***
3 августа 1916
Угораздило меня попасть в полевой госпиталь. Медсестра посоветовала мне начать вести дневник, чтобы ничего не забыть из-за контузии. Последнее, что я помню, так это то, что рядом разорвался артиллерийский снаряд. Уши гудели от грохота, и земля, падающая с неба, накрыла меня целиком. Как мне потом сказали, было сложно найти место моего "захоронения". Как приятно, что подчинённые не лишены чувства юмора даже в ситуации, когда их главнокомандующий завален землёй, как в могиле. Некоторое время назад приходил толстяк в форме офицера. Он представился неким Фариным, хотя мне это ничего не сказало. Я не помню, кем он мне приходится: то ли другом, то ли собратом по несчастью, оказавшимся на этой войне. В любом случае мужик он назойливый: несколько раз переспрашивая, как я себя чувствую. Также врач высказал пренеприятнейшее известие. Моя нога оказалась ранена осколком снаряда, но ничего страшного нет, только придётся несколько месяцев ходить с тростью. А сейчас мне выписали коячный режим. Надеюсь, я быстро вернусь к выполнению долга перед родиной.14 ноября 1916
Вот уже почти четвёртый непрерывный год идёт война. Как же уже всё это достало. Мы не двигаемся ни на фут, ни на дюйм! Горы раненых и мёртвых, ничейные поля - всё это очень пагубно сказывалось как на мотивации, так и на рассудке солдат. Сегодня ко мне вбежал солдат в панике и пытался что-то объяснить, но язык его заплетался. Но всё-таки он смог вымолвить, что нужно срочно пройти в казармы. По пути солдат поведал, что парнишка, прибывший на фронт пару дней тому назад, хочет застрелить офицера Фарина из заряженного револьвера. Ту ситуацию, которая произошла в казарме, я запомнил как ясный день. Солдат, или — если быть точным — напуганный мальчишка, только достигший призывного возраста, держал в дрожащих руках взведённый револьвер офицера Фарина. Револьвер был направлен на офицера, который только заговаривал зубы и давил на пацана своим авторитетом, чем только подкидывал дров в и без того обострённую ситуацию. Офицер Фарин на редкость твердолобый идиот, который стал офицером с помощью родительских связей. Я вспомнил, что познакомился с ним во время обучения военной службе, а также я вспомнил, насколько он назойлив и безрассуден - я не смогу это описать даже на десятке страниц, да и не стоит зря переводить бумагу. Даже в критической ситуации, когда на него наставлен револьвер - то самое оружие, из которого он лично убил десяток неприятелей, - этот дурак продолжает хвастаться своим званием. Мне пришлось остужать обстановку. Я выслушал бедного парня. До призыва он был обычным фермером, который помогал матери прокормить себя и младших братьев. Отец погиб на войне, именно в моей роте. Парень чуть ли не рыдал во время рассказа, а я чувствовал перед ним вину. Хотя я никак не мог повлиять на смерть его отца, но я до сих пор чувствую перед ним вину. Точкой кипения его эмоций стала прошлая атака врага. Увидеть, как на тебя бежит толпа, а потом падает под оглушительные звуки пулемёта, - это действительно тяжёлое зрелище. Тем более, если видишь это впервые. В момент, когда парень закончил рассказ, большая часть солдат ушла, что бы не вспоминать свою мирную жизнь, которую они могут больше не увидеть. Парень заплакал, а я выхватил револьвер и отдал владельцу. Я попросил санитаров присмотреть за парнем и успокоить. А в отношении офицера Фарина, я отправил депешу о его переводе в другой батальон. Я не могу позволить, чтобы ещё раз повторилось подобное. Либо Фарин поймает солдатскую пулю, либо мою собственную. Вся эта ситуация с новобранцем ярко показывает, насколько война уродует людей и мешает простой жизни. Раньше я смотрел на войну однобоко. Я потомственный аристократ, и с малых лет отец учил меня владеть оружием, после чего я был отправлен обучатся военному мастерству и подниматься по рангам. Но есть и другие люди, которые и винтовок в жизни не держали, они не хотели убивать или умирать. К сожалению, не смотря на чин и происхождение, всё мы падём под землю с пулевым ранением.21 ноября 1916
Вот уже несколько дней нет никаких приказов от командования и враги перестали наступать. Я очень сомневаюсь даже во временном перемирии. Также вчера ночью мне доложили, что пришло письмо от моей матери, и вручили мне эту страшную бумагу. Мне не хотелось читать этот клочок бумаги после нашей ссоры, но перед матерью я держу ответственность как наследник моего покойного отца и не смею её бросать. Прочитав письмо, меня чуть удар не хватил. Матерь моя лежит уже вторые сутки на смертном одре и просит явится меня в Санкт-Петербург. Я смог выпросить временное увольнение, чтобы навестить родных. Теперь мой путь ложится в столицу. Завтра отправляется поезд с ранеными, куда меня посадят надсмотрщиком. На посту меня подменит новый офицер - Зяблин. Его я знаю ещё с детской поры и верю в него. Не раз этот человек поступил по чести и показывал свой серьёзный настрой в трудных ситуациях. Я договорился с некоторыми солдатами, чтобы по моему возвращению был готов устный доклад о изменении ситуации на фронте под командованием Зяблина. Мне нельзя упускать из виду детали и нужно видеть всю ситуацию с двух сторон. Если утаит Зяблин, мне расскажут солдаты и наоборот.24 ноября 1916
По прибытию в нашу великую столицу и мою родину меня встретил извозчик, нанятый моей сестрой, но это я узнал с его слов по пути. Я спрашивал извозчика о многом, начиная с вопроса, почему же он не защищает родину свою, заканчивая свежими слухами города. Народ нынче взволнован приближённостью колдуна к императорской семье. Целитель Рюмин сейчас чуть ли не правит страной через жену императора! Как же так вышло, Боже милостивый? Чтобы простой шарлатан управлял страной в столь трудное время, не верю в этот вздор. Встречался я однажды с этим пьяницей. Вульпер друг мой дорогой, утянул меня на прогулку по красотам Петрограда. Когда же мы случайно проходили мимо гнилого местечка, куда ходил всякий низший сброд. Хозяин вышвырнул заросшего пьяницу неимоверного роста. Это был двухметровый исполин, от которого несло вонью из грязи и спиртного с такой силой, что ноздри закладывало. Я помню, что хозяин того алкогольного паба называл этого мужика Рюминым и бранил громким гласом. Вульпер мне сказал, что таких животных, гоняющихся за выпивкой и девками, не должно быть в нормальных городах, тогда я согласился и сейчас придерживаюсь такого мнения. Извозчик доставил меня в родной дом, где ждала меня сестра моя, княжна София. Она была настолько рада меня видеть, что бегом спустилась по лестнице нашего дома и обняла меня от всей души. А вот мать меня приняла холоднее, чем зимний ветер. Она твердила, что я выродок неблагодарный, который при первой же возможности убежал на фронт. Мы поругались прямо перед началом военной компании, и с её стороны это действительно выглядело как бегство, а не святая обязанность. Я еле как смог выдавить из себя только изменения, и она успокоилась. Мне следовало уходить, чтобы успеть на обговоренный приём к военному начальству. И вот я снова еду в карете и наблюдаю бесцельно гуляющий народ. Меня доставили в огромное здание - дом императора. Войдя, меня встретил императорский лакей, одетый как Лондонский денди и поинтересовался по чью честь я явился, он был очень мил и добр, давно не встречал таких джентльменов. Парень проводил меня до главного зала откуда шла музыка и пожелал удачи в моей цели. Открыв дверь музыка умолкла и все смотрели на меня злыми хищными глазами. Но одни глаза очень отличались. Они не источали злость они были как бы это сказать. Фарфоровыми, с тяжёлым взглядом и силой внушения. Эти глаза были еле видны под длинными волосами падающими на плечи. А чёрная как тьма борода этого человека закрывала грудь и душу. Одним словом черт бесовский. Конечно же это был Рюмин и я не мог в это поверить, но правда давила на меня. К сожалению язык мой обгоняет мысли и я высказал про этот бал всё что мог. Во время войны когда люди умирают, из бочек реками льются вина и танцуют распутные девы. Рюмин вселил похоть и разврат в души некогда честных людей и не должон он рассиживать в дорогих стульях императорской семьи. Он же ответил на мои слова с усмешкой и кривой речью. Своими проповедями пытаясь запутать глупых и уязвимым для чертовского яда. Этот бродяга посмел вызвать меня на дуэль. На моё возражение о запрете он ответил, что запреты можно изменить ради такого события. Одним предложением своих убогих слов он пытался доказать мне свою силу перед императором. Я не долго думая, соглашаюсь с горяча и он назначает дуэль на ночь с тридцатого ноября на первое декабря. Таковой выбор он обосновал пророчеством: труп павшего покроет снегом и сотрёт со страниц истории. Я гордо отдал ходатайство о наступлении военному полководцу, а потом развернулся и ушёл в закатывающееся солнце, а музыка за моей спиной восстановила свой ход. Вернувшись в поместье меня уже не встречали. Я отпустил извозчика и направился в дом. Зайдя в гостиную я услышал громкий плач сестры. Она горевала у кровати уже почившей матери. Её смерть оставила лишь небольшую тоску в моей душе, но я видывал столько смертей что уже не восприимчив к этому. Хотя сестру придется успокаивать несколько дней.30 ноября 1916
Несколько дней я не прикасался к этому дневнику и на то была своя причина. Сестра в ужасном горе, а сегодня вечером дуэль. Секундантом я взял себе друга с которым мы давно не виделись. Честно я и имени его не помню, но какая разница если я уверен в победе над оппонентом. Хотя, я немного волнуюсь из-за этой дуэли. Я поручил лакею на случай моей смерти, отдать этот дневник Вульперу. Если я умру, то не смогу помочь ему в, как он говорит, грандиозных планах. Я понятия не имею чего он такого удумал, но с его нелюбовью к Рюмину, он способен на многое. Когда-то давно он вскользь промолвил, что эту страну нужно менять. Но он точно не поднимет переворот, такое даже глупо предполагать, у него больно кишка тонка. Единственное, Вульпер, я прошу тебя, коль ты это читаешь и внемлешь, позаботься о княжне Софии, ты единственный кто может ей помочь в такой трудной ситуации. Хочу верить что это не последняя моя запись.Я прощаю тебя, друг мой покойный. Столько всего я не успел тебе рассказать, а теперь ты не сможешь выслушать мои мысли.
Я хочу извинится за все наши конфликты начатые по моей вине, и прощаю все твои оскорбления в мою непутёвую сторону.
Я обещаю что твои записи останутся невредимыми, и сохранят память о тебе. Твоя сестра будет в безопасности, я обещаю.
-Вульпер.
***
Ночь на 1 декабря 1916
Экипаж подъехал к проклятому месту где проливалась человечья кровь. Казалось погода ждёт жертвоприношения, чтобы забрать грешную душу на твёрдые как скалы облака. Выйдя из повозки Орлынский распрямил свою спину и раскинул плечами. Широка была его фигура и сила в его руках была велика, но раненая нога забирала кучу сил и лицо было измученно постоянной болью. Дабы продолжить свой путь ему пришлось сгорбится и оперется на трость, которую ему подарили на фронте. Парень достал трубку набитую табаком, поджёг спичкой и сделал долгий затяг. Извозчику он наказал следующее. -После выстрела отсчитывай пять минут и коль я не вернусь, уезжай до дворца и ври княжне, да так чтоб она верила, что я вернулся на фронт. Не выдержит её душенька, ещё одну утрату в столь краткий календарный срок. Извозчик лишь поклонился и прочёл молитву в спину парня. -Бог свидетель этой дуэли и верую я, что выберет павшего он честно и беспристрастно. Пусть же, не падёт ваше тело на эту убогую землю милорд и вернётесь в здравии к сестре своей. Аминь! На протяжении все молитвы он крестился, истинно веруя в божий суд творящийся за холмом. Перейдя холм, который закрывал поляну от лишних любопытных глаз, Орлынский направился к своему врагу в лице Рюмина. На дуэль он вызвал секундантом Конина. На редкость гнилого и ушлого человека. Подойдя к трём ожидающим его мужикам, Орлынский пожал им руки в знак уважения. Грозный бас Рюмина прозвучал и разворошил листву в низинах леса за спиной людей, трупы были едой для деревьев и то кладбище не знало границ. -Поскольку вчера был принят закон о разрешении дуэли, я посмею воспользоваться правом данным мне в данном документе. Орлынский будьте добры, зачитайте вот эту строку.- Рюмин вытащил из широкой шинели бумагу с законом о дуэлях и указал своим грязным пальцем на строку где должен был прочитать оппонент. -Здесь написано, что один участник может поменяется местами с секундантом. -Я использую свою возможность и заменю себя на своего секунданта Конина. Вы же уже не имеете таковой возможности. -Коль так написано императорской рукой, я не смею перечить. Орлынский и Конин взяли старинные кремниевые пистолеты ручной работы, и начали расходится. Вся дуэль проходила по правилам и настал роковой момент для участников. ВЫСТРЕЛ! В левой части груди зияет дыра из которой льётся кровь на дорогую, красивую шинель. Орлынский принял смерть достойно, не проронив не слова, ни звука. Конин оказался быстрее и выстрелил раньше. Голос басистого гиганта с чёрной бородой снова сотряс воздух. -Наконец-то вся это драма закончилась, уже успело надоесть. Дорогой Зулин, будьте добры, напомните сколько я должен за ваше молчании о неисправности пистолета? -Цена моего молчания не велика, всего сотня билетов банка. -Вот ваши деньги, было приятно с вами работать. Конин иди к извозчику и говори что мы скоро отправляемся. -Если удумаете убить ещё одного вояку, то оповестите меня, думаю мы договоримся за разумную цену. Рюмин и Конин ушли к экипажу и исполин вымолвил шёпотом, что удобно иметь подкупного секунданта знакомого с половиной высшей знати. В это же время из-за холма показался Вульпер изрядно опоздавший на сие представление. Завидев лежащего Орлынского и уходящего Рюмина, его переполнила злоба. Выхватив из холодной руки трупа пистолет, Вульпер прицелился и нажал на спусковой крючок, но выстрела не последовало. Осмотрев пистолет он понял что пули не было, а порох отсырел. Это всё наталкивало на мысли о изначальной задумке победы властного лекаря. Сердце Вульпера не вынесло такой злобы и он истошно завопил. -РЮЮЮЮМИН! После этого крика, ему стало немного легче и отнеся труп друга в лес, он вернулся к извозчику дабы сообщить сие трагичное событие. Извозчик же снял свою дырявую шляпу, прислонил её к сердцу и покрестился. -Дорогой Вульпер, я обязан исполнить последнюю волю хозяина. Он просил передать вам этот дневник.