Одним рождественским вечером

      Мерное пламя свечей освещает гостиную фамильного особняка Долоховых. В воздухе плывет аромат сандала и пряностей. На небольшом столике бутылка на льду дожидается, когда появится хозяин и разольет по двум высоким бокалам игристый напиток. Под потолком красиво кружатся снежинки, умело созданные заклятием молодой волшебницы. Порой в отсвете огоньков льдистые их грани дают ощущение, что там на них лежат небольшие упавшие серебристые звездочки, словно появившаяся несколько часов назад на небосводе Луна смахнула легким движением серебристые пылинки со своего праздничного наряда или может это пролились ее слезы?       Все те же свечи, будто дети, играя в театр теней, создают причудливые черно-белые сплетения и узоры на стенах, что появляются от каждого движения волшебницы, когда та вновь пройдется по комнате и проверит каждую мелочь.       Окинув взглядом свое отражение в окне, поправляет якобы выбившуюся прядку из прически, но после передумывает и взмахом палочки распускает волосы, позволяя белокурым прядям свободно струится по плечам. Вновь расправляет подол и без того ладно сидящего по фигуре платья ее любимого красного цвета.       Когда-то Аннетт удивило, что он ничуть не возмутился красным платьем на их первом свидании или не сказал ничего язвительного, как сделал бы любой другой слизеринец. Антонин тогда, улыбаясь, ответил, ты забыла, это цвет Дурмстранга. Именно там Долохов начинал учебу, а уже после закончил Хогвартс, где маленькая Аннетт впервые его и заметила, а он, конечно же, нет. Ну какому семикурснику-слизеринцу есть дело до одиннадцатилетки с Рейвенкло, втайне вздыхающей по нему? Спустя несколько лет, после окончания магической академии, у нее появится возможность привлечь его внимание и Аннетт, конечно, не особо раздумывая, воспользуется этим шансом.       От воспоминаний ее отвлекает шум всполохов в камине. Обводит еще раз взглядом комнату, делает глубокий вдох и поворачивается к Антонину, где за его спиной пропадают последние изумрудные огоньки в камине. Ей так не терпится поделиться новостью, которую сама узнала всего пару дней назад. Не терпится рассказать именно сегодня, в Рождество — день, когда, кажется, что и без всяких заклятий в воздухе разливается волшебство, день, по традиции, всегда значащий для них что-то новое. Как тогда, в их первое совместное Рождество, когда осталась в его доме, чтобы уже следующее Рождество провести не иначе как миссис Долохова. Только в этот раз шаг более ответственный, шаг, к которому стремилась, зная, как Антонин мечтает о продолжении рода.       Улыбка исчезает с лица, как только замечает злость на его лице. «Что-то случилось» — мелькает мысль, но даже не успевает облечь в слова, в вопрос: захват пальцев на горле просто не дал такой возможности.       — Ты очень убедительно переделала свою историю, dorogaya, — Антонин по-прежнему часто в речь вставляет русские слова. Аннетт нравится как, обнимая ее, что-то шепча на ухо, занимаясь сексом или просто желая спокойной ночи, он с придыханием произносит по-русски дорогая, милая, любимая… Но сейчас его «дорогая» было произнесено, словно он говорит о куске дурнопахнущей субстанции. Хотя стоит ли удивляться, для него грязнокровки — ничтожества. Полукровки такие же. И она, еще вчера столь желанная и любимая, в один момент стала таковой? Его слова ничего никогда не значили? Дорогая… любимая… милая… моя хорошая… малышка… Все лишь пустые слова?       Только сейчас, когда последние капли воздуха ускользают из легких, осознает, что для него по-прежнему если что-то и значит — кровь. Только кровь. Чистая магическая кровь. Принцип. Предрассудок. От которого он никогда не избавится, ради которого убивает. Ради которого он готов позабыть их годы совместной жизни. Это она, глупая, любя его, старалась закрывать глаза на его деятельность, на его взгляды. Все что ей важно — быть с любимым человеком, даже если он один из самых опасных магов. И если для этого потребовалось когда-то утаить своего отца-маггла — она это сделала. Ради него она могла пойти на многое. А он…       Расслабляет захват, и бездыханное тело падает на пол. Подол платья ложится на пол темно-красной дорожкой. Долохов брезгливо отталкивает от себя его край носком ботинка, разворачивается и уходит. Зеленые всполохи в камине уносят его в неизвестном направлении. В рождественскую ночь он убьет еще двух магов — магглорожденных, над их домами будет несколько часов висеть знак пожирателей — змея, выползающая из черепа. Метка, которая над его особняком, конечно, не появится. Он сделает так, что никто так и не найдет доказательств, что ее убил собственный муж и лишь за то, что у Долоховых не может быть в женах волшебница с грязной кровью.       А единственная свидетельница — серебристая Луна, что все еще поглядывает в окно — сохранит тайну, как хранит множество других. Все-таки то были ее слезы. Не зря гадалки прошлого обращались за помощью к небесному светилу: Луна знает все наперед...       ...Спустя несколько лет в темной камере Азкабана, когда все, что у него останется — его непоколебимые принципы, Антонин Долохов, как только завернут за угол от его теперь вечного пристанища дементоры, опустит окклюменционные щиты, и в памяти тут же всплывет Аннетт — его жена, оказавшаяся полукровкой, скрывавшая этот факт и за это же поплатившаяся, женщина, которая любила его, как никто другой. Но для Антонина Долохова чистокровные принципы в тот рождественский вечер оказались важнее всего.