Гон

      Нет ничего странного в том, что Робин удачлив. Он с детства выучился ловить свою удачу за хвост и выдирать его с перьями. Как учат бастарда брать корону, женщину, чужую жизнь.       Резать натянутую кожу на чужом горле так же просто, как запеченный ростбиф. И точно так же из него тонкой струйкой хлынет тёплая душистая кровь. А если тебе попадается свежее мясо, лучше не медлить, пока оно не перестало быть вкусным.       Лунная принцесса трепыхалась в руках, словно раненая пташка. Била тонкими крыльями по всему, по чему попадёт. Воздух грелся от ее движений и учащал сердцебиение. Вокруг распространялся гурманский запах духов и девичьего страха. И, как водится, пташка перестала трепыхаться, почуяв холодную сталь на своём горлышке. Но все равно поранилась. Де Нуар заставил ее смотреть, как он слизывает крохотную капельку ее крови с лезвия. Мерривезер затаила дыхание. То ли от испуга, то ли от отвращения. Она ещё не знала, что Де Нуар находил этот вкус схожим с чёрными спелыми вишнями. Охотник всегда гурман. Он не откажет себе в удовольствии попробовать свежую, ещё горячую печень дикого оленя - мощный афродизиак. Так кто откажется от тёплой крови нежной горлицы?       Робин ощущает невероятное щекочущее чувство по всему телу. В груди, в животе, в руках. Оно растекается по всей кровеносной системе и раздражает нервы. Что-то подобное чувствуют гончие псы, когда чуют молодого зайца. Они издают странный звук, что-то среднее между скулежом и почти человеческим жалобным стоном. И бегут, бегут, бегут по известному лишь им невидимому следу добычи, который та оставляет, сама того не зная, в самом воздухе. Неуловимый тонкий и острый запах страха преследуемого зверёныша.       Это охотничий гон. И потенциальные жертвы тоже испытывают его, но по-другому. Когда ощущают первостепенную жажду найти свою пару и создать потомство, маленьких тёплых детёнышей, часть которых погибнет от голода, а другая - от арбалетной стрелы.       Один гон неразрывно тянет за собой другой, словно порочный лесной круг тянется великая пищевая цепочка. И правит ей всепоглощающий животный голод. Робин Де Нуар испытывает его на себе как никто другой.       Он готов застонать или даже заскулить от раздражения, которое испытывает, когда видит, как Мерривезер ускользает из его рук. Отец восхищён его преданностью, когда тот ночью отправляется на поиски сбежавшей девчонки, не взяв с собой никого. Главе Де Нуаров невдомек, что сын предан лишь своему желанию, которое заставляет его снова и снова тянуть воздух носом в надежде уловить хоть малейший запах духов Лунной принцессы. Сладко-дразнящий, пряный, раздражающий аппетит. Так пахнут даже не духи, а она сама. Ее кожа, кровь и, наверное, могли бы пахнуть ее тонкие кости, о которые буквально хочется поточить зубы.       Она улепетывает от него сломя голову, не обращая внимания на тонкие розги веток, то и дело хлещущих ее по лицу. Незаметно рассекая кожу на ее щеках, они пачкаются в крови, оставляя ее, чтобы Де Нуар смог взять след. Он не будет спать, не будет есть, пока не настигнет добычу и не отведает ее. Только такая пища сможет утолить этот трансцендентный голод. А до тех пор будет продолжаться травля.       Он никогда не упускает из виду беленький хвостик лани, пытающейся запутать человека, петляя между деревьев. Мерривезер не знает, что она тоже похожа на эту лань. Ее тонкие ножки неустанно несут через непроходимые заросли кустов, а на оборванном платье для Де Нуара вырастает воображаемый хвостик, которым она манит его в эту чащу. Мерривезер не глупа, просто напугана. Заражена таким же азартом, как и Робин. Он играет у неё в крови точно молодое вино. Однако Де Нуара его азарт ведёт к победе и добыче, а ее азарт жертвы, ведёт лишь к падению и разорванной сонной артерии. Де Нуар вскроет ее выверенным точным движением когтя и припадёт к алому фонтану артериальной крови.       Мария убегает, словно ее кто-то подначивает. Будто она на арене Колизея, а вокруг - жадный до крови плебс, безумными воплями дразнящий льва. Она жуткая неудачница. Родилась с тем цветом волос, который как сигнальный огонь показывает охотнику, куда следует бежать за жертвой. Порвала платье точно по шву, обнажившему не знающую загара кожу, белую, словно свежие сливки. Ветка срывает ленту с ее панталон и услужливо оставляет Де Нуару темно-синюю подсказку. Он останавливается на пару секунд, чтобы взять ее и глубоко вдохнуть запах. Какое-то восточное масло, смешанное с бисквитным запахом ее кожи. Рассудок мутится, и он на долю секунды дезориентируется. Но тут же приходит в себя. Ровной безумной поступью устремляется вслед за Марией. Медное зарево волос обжигает ствол дерева и проваливается куда-то под землю. Куда-то, откуда нет второго выхода. Падает, цепляясь за корни и сдирая колени в кровь. Отползает как можно дальше от места предполагаемого появления Де Нуара. Убежать невозможно, когда не осознаёшь того, что хочешь быть съеденной.       Робин с разбегу ныряет в пространство между корней огромного старого дуба и приземляется прямо напротив забившейся в угол Марии. У неё в ушах стоит непрекращающийся собачий лай, переходящий в фальцет восторженного визга. Эта симфония ужаса - лишь аккомпанемент глухому рыку вожака стаи. Он спокойно идёт прямо к ней, и ей кажется, будто с его губ капает голодная слюна.       Сейчас он бросится и начнёт по куску отрывать кожу и мясо, пока не дойдёт до внутренностей, чтобы сожрать самое вкусное. Но он не спешит.       Словно курцхаар, обученный хватать убитую утку так, чтобы не разорвать тушку, он приподнимает ее за руки так, чтобы она опиралась на стену. От земляных стен рикошетом отскакивает звук биения маленького сердца. Густой запах сырой земли и корней смешиваются в удушающий запах могилы. Здесь будут сохнуть ее кости, если их не сгрызут вместе с мясом.       У страха свой запах, тот, что придаёт убитому барашку неприятный кислый привкус. Тело выделяет его перед тем, как рухнуть от удара тесаком. Робин не чувствует его. Ему мерещится вкус спелой черешни, которым наполнены вены Мерривезер.       Когда у оленей начинается гон, они сбегаются друг к другу на запах. Мускусный, острый, ненасытно вдыхаемый. Чувствуют его и ищут источник раздражения. Робин глубоко тянет воздух вокруг Мерривезер и чувствует, как его начинает трясти. Рука тянется к ее шее, и пальцы медленно трут тончайший кожаный шёлк. Будто разогревает его. Сейчас укусит. Но не спешит.       Медленно стискивает пальцы, заставляя приоткрыть рот и прикрыть глаза. Робин лучше всех в клане умел обращаться с гарротой. Любимое орудие убийства верного наемника Чезаре Борджиа. Тонкая жёсткая проволока, легко режущая сыр на ровные ломти, и точно так же легко натягивающаяся вокруг шеи. Благодаря своей структуре, она впивалась в кожу, не оставляя шанса отодвинуть ее и вырваться. И Мария сейчас предпочла бы ее рукам Де Нуара, которые гладят ее по выступающей косточке на горле. Сдавливают ровно настолько, чтобы она могла глухо дышать через узкий коридор гортани. Рот приоткрывается ещё сильнее. Почти готова. Он медленно проводит языком по нижней губе, вызывая у неё окончательную асфиксию. -Почему?.. - хрипит, не шепчет. -Я не хочу убивать. Дотрагивается своим языком до ее. Только съесть. В доказательство прикусывает нижнюю губу. В этом капище, на холодном камне. Нет. Не так. Холод отбивает вкус. Мясо вкуснее тогда, когда оно не боится. - Будешь должна. Она растерянно моргает своими глазами невинной лани. - Я помогу тебе, если ты сама выйдешь в лес сегодня ночью. Об этом буду знать только я и ты. - Куда я должна идти? - Просто зайди в лес. Я найду.       Он захлопывает за собой дверь в комнату первой принцессы. Он не просто найдёт. Он учует ее как акула чувствует кровь за несколько километров сквозь толщу горько-соленой океанской воды.       Мария сломя голову несётся домой, не думая о том, как объяснит свой внешний вид дяде и гувернантке. Она запирает за собой дверь и тяжело дышит, затравленная. Спешит привести себя в порядок до ночи.       Она погружается в разогретую ванну час спустя и шипит от резкой боли, распространяющейся по ссадинам тонкой сеткой. Стиснув зубы, оттирает кожу от сырости темницы и подвального землистого запаха. Умасливает все тело дорогим венецианским бальзамом. Роняет несколько капель духов на запястья, мажет под мочками ушей, в ложбинке груди. Обычный ритуал очищения. Будто дичь натирают специями перед тем, как отправить на вертел.       Выбирает самое удобное, "маневренное" платье, которое легко приподнять во время бега. Она не может понять, откуда в носу запах животного мускуса, который она пыталась перебить косметикой. Приятный запах.       Под покровом ночи спускается вниз и крадётся к потайной тропе в лес. Ее обдаёт острой смесью духа мокрой листвы, травы и веток. Как будто весь лес насквозь пропах Де Нуаром. Она проглатывает это ощущение, и внутри все обжигает чем-то очень свежим и природным, как перечная мята. Как только она вошла, лес окутал ее и украл ее аромат. Распространил на тысячу миль, подавая хищнику сигнал к атаке. Она переводит дыхание, но тут же замирает, когда слышит, что не одна.       Иногда слабое животное пытается обмануть хищника и притворяется. Мария присаживается, чтобы поправить сапог. Осторожным незаметным движением она достаёт из потайных ремней стилет. Готовится к тому, чтобы выставить его вперёд. Зайцу глупо надеяться на когти, не умея царапаться. Хищник слишком голоден, чтобы тратить время на аперитив. Одним движением он выбивает оружие из ее руки и подхватывает практически на лету. Направляет острие на горло. Не приближает его, но угрожает. Мария пятится и упирается в ствол дерева. Чувствует мокрую шершавую кору. Трогает и гладит ее, пытаясь ощутить то, что вокруг неё, и успокоиться. Лес. Темнота. Тёплая и влажная. - Я могу закричать. Позвать на помощь Догвуда. Который давно спит. Де Нуар как будто знает об этом. Знает о том, что даже если бы он не спал, она бы не стала этого делать. Лань хочет поиграть с волком. - Ну тогда кричи. Хриплый шепот. - На помощь.       Де Нуар усмехается и впивается в приоткрытый рот. Рукава сами спадают с плеч. Он целует и кусает, постоянно цепляет зубами солоноватую кожу, оставляя тонкую сетку кровоподтеков внутри. Мария задыхается так, будто он душит ее гарротой. У ее кожи горько-соленый вкус, в котором намешан острый вкус эфирного масла и соленой, почти морской вкус ее тела. Постоянно прикусывает, прогрызая себе путь к более лакомому. Мерривезер могла бы чувствовать себя фазаном, которого потрошат, если бы ей не было так любопытно распробовать мускус на языке. Раз. Он вскрывает застежку на платье и дергает его вниз. Два. На ней остаётся лишь корсет и юбка. Три. Он собирает ткань в руках так, чтобы схватить ее ноги и приподнимает, прижимая к дереву. Четыре.       Робин Де Нуар чувствует, как откусывает первый кусочек, и становится только злее.       По лесу разносится эхо от короткого вскрика раненой птички. Она заглушает свою боль, впиваясь ногтями в чёрную рубашку. В горле пересыхает от частого дыхания через рот, и она ищет спасения, пытаясь не то поцеловать, не то укусить, научившись у Робина. Поцелуя не случается. Он разрывается ей самой от необходимости дышать. И все же она не отстраняется, дышит и кричит в так же раскрытый рот. Слегка касается своими зубами его. Будто волки, которые в любовной игре смыкают раскрытые пасти. Лес поёт уханьем филина, треском цикад и отдаленными криками соек. И они становятся одной из его частей. Вскрики, стук зубов, удары о дерево. Целуют, кусают друг друга, смакуя оборотную сторону наслаждения - боль. Задыхаются в попытке утолить первобытный голод. Главный секрет в том, что это невозможно. Он поможет ей одеться и отряхнет древесную пыль, крепко засевшую в бархате. Достанет кинжал и приложит его к тонкой шее. С каждым ее тяжелым выдохом он слегка впивается в кожу. Молочный шёлк обнимает толедскую сталь, когда Мария тянется за поцелуем, и она непременно вскроет себе глотку, если хоть чуть-чуть повернёт голову. От одной этой мысли у Робина сводит зубы, а во рту становится кисло от голодной слюны.       Гон охотничьего пса отличается от брачного гона тем, что прекращается с пойманной дичью. Последний же существует до тех пор, пока зверь чувствует едкий призывный запах. Робин не может избавиться от преследующего его запаха черешни.