. Дима поджимает губы и ничего не говорит. Сергей благодарно смотрит в ответ.

***

      Дима не может заставить себя смотреть в глаза прибывающим колдунам. Вина грызет изнутри и сковывает горло, и только мысли о мире, лишенном кровавой цены, дают ему глоток чистого воздуха. Радостное возбуждение, в котором он прибывал во время подготовки, уступает место глухому смирению. Это все во благо. В конце концов, решает он, крестьянин, который сможет безвозмездно пополнить свои запасы на зиму лучше, чем знать, наживающаяся за счет его несчастий. Сергей раздает всем листы. Все, за исключением трех простолюдин, умеют читать и это значительно упрощает им работу.       Как и договаривались, Дубин не спускается с холма, наблюдая как внизу на поляне, глава клана ставит всех на колени в определенном порядке. Вечереет и воздух становится холоднее, небо затягивается тучами. Раздается карканье. На верхушках деревьев сидят вороны и с любопытством поглядывают вниз, точно ожидая кульминации. Дима впервые жалеет, что птицы здесь не в качестве жертвы.       Сергей поднимается на холм с мрачной уверенностью. Дубин ловит его взгляд и кивает, отходя подальше. Сережа стоит еще немного, собираясь с силами, и начинает говорить.       — Greti thacj srednj-dinu сас dejanj do-vrm luna tac corob con-verteti v pepl…       Слова льются мелодичным потоком, меняя тональность с шепота на крик и наоборот. У Димы в крови нет ни капли колдовства, но даже он ощущает, как все меняется вокруг них, подчиняется колдовству. Ветер завывает, качая кроны деревьев, тучи становятся черными и звучит первый раскат грома. Вороны начинают кричать, хлопая крыльями, но не улетая, словно зная, что по завершению они смогут полакомиться двадцатью тремя трупами. Воздух становится тяжелым и одновременно морозным. На каменном столе перед Сергеем загораются все чаши и он, не меняя темп слов, разрезает себя ладонь заточенным ребром. Кровь капает в пламя и воздух разрывает гром. По обеим сторонам от него загораются сучья деревьев, которые они собирали пару дней назад. Там совсем не много, но столбы огня превышают его ростом. Дима поднимает руку, закрывая лицо, когда даже с такого расстояния до него доходят волны жара. Колдуны на поляне на коленях читают заклинание и на их лицах всевозможные эмоции — от ужаса и до благоговения. — … cас cheredj ognij a vranoc pod-ohabiti puljanj!       Небо на мгновение вспыхивает, окрашиваясь белым, потом вновь становится черным. Дима успевает подумать, что это конец и уже выпрямляется, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце. Он делает шаг вперед и бьет первая молния. Внизу воцаряется хаос и крики людей начинают перекрывать друг друга. Молнии, бессистемно сыплющиеся с неба на поляну, поджигают чародеев и оголяют землю, разрывая почву. Колдуны с диким криком вскакивают на ноги и несутся к деревьям, но не могут уйти, сталкиваясь с невидимым барьером. Карканье птиц, вопли людей и гром — все сливается в одну какофонию, от которой кровь стынет в жилах.       Дубин закрывает уши и все его инстинкты кричат ему бежать. Его голова пугающе пуста, а конечности тяжелеют. Он с трудом преодолевает расстояние между ним и Сергеем. Тот стоит на прежнем месте, будто в трансе. Дима резко берет его за локоть и разворачивает его с единственной мыслью вывести их отсюда. Сергей бледен, его губы светло-сиреневого оттенка приоткрыты, а глаза горят расплавленным золотом ярче, чем когда-либо, но они рассеяны и пугающе бесстрастны. Кожа горячая, местами с темнеющими, почти черными венами. Он не сопротивляется, когда Дима ведет его за собой в лес как можно дальше.       Крики и гром вскоре смолкают. Вороны кричат до первых лучей солнца.

***

      Сергей отсыпается четыре дня - то приходя в себя, то вновь отключаюсь. Они не смогли уйти далеко. Дубин решает остаться в лесу, не рискую привлекать ненужное внимание в ближайшем поселении, находящемся опасно близко к Лысой горе. Пещера стала их укрытием на первое время, пока Сережа не поправится. Река находится не далеко и Дима, с тяжелым сердцем оставляя бессознательного друга, ходит к ней дважды в день. Когда он возвращается в четвертый день, Сергей уже сидит у разведенного костра. В его глазах впервые со дня ритуала мелькает осознанность, и от облегчения у него подкашиваются колени.       — Где ты был? — голос звучит слабо, но требовательно. Дима замечает, как расслабляются плечи Сережи.       — За водой ходил. Как ты себя чувствуешь?       — Устало, — немного подумав, бесцветно отвечает колдун. — Ничего не помню после последних произнесенных слов. А ты?       Дубин пожимает плечом, думая, что он уже никогда не забудет. Нужно было отговорить его, что-то сделать и остановить это безумие еще в самом начале. Но теперь уже поздно. Двадцать три человека погибло жесткой и мучительной смертью и ему нести это с собой. Им нести. Сережа, точно прочитав его мысли, ловит его за руки, сжимая запястье, и смотрит в глаза. В глубине его глаз все еще мерцает золото.       — Мы все сделали правильно.