_______________________________________________________________
Какаши раздражал Обито с самого детства, с первой встречи, с первого взгляда и первого слова… Короче, раздражал! Дед над ним смеялся, трепал по волосам: — Посмотрим, как все обернется, не торопись… И не прогадал, а теперь смеялся уже обоснованно. Сам Обито смешного ничего не видел ни в том, что после одной из драк Какаши при половине их одногруппников и товарищей дернул его к себе за ворот водолазки и поцеловал, быстро стянув маску, ни в том, что они не отлипали друг от друга даже на миссиях, чем очень бесили в прошлом капитана (теперь-то они уже выполняли задания самостоятельно), ни в том, что при всей своей безалаберной несерьезности в постели Обито каким-то образом оказался «ответственным за маскарады». А что? Ничего такого. Вообще ничего. — Учихи всегда занимают главенствующие роли, — невозмутимо пожал плечами дед, когда Обито, краснея ушами, завел с ним откровенный разговор. Недоволен на публику, правда, был Тобирама-сама, но дед посмеивался и говорил не обращать внимания, мол, не бывает Тобирама ничем доволен. В конце-то концов, ему грех жаловаться. Он их сам сводил. Ну, это Обито тоже дед (по секрету) рассказал: кто именно Какаши надоумил при всей деревне его засосать. Дед как-то странно хмыкнул еще и сказал как-то вскользь про «проверенный способ». Обито ничего не понял, но было очень интересно. Сейчас же он надеялся, что, морща нос на их отношения, Тобирама-сама лишь поддерживает свой авторитет в Конохе. Он ведь Хокаге. А дед не Хокаге, может себе позволить и попялиться из кустов на площади, как Обито в соседних кустах с Какаши обжимается. Внуку восемнадцать уже, в конце концов. И ничего такого нет в том, что Какаши с легкостью укладывает Обито на лопатки в тайдзютсу — Обито на такое кощунство не обижается (зато обижается Мадара). И ничего такого нет в том, что они поломали уже две кровати и три комода в доме Какаши — не вписались просто, ну бывает, дед сказал, Тобираме-саме что, мебели на них жалко? Потерпит. И ничего такого нет в том, что Обито на собраниях джонинов лапает Какаши где-то в третьем ряду от двери — никто же не видит! (Ну почти совсем никто, разве что весь штаб и Тобирама-сама с дедом и Хаширамой-самой с дальнего диванчика.) И ничего такого нет в том, что Обито свой глаз Какаши отдал — тот же ему жизнь спас, да и дед не против по итогу оказался. Правда, оттаскал тогда еще тринадцатилетнего Обито за ухо (но так это больше за то, что собой рисковал, а не за Шаринган!). Тобирама-сама и дед так-то им с Какаши не деды. Дед Обито даже не родной. Но он все равно дед. Просто потому что так захотелось, а еще Обито мелкому было тяжело говорить «пра-». Родной прадед Обито — Изуна, брат деда. А дед — двоюродный прадед. Но он все равно дед. Он сам вообще путается в этом, так что и вам не советует вникать. У Обито на самом деле все не так плохо, как у Какаши — да, тоже нет ни мамы, ни папы, погибли на войне, зато есть еще бабушка (настоящая, родная, не «пра-», дочка Изуны) и дядя Кагами. У Какаши есть только Тобирама-сама. Ему он родной прадедушка, отец Джирайи и бабушки Какаши. Бабушка Какаши потом вышла замуж и родила отца Какаши, а потом… Короче, потом Какаши появился, а Тобирама ему прадед. Но Какаши его тоже дедом зовет. Тобирама-сама строгий и такой же закрытый и молчаливый, как Какаши раньше был. Но дед говорит, Тобирама-сама Какаши очень любит. И все ему простит, так что, внучок, не переживай, трахайтесь сколько душе угодно. Да Обито в целом и не переживает. Ему стремно просто трахать до слез и стонов любимого правнука Второго Хокаге в его же, Хокаге, собственном особняке. С учетом того, что Тобирама-сама почти постоянно сидит дома, особенно ночью. — Что-то вы такой задумчивый сегодня, Второй-сама, — улыбается Шизуне. Обито помогает ей тащить кипы документов в кабинет, и не ожидает вместо Третьего увидеть там Тобираму-саму. Тобирама-сама, может, его и ожидает, но видеть явно не особо рад. А еще в кабинете Какаши — вернулся с миссии и строчит что-то в бланке тут же, на диванчике — уже чистый, но с еще несданным вещмешком АНБУ. — Сплю плохо в последнее время, — отвечает Тобирама-сама Шизуне не оборачиваясь, а щеки Обито заливает акварельный румянец. У Какаши чуть заметно краснеют уши, а под маской не видно лица, но Шизуне, слава всем Ками, на них не смотрит. — О, я могу приготовить вам отличное снотворное, — щебечет она невозмутимо, рассортировывая папки по цветам. — Подсыпете в любимый чай. — Подсыплю, обязательно подсыплю, — кивает Тобирама-сама, и Обито не имеет ни малейших сомнений по поводу того, что и кому Тобирама-сама может подсыпать в любимый чай в ближайшее время. По очертаниям маски Обито угадывает, что Какаши прикусывает губу. Он ждет его в коридоре, потом, быстро оглядевшись, заталкивает в кладовку под возмущенное шипение «Совсем страх потерял?!», а Обито теряет целую голову, когда в полумраке стягивает с Какаши маску и прижимает к себе за тощую талию, на ходу другой рукой на ощупь закрывая за своей спиной дверь на щеколду. — Идиот, ты хочешь это здесь сделать? — почти рычит Какаши, перехватывая его за руки, а Обито только шально улыбается и целует его, усаживая на очень кстати стоящий тут же столик. Какаши обвивает его ногами, утыкается носом в шею Обито, по-собачьи потягивая носом, как тогда, в их первый раз на миссии. Когда Какаши чуть запрокидывал голову, а Учиха несильно сжимал влажные пепельные волосы длинными пальцами. Под густыми темными ресницами играли тени, а руки и ноги после абсолютно не слушались. Благо, они уже возвращались в деревню и могли себе позволить задержаться. За это, правда, Обито тоже по шее от деда получил. Ну, заставил поволноваться лишний раз, с кем не бывает, так нет, чуть что сразу «До инфаркта меня довести хочешь? В могилу гонишь?!»… Никакой фантазии, хоть бы что-то новое придумал. Хотя нет. Не надо новое. Так тоже внушительно. Обито целует Какаши остервенело, они не то что не занимались сексом, не виделись уже две недели! И Обито не может сдержаться, через раз попадает в губы, сталкивается с Какаши зубами и носами, а тот даже не целует в ответ — лижется, как пес, и дышит шумно. Сначала это казалось странным, а потом Обито привык. Еще Какаши может кусаться. И клыки у него острые — волчьи, не собачьи. Хатаке — «потомки Сенджу и чистокровных Инузука, дикие звери, а не псы», как нынешние представители вроде Цуме-сан или маленькой Ханы. Какаши им так в лицо, конечно, никогда не говорил, но они и сами это знают — кровь «истрепалась», сил первоначальных осталось мало. Обито такое знает про Учих — чистота крови превыше чувств. Кусается Какаши почти не больно, но все же ощутимо, а Обито только в кайф лишний раз подставиться. Кто из них мазохист так еще посмотреть, конечно. Какаши спихивает его с себя, слезает со стола, и Обито кладет ладонь ему на затылок снова, теперь давя вниз, чтобы опустился на колени. Какаши ловко расстегивает ширинку его форменных брюк зубами, дергает пояс вниз. Секунду рассматривает ровный, прижатый к животу стоящий член, но Обито давит на его макушку, и Хатаке одним движением заглатывает на всю длину. Обито не хочет знать, где и кто его такому научил, ему плевать, главное, что сейчас это достается именно ему. Что-то он сомневается, что Какаши добровольно (и не добровольно тоже) даже хотя бы опустится перед кем-то еще на колени вот так. Какаши ритмично двигает головой, и у него нет, мать вашу, гребного рвотного рефлекса, потому что у него даже глотка не сжимается, когда Обито перехватывает бразды правления таким нелегким процессом, как отсос, и утыкает Какаши носом себе в пах. «Процедура» не длится долго, потому что в дверь стучат уже третий раз, а Какаши умело помогает себе и пальцами, и языком, и Обито спускает в тесную глотку, чувствуя, как под пальцами, несильно сжимающими чужую шею, дергается кадык. Он дергает Какаши с колен на себя, подхватывает под бедра, обнимая крепче, и складывает незамысловатые печати Шуншина, пока за дверью кто-то бормочет про сломанный замок. Они падают на кровать, и Какаши тут же дергается, оглядываясь — учуял запахи незнакомого дома, тем более он без маски, а Обито чуть-чуть не рассчитал по этому поводу — забыл предупредить. — Мы у тебя? — Ага, — он улыбается, толкая Какаши на покрывала, торопливо расстегивает жилет, стягивает водолазку… Какаши раздевается без особых ускорений темпа, поэтому Обито приходится ждать его с полминуты, а потом и помогать, когда терпение кончается — не на это ли первоначально был расчет, а? Какаши временами все еще его бесит. Потому что абсолютно не изменился на самом деле. Их поцелуй тороплив и небрежен, как и бывает каждый раз, когда Обито приспичивает, и он тащит Какаши в первое ближайшее уединенное место. Его рука проскальзывает по стальным мышцам живота. Ловкие пальцы пробегают по груди. Теперь мозг Какаши действительно отключается. — Просто перестань уже думать, — шепчет Обито, посасывая чувствительную кожу на ключице. — П-прекрати, ты оставишь следы, идио-о-о! — остатки возражений заглушены громким стоном. Какаши откровенно плевать на все игры в молчанку, он делает, что хочет, и если он хочет стонать, он будет стонать, и пусть потом Гай смотрит на него с сочувствием, он шиноби или где? Обито вот наоборот наслаждается звуками, которые он издает. У Конохи может быть верность Какаши и даже частичка его сердца, но никто никогда не увидит Хатаке таким, как сейчас — извивающимся под ним, со слезящимися глазами… Ну разве что если они не нажрутся в хлам и не начнут трахаться на виду у всех и вся. Обито посещает запоздалая мысль, что дед наверняка дома, но на самом деле ему так плевать… Да и деду тоже плевать, он в библиотеке сядет и почитает, а потом будет весь вечер корчить из себя оскорбленное божество. Какаши сильнее прижимается пахом к чужой руке. Действия Обито сводят его с ума. Он рычит, но когда рука Учихи проскальзывает между ног, его недовольство моментально исчезает. Обито торопливо целует его, он наклоняет голову, проводит языком по нижней губе. Теперь рука Какаши зарывается в его волосы, притягивая ближе. Какаши жарко целует его, кусает до крови. Пальцы Обито растягивают быстро, двигаясь инстинктивно. Рука на члене ускоряет темп, но этого недостаточно. Обито входит в него, и Какаши выгибается в спине до жутковатого хруста костей, вытягивая свое тело, цепляется за плечи Учихи, и это было бы жутко, если бы Обито его не знал с детства. Черт, ощущения непередаваемы. Единственное чего он хочет сейчас — затрахать Какаши до такого состояния, чтобы тот не смог стоять, не хотел стоять или вообще шевелиться. Но это почти невозможно, потому что опытным путем выяснено — Какаши выносливее Обито (и нет, они выясняли это не сексом, вернее, не только сексом). Он чувствует, как Какаши дрожит и сжимается вокруг него еще сильнее, и быстро одной рукой закрывает его рот, заглушая громкий стон, который точно услышала бы вся деревня. Какаши сжимает пальцы на ногах, а на простыни под ними капают белые капли. Обито сползает по нему. Какаши вяло бьет его кулаком в грудь, и ребра отдаются легким гулом. — Я просил тебя в меня не кончать днем. Это неудобно. Практичен до зубовного скрежета. — А ты еще куда-то собираешься? — Обито перекатывается на бок. Какаши думает секунду, потом дергает подбородком, и Обито воспинимает это как явное «нет». — Пошли в душ. — Не-ет, давай полежим пять минут! — Обито, не у тебя в жопе сперма, а по твоему дому я один шастать не буду. Если Мадара-сама в одном из коридоров выскочит из-за угла и перепугает меня до кандрашки, виноват будешь ты. — Ладно-ладно, я встаю… Обито сползает с кровати, думает, что надо бы одеться, но в итоге просто натягивает штаны — все равно потом раздеваться же, ну. Какаши одевается почти полностью, только щитки АНБУ оставляет и сандалии. А Обито уже рассчитывает, согласится ли его брезгливый партнер на ма-а-аленький такой сексик в душике… Открывает дверь в гостиную залу, через которую им надо бы пройти в купальни, и замирает с открытым ртом. Какаши слегка пихает его в плечо. — Ну и чего ты в дверях встал? Бля. — Имей уважение, я стар, но не глух, — поджимает губы Тобирама-сама. Он сидит на подушках за столиком для гостей с чашечкой саке рядом с дедом, развалившимся с другой стороны и пофигистично озирающим застрявшую в проеме парочку. — Ты меня что, преследуешь? — Какаши оттесняет Обито, выходит вперед, натягивая перчатки. Хмурит светлые брови — хитай-атэ он бросил на подушке с самого начала, да так и не взял с собой. Тобирама-сама ядовито усмехается: — Нет, внук, я как раз пытаюсь убежать, — и смотрит на Какаши немигая, — но вы меня упорно догоняете. Дед протягивает руку, ленивым движением разливая им еще саке. Какаши взгляд Тобирамы-самы легко выдерживает. Обито ищет, куда бы деть руки, потому что вдруг приходит мысль, что у того в заднице сейчас его сперма, а они стоят тут перед Вторым, как ни в чем не бывало. — Тора, успокойся, они тоже попытались проявить тактичность и пришли сюда. Кто же знал, что вы с Какаши мыслите одинаково? — дед подцепляет пальцами край рукава строгого хаори Тобирамы-самы. — Молчи, Дара, с меня хватит на сегодня! Обито что-то цепляет слух, и он склоняет голову к плечу. — «Тора», «Дара»… Что-то вы странные сегодня какие-то. — Так ты не знаешь? — оборачивается к нему Какаши. — Чего не знаю? — Вот, он еще и недалекий. Отлично, — приподнимает верхнюю губу Второй. — Дед, хватит, — встряхивает челкой Какаши. — Он нормальный. — «Нормальный»… — передразнивает Тобирама-сама, закатывая глаза, но Обито не дает себе сбиться с мысли. — Так чего я не знаю? Какаши опять поворачивается к нему, смотрит уже удивленно. Кивает на Тобираму-саму и заинтересованного «представлением» деда. — Ну так они же в отношениях. Обито роняет на пол челюсть с оглушительным грохотом. — Кто? Они? Какаши выгибает бровь почти насмешливо, больше утверждает, чем спрашивает: — Ты реально не знал? — Ками-сама, так вы… — Обито смотрит в смеющиеся глаза деда, потом на Второго, сглатывает, заставляя себя все же закрыть рот. — Ну, не Ками-сама конечно, но да, я, — язвит Тобирама. — Так удивлен, ты посмотри. Я думал, ты ему давно сказал. — А я как раз думал, твой не в курсе, — пожимает плечами Мадара, отпивая саке. Обито уже ничего не понимает, но Какаши аккуратно отталкивает его обратно в комнату в попытках смыться. — Эх-х, Тора, где наши годы… Тобирама открывает рот с явными намерениями отве… — Не-ет, стой, — вскидывает ладонь Мадара. — Не надо в рифму. А вы куда собрались, молодежь? Идите сюда. О жизни поговорим.'
31 декабря 2021 г. в 15:42
Примечания:
Присматривайте за именем Тобирамы, мои публичные беты, я на нем тут шалю-ю...
Тобирама раздражал Мадару с самого детства, с первой встречи, с первого взгляда и первого слова. Вообще-то, он его и сейчас раздражает по большей части. Только теперь Хаширама и Изуна над ними смеются.
— Любовь от ненависти родится, — не перестает издеваться отото, и Мадара бы его прибил, если б тот не был его любимым младшим братом. Шутит он, вы посмотрите…
Сам Мадара ничего такого не видит ни в том, что у Торы на шее под воротником водолазки (а так-то не только на шее — по всему телу) яркие засосы, ни в том, что не найти теперь места в отстроенной Конохе, где он бы не зажимал младшего Сенджу хоть единожды, ни в том, что ночью в их доме (и в паре соседних) невозможно находится всем кроме Мадары и Тобирамы…
А что? Ничего такого. Вообще ничего.
В конце концов, Хашираме грех жаловаться. Он их сам сводил. А хочет высыпаться по ночам, пусть идет в свой кабинет. Он же Хокаге. А Мадара не Хокаге, Мадара может себе позволить! Тобираме девятнадцать, в конце концов.
И ничего такого нет в том, что Тобирама орет и матерится — это он от переизбытка эмоций.
И ничего такого нет в том, что они поломали Хашираме уже две кровати и три комода — не вписались просто, ну бывает, у него ж Мокутон есть, он себе новые сварганит.
И ничего такого нет в том, что Тобирама на собраниях с самым гордым видом стоит за спиной брата, а не сидит рядом, как все советники, в том числе Изуна — чего стулья зря тратить, им и так нормально!
И ничего такого нет в том, что Мадара иногда тырит у Хаширамы ключи от его кабинета и обжимается там с Тобирамой полночи — хотел спать, так спи, радуйся, чего ты возмущаешься? Ну обкончали документ какой-то важный, ну с кем не бывает-то… С тобой не бывает?! Ну так ты поэтому дома один и спишь! Да, найди уже себе кого-нибудь и отвяжись, неужели не видишь, Мадара ни в чем ничего такого не видит! А бумажку Изуна перепишет, Изуна хороший и брата только шуточками донимает, а на мозги не капает! Бери с него пример. А то, что он по бабам бегает — так ничего такого! Зато цветет и пахнет, а ты, Хаширама, кактус, так и знай!
— Что, так и сказал? — изогнул бровь Мадара, лениво потягивая саке из чашечки.
Тобирама хмыкнул — ну, наверное. Так-то Мадара его лица не видел, потому что светловолосое чудо наглым образом примостилось прямо на нем и грелось, наполовину свесившись в горячую воду, а другую половину расположив у Мадары на груди и животе.
— Хотя с тебя станется, — сам для себя заключил Мадара, не сомневаясь ни в своих, ни в Ториных словах. Обозвать Первого Хокаге кактусом, попутно сознавшись в краже ключей и кончине — ха, прозаично — «какой-то важной бумажки», простым языком — мирного соглашения с Камнем, мог только этот конкретный Сенджу. Даже сам Мадара не рискнул бы. Но занудой Хашираму он обязательно как-нибудь обзовет. Где-нибудь на очередном собрании Каге, например. А то что это он пристал? Никакой личной жизни. Даже в кабинете Хокаге не потрахаешься!
— Он не обиделся, — не удивил Тобирама. Потянулся так, что хрустнула пара-тройка косточек, поудобнее примял разомлевшего от тепла источника Мадару под собой, чуть запрокинул голову, а Учиха несильно сжал влажные пепельные волосы длинными пальцами. Под густыми темными ресницами заиграли тени. — Учиха. С твоими аппетитами мне скоро стоит начать писать порно-романы.
— А я бы такое почитал…
Тобирама потянулся к нему, приподнимаясь на руках и выскальзывая из воды на бортик рядом. Длинные ноги обвили бедра Мадары, насквозь промочив расшитое черными лилиями хаори. Мадара благоразумно отставил саке — Тобирама на его личный вкус был потерпче любого алкоголя. Еще и кусался, если оказывался в настроении.
— С моими ли аппетитами, н?
— Значит, будем писать романы вместе. А теперь, будь добр, заткнись.
Не то чтобы Мадара прям позволял собой командовать… Это тоже зависело от настроения. И от степени алкогольного опьянения. Их было четыре. На первой он, как правило, и зажимал Тобираму на виду у всей деревни, даже если тот вполне активно сопротивлялся (от чего такие сцены напоминали не зашедший слишком далеко флирт, а публичное изнасилование). На второй — как раз сейчас — он становился вполне благодушен и даже не дергал Сенджу за светлые патлы, если тот возникал слишком уж сильно. На третьей Мадара ломал Хашираме кровати, и вот там все еще больше походило на реальное изнасилование, потому что он кидался на Тобираму голодным зверем, затаскивал его на первую попавшуюся горизонтальную поверхность, после чего они трахались, как волки по весне. И после этого же Тобирама стоял на собраниях, кстати. На четвертой стадии Мадару тянуло на приключения и экстрим — например, а что будет, если мы с тобой пошалим в кабинете Хаширамы, Тора, а?
Когда Мадара допивался до четвертой стадии вместе с Тобирамой, на утро стыдно было всей Конохе. Всей, кроме, собственно, Мадары и Тобирамы, потому что первый стыда по жизни не испытывал, а второй по большей части ничего не запоминал после попоек. (Правда, Изуна ему потом все подробно пересказывал. Спасибо не в гравюрах рисовал.)
Так вот, сейчас Мадара чувствовал себя размазанной по тарелке переваренной пельмешкой из высококачественного мяса. Тобирама в его проспиртованной фантазии выступал в роли палочек. И в данный момент палочки весьма активно демонстрировали свою готовность взаимодействовать с пельмешкой самым тесным образом.
Мадара моргнул, отгоняя от себя дурацкие ассоциации. Ками-сама, бред какой-то. Пора прекращать пить бурду и переходить на дорогие вина. Кто ж Тобираму трахать будет, если он сопьется?
— Ты о чем думаешь? — Тобирама внимательно вглядывался в его лицо, даже стаскивать хаори прекратил.
Мадара расплылся в нехорошей ухмылке, и Тобирама про себя подумал, что что-то уже не очень хочет знать ответ на свой вопрос.
Губы Мадары сохраняли вкус и запах саке, а еще — засахаренных вишен, которыми он закусывал, пока Тобирама оттирал с себя грязь и кровь с миссии. Мадара притянул его к себе, уложив ладонь на затылок, и Тобирама с готовностью в эти самые губы вцепился — не все же ему чужой рот вылизывать. А Мадара и против не был.
— Там масло в ящичке, — длинные темные пряди прилипли к рукам и груди Тобирамы, защекотали кожу — Мадара навис сверху, легко подмяв Сенджу под себя.
— Не надо масла, — сморгнул Тобирама. Мадара смотрел на него с секунду, потом перевел липкий взгляд вниз по его телу, к чуть раздвинутым ногам.
— Ты тут чем занимался?
— Пить надо быстрее, — мстительно ухмыльнулся Тобирама.
Мадара наклонился, медленно вовлекая Тобираму в новый поцелуй. Не менее мстительно прикусил чужую губу. Тобирама клацнул зубами в опасной близости от его языка.
Масло и правда оказалось не нужно — пальцы Мадары беспрепятственно скользнули в горячее нутро. Тобирама развел бедра шире, согнул ноги.
«Ни стыда, ни совести», — Мадара ухмыльнулся.
Хотя ни того, ни другого у Торы не было лет эдак с пятнадцати. Кажется, именно тогда он в первый раз прокусил Мадаре губу. Если не еще раньше. Хаширама тогда довольно сильно разозлился… На Мадару, почему-то. Правда, быстро остыл.
Тобирама цапнул его за плечо, прижимаясь к шее лохматой макушкой и подгибая голову к его груди, скрипнул зубами. Мадара легко навалился на него всем телом, просунул руку под костлявую спину. Мышцы Сенджу ходили ходуном — Тобирама тяжело дышал Мадаре в ухо.
— Соскучился? — издевательски протянул Мадара. Тобирама вцепился в его кожу снова, заставив поморщиться и с силой вогнать влажные пальцы до упора, до толчка ладони о тугую кожу. Тобирама раздраженно фыркнул сквозь зубы.
— Не тяни уже!
Мадара приподнялся, встряхивая головой, запустил пальцы в беспорядочный ворох шелковистых белых прядей, потянул. Тобирама посопротивлялся секунду, но запрокинул голову, вставая на лопатки — по-юношески острый кадык едва не уперся Мадаре в нос, когда он наклонился.
Повозившись с завязками, Учиха оскалился. Под тихий стон матерного содержания. Член входил туго, Тобирама прикрыл глаза, закусив белым клыком губу. Мадара целовал его шею, наслаждаясь вседозволенностью, прижимался губами к острым линиям кости точеного подбородка.
Каждый раз было узко, как в первый — чертова регенерация Сенджу, в такие моменты и Мадара, и Тобирама проклинали ее последними словами.
Но сейчас Мадара имел возможность пресыщаться своим любимым зрелищем — Тобирама под ним, приоткрыв рот и отрывисто вдыхая, медленно заливался румянцем возбуждения.
На камнях стоять коленями было не особо, но выхода не оставалось, поэтому Мадара посильнее прижал Тобираму к прогретому полу купален — меньше напрягаться им обоим — и повел бедрами.
Тобирама не стонал.
Не сейчас конкретно, он в целом не стонал. Только матерился и дышал тяжелее и тяжелее, поджимал пальцы на ногах, дрожал, выгибался до щелкающих позвонков, иногда целовал непременно нависающего над ним Мадару кусаче, не желая отвлекаться, но пытаясь удержать контроль, а потом вжимался лбом в основание его шеи, сжав пальцами его бока, кончал себе на живот и растекался лужицей, обнимая Учиху, как подушку. Подушка из него жестковата, конечно, но сойдет.
Стало еще жарче, пар застилал лицо, но от этого хуже не становилось.
Тобирама тихо выдохнул, расслабляясь и чуть сильнее сгибая ноги.
Мадара толкнулся в податливую тушку еще несколько раз, гортанно хрипнул, наваливаясь на Тобираму и чувствуя, как тот вяло прикусывает его за плечо. Внутри, где до этого было просто туго и горячо, стало еще и мокро. Тихий влажный чавк заставил Тобираму лениво приподнять голову и мутными глазами просмотреть, как Мадара пристраивается рядом с ним на его же впопыхах расстеленном хаори. Острый нос ткнулся ему куда-то в ребра, и Мадара сыто усмехнулся, опуская ладонь на светлый затылок, поглаживая.
Это был идеальный момент для действия.
— Хаши нашел тебе невесту.
Тобирама дернулся, но Мадара сильной рукой удержал его около себя.
— Какого хера? — просипел Тобирама зло, моментально закипая.
— Хорошая девочка, одна из побочной ветви Инузука, — продолжил Мадара. — Я уже говорил с ней. Она также, как и ты, не испытывает никакого желания обливать любовью всех и вся, так что вы подружитесь. Если не подеретесь раньше. Женишься, сделаете наследников… Все как обычно.
— И зачем эта показуха?
— Ты младший брат главы клана, не прилично долго в холостых ходить. Таков порядок, Тора, не хуже меня знаешь.
— Говоришь сейчас как Хаши.
Мадара дернул его за прядь волос, косым взглядом выхватив тонкую ниточку спермы, тянущуюся уже от распаренной кожи ягодиц к полу.
— Зато никто не будет больше нас доставать. От вашего союза только наследники нужны, а так всей Конохе глубоко насрать, в чей постели ты и она ночуете. А там генофонд мощный, ровня Сенджу. Дети сильные выйдут.
— Какие дети, Дара?
— Сильные, говорю. Короче, тебя никто не спрашивает. Все равно женишься.
— Сволочи. И ты, и Хаши, и Совет. Стану Хокаге — отменю этот закон.
— Стань для начала…