Сможешь ли ты позаботиться о сломанной душе? Ты обнимешь меня сейчас? Ты отвезешь меня домой?
***
Райан вздохнул и закончил загружать посудомоечную машину. Это было меньшее, что он мог сделать с тех пор, как Труди приготовила для него ужин, хотя ее там не было. Быть человеком — отстой, но он не ожидал, что это ужасно. Его целеустремленное желание найти и построить все, что он когда-либо думал, что он хочет, шло хорошо, за исключением одного. Он не был счастлив. Труди была… мила. У нее были схожие с ним цели. Она также была доступной, милым и подлинным человеком, насколько он мог судить. Она слишком много спрашивала о вампирах, но он понимал любопытство. Более того, он действительно мог поговорить с кем-нибудь о своей прошлой жизни. Это было странно, потому что Хоуп была единственной, с кем он мог это сделать раньше, но он рассказал Труди немного правды, и она не пыталась заставить его совершить убийство или убежать с криком, как это сделали бы большинство людей. Итак, почему он не был счастлив? Раздался звонок в дверь, и он взглянул на время. Было восемь часов; Книжный клуб Труди работает еще пару часов. У нее было не так много друзей, но все те, которые у нее были, вероятно, были в этом клубе. У него тоже не было друзей, поэтому он не был уверен, кто будет у двери, но все равно пошел, чтобы открыть, полагая, что это может быть сосед. Это не был сосед. В паре футов от входной двери стоял маленький силуэт, женщина смотрела в другую сторону, скрестив руки на талии. Ему не нужно было увидеть ее лица, что понять, кто перед ним. — Хоуп, — сказал он, его эмоции взорвались внутри. Он скучал по ней, когда уезжал из Мистик Фоллс. Когда она появилась на пороге его дома, он был в приподнятом настроении, пока его новый мир не столкнулся с его старым. Пока он не узнал, что ее человечность исчезла. — Думал, я ясно дал понять, что тебе следует идти домой, — сказал он, крепко сжимая дверной косяк. Труди уже пригласила ее войти, так что, если она захочет, то войдет, хочет он того или нет. Кларк надеялся, что она будет уважать его слова даже в своем свободном от человечности состоянии. Она не ответила, только продолжала молча стоять. — Ты что-то хотела? — он спросил. — Или просто приехала, чтобы начать Вторую мировую войну своей жизнью? Я не уверен, что она сможет пережить еще одну атаку крошечного трибрида. Ее плечи задрожали. — Отлично, вот и ты, снова смеешься надо мной, — вздохнул он. — Что бы ты ни хотела, просто возьми это до того, как Труди вернется домой. Она слегка запрокинула голову, что было ее первым большим движением с тех пор, как он открыл дверь. Бледный свет полумесяца над головой коснулся ее лица, этого было достаточно, чтобы он увидел мерцание на ее щеке. Она не смеялась. Она плакала. — Хоуп, — он шагнул вперед. — Что случилось? Если она плакала, это должно было означать… — Ты опоздал, — фыркнула она хриплым голосом от слез, которые ей не удавалось сдержать. — Я уже сделала то, от чего не могу вернуться. Ее человечность вернулась. Слава богу. — Ты все равно вернулась, — мягко сказал он. Она снова отвернулась, плечи напряглись. — Ты хочешь… войти? — он спросил. — Нет, — она быстро провела рукой по лицу, качая головой. — Я не хочу снова разрушать твою жизнь. Мне просто нужно было извиниться, а с тобой это проще всего. — Ты не испортишь мою жизнь, если останешься, — сказал он. — В любом случае, Труди сейчас здесь нет. — Мне пора. — Останься, — настаивал он. Наконец она обернулась, и он впервые ясно увидел ее лицо. Чистое опустошение мучило сердце. — Я хочу, чтобы ты это сделала, — сказал он, обращаясь к ней и вспоминая время, когда он сделал то же самое не так давно в больнице — время, когда она была на грани трудного выбора, а он не был уверен, что делать с остальной частью его жизни, кроме как быть другом, говоря ей правду. Она смотрела на его протянутую руку, как будто не могла поверить, что он даже предлагает ей столько. — Если тебе станет легче, я тебя уже простил, — сказал он. Ее лицо исказилось. Не обращая внимания на его руку, она бросилась вперед и внезапно заплакала ему в грудь. — Твоя человечность была отключена, — сказал он, неуверенно обняв ее. Казалось, что ей это нужно. — Ты не это имела в виду. — Я не сделала, — она покачала головой. — Я не хотела выключать эмоции. Это просто случилось. Она дрожала, но отстранилась от него. Он опустил руки и смотрел, как она вытирала глаза, пытаясь снова собраться с силами. — Мне действительно пора идти, — сказала она, еще раз обнимая себя за талию. Он понял, что она пыталась держать себя в руках, буквально держась за руки. Она пыталась контролировать все эмоции, которые испытывала. — Ты не позволишь себе сломаться, потому что думаешь, что это заставит тебя снова выключить человечность, но ты беспокоишься, что отвержение эмоций может заставить тебя выключить человечность снова, не так ли? — он спросил. — Как ты это делаешь? — спросила она, ее стеклянные глаза встретились с его. — Что? — Точно знаешь, что со мной происходит. Ты знал, что я пыталась сделать, когда моя человечность была отключена. А теперь ты знаешь… — Мы не такие уж разные… когда я не был человеком, ты вроде как была им, а теперь… — Ты человек, а я нет, — закончила она за него. — У меня все еще были чувства и раньше. Я знаю, какая боль приходит с ними. — Отвержение твоего отца. — Пытки моего отца. Не только физически, но и морально. Отключение моих чувств в яме сделало бы жизнь намного проще. Я знаю, что это такое — причинить такую боль, которую ты предпочел бы больше не чувствовать. — Я не могу сделать это снова, — сказала она. — Как бы это ни было больно. Если я сделаю… — Был только один раз, когда яма не была для меня пыткой. Когда я мог с ней справиться. — Когда? Что ты сделал? — Когда я был с тобой, — признался он. — Конечно, я думаю, что одиночество в яме только усугубило ситуацию. — Иногда разделение боли облегчает задачу, — сказал он. — Рассказывая тебе эти вещи… разделяя эту боль? Это утешило меня не меньше, чем заклинание. — Ты пытаешься обмануть меня, Эмма, — она смахнула своенравную слезу, а затем вернулась к тому, чтобы держаться вместе с помощью чистой силы своих рук. — Я говорю, что ты можешь это сделать, — сказал он, прочищая горло. — Поделись болью… если хочешь. — Не знаю, смогу ли. — Верно, — сдвинулся он. Есть еще куча других людей, с которыми она, вероятно, могла бы это сделать, с которыми ей было бы удобнее, чем с ним. — Не из-за тебя, — она прочитала его лицо так же легко, как он мог прочитать ее. — Я просто не знаю… Она откашлялась и отвернулась. — Перефразируя это, я должна пересмотреть все, включая то, что я чувствовала, и я … Напугана. Он мог закончить это предложение. Она боялась почувствовать то, что чувствовала в прошлый раз, и снова выключить это. — Я не позволю тебе выключить ее, — сказал он. Она бы рассмеялась, если бы не чувствовала себя так ужасно. — Как будто ты сможешь меня остановить. — Подумай над моей кандидатурой, — пожал он плечами. — Заходи внутрь, Хоуп. Ты не одинока в этом мире. Его слова немного ослабили резкую боль в ее груди, и именно это облегчение заставило ее ноги медленно двигаться вперед. Он придержал для нее дверь, и она вошла внутрь. — Не думала, что ты когда-нибудь захочешь увидеть меня снова, не говоря уже о том, чтобы пригласить, — сказала она, медленно идя в гостиную. — Я простил тебя, помнишь? — он указал на диван. — Присаживайся? Она осторожно присела на край одной из подушек. — Ты будешь первым… единственным. — Простившим тебя? — спросил он, сидя на другом конце дивана. — Я не верю в это. — Я сделала несколько ужасных вещей… что нелегко простить, — ее голос сорвался на последнем слове. — Спасибо, что… не ненавидел меня». — Я никогда не ненавидел тебя. Ты это знаешь, — мягко улыбнулся он. — Наше воссоединение было лучше, чем с моими друзьями, но после той сцены в прошлый раз? — она покачала головой. — Ты был действительно зол. — У меня был действительно плохой день. — Хорошо, — кивнула она. — Я рассталась с тобой и Труди и пыталась заставить тебя быть тем, кем ты больше не хотел быть. Он немного поколебался, но решил, что если хочет, чтобы она открылась, лучше сделать то же самое для нее. — Я также только что узнал, что мои отец и брат мертвы. Она пристально посмотрела на него, ее глаза были поражены, когда она вспомнила, как она так бессердечно сообщила ему эту новость. — Мне так жаль. — Да, ну, мы не были близки. Я ненавидел своего отца. Ты это знаешь. — Ты ненавидел его, потому что он не мог тебя любить, а это значило, что ты достаточно заботился. — Я оплакивал потерю мечты, которой никогда не суждено было сбыться. — но она была права. Это не имело смысла; ему было все равно. Но какая-то крошечная его часть имела. — Что до Лэндона… — пожал он плечами. Она тяжело сглотнула. — Ты оплакивал то, что могло бы быть. — Ага. — Я… действительно не знаю, что сказать… — она прерывисто вздохнула. Однозначное упоминание Лэндона ее зацепило. Он бы отступил, но она была здесь не для этого. — Начать с того, что ты оставила меня? Или откуда угодно? — он посоветовал. — Как проще всего? — Я думаю… в тот первый раз в больнице… — она боролась с этими словами. — Когда ты сказал, что мне не придется делать это в одиночку, что у меня есть друзья? — Я помню. — Ты не единственный, кто сказал мне это. Джози тоже. Мне и близнецам приснился глупый галлюциногенный сон из-за какого-то препарата Триады, — она покачала головой, думая об этой нелепой научно-фантастической фантазии. — В нем я должна была победить Маливора. Я сделала это, став Трибридом. Впоследствии Джози сказала, что я стала Трибридом только во сне, потому что я пошла за ним в одиночку. Они с Лиззи пообещали быть там, чтобы помочь мне. Они заставили меня поверить в возможность избежать этой участи. — Тогда вот и ты, — она посмотрела на него. — Жива, несмотря ни на что, и впервые я действительно поверил в это сам. Что все действительно могло быть возможным, если бы я в это достаточно верил. — Но тогда… я. Я же должна сделать это в одиночку, — она выдохнула. — Все, что могло пойти не так, пошло не так. Ты подтвердил, что мир, в котором Маливор будет существовать, есть. Затем он освободился, и просто продолжал свои ужасные игры. Маливор обманул меня в убийстве человека. Он уже начал свое мировое господство. Я должна была остановить его. Близнецы, они сделали все, что могли, но то, что произошло потом, было не остановить. По мере того, как она продолжала, ее голос становился все более и более грустным, разочарованным и отчаянным. Он едва осмеливался дышать меньше, он не перебивал ее. Ей нужно было все вытащить наружу. — Я умерла, — снова сорвался ее голос. — И я отказала себе в покое, хотя больше всего на свете я хотела уйти, но я знала, что я нужна. Весь смысл моего существования был в том, чтобы избавить мир от этой штуки! Гнев перерос в разочарование. Гнев из-за того, что у нее никогда не было выбора, как она прожила свою жизнь. — Я вернулась и победила Маливора, но я сделала это в одиночку. Она снова обняла себя за талию и наклонилась над диваном. — Но это был не он, — покачала она головой, глядя вперед, но не видела. Вещи закачивались в комнате, и он знал, что дело приближается к худшему. Роль, для которой он был ей нужен. Он подлетел к ней и обнял ее, схватив за плечо. — Нет, он не мог дать мне эту победу, — фыркнула она резко. — Он позволил Лэндону вернуться, и это был он. Это был Лэндон! И он сказал мне… Лэндон сказал мне, что я должна убить его, а я не хотела. Она прислонилась к нему, снова заплакав ему в грудь. — Я не хотела, Райан, — воскликнула она. — Как я могла? Но я сделала это. Я сделала это. И он умер… и он просто отключился. Слезы текли по ее лицу, все еще теряясь в памяти. — Он просто… посмотрел на меня, когда отшатнулся и упал, — она остановилась, чтобы проглотить слезы, забившие ей горло. — Он умер на земле, когда я уходила. Он умер, и я не удержала его. Потому что мне было все равно и… Она зарыдала ему в грудь, и он сделал единственное, что мог. Поддержал ее. — Там никого не было, — наконец сказала она. — Это была только я. Только я. Я сделала все сама. Я была одна. Затем она потеряла это, вырывая всю боль и горе, все, что у нее не было возможности сделать раньше и она была слишком напугана, чтобы сделать сейчас. И он просто держал ее, держал так крепко, как только мог, пока она разваливалась. — Ты больше не одна, — пробормотал он обещание, не зная, услышит ли она или поймет это, но ему нужно было сказать это. — Клянусь, ты не одна. Я здесь. Я с тобой. Она зарыдала ему в плечо еще сильнее, сжимая его почти болезненно, держась за него, как будто она сдерживала его обещание изо всех сил.***
Пришла к тебе с разбитой верой, Дал мне больше, чем руку, чтобы удержать, Поймал, прежде чем я упала на землю, Скажи мне, что я в безопасности, Теперь ты меня поймал.
***
Он был прав. Рассказывать о том, что произошло, было немного проще. Возможность сломаться… она нуждалась в этом. У нее никогда не было возможности должным образом горевать. Она никогда не хотела этого, потому что раньше делала это много раз. И, как и все те времена прежде, это была ее вина. Ее мать, ее отец, ее дядя — все они были виноваты в их смерти, как если бы она сама нанесла последний удар. С Лэндоном, она предала его. Она не была уверена, что смогла бы полностью сломаться и найти дорогу обратно без Райана, который бы ее приземлил. Ирония не ускользнула от нее. Райан Кларк был ее врагом. Однажды она пыталась убить его, и он пытался овладеть ее телом. Их история была полна перипетий, но они каким-то образом дошли до этого. Она рыдала от всего сердца вместе со своей историей, будучи способной сделать это, потому что на протяжении их сложных беспорядочных обменов они узнали друг друга лучше, чем кто-либо другой. Отрицать это было бесполезно. У них было слишком много общего, чтобы не распознавать одно и то же в другом. Два человека, прожившие большую часть своей жизни, отчаянно одиноки. — Ты был прав, — наконец сказала она. Она понятия не имела, сколько времени прошло, она просто знала, что он держал ее все время после того, как пообещал, что она не одна, что он был рядом с ней. Не то, что она ожидала от их необычной дружбы. — Это помогло, — сказал он. Сейчас было бы хорошее время, чтобы отстраниться, но она знала, что, вероятно, в конечном итоге она обхватит себя руками, чтобы снова держаться на плаву. Пока что она предпочла бы, чтобы это сделал он. — Это, и они прощают меня. — с таким же успехом она могла бы сказать остальное… потому что это еще не конец. — Так они же простили тебя? — Нет… я не знаю. Лиззи меня не простила, это точно, — сказала она. — Остальные… Я не задержалась достаточно долго, чтобы узнать. — Что случилось? — Я пошла домой, как ты сказал… и разве я не упомянула, что опоздала? Он сказал ей идти домой, прежде чем она сделает то, от чего не может вернуться. Он вспомнил, как сказал это, а также ее слова, когда она пришла той ночью. — Что ты сделал? — В первую ночь, перед отъездом, я хотела убедиться, что никто из них не придет за мной, поэтому я оставила им сообщение… Я ранила доктора Зальцмана, — ее голос дрожал, эмоции выходили из нее. — Он потерял сознание? С таким же успехом я могла убить его. Она закрыла глаза от нового прилива боли, вновь переживая ужас того, что она сделала. — Я обращалась с ним, как с ничем, — выдохнула она. — Твоя человечность была отключена, — напомнил он ей. — Ты не знала, что делала. — Но я сделала, — сказала она. — Я знала! Мне было все равно. — Вот что происходит, когда выключают эмоции, — сказал он. — Ты сказала, что не хочешь. Это просто случилось. — Но это все была я, — настаивала она. — Это было не просто сообщение для моих друзей. Он хотел поспорить с тем, что без ее эмоций не было на самом деле ее, но она не слушает. Она была слишком занята своими мыслями. Ей нужно было больше оторваться от груди. — Это было для меня, — грустно сказала она. — Это я показало мне мои старые чувства к членам семьи, которых я потерял, и Лэндону, и боль утраты, а также осознание того, что я виновата в их смерти. Он понял. — Отказавшись от человечности, ты хотел доказать, что для тебя это больше не имеет значения. Что ты можешь нарочно убить кого-то, кого любила, как отца, вообще ничего не чувствуя. Она кивнула, слезы снова потекли. — Твои эмоции — часть того, кто ты есть. По той же причине ты спасла меня от Крампуса даже после того, как я вызвал его, даже после того, как я попытался использовать трезубец на тебе. Ты не могла просто позволить мне умереть. Будь собой, если бы ты это сделала. — Я знаю, что ты пытаешься сказать, но я не думаю, что все, что ты говоришь, когда-либо у меня в голове. Он все еще… ушел. И я сделала это. Я никогда не прощу себя, и… они будут никогда не простят меня. — Я сказал. Кто сказал, что они не простят? Особенно, если ты поговоришь с ними. — Лиззи… такая злая, — сказала она. — Она единственная… ее ярость, ее боль. Она напала на меня, и это было ужасно… Зная, что я так сильно причинила ей боль, что я действительно потеряла ее… вот что вернуло все это назад. Я не могла вынести боль, поэтому я побежала. И я просто продолжала бежать. — Тебе больше не нужно бежать, — напомнил он ей. — У тебя своя жизнь, Райан, — сказала она. — Жизнь, которую ты хотел всегда. Ты не можешь отложить ее для меня. — Ты права, я всегда этого хотел. Шанс на нормальную жизнь с друзьями и семьей, — пожал он плечами. — С теми, кто мне небезразличен и кто заботится обо мне. Он заботился о ней. Ей не нужно было слышать, как он это говорил. Он бы не позволил ей плакать, если бы ему было все равно. Она тоже заботилась о нем. Господи, помоги ей, она понятия не имела, как и почему, но каким-то образом она стала заботиться о нем. — Почему это звучит так легко, когда ты это говоришь? — спросила она. — Не уверен, потому что это определенно будет нелегко. Но, по крайней мере, ты будешь не одна. Он был тем, кто заботился о ней, кем-то, кто верил в нее, кто не отказывался от нее, кем-то, кто знал ее, может быть, даже лучше, чем она знала сама. С ним рядом… может быть, она сможет пройти через это и научиться жить с болью. Может, ей удастся вернуться. Попытаться загладить вину. Возможно, они никогда ее не простят, но они заслужили правду. И, если этот сеанс плача с ним чему-то ее научил, ей нужно было это сказать. — Отвези меня домой.***
С каждой минутой становится легче, чем больше ты со мной разговариваешь. Вы рационализируете мои самые мрачные мысли. Да, ты их освободил. — Джесс Глинн «Отвези меня домой»