♫ Mary Gu – Холодно не будет (ft. MOT)
...Пусть мы разные люди, Но влюблённых не судят. Этой зимой Мне холодно не будет...
— Молодец, Арсюш, — пожилая учительница поправляет очки, внимательно оглядев расписанное на доске решение геометрической задачи, и возвращает добродушный взор к ученику. — Садись, пять. — Садись, пять, Арсюш, — чуть слышно передразнивает её другой одиннадцатиклассник - Антон, специально копируя жесты и мимику математички, и провожает ехидным взглядом бредущего вдоль парт Попова. Димка - лучший друг Антона, расположившийся с ним за одним столом, громко хмыкает и, недолго думая, отбивает главному шуту коллектива "пять". — Шастун, я всё слышу, — грозит Антону преподавательница, на что тот лишь глаза закатывает, ногой болтая взад-вперёд, будто его это ни капли не касается и не колышет. — Раз такой умный, иди решать следующее упражнение. — Галина Валентиновна, я не сверхразум, не то что... — парень запинается, будто ненарочно, и вместо того, чтобы имя или фамилию назвать, указывает в сторону Арсения, — некоторые. Вон, Попов у нас гений, пусть за весь класс отдувается. Ира Кузнецова, сидящая прямо за Антоном, несдержанно прыскает, опускает голову и зарывается пальцами в копну каштановых волос. Ей, да и, впрочем, всему дружному коллективу одиннадцатого «В» давно известно, какую многолетнюю войну ведут Попов и Шастун. С тех пор, как Антон в пятом классе в их школу перевёлся, они проходу друг другу не дают. Оно и очевидно: Арсений - пай-мальчик с глазами и душой ангела, отличник, уверенными шагами идущий на золотую медаль и, соответственно, красный аттестат, человек, с которого родители пылинки сдувают, которого холят и лелеют, как малого ребёнка; Антон - хулиган, воспитанный дворами, гаражами, сигаретами и дешёвым пивом, гроза мудаков, всей школы №134, района и огромной, необъятной Москвы и причина девчачьих слёз. И дело отнюдь не в романтике. Как там великий Пушкин писал? "Вода и камень, стихи и проза, лёд и пламень"?.. Так вот. Это определённо про них. Только вот Антон и Арсений, в отличие от Онегина и Ленского, не сошлись. И не сдружились. Цапались - даже безмолвно и негласно - почти каждый день и в открытую друг друга презирали... Потому что, как выяснилось, далеко не всегда разные люди притираются друг к другу, и бред это сущий, что противоположности притягиваются. — Поз, давай в "Фортнайт", — шепчет Димке Антон, легонько пихая того в живот и отвлекая от темы урока. — У меня двадцать процентов осталось, а на химии я не выживу, я планировал скатать практическую, — Димка копошится в рюкзаке, чуть ли всё оттуда не вытряхивая, и с горечью подмечает, что забыл зарядное устройство дома. — Я дам тебе павер-банк, — Антон чуть голос повышает, воспользовавшись замешательством старенькой учительницы, отчаянно вещающей что-то своим скрипящим голосом. — Ну Дим, — русоволосый складывает руки в умоляющем жесте, смотрит на одноклассника глазами кота из "Шрека", и Позов невольно сдаётся, белый флаг поднимая. — Ла-а-адно, — тянет Дима, цокая языком, и выуживает из кармана гаджет. — Ты ведь не отстанешь. — Не отстану, — с гордостью подтверждает Антон и лыбится во все тридцать два. Ему уговорить кого угодно - как два пальца об асфальт. — Давай. Я пока добычу соберу... — Итак, площадь боковой поверхности правильной усечённой пирамиды равна... — Галина Валентиновна начинает выводить формулу ровным, аккуратным, выверенным почерком, — произведению полусуммы периметров оснований... — Поз, твою дивизию, куда ты... — шипит Антон, искренне разозлившись на непутёвого игрока, и не сразу догадывается, что его ругани внимает весь класс. И Галина Валентиновна, в том числе. Математичка смеряет его наполовину вопросительным, наполовину суровым взором и упирает руки в боки. — Так, мне надоело. Расселись. Сейчас же, — чеканит она, чуть постукивая ногой - то ли от шалящих нервов, то ли от нетерпения. — Позов, оставайся здесь. Шастун - шагом марш за последнюю парту. — К Попову? — Антон непонимающе пилит глазами Арсения, вжавшегося в стул, и закусывает щёку изнутри. Добрая половина класса вздыхает, предвкушая грандиознейшее представление. — А если я не согласен? — Антон, мне всё равно. Сядь уже куда-нибудь, в противном случае я пойду за директором. Тоха рычит почти неразличимо, стискивая во вмиг вспотевших ладонях тетрадь по злосчастной геометрии, и под всеобщее "у-у-у" проходит к крайней парте, нехотя останавливаясь. Арсений смотрит на него снизу вверх, и без того ободранную губу терзая, и сглатывает вставший в горле ком. — Я к окну, — не просит - требует Антон, и Арсений послушно, как собачонка, поднимается с места, без лишних движений уступая, и сам садится на стул рядом с проходом. Антону на площадь пирамиды откровенно плевать. За окном усиливается снегопад, и с неба летят крупные пушистые хлопья, плавно опускаясь на землю в венском вальсе. Кружатся и окрашивают асфальт в яркий белый цвет, в который хочется закутаться, как в ватное одеяло. Шастун на это залипает гораздо сосредоточеннее, чем на появляющиеся на пространстве тёмно-зелёной доски чертежи и формулы, и старается не думать о том, что сидит рядом с Арсением. Попов же, напротив, целиком и полностью погряз в геометрии: решает, стараясь Шастуна не касаться и не дёргать, дышит размеренно и задумчиво карандаш в руке перекатывает, чуть шурша листами учебника. Шастун настолько в прострацию погружается, что даже не замечает, как у математички звонит телефон, и, вырванный из транса мощным гулом одиннадцатиклассников, испуганно озирается по сторонам, абсолютно дезориентированный, ища Галину Валентиновну, покинувшую класс. — Окси, у тебя есть точилка? — одними губами, чтобы не потревожить Антона, интересуется Арсений у подруги, скучающей на соседнем ряду, и та радушно кивает, протягивая Попову необходимую ему канцелярию. — Спасибо огромное. — Арс, пойдём на дискач новогодний? — Серёжа Матвиенко, искренне обрадованный тем, что учительница удалилась, достаёт из пенала тщательно припрятанное там бисквитное пирожное в шелестящей обёртке и надкусывает его, расплываясь в блаженной ухмылке. — Нет, я пас, — Арсений качает головой, не переставая строчить что-то в тетрадных клеточках, и Антон рядом с ним усмехается язвительно. — Он пойдёт на дискотеку только в том случае, если там нужно будет примеры решать, да, Арсюш? — Шастун обращает к однокласснику злорадный взгляд, и в уголках его глаз расползаются морщинки-лучики. Арсений шумно выдыхает через нос, пытаясь сконцентрироваться на задаче, но карандаш в его руке снова нещадно ломается от напряжения, с которым брюнет давит на грифель. — Не нервничай, Арсюш, — Антон явно издевается на потеху публике. На них уже несколько человек взоры устремили, ожидая продолжения этого невероятного кино, и одному Богу известно, как и чем оно по итогу закончится. — Антон, отвали, пожалуйста, — цедит Арсений, неизвестно откуда обнаружив в себе неслыханную храбрость, и Антон брови приподнимает, будто сомневаясь в реальности происходящего. — Что? — нет, Антон всё же не верит тому, что Попов оказался таким смелым. Хотя нежную натуру Арсения всё ещё коварно выдаёт кроткое "пожалуйста" в конце фразы. Антон не может не улыбнуться этой мысли. — Ничего, — буркнув, Арсений отворачивается и, словно позабыв про Шастуна, окликает Фролову: — Окси, спасибо ещё раз. — Да ладно тебе, Арс, не за что, — девушка, явно флиртуя, заправляет за ухо светлую прядь и ойкает невольно, когда точилка, которую она не удержала, с треском падает куда-то под стол. — Я подниму, — тут же вызывается добровольцем Арсений, понимая, что как-то некультурно заставлять даму скакать с места на место, и, не особо рассчитав свои силы, задевает их с Антоном парту. Тетрадь Шастуна, которая ему, в общем-то, и не особо нужна, падает и угождает прямо в небольшую лужу от растаявшего снега с ботинок, смешанного с грязью. Арсений замирает всем телом, боясь шелохнуться, но спустя несколько секунд всё же, всеми силами стараясь на Шастуна не глядеть, быстро хватает чужую тетрадь и вылезает из-под парты, как ни в чём не бывало опускаясь на стул. Возвращает вещь владельцу, всё так же пялясь в неизвестность перед собой и уже готовится забыть всё, как страшный сон, как Антон, нахмурившись, констатирует факт севшим голосом: — Ты испортил мою вещь. — Я не... Антон, я куплю тебе новую? — предлагает Арсений, ощущая, как на кончиках пальцев тревожность оголяется и по венам вместе с кровью переливается. У него даже руки начинают показательно трястись. — Ты. Испортил. Мою. Вещь, — повторяет Шастун, разрывая каждое слово в речевой цепи. — После уроков за гаражами. Арсений вздрагивает. Вместе с ним вздрагивает и бо́льшая часть класса, уловившая суть ситуации. Антон удовлетворённо скалится, зная, что никто и носа не посмеет к ним сунуть в страхе нехило огрести. — Так, друзья, на чём мы остановились? — влетевшая в класс Галина Валентиновна не даёт всем окончательно испугаться угроз и не терпящего возражений тона Шастуна. Арсений переводит заинтригованный взгляд на Антона и, убедившись, что от них отвлеклись, чуть улыбается краешками губ.***
— Эй, а мама не заругает, а, тихоня? — Антон посмеивается, когда Арсений бесцеремонно вытаскивает сигарету из Антоновой пачки, даже не спросив разрешения, и чиркает спичкой, затягиваясь. — Господи, какой ты старомодный. У меня всегда зажигалка с собой. Арсений ничего не отвечает, выдыхая облако горького дыма, и облокачивается о стенку одного из гаражей, в упор глядя на Антона, чуть дрожащего от холода, шмыгающего и переминающегося с ноги на ногу. Эстетично зажимает меж пальцев орудие убийства и долго и томно молчит. Он может без зазрения совести курить только рядом с Антоном. И ни с кем больше. Потому что доверяет ему максимально. По-особенному. — У тебя жвачка есть? Желательно, мятная. А то я потом к Денисычу на физику, если он унюхает запах табака, мне влетит, — наконец подаёт голос брюнет и наблюдает нечитаемым взглядом за разгорающимся оранжевым фильтром. Антон, не говоря ни слова, по карманам шарится и протягивает ему пластинку "Wrigley`s". — Спасибо. Ты долго ещё планируешь кроссовки таскать? — Арсений заглядывает в изумрудные глаза, желая отыскать там хоть каплю здравого смысла. — Простудишься. — Не начинай, — Антон обречённо глаза закатывает - беззлобно абсолютно - и отбрасывает мысом обуви ком снега в сторону. — Я не начинал, — Арс пожимает плечами, делая ещё одну затяжку, и убирает в карман одну продрогшую руку. — Просто переживаю. Потому что люблю тебя. — И я тебя, — Антон вздыхает, втаптывает ставшую бесполезной сигарету в почву и в один размашистый шаг достигает Арсения, заставляя того спиной в кирпичи упереться. Ставит ладонь рядом примерно на уровне головы Попова, игриво хлопая ресницами, и утягивает одноклассника - своего смертельного врага и своего рокового возлюбленного - в мокрый поцелуй. Тот поддаётся, тоже разделавшись с сигаретой, и пробирается тонкими шаловливыми пальцами в шевелюру Антона, слабо оттягивая волоски. Тоха стонет вполголоса, закрывает глаза в упоении, не переставая выцеловывать каждый миллиметр любимой кожи, спускается от лица к подбородку, а затем - к шее и останавливается резко. — Твой дурацкий шарф портит всю атмосферу, снимай нахер, — он нетерпеливо тянет плотное вязаное изделие на себя, но Арсений фырчит, как ёжик, и сопротивляется забавно. — Что ты творишь? — Заболею! — брюнет нехотя вырывается из таких желанных и необходимых объятий, и Антон не выдерживает и запрокидывает голову, заливисто, но хрипло хохоча. — Придурок, — лишь бросает он любовнику, на что тот театрально обижается, губы дуя. — Ловелас ненасытный! — парирует Арс и, следя за скачущими у Антона в зрачках бесенятами, спешит загладить свою вину, вновь приближаясь к Тохе. — Приходи на днях ко мне. Этого "дурацкого шарфа", — он копирует манеру говорить Антона, встаёт сзади, чуть приподнявшись на носочки, обнимает Шастуна за лопатки и кончиком носа ведёт по чужой скуле, запуская табуны мурашек и электрические заряды по телу, — на мне точно не будет. Только надо подстроиться под родительский график и понять, когда квартира будет принадлежать только нам двоим. — Я запомнил, — Антон расплывается в улыбке, вызывая ответную улыбку у Арсения. — Теперь ты от меня точно не отделаешься, родной. — Я и не собирался, — фыркает Арс и по-хозяйски кладёт голову Тохе на плечо. Антон склоняется, почти невесомо касаясь губами тёмной чёлки и целуя прохладный лоб. — Кому расскажи - не поверят, — он ухмыляется и сам не осознаёт, что происходит. Он абсолютно беспричинно ненавидел его пять лет, не меньше, огрызался и унижал, а теперь так хочет оберегать это голубоглазое чудо, свалившееся с неба, способное уснуть на груди при свете настольной лампы во время разборов домашки. Даже несмотря на то, что в школе им, дабы не казаться подозрительными, приходится делать вид, что они до сих пор терпеть друг друга не могут и смерти друг другу желают. — Ты отлично придумал с тетрадкой. — Бля-я-я, — Арс жмурится, и Антон сдавленно хихикает: его парень - два в одном. Тот самый тихий омут, в котором черти водятся. — Это вообще нечаянно получилось. Я реально новую куплю, обещаю. — Нет, ты всё-таки придурок, — Антон отодвигается и заставляет неожидавшего такого поворота Арсения ему в грудную клетку уткнуться. Арсений ничего не говорит, только поправляет шапку и, поддавшись порыву, пальцы замочком на спине Тохи сцепляет. — Совсем рехнулся? Забей, а. Сдалась мне больно твоя тетрадь. Арсений пыхтит недовольно и даже разочарованно, но от Антона не отлипает. Антон любит грубо и жёстко да и обзывательствами порой сыплет, как из рога изобилия, но Арсению так нравится чувствовать его запах и жаться по углам, как преступники, потому что в этом всём какой-то непередаваемый, загадочный шарм имеется. Хотя и сложно порой. Сложно, но так чертовски, невыносимо нужно и важно. Не зря же он Шастуна во время учёбы порой на эмоции выводит. Осведомлён прекрасно, что за этим следует. У них эта искра уже почти год не угасает, каждый раз разгораясь всё с большей интенсивностью. — Как думаешь, кто-нибудь догадался, что это всё - лишь ежедневные спектакли? — Арсений неторопливо водит ладонями по спине Антона, ощущая, как тот расслабляется. Антон к ласке вообще не привык. Но благодаря Арсению учится её принимать и дарить в ответ. Он ведь, в конце концов, только с ним одним такой покладистый и податливый. — Надеюсь, что нет, — Тоха слегка отрешённо задирает голову и смотрит на облака, роняющие прозрачные кристаллики, один из которых русоволосому на нос опускается и тает. — Иначе будет не особо прикольно. Они долго стоят в тишине, не разрывая пламенных объятий. Эти драгоценные минуты близости им необходимы, как воздух, которым они дышат. Им друг друга слишком мало. Им друг другом никак не насытиться. — Я скучаю по тебе каждый божий день. Даже когда ты рядом, — Арсений, чувства наизнанку выворачивая, произносит это с такой вселенской нежностью, что Антон, для которого приливы сентиментальности нетипичны, кусает обветренные губы до крови и отстраняет Арсения, удерживая того за плечи. Смотрит в его глубокие, бездонные океаны, в которых купаются такая любовь и такой трепет, что выть хочется. Не от боли - от охватывающего счастья, затрагивающее все фибры души. Да. Антон абсолютно и бесповоротно счастлив с Арсением. Он в этом убеждён даже не на сто, а на тысячу процентов. И пусть приходится скрываться, пусть приходится враждовать и придумывать, как бы встретиться где-нибудь и не быть при этом пойманными, Антон счастлив. И он уверен: Арсений счастлив тоже.***
— Одиннадцатый «В», вы что за балаган тут устроили?! — недоумевает Ирина Александровна, с горем пополам уговорившая подопечных провести генеральную уборку перед каникулами. И, видимо, зря: Матвиенко гоняется с рваной тряпкой за Позовым (они-то, к слову, враждуют по-настоящему), угрожая конечности ему переломать, Ира злобно косится на Оксану и Машу, которые хихикают, скрючиваясь от смеха, вместо того чтобы отдирать жвачки, приклеенные к партам, а Журавлёв, Свиридов и Макаров едва ли не дерутся за право повесить гирлянду на окно. Цирк - да и только! — Вон, берите пример с Арсения и Антона, — упомянутые ученики, расположившиеся в разных концах кабинета, удивлённо вздёргивают подбородки. — Сидят, никого не трогают. И друг друга, слава Богу, — классная руководительница вытирает невидимый пот со лба, будто сама не веря в то, что во всей этой суматохе единственными, кто сосуществует мирно, являются Попов и Шастун. — Учитесь, как надо! У меня ещё миллиард дел у директора, поэтому умоляю, дети, будьте поспокойнее. И посерьёзнее. Женщина, взяв из стеллажа какие-то документы, удаляется, цокая каблуками, и, как только дверь кабинета со скрипом захлопывается, одиннадцатиклассники продолжают воспроизводить сцены какой-то баталии, сцепляясь друг с другом. — Детский сад, трусы на лямках, — фыркает Антон над ухом Арсения, и тот непроизвольно дёргается, чуть не порвав резную снежинку, потому что Тоха ещё пару секунд назад в нескольких метрах от него был. — Помочь? — А если заметит кто? — Арс недоверчиво оглядывает присутствующих, кладя ногу на ногу, и параллельно умело орудует ножницами, разбираясь с украшениями, но Тоха громко фыркает. — Ты посмотри на них, кому мы нужны? — задаёт он риторический вопрос и усмехается, заметив, что Серёжа всё-таки добрался до Димы, с разбегу напрыгнув на него. — Надо бы рассказать им как-нибудь, что между нами что-то большее, чем ненависть. А то они затевают ссоры только из-за нас двоих. — Ага, как-нибудь скажем, — бездумно отвечает Попов и любуется ещё одной фигурной снежинкой. — Красивая? — Угу, — Антон выхватывает из рук парня его произведение искусства и, специально отойдя подальше от Арсения, чтобы всё-таки не вызывать домыслов и недоверия со стороны других членов их коллектива, двигает стул к стене, попутно прихватывая с учительского стола скотч. — Вешать буду, — поясняет он с сосредоточенным видом, будто Арс сам не догадался о его намерениях. — Подавай мне, — Шастун периферийным зрением контролирует обстановку в классе и, принимая из рук Арсения очередную снежинку, секундно, практически незаметно оглаживает его запястья, от чего Арс вспыхивает и отворачивается. — Ты такой милый. Кошмар. — Ты сказал, что будешь вешать, а не меня смущать, — подкалывает Антона брюнет, решая не оставаться в долгу. — Вот и вешай. — А ты заставь меня, — Антон улыбается, тянет ладони к новой партии фигур, и, чудом сбалансировав, остаётся в стоячем положении на скособочившемся стуле. — Блять, щас бы ка-а-ак наебнулся, — он с растерянностью, ему не свойственной, спрыгивает на пол. — Рост под два метра - это проклятие. Ты знаешь, как я заколебался вписываться во все проходы? А полки дома приколачивать? Пиздец, — он задирает рукава зелёной толстовки, думая над тем, как бы перестроить конструкцию и обезопасить своё пребывание на ней. — Ну давай я... подержу? — робко предлагает Арс и встаёт напротив стула. Антон переводит на него увлечённый и одновременно благодарный взгляд. — Лишь бы не спалили. Антон ещё раз оценивает взором атмосферу в кабинете. Всё только ухудшается: вместо уборки ученики занимаются крушением и вандализмом. Никому до двух***
— О, умничка, опять все пятёрки! — восхищённо тянет мама, вороша шевелюру Арсения, который чуть творожной запеканкой не давится от таких проявлений ласки. — Я в универсам, тебе взять чего-нибудь? — Ванильный пудинг и какую-нибудь шоколадку, — Арс поднимает на женщину выразительный взгляд, и та тепло улыбается. — А лучше две. — Ничего не слипнется? — забавляется мама, заглядывая в холодильник в попытке понять, что нужно докупить, и возвращается к столу, нависая над ним и черкая пометки в длинном предновогоднем списке. Вздрагивает от неожиданности, услыхав звонок в дверь, устремляется в прихожую, и в следующее мгновение на пороге их квартиры появляется Шастун, красный от щиплющего мороза и смешной до ужаса. Арсений закашливается так, что у него аж слёзы проступают. Он Антона меньше всего увидеть ожидал. Брюнет отодвигает подальше запеканку, всё же справляясь со своим приступом, и жестом просит одноклассника повесить куртку и войти. — Привет, — Арс понижает голос до шёпота, так, чтобы мама ничего не разобрала, и пожимает Антону руку, отмечая про себя, насколько она ледяная. — Ты как тут? — Да вот брата отводил на баскетбол, мимо шёл, решил забежать, — объясняет Тоха и трёт ладони. — А что, ты с семьёй меня знакомить не хочешь? — Дурак, они о тебе уже наслышаны на родительских собраниях, — фыркает Арс и подрывается с места, включая электрический чайник. — Арс, я ушла, — мама показательно звенит ключами и ретируется в магазин со скоростью света, предварительно бросив на парней несколько (тысяч) многозначительных и красноречивых взглядов. — Два пудинга и шоколадку? — Да, — сквозь зубы произносит Арсений и, немного растерявшись, не сразу соображает, что мама перепутала количество сладостей местами, всё-таки с облегчением выдыхая, когда дверь щёлкает, закрываясь, и они остаются вдвоём. — Сладкоежка ты моя-я-я, — Антон приближается к нему одним движением и щёки теребит, заставляя Арса отпрянуть и театрально сморщиться. — Да тебе же нравится, когда я так делаю, признай. Призна-а-ай, — Шастун прижимает Арсения к столешнице, и тот обрывисто выдыхает, на пару мгновений теряя контроль над собой. — Нравится, естественно, но, Тох, ты своими внезапными появлениями меня в могилу сведёшь, — Арс, ненадолго удалившись в свою комнату, возвращается с коричневым пледом с мишками и накидывает его на плечи Антона, невнятно аргументируя это тем, что в квартире не слишком тепло. Антон от такой заботы млеет и рассыпается на молекулы и атомы, но вида не подаёт, сохраняя невозмутимость. — Рановато тебе ещё помирать, — Тоха нахально улыбается, играя бровями, и вдруг спохватывается. — Я пойду руки помою. Ванная по коридору и направо? — Арсений только открывает рот, чтобы рассказать о местоположении помещения, но лишь соглашается кивком головы. — Всё-то ты, блин, помнишь, хотя был здесь один раз всего, — он разговаривает уже с не с Антоном, а с опустевшей кухней, и заламывает руки в локтях. Ему жизненно необходимо, чтобы Антон бывал здесь намного чаще. Потому что с ним всё проще. С ним гораздо легче. Арсений ещё никогда таких людей не встречал. Арсений достаёт фирменный сервиз, разливая по чашкам зелёный чай с лимоном - прямо как Антон любит - и копошась в шкафу в надежде найти что-то съедобное, кроме постных маминых галет. Радуется, обнаружив вишнёвое печенье и кексы, ставит это всё на ровную поверхность и вопит: — Чай на столе! — Жаль, что не ты-ы-ы, — Антон логически завершает фразу Арсения строчками известной завирусившейся песни, и у Арсения кончики ушей предательски краснеют, сигнализируя о том, что брюнет чертовски смущён. Да как Шастун вообще может сохранять спокойствие в таких ситуациях?.. — И всё-таки ты очень милый. — Где-то я это уже слышал, — Арсений, сглатывая ком, вставший поперёк горла, галантно выдвигает перед Антоном стул, позволяя сесть. Антон подбирает плед, дабы тот не волочился по паркету, и ухмыляется. — Арс, то, что ты пассив, ещё не означает, что со мной надо обращаться, как в ресторане, — Антон сверкает глазами, и Арсений становится настолько пунцовым, стремясь, видимо, победить красноту спелого томата, что Шастун невольно прыскает. — Блять. Ёбаный святоша. — О, тут Серёга и Окси пишут, — Арсений благодарит небеса за то, что ему так легко удаётся тему перевести. — Интересуются, где я буду Новый год справлять... Надо ответить, что с семьёй. И что выходить никуда не планирую, — Арс тут же начинает строчить сообщение, а Антон одобрительно кивает, делая глоток ароматного, слегка обжигающего чая. — Я тоже своим наплёл небылиц о том, что в деревню уезжаю, — он замирает, глядя на сгущающиеся сумерки и прислушиваясь к завываниям метели. В доме напротив ёлка горит и огоньки на окнах светятся, переливаясь всеми цветами радуги, а у Антона в душе непередаваемое чувство уюта расползается. Растёт, корнями в фибры впиваясь. — Потому что хочу провести этот день с тобой. Арсений улыбается, поправляя спадающую на глаза чёлку, и, бесстыдно переместив свой стул поближе к Антону, переплетает их пальцы и облокачивается прямо на Шастуна, растворяясь в биении его сердца и считая частоту пульса. — Ну ты кот, — умиляется Тоха, вкрадчиво гладит Арсения по голове, показывая этим жестом всю свою неугасимую и бесконечную любовь, и тот едва ли не мурлычет. — Как говорится: "К ранам души ты кота приложи!" — Попов лыбится и глаза закрывает, вжимаясь в родное, такое нужное тело как можно сильнее. Будто боится потерять. Будто боится, что Антон превратится в пыль и развеется по ветру, как сладкий сон. — Кем говорится? — Антон непонимающе и с любопытством ведёт бровью, не переставая к Арсению мягко прикасаться, и второй, ластясь, еле подавляет в себе желание калачиком на коленях у парня свернуться и уснуть. — Что-то я такого не слышал. — Мной говорится. Только что придумал, — брюнет приоткрывает один глаз и смотрит на Антона хищно и в то же время до одури влюблённо. Шастун до сих пор не в курсе, каким образом Арсений совмещает в себе бешеную страсть и истинную невинность. Но именно за это ему Арсений и нравится. — Ты согрелся? — Антон кивает, подтверждая этот факт. — Опять в кроссовках пришёл? — Опять в кроссовках пришёл, — эхом повторяет Тоха вопрос Арсения и виновато плечами жмёт. — Прости? — Бог простит, — Арсений хмыкает и отрывается от него наконец, чашки со стола в раковину убирая. — Посидишь ещё? — Мне надо другого брата из садика забирать, — Антон застенчиво смеётся, привставая и неловко вешая плед на спинку стула. — Но если бы я мог, я бы остался. Обязательно. Вот только твоя мама вряд ли будет в восторге от моего присутствия. Арсений задумчиво поджимает губы и всё же, перебирая в черепной коробке все "за" и "против", понимает, что Антон прав. Шастуна здесь никто не жалует, особенно после отзывов педагогического состава о его безалаберном поведении, описанном во всех подробностях и красках. Да и после этого визита Антона родители явно пристанут с расспросами: что, да как, да почему. Надо бы убедительную байку придумать... Но самое главное всё-таки заключается в том, что все эти формальности ничуть не мешают Арсению любить Антона. И, наверное, никогда не помешают. Он к нему так крепко привязан, что не оторвать. Этот человек в нём такие костры, поднимающиеся языками до небес, разжигает, что Арсений без Антона жизни просто-напросто не представляет. Не сможет без него. Не выдержит. Загнётся. — Побегу, — Антон против собственной воли встаёт, оправляя на себе одежду, и боязливо следует к выходу, словно неспособный с Арсением расстаться. Зашнуровывает кроссовки, тщетно игнорируя раздосадованный взор Попова, накидывает куртку, рывком застёгивая молнию, и дёргает дверную ручку. — А чмокнуть на прощание? — Арс выжидающе скрещивает руки на груди и вдруг, не колеблясь, несётся к Антону сам, стискивая того в объятиях. Антон еле справляется с координацией, накренившись, расплывается в ухмылке и Арсения к себе прижимает, как самое ценное в мире сокровище, ощущая, что в лёгких кислород предательски заканчивается от практически невнятного шёпота: — С наступающим, Тош. — С наступающим, Арс. Я люблю тебя.***
— Холодно, сука, — сетует Серёжа, семеня рядом с довольной Оксаной, одетой в шубу и явно не мёрзнущей. — Окси, у тебя нет случайно запасных перчаток? — Где-то были, — девушка снимает со спины бархатный рюкзачок, останавливаясь, роется в нём и вдруг начинает хохотать. — Серый, без обид, но только такие, — она выуживает две розовые пушистые варежки с огромными бантами и белыми бусинами, демонстрирует их другу и заливается смехом, взирая на насупившегося Матвиенко. — Блять, похуй уже, — Серёжа буквально отнимает у всё ещё ржущей подруги спасительные варежки и напяливает на ладони, искренне кайфуя от окутавшего тепла. — Лишь бы из своих никто не заметил. — Ага, — Оксана еле успокаивается, возвращая рюкзак на его законное место на лопатках, и улыбается сверкающему вдали, ещё раннему, но безмерно живописному салюту. — Арс бы точно оценил. — Да, он та ещё принцесса, — поддерживает игривое настроение Фроловой Матвиенко, всё-таки разгорячившись. — Жалко, что его с нами нет. Он бы сделал эту тусовку незабываемой. А придётся только от пьяни всякой отбиваться... — Серёжа явно хочет добавить что-то, но не успевает, потому что с размаха врезается в кого-то лбом и глухо воет. — Ёб вашу мать, смотрите, куда... идёте, — он тупо пялится на Позова, который поправляет съехавшие на переносицу от удара очки, и ухмыляется. — Какие люди! — Какие варежки! — из-за Димки возникает Ира Кузнецова, потешаясь над одноклассником. — Матвиенко, где такие моднявые взял? Я тоже такие хочу. — Где взял, там уже нет, — Серёжа показывает язык и потуже завязывает шарф, не позволяя ледяному ветру под одежду пробраться. — А что это с вами вашего ненаглядного Шастуна нет? Никак слился? Или надоела ему ваша компания? — А у Шастуна есть дела поважнее и уважительные причины, — с умным видом заключает Позов, который замёрз не меньше, чем Матвиенко: парень на месте топчется, чуть ли не приплясывая. — А я вот что-то Попова не наблюдаю здесь, — он патетично оглядывает пространство рядом с ребятами. — Не выдержал мальчик вашего общества? — Отнюдь! — восклицает Оксана преисполненным пафоса голосом, вторя Димке. — Арсений у нас занятой человек, у него график на год вперёд расписан. — Да-да, знаем мы о его графике, — Ира, открыто стебясь над Матвиенко и Фроловой, переглядывается с Димкой, — десять книжек прочитать и тысячу задач решить, да? Типичные планы неисправимого ботаника. — Чья бы корова мычала! — возмущённо тянет Серёжа и аж пяткой топает, за друга вступаясь. — Ваш вон вообще не учится... О, вспомнишь лучик... — вдруг выпаливает Матвиенко и указывает пальцем в направлении Кремля. Остальные, как загипнотизированные, обращают туда свои взоры и замечают Антона, по-воровски пробирающегося мимо каруселей и детей и суматошно озирающегося. — Киданули вас всё-таки, — Серёжа победно лыбится, дёргая Оксану за рукав. — Вот жучара, — жалуется Димка, в сердцах пиная скатившийся с одной из ёлок блестящий золотой шар. — А сказал, что в деревню уезжает. — Вот наш Арс так бы никогда не поступил, — со знанием дела выносит вердикт Матвиенко, но затыкается, видя крадущегося сквозь толпу Арсения. — Да что происходит? — "Вот наш Арс так бы никогда не поступил", — Ира, пародируя его, дёргает уголками губ в улыбке. — Наглые лжецы они оба, получается. — Получается, — соглашается Оксана и раздражённо брови хмурит. — Значит, так: предлагаю зарыть топор войны и объединить наши силы против этих... Ой... — она застывает, как вкопанная, и ребята непонятливо переводят на неё вопросительные взгляды. — Я, конечно, не уверена, что это наше дело, — девушка сглатывает так шумно, что это даже в звоне и гуле улицы слышно, — но посмотрите. Одиннадцатиклассники, мажа взором по всем силуэтам подряд, наконец вырывают глазами две знакомых фигуры и широко разевают рты. Антон находит в давящем скоплении людей Арсения, вытягивая того за руку из толпы, и целует. Целует и чувствует себя самым счастливым человеком на всей бескрайней Земле. На них никто, кроме ошеломлённых одноклассников, внимания не обращает: кто-то чересчур пьян, настолько, что кроме размытых пятен ничего вокруг себя не замечает, кто-то счастлив не меньше Антона с Арсением, а потому до двух целующихся малолеток ему дела никакого нет. Даже если это два парня. Даже если это происходит в отнюдь не толерантной России. Арсений жмётся к Антону, как к спасительному пламени, как к пожару, мечтая согреться в эту вьюжную новогоднюю ночь, ввысь взмывают залпы фейерверков, окрашивая небо в самые яркие и красочные оттенки, люди восторженно кричат и в ладоши хлопают, как маленькие дети, наконец обрётшие веру в чудо. — Может... мы обознались? — отмирая первой, неуверенно предполагает Ира, обрывая напряжённое молчание, повисшее в их компании. — Так сказать, массовая галлюцинация. — Да не-е-ет, это точно они, — Оксана выдыхает облако пара и не может правильных фраз подобрать, потому что сама не знает, как происходящее объяснить. — Слов нет... цензурных... — присвистывает Серёжа, едва выйдя из ступора, и не сразу замечает, насколько загадочно смотрит на него Позов, то переводя взгляд на повисших друг на друге Антона и Арсения, то возвращая его к Матвиенко. — Что? — Ничего, — Димка сглатывает так резко, что у него кадык дёргается, и с каким-то вселенским трудом от Серёжи глаза отводит. — Пойдёмте, друзья, не будем стеснять эту сладкую парочку. — Кто ещё кого стесняет! — покрасневшая отнюдь не от мороза Оксана безуспешно прикрывает пунцовое лицо варежкой и решительно берёт под руку Иру, которая, пребывая в шоке, даже не сопротивляется. — Это самый странный Новый год в моей жизни. — Поддерживаю, — согласно мотает головой Димка и незаметно пристраивается рядом с Серёжей, наблюдая за тем, как тот скользит по дорожкам. — Не расшибись, чучело! — По-моему, мы зарыли топор войны, разве нет? — с напускным, совершенно манерным изумлением интересуется Серёжа и руки вверх задирает. — Не бои-и-ись, не расшибусь, — он, хохоча, раскатывается и чуть не угождает прямо в забор, обрамляющий искусственную ёлку. — Ой! — он с опаской и недоверием распахивает глаза, осознавая, что не грохнулся, ощущая, как кто-то крепко его удерживает, и испытывая незнакомое доселе чувство. — За тобой глаз да глаз, — как-то таинственно посмеивается над ним Позов, ослабляя хватку, но всё ещё продолжая придерживать за плечо. Серёжа смотрит ему прямо в глаза и замечает, что что-то переменилось. Дело или в пахнущем хвое, магией и Рождеством воздухе, или в привкусе алкоголя, выпитого за праздничным столом... И откуда эти бабочки в животе?.. Ладно. С этим Матвиенко как-нибудь потом разберётся. Когда будет в трезвом рассудке. Но сейчас атмосфера почему-то кружит голову обоим, и никакого логического обоснования этому парни найти не могут. — Поз, — шепчет Серёжа, легонько касаясь чужой лопатки чудно́й пушистой варежкой, несмело равняется с Димкой и украдкой поглядывает на оторвавшихся от них хихикающих девушек. — Что? — Спасибо.