Как же странно все выходит в этой жизни.

Как же странно все выходит в этой жизни. Сереже восемь, к нему в комнату подселяют нового мальчишку, у него подбитые коленки и ссадина по щеке, а еще доверчивые карие глаза. Сережа перемены не любит, он к переменам не привык, но Лешу из его комнаты забрала с собой женщина с ярко раскрашенными красными губами и постоянно хмурящийся мужчина, сказавший всего пару фраз низким прокуренным голосом. С Лешей было просто, он Сережу не замечал, с утра убегал играть с другими и нарушать правила, а прибегал только к отбою. А теперь вот. Мальчишка пару минут изучает его глазами, останавливаясь на волосах дольше обычного, Сережа уже чувствует последующие издевки за слишком яркий цвет волос, а после шмыгает носом, вставая с еще заправленной постели, на которую его посадила воспитательница, она говорила его имя, но Сережа не расслышал, поглощенный изучением нового соседа. Сережа со своего места вставать не хочет, глубже зарываясь ногами в тонкое одеяло. Новенького, кажется, это ни капли не смущает, он бесхитростно улыбается, подходя ближе к его кровати и протягивает вперед маленькую ладошку. - У тебя волосы красивые. Я Олег, а ты? – Сережа непонимающе хмурится и неловко приподнимает уголки губ. Может, перемены — это не так уж и плохо. - Сергей. – Он приосанивается и холодные, слишком маленькие, по сравнению с олеговыми, пальцы обхватывают теплую ладонь. Касание длится секунды, но Олег еще долго вспоминает, как сережина бледная рука помещается в его ладони. Для Олега все это выглядит необычно. Воспоминания обрывочные, и до сих пор ему не понятные. Сначала высокие тётеньки в строгой синей форме пришли к ним в дом. Потом бабушка, прижимающая его к себе, украдкой смахивающая слезы. Короткий поцелуй в лоб перед дверью, и вот его уже везут в огромной черной машине, и высаживают перед белым трехэтажным зданием, говоря о том, что это его новый дом. Высокая статная женщина с копной русых кудрей на голове, представляется Марией Львовной, и ведет его по холодным коридорам и серым лестницам в одну из комнат, похожую на все остальные. По дороге в комнату он видел много детей, постарше и его возраста и даже совсем малышей, но мальчик, сидящий на кровати в углу, на них совсем не похож. Волосы неаккуратно стриженые спадают на худые плечи языками пламени, он такие видел только однажды, на старой потертой фотографии, что ему показала бабушка. На ней была девочка лет двенадцати со сбитыми коленками и широкой улыбкой. Мама. Он помнит её черты смутно, в памяти теплые карие глаза и рыжие ленты волос, которые приятно сжимать в кулаке. У мальчика в комнате глаза не такие, они холодные, похожие на зимнее небо, изучают с осторожностью присущей бродячим собакам за гаражами. Олег собак боится, и обозленного взгляда их не любит, но мальчик ведь не собака, не укусит и не облает. И рыжее пламя волос тянет Олега к нему. У рыжего огня есть имя. И скомканная улыбка тонких губ. Только руки у него совсем как глаза, ледяные. Олег не думает, просто достает из своего портфеля связанный бабушкой фиолетовый свитер и протягивает Сереже. - Держи. – в глазах напротив неподдельное удивление и рыжие брови комично взлетают вверх. - Но это твое. – Сережа комкает одеяло в ладонях уперев взгляд в одежду в чужих руках, с фиолетовой шерсти на него с интересом поглядывают белые совы. - Угу, дарю. – Олегу всегда легко было отдавать, а для этого мальчика не жалко, лишь бы не мерз так сильно. Сережа бережно забирает свитер из чужих рук и, вновь изогнув губы в подобие улыбки, натягивает на себя, аккуратно разглаживая несуществующие складки. Олег позже поймет, что эта самая искренняя улыбка из тех, что есть у Сережи. Он только потом заметит, что Сережа так не улыбается никому. А пока мальчик в фиолетовом свитере неловко обнимает его над руками, пока его щеки покрывает бледный румянец, из-за которого проявляются мелкие веснушки. Сереже десять. Олег с ним в комнате уже два года и дружат они ровно столько же. Он так боялся, что другие мальчишки придут к ним и заберут Олега дружить с ними, но он остался в комнате с Сережей и дружить с ними не захотел. Сережа был счастлив. Тогда был. Сейчас в его сны снова приходит пернатый человек. Он стоит за шкафом, светит едко-желтыми глазами из-под соседней кровати, черным пятном пролетает за окном. Сереже страшно. И он прячется за тетрадными листами и охапкой карандашей, выгоняет пернатого человека из своих снов на расчерченную бумагу и прячет под матрас, чтобы он не смог сбежать. Выбрасывает его из головы только на уроках, но даже на полях тетради по математике вырисовываются очертания перьев. Учительница кричит на него за каракули, но на листе теста горделиво стоит закругленная пять. Олег пучит глаза и восхищенно выдыхает поздравления, его работа исчеркана красным и в самом низу лебедем раскинулась двойка. Олег помощи не просит, а Сережа и не предлагает, просто приносит свой стул к столу Олега и раскрывает его тетрадь, тыкая пальцем в пример, спрашивает, что тот не понимает. Они весь вечер решают примеры из учебника, закорючками выписывая цифры в черновики. У Олега наконец складываются примеры, у Сережи мысли. Рядом с Олегом не страшно. Рядом с ним безопасно. Осознание приходит неожиданно. После отбоя перед сном воспоминания наконец складываются в единую цепочку и предательские слезы щиплют глаза. Олег все так же бегает с ребятами играть в футбол на поле после обеда, болтает с Сережей о том, как забил решающий гол и слушает его рассказы о древней Греции, все так же сидит на скучных уроках и старается побыстрее закончить с домашкой, только теперь иначе. После обеда он подходит к Марии Львовне и спрашивает про бабушку. Но та лишь улыбается заученной сахарной улыбкой и отправляет его к другим ребятам. Через неделю неудачных попыток Олег понимает, что бабушку он больше не увидит. В эту ночь он не спит, слезы нескончаемым потоком текут из глаз, толчками-всхлипами из груди выливается тоска, но он прижимает к губам ладошку, стараясь не шуметь. Когда слезы заканчиваются, плечи продолжают подрагивать, и в груди образуется пустота, он слышит рваные всхлипы, не свои, со стороны сережиной кровати. Пол холодит босые ступни пока Олег на цыпочках идет к чужой кровати. Свет уличных фонарей высветляет и без того бледную кожу Сережи, и огненные волосы выглядят тускло в темноте. Сам он свернулся клубком в постели прижимая к груди маленькие кулачки. На темных ресницах поблескивает пробившаяся свозь веки влага, на щеках блестят мокрые дорожки, теряясь в спутанный волосах за острыми скулами. Олег затаив дыхание смотрит, как на лице друга брови сходятся к переносице и с влажных приоткрытых губ срывается всхлип, пока Сережа вздрагивает всем телом. Он хмурится и садится на край кровати, прикладывая ладошку к сережиному лбу. Холодный. Сережа вздрагивает всем телом и распахивает глаза, мутным взглядом натыкаясь на темный силуэт перед глазами, сипло вскрикнув он отпихивает Олега от себя, отползая к стене. Крупная дрожь бьет по телу, пока силуэт встает с пола, и наконец отпускает, когда темное пятно раздраженно шипит. - Ты чего толкаешься? Совсем сдурел? – Глаза расширяются и взгляд наконец улавливает знакомые черты в лице темного силуэта. - О-олег? – Сережа недоверчиво подползает ближе к краю кровати, чтобы получше разглядеть его. - Нет, Мария Львовна, - фыркает мальчишка, потирая ушибленный чужим коленом бок. – Конечно Олег, кто ж еще? - А ты чего не спишь? – наконец успокоившись он садится на кровати растирая кулаком сонные глаза и широко зевает. - Не могу уснуть, - расплывчато объясняет Олег, вновь подходя к кровати. – Можно сесть? - Чего спрашиваешь? Садись. - Ну в прошлый раз ты меня так спихнул, что я чуть не расшибся. – Сережа виновато жмет голову в плечи и пододвигается, освобождая Олегу место. - Извини, я испугался, - он тупит взгляд ковыряя заусенец на пальце и кусает губы. - Ты плакал. – Многозначительно оповещает Олег, забираясь наконец на кровать и обхватывая руками поджатые к груди ноги. – Тебе снятся кошмары? Сережа в ответ только скомкано кивает, накрывая себя одеялом, словно плащом. - Расскажи. - А ты смеяться не будешь? – Недоверчиво склоняет голову к плечу, изучая освещенный фонарным светом профиль друга. - Не буду, обещаю. – он протягивает руку и закрепляет обещание рукопожатием. Крепким, доверительным. Сережа встает с кровати, оставляя одеяло висеть на плечах, делая из него бесформенный силуэт с торчащей головой, и достает из-под матраса тонкую тетрадь. Поправив все как было, он идет к окну заслоняя свет своим одеяльным плащом. - Идешь? Олег спрыгивает с кровати почти подбегая к Сереже и смотрит на подоконник, в свете фонаря на листах раскрытой тетради резкими линиями выведен черный косматый силуэт с птичьим клювом, черные линии перечеркивают его решеткой, будто сажая в клетку. Ярче всего на рисунке выражаются огромные желтые глаза и крылья с острыми краями. - Это ты вот этим меня увидел? – Сережа кивает, упорно отводя взгляд от собственного рисунка. – А кто это? Сережа удивленно смотрит на Олега, стремительно хмурясь. За все время пока ему снятся кошмары, он ни разу не думал дать ему имя. Для него он всегда был лишь пернатым человеком. Казалось, если у него появится имя он станет реальным, станет чуть ближе к тому, чтобы забрать Сережу в свой мир ломаных теней и красного зарева. Он вновь поднимает взгляд на Олега, мотая головой. - Я не знаю. Он мне снился сколько я себя помню, он высокий, и черный, очень черный, темнее чем ночь. - В светлых даже в темноте глазах плещется страх, а в перебирающих друг друга пальцах читается неуверенность, Сережа вновь пожевывает губы, стараясь подобрать слова, чтобы описать страх, металлом обжигающий корень языка. Он снова смеряет Олега взглядом, будто обдумывает стоит ли ему все рассказать. И резко выдыхает, решаясь. – Он разговаривает со мной, говорит, что он мой друг и хочет мне помочь, о тебе говорил, что ты плохой человек и мне нужно тебя избегать. Но он не прав! – сиплый шепот срывается на полу-крик и обрывается. – Я… я знаю, что ты хороший. Ты дружишь со мной и слушаешь меня и с тобой интересно… Но он говорит, что ты уйдешь, что тебя заберут или ты меня оставишь. Что… что бросишь меня… как… - слова застревают комом в глотке и невысказанными выливаются слезами. - Как мама… - срывается полу-всхлипом с губ. - Она тебя бросила? – Олег неловко мнется, не зная, как подступиться к Сереже, чтобы успокоить его. С приоткрытых губ снова срывается всхлип, за ним следует короткий кивок. Вздохнув, Олег подходит ближе, сгребая Сережу в охапку вместе с одеялом, в которое тот вцепился пальцами, зарываясь в него насколько это возможно. – Я тебя не брошу, слышишь? Если меня захотят забрать я без тебя не уйду, сбегу от них и к тебе вернусь, веришь мне? Я тебя никуда не оставлю, с тобой останусь, хочешь? Ну, Сереж? – Он кивает часто-часто, сквозь всхлипы выдавливая тихое «хочу» и сильнее прижимается к Олегу, все еще не выпуская одеяла из рук. – Ну вот и замечательно. Ты только не плачь. Мы с тобой всех человеков птиц победим. Сереже тринадцать и черный человек ему уже не снится. Ему снится Олег, улыбается, сжимает его маленькие ладошки и смеется громко, радостно, протягивая ему стащенные из детской фломастеры, только пишущие, он сам выбирал. Сережа с улыбкой просыпается и уже не думает, что его не забирают, потому что он какой-то неправильный. Он правильный, потому что с ним Олег. И страшно только иногда, что Олега могут забрать, потому что он самый лучший и всем нравится. Но Олега не забирают и Сережа этому чуточку рад. Сережа знает, что он эгоист, но Олег здесь для него, в это хочется верить. Мальчишки из соседних комнат давно перестали раздражать, альбом с рисунками давно лежит целым, а порванные рисунки склеены такими красивыми руками Олега, красивыми несмотря на кучу ссадин. К медсестре он не ходит, хоть Сережа тысячу раз уже просил. Мальчишки эти все чаще появляются в их комнате и вдохновленно вещают про очередную Лену-Настю-Катю. И Сереже в общем-то все равно, ну говорят и говорят, только вот вечером Олег приходит и с порога гордо как-то заявляет: - А я со Светой целовался. У Сережи из рук выпадает ручка, из груди сердце. Он пучит глаза и смотрит на Олега словно тот пришелец из космоса и хочет захватить планету. - Эта которая зубастая? - Не, это Таня, а Света это та, с красивыми волосами. В голове почему-то звучит похожая фраза из прошлого. - Ну… - Сережа непонимающе тянет и одними глазами просит пояснения. - Ну рыжая, она еще… - На двойки учится. Олег стыдливо кивает и садится на кровать, на Сережу только не смотрит, отворачивается и комкает в руках одеяло. Сереже это не нравится, кажется, будто из-за это Светы они с Олегом перестанут дружить, но вдруг она Олегу очень нравится. Сережа улыбается чуть натянуто, но за друга все равно рад. Садится к нему на кровать и накрывает его напряженную ладонь своей. - Она, конечно, глупая, но… - Сережа краснеет, думая, что, наверное, не стоит так о ней говорить. – Тебе хоть понравилось? - Не знаю это было странно… Она слюнявая, как мопс и… Эй! Сережа откровенно смеется, лбом Олегу в плечо уткнувшись, и хрюкает через раз, порываясь что-то сказать, но снова срываясь на неконтролируемый смех. Олег улыбается, а потом смеется вместе с ним, правда же смешно. Тепло. От сережиной головы на коленях, и смешно пока он рассуждает на тему мопсов и поцелуев. Олег думает, что совсем её целовать не хотел, что она странная, но волосы у неё правда красивые, не такие как у Сережи конечно, но тоже ничего. У Сережи волосы вообще самые красивые, и глаза, такие… ну просто такие. Он таких ни у кого не видел. Он смотрит на сережины губы, тонкие, обкусанные все в красноватых трещинках, опять на ветру облизывал, сразу видно, думает о светиных, они большие, бледно-розовые и мокрые, как футбольный мяч, закатившийся за забор и который приходится брать руками. Олегу это сравнение не нравится, да и губы её тоже, он вновь рассматривает знакомые черты Сережи и думает, что его он, может быть, и поцеловал. Света приходит к ним в комнату на следующий день, и Олег слышит, как Сережа смеется в подушку и видит, как подрагивает его одеяло, представляя, как у него самого дрожат плечи от сдерживаемого смеха, он видел это уже тысячи раз и ему всегда нравилось за этим наблюдать, он представляет, как сережино лицо краснеет, от напряжения и как на нем становится видно редкие веснушки, картинки крутятся в голове пока он идет со Светой по коридору, пока она что-то активно рассказывает, пока машет своими не_такими руками. Сравнение в голову приходит в голову так неожиданно, что Олег останавливается посреди коридора и всматривается в непонимающее девичье лицо. Растерянность в его взгляде, кажется, видна каждому, кто умеет видеть, ведь даже глупая, по словам Сережи Света, спрашивает, что у него случилось. Олег смотрит больными глазами на рыжую, (как Сережа) побледневшую (снова, как Сережа) девчушку, которая неловко мнется, сжимая в маленькой (в голове все еще один и тот же человек) ладошке щуплую ручку чуть ниже плеча, и в голове все эти похожести совсем не_такие. - Ты мне не нравишься. – Не отрывая взгляда, от чужого лица безэмоционально бормочет Олег. - Что? – Мягкое личико в непонимании хмурится, совершенно напоминая мопса, о котором Олег говорил. - Ты мне не нравишься. – тупо повторяет Олег, и взгляд становится более осмысленным. - Но… Олег разворачивается и уходит обратно в комнату к таким руками, таким глазам, волосам, улыбкам, словам, голосу, к таким губам. К такому Сереже. Это ни капли не кажется странным. Это правильно. Кажется правильным. Что-то внутри говорит это, и Олег беспрекословно слушается. Сережа поворачивается в его сторону, как-то слишком резко, но это все еще кажется верным, смотря на него Олег почему-то вспоминает значение слова педик, которое ему доступно объяснили его друзья, годом раньше. У Олега в тот день появилось на пару-тройку синяков и ссадин больше, а Сережа так и не узнал почему. Но Олег прочно усвоил, что он и не узнает, как они его называли. Но Сережа знал и теперь боялся, потому что, теперь знал, они правы. Потому что, ночь после разговора об этом глупом поцелуе, он думал, так много думал, что до самого утра не смог и глазу сомкнуть в итоге придя к одному выводу. Он теперь Свету ненавидел, он ей теперь завидовал. Он хотел хочет, быть на её месте. Но Олегу об этом знать не нужно. Не потому, что именно он ему нравится, но потому что страшно, что он будет думать о нем, как те мальчишки. - Ну как, на этот раз лучше? – почти искренне интересуется Сережа, внутренне сгрызая себя за то, что по-настоящему радоваться у него не выходит. - Мы не целовались. – Кажется Сережа получит премию за то, как часто из его рук выпадает ручка, он хмурится, поднимая её с пола и откладывая подальше от края стола. - Почему? - Она мне не нравится. - Почему? – Тупо повторяет Сережа и хмурится еще сильнее. - Она и правда глупая. И похожа на мопса. - То ес… - До Сережи долетает последний аргумент и слова вылетают из головы сменяясь смехом. – Ладно, согласен. Он выходит из-за стола оставляя на потом алгебру и собрав на понедельник тетради (в субботу-то) воображаемый Волков в его голове закатил глаза (настоящий тоже), и подошел к выходу из комнаты. - Пойдем, Гарри Поттера почитаем, Волч. - Ты все еще так меня называешь, я думал это временное, - Он снова закатывает глаза и выходит вслед за Сережей. – Пойдем. - Ну ты ж Волчара, - На толчок в плечо, он лишь смеется и уворачивается от стремящихся пощекотать пальцев. Сереже пятнадцать и общий душ в их детдоме, кажется, самой худшей идеей их директора, общие комнаты, кстати, тоже. Потому что Олег он, такой, ну… такой. Такой пиздец проще говоря. После парада в честь великой отечественной войны ему в голову вдруг взбрело, что он хочет стать таким же сильным и смелым и прочие эпитеты. С тех пор каждое утро он убегал на тренировку и это Сережу не смущало, ровно до тех пор, пока он не увидел, как это работает с телом Олега и… пиздец. Олег, конечно, всегда был шире в плечах, но сейчас… он проходит мимо Сережи в одном полотенце, едва держащемся на подтянутых бедрах, и прикрывающем... Да ничего не прикрывающим! Сережа стремительно краснеет, прекрасно осознавая что кровь из головы утекает вниз, и поспешно отворачивается от расхаживающего, в чем мать родила, по раздевалке душевой, Волкова, думая только о том, что ему сейчас раздеваться, а его проблема без одежды будет не просто заметной, а привлекающей буквально все внимание, впрочем, недавно у Олега встал прямо на математике, так что смущаться в общем-то нечего, учитывая, что в математике, для Волкова, нет ничего возбуждающего. Не то, чтобы Сережа прям смотрел… Жар приливает к щекам еще сильнее, а в голове вспыхивает образ натянувшихся брюк Олега. - Блять… - Сережа шипит сквозь зубы, и стягивает с себя одежду, прекрасно зная, что в душе уже никого не осталось. Он всегда дожидался пока все уйдут в отличие от Волкова, которому есть чем похвастаться, он со своими нелепыми угловатыми конечностями старался мыться, когда никого нет. Сережа стягивает трусы со слишком худых ног, и уже ненавидит свой чертов стояк топорщащийся, как долбанная пизанская башня, так же криво, когда дверь в раздевалку со скрипом открывается и до слуха доносится хриплый торопливый голос. - Опять забы… - Сережа поворачивается в сторону покрасневшего до кончиков ушей Олега, чувствуя, как член дергается от одного звука его голоса и вида покрасневших щек и языка проводящего по влажным губам, тот лишь сухо сглатывает, отводя взгляд. – бля, сорян. Он забирает спортивные штаны из шкафчика и почти выбегает из раздевалки. Сережа только сильнее покрывается пятнами смущения и идет в душ, выбивая из себя первый сдавленный стон, который теряется в шуме воды и белесом пару чертовой душевой, красные щеки Олега из себя выбить не получается, как бы остервенело он не проводил ладонью по горячей плоти. Олег в их комнате делает то же самое, душа стоны тыльной стороной ладони и шепча сережино имя в тонкую жесткую подушку, закусывая её напоследок. Воображение рисует, увиденную ранее картину, как над впалым животом дергается аккуратный член с красноватой головкой, с которой к полу тянется вязкая прозрачная капля. Картинка растворяется в судорожной дрожи накатывающего оргазма. Последний стон, смешивающийся с любимым именем, теряется в ткани подушки. Сережа приходит, когда Олег меняет испачканное постельное белье, с влажными волосами, раскрасневшийся после, наверняка, горячего душа он выглядит, как чертово совершенство, привалившись к стене он лениво наблюдает, как суетливо Олег меняет простынь, не обращая внимания на новые шорты, хотя прошлые были чистыми, на смуглых ногах, все еще, друга. Вытягивает пачку дешевых сигарет из-под матраса, бросая больной усталый взгляд на Волкова. - Покурим? – Олег хочет снова прочитать лекцию, хочет сказать, что это вредно и вообще им рано еще, но молча достает сигарету из протянутой пачки и идет за Сережей. В старом спортивном зале пыльно и пусто, Олег знает, что сигареты у них, потому что Сережа опять написал доклад одному из троицы так называемых дилеров, но говорить об этом не хочется. Говорить вообще если честно не хочется. Он устало приваливается к сережиному плечу, выпуская дым в потолок, никотин путает мысли и разгоняет по телу ленивую негу расслабления. Разумовский, Олег не помнит, когда начал называть его так в своей голове, но это приносило странное удовлетворение, поворачивается к нему, носом проводя по щеке. - Мне Лена вчера встречаться предложила, ну та, из триста шестнадцатой. - Согласился? – Сердце загнанно бьется в груди, в голове всплывает образ невысокой шатенки, с пухлыми губами и невыразительными серыми глазами. Она вроде красоткой считается. Сереже наверняка нравится. Судорожный стук поднимается к глотке. - Я целоваться не умею, - Сережа вяло пожимает плечами, а у Олега в голове не складывается, как связанны умение целовать и предложение встречаться. - Она же красивая, - Возражает так же вяло, сигаретой поглубже затягивается, чтобы горечь от неё почувствовать, а не от своих слов. – А целоваться всегда научиться можно. Олег не видит, как у Сережи краснеют щеки и не слышит, как его сердце разбивается о грудную клетку, он слышит, как тот сглатывает и чувствует, как напрягаются его плечи и уже хочет спросить, что случилось, но его опережают скороговоркой выпущенные слова. - Научишь? Ты же уже целовался, тогда с этой Светой и… Сердце делает кульбит от одной мысли, что он сможет коснуться губ, о которых так долго мечтал. - Да, - выдыхает быстрее, чем успевает подумать. - Т-тогда… - Сережа запинается, отводя взгляд на что-то за окном и возвращает взгляд к Волкову, краснея кончиками ушей и облизывает потрескавшиеся губы. У Олега срывает тормоза. Поцелуй выходит мокрым, неумелым и очень скомканным. Сережа кусается пару раз, не больно, но мурашки по спине ползут от остроты ощущений. Это его второй поцелуй, но он в тысячи раз лучше, чем первый. От мысли, что это его Сережа кружит голову. Разумовский широко проходится языком по губам и неловко толкается с олеговым языком в тесноте между ртами. Руками вцепляется в ворот футболки и между губами тонет сиплое «Олег» прежде, чем горячий рот вновь прижимается к губам Волкова, чьи руки опустились на стройную талию и притянули ближе к подтянутому торсу. У Сережи голова кружится, то ли от недостатка кислорода, то ли от переизбытка ощущений, целоваться ему понравилось, горячие губы Олега влажно сминали его собственные, а руки смуглые, крепкие, сильные прижимали ближе, сокращая расстояние между телами, имя с губ сорвалось само собой. Из легких будто выбили весь воздух, когда Олег хрипло полу-простонал его имя, и Сережа резко вынырнул из омута ощущений, осознавая себя сидящим на его коленях. Горячая ладонь лежала на пояснице, и от ощущения его кожи на своей в животе будто взорвался фейерверк, а вместе с ним и теснота шорт настигла сережин замедленный мозг. Олег смотрел на него с беспомощным страхом во взгляде, не шевелясь и казалось даже не дыша, отвечая ему открытым взглядом, Сережа почувствовал, как у него от щенячьего восторга щемит сердце. Они позже это обсудят, позже. Сейчас он снова прижимается к любимым губам, которые уже можно целовать. Сереже восемнадцать и он кричит, пока из его рук в стену летит любимая олегова кружка. Он уезжает. Через два дня. И предупреждает его сейчас. Говорит, что хочет, чтобы Сережа его проводил. - Это блять даже не армия блять, это ебаная война! Ты это понимаешь?! - Да. Сереж… Его спокойствие бесит только сильнее, в голове мутнеет. Кричит что-то о ненависти, о том, что Олег-я-гребанный-еблан-даже-не-пытался-с-тобой-это-обсудить-Волков ему вообще не упал и пусть мотает на свою войну и вообще куда хочет. Олег уходит. Сережа тоже, только не из дома, а в работу и учебу. Тянет на себе оплату их квартиры, в которой спит и работает. Забывает о себе, об Олеге. У него в голове вообще ничего не остается, кроме формул и тысяч строк кода. Он обещал как-то создать соцсеть и он её создаст. Через месяц обнаруживает записку на холодильнике. Адрес. Рвет его к чертям и думать забывает, уже ночью собирает по обрывкам и пишет письмо. Первое, второе, третье, все в топку. "Ненавижу тебя…

"Люблю тебя…"

"Предатель…

"Скучаю…"

"Не вздумай возвращаться…

"Вернись…" "Вернись…" "Вернись…"

В олеговой футболке, пусть и больше его раза в два, каждый день в универ, снова код, ночами мысли. Устал. Скучает. Боится. Жалеет, что не пошел провожать. Он взрослый человек – это его выбор. Только поздно уже об этом говорить. Устал. Устал. Устал. Похуй. Письмо выходит коротким. Он хочет послать все к черту и сжечь его, но не может. Смотрит на бумагу, будто та виновата во всех его бедах, хочет глотку рвать, но не выходит. Даже слезы уже не текут. Просто… просто так нужно. «Я люблю тебя. Жду. Только вернись, пожалуйста, живым.» Почта. Отправка. И только надежда на ответ. Сереже двадцать четыре. Он миллиардер. Самый молодой. Фотографии, обложки, интервью и долбанная дыра в сердце. Он чувствует себя сопливым депрессивным подростком. Шесть лет. Ответа от Олега все еще нет. Отправленные письма перевалили за сотню. Сережа живет на работе, хоть и купил их с Олегом квартиру, не возвращается туда ни под каким предлогом. Начинает забывать, что происходило за день, дрожит от новостей об убийствах миллиардеров в огне. Он не боится смерти, но сама мысль о происходящем сводит с ума. Боится и хочет туда, где не страшно. К Волкову. Обратно в свои пятнадцать. Вызубренные до спазмов в мозгу цифры его номера в тысячный раз набраны на телефоне. Не позвонит. В голове пустота. Перед глазами плавают круги и бегают люди в форме, наручники впиваются в тонкие запястья. Машины, ругательства, суд, обвинения. Темная камера и холодный пол под ногами, бьет дрожь. Из темноты камеры на него смотрят желтые глаза. Сережа хочет биться в истерике и сбежать, что угодно, но не давно забытый кошмар. Пернатый человек что-то говорит. Сережа затыкает уши руками, но холодный голос помехами звучит внутри головы. Обещает, что все закончится, что больше никто не сделает больно. И сам всаживает в грудь кусок арматуры, забивая каждым словом все глубже. Сережа поднимает голову наблюдая, как за черным силуэтом тянутся тени и как опадают перья на бетонный пол. Птиц грациозно опускается скамейку камеры. - Ты помнишь, он говорил тебе что никогда тебя не бросит? В голову с прошибающей судорогой болью впиваются воспоминания. «..Я тебя не брошу, слышишь? Если меня захотят забрать я без тебя не уйду, сбегу от них и к тебе вернусь, веришь мне? Я тебя никуда не оставлю, с тобой останусь, хочешь?..» «- Если они узнают… - Даже если они узнают и набьют мне все что можно набить, я буду с тобой, будешь мне боевые шрамы латать - Придурок…» «… Сереж, сережа, это просто кошмар, слышишь? Я здесь, я рядом, я никуда не уйду. Я всегда буду рядом…» Тысячи новых не брошу пронеслись в голове, ржавыми иглами впиваясь в болящий мозг, слезы катились из глаз уже рефлекторно и от этого хотелось блевать. Голос казался слишком сиплым и слабым для пустой (нет), камеры. - Хватит, хватит, прекрати, я… я согласен. Механический смех врезался в мозг и воспоминания неистовым потоком влились в мозг. Люди, плачущие, кричащие, огонь, потоки пламени пожирающий молящих о пощаде. Мать, умоляющая и плачущая на полу, собственная рука кидает спичку в лужу бензина, найденного в сарае возле дома. Грудь сдавило тисками, убил её. Он убил её. - Ты убил её. – Беспрекословно вливается ядом пробирающий до костей голос, а желтые глаза с ядовитой ухмылкой наблюдают за его метаниями. Воспоминания вереницей событий пролетают в голове. Картинка сменяется другой раз за разом, одна за другой. Стоп. Пленка обрывается. Сгорает. Плавится. Погиб. Сережа перестают дышать и сердце падает в желудок. Под механический смех черного человека Сережа остается сторонним наблюдателем. Только когда ладони холодит корпус чужого телефона, Птиц не может справиться с управлением, Сережа вбивает заученный номер, задыхаясь, когда слышит голос, от которого скручивает все внутри. Живой. Живой. Живой. ЖИВОЙ. - Помоги… мне… - голос сорвавшись хрипит. Сережа тонет в черноте перьев. Просыпаясь в её же темноте, кричит. - Ты соврал мне! Убил мою мать! Убил тысячи невинных людей! Ты чудовище! - Все это сделал ты. Своими руками. Я лишь согласился помочь. - Да пошел ты! Чернота трескается, новые события вновь вливаются в мозг, но в этот раз быстрее и не так болезненно, отдаленно слышны стенания о предательстве и что-то о договоре, но, честно говоря, Сереже плевать. Дверь кабинета его психотерапевта слетает с петель. Голубые потухшие глаза встречаются с карими такими же потухшими. Мелькнувший по обе стороны блеск рождает пожар. Сумка с одеждой летит Сереже в руки, нормальная одежда сменяет робу и это прекрасное чувство, но взгляд Олега в тысячи раз лучше. - Я думал ты умер. – Незамедлительно кидает обвинение Сережа. - Аналогично. – Спокойный ответ, но Разумовский готов поклясться своей к Олегу любовью, что во взгляде его только что сгорела вселенная. - Ты опоздал. – Не остается в долгу и на губах чувствует привкус счастья, олеговых губ, и пороха. - А ты не тормози, - Олег видит искру азартного раздражения в чужих родных глазах, и видит бог он слишком скучал. Крепкая рука сжимает все такую же маленькую и холодную ладонь и тащит сквозь выстрелы, звон сирен и чьи-то истошные вопли. Так неважно сейчас. Вертолет. Олег притащил гребанный вертолет, чтобы вытащить его из этого дерьма. Сережа чувствует, как сильно любит его всем своим дрожащим телом. - Я уже могу пошутить про мистера Грея? – он нервно смеется, крепче сжимая теплую ладонь. - Серый, бля, не кокетничай, залезай. Он не выпускает его ладонь. Сереже все еще двадцать четыре, ну почти двадцать пять, и он чувствует себя гребанной принцессой, потому что летит на гребанном вертолете, Олег только что украл его из психушки и держит его за руку. И может быть ему немного пятнадцать, ведь он счастлив, от того, что он просто держит его за руку. И счастлив, потому что через пару часов после того, как он проснулся в руках Олега в вертолете, они уже в их старой квартире. Они стоят на пороге так и не разжав руки, просто смотрят друг на друга. Первым отмирает Сережа, с некоторым сожалением отпускает его ладонь, секундой позже прижимаясь к Олегу всем телом, потираясь об него и не отпуская его талию из кольца рук. Олег непонимающе смотрит на него и неловко отстраняет от себя на пару сантиметров. - Сереж, если ты не забыл, в нашу последнюю встречу ты кричал что ненавидишь меня, и мы расстанемся сразу, как только я сяду в самолет, который… - Он замолкая под взглядом Серого, пытаясь осмыслить, что не так сказал. - Ага, я помню, - Легко отвечает он, оставляя дорожку поцелуев от уха до местечка между шеей и плечом, отчего Олег покрывается мурашками, стараясь стоять ровно и не выдавать своих ощущений, силясь разозлиться на сережины слова. Только вот не выходит. Когда он такой близкий, такой горячий, такой родной, такой его Сережа. – Только Олеж, ты по одному моему звонку примчался ко мне с вертолетом и не отпускал мою руку все четырнадцать, примерно, часов, что мы летели. Кому из нас ты врешь? - Я не… - Не вру, а преувеличиваю, ага, - Сережа Усмехнувшись приподнимается на носках, чтобы потереться носом, за ухом Олега, втянуть в легкие запах, тех самых дешевых сигарет, что они курили в пятнадцать, пороха и дыма, до отказа, чтобы он остался там навсегда. Коротко лижет ушную раковину и шепчет, то, что так долго виделось ему во снах, то, о чем он так долго мечтал сказать. – Я люблю тебя. Я так соскучился. Олег всегда был не слишком эмоциональным и даже чертовски терпеливым. Во всем. Кроме Сережи. Одним движением приподнять за бедра, прижать к стене, прямо напротив дверей. Соскучился. Соскучился. Блять, соскучился. Таким тоном, самого бога соблазнить можно, что говорить об Олеге. Горячим ураганом ворваться в рот, переплетая языки, кусая губы, потому что больно, сука почувствуй, как без тебя больно, как без тебя сложно. Как я скучал без тебя, твоих глаз, волос, губ, как я скучал без твоих рук на моем теле. У Олега со словами всегда было туго, говорить это все же сережина прерогатива. Волкову нужны касания. Сжимает худое бедро, пока собственная нога упирается в стену между его ног, а Сережины тонкие ноги прижимают ближе за поясницу, вторая рука ложится на худющую талию (его там вообще кормили?)(не важно)(важно всех убью, кто его тронуть посмел)(Сережа уже сам убил), Сережа под его руками плавится, ужом извивается, потираясь всем чем может, только бы ближе, чтобы совсем вплавиться, в своего Олега. В жилистую шею вжаться губами, поцарапать зубами, кусаться, зализывать, чтобы чувствовал, как он умирал каждый раз без него, каждый день, метить так, чтобы сама вселенная поняла, что это его и отбирать его у Сережи она права не имеет. Сдавленно всхлипнуть, когда горячая ладонь грубо сожмет член через ткань брюк, медленно наращивая темп, забиться в стальной хватке, не сдерживая стонов, просить, просить, просить, умолять, вновь всхлипнуть, когда она переместится обратно на талию. И через секунду подавиться воздухом, когда Олег прижмет его задницей к твердому обжигающему через четыре слоя ткани члену. - П-пожалуйста… Олег… - Сдавленно всхлипывает, пока его несут на кухню, уже там прижимая к столешнице грудью, и дергается, когда острые клыки впиваются в нежный загривок, оставляя укус наливаться краснотой. - Смазка? – Руки не на секунду не останавливаются, трогая, сжимая, поглаживая. - В-в холо-о-одильнике – Ловкие пальцы расстегнули ширинку, снимая штаны вместе с бельем, грубо проводя по стоящему уже слишком долго члену. Медлительность действий сводит с ума. - Руки. – Грубо бросает Олег, и Сережа послушно заводит их за спину, чувствуя, как на запястьях стягивается кожа ремня. – Умничка, мой хороший. – Голову кружит он нежности прикосновений, граничащей с пошлой грубость. Колени дрожат предвкушении, когда Олег возвращается, и резко вжимается меж разведенных ягодиц членом, еще обтянутым тонкой тканью трусов. Пальцы холодные и скользкие от щедро налитой на них смазки, нежно проходятся по сжатому кольцу мышц, нетерпеливо массируя и разгоняя стаи мурашек по телу. - Д-да вставь ты их уже, не сахарный, - Секундой позже с губ срывается стон, палец, пока один, оглаживает мягкие пульсирующие стенки, будто ища что-то, но Сереже ли не знать, что тот просто издевается. Второй палец входит не так легко, Олег глубоко вдыхает, сдерживая желание, вдолбиться в извивающееся на столе тело, но как бы он не злился, как бы не скучал, сделать ему больно он не позволит ни себе, ни кому-либо другому. Разводя пальцы внутри на манер ножниц, он соединяет их поглаживая изнутри немного сменив угол, Сережа нетерпеливо дергается вслед за пальцами и выстанывает новую просьбу, смешивающуюся в раскаленном воздухе между ними с олеговым именем. На три пальца он насаживается, умоляя то ли не останавливаться, то ли заменить их членом. Вытащив из него пальцы, Олег приставляет горячую головку к растраханной дырке, и язвительно интересуется. - Чего ты хочешь, Сереж? - Тебя блять, всего, в себе, сейчас, Олег, Олежа, Волч, пожалуйста яаа… Фраза обрывается, превращаясь из слов в сдавленный всхлип, Олег входит нарочито медленно, пока в мгновение не срывается на невозможно-совершенный темп, такой знакомый, такой правильный, Сережа послушно повторяет движения, шлепаясь задницей об олежины бедра, снова и снова повторяя его имя, уже не понятно умоляя и признаваясь в любви или что-то еще, слова смешиваются в глотке выходя лишь стонами и неясным набором букв и звуков, Олег наматывает конец ремня на руку, не позволяя отстраниться, и не давая съехать со столешницы. Не то, чтобы Сережа хотел отстраняться, он только приподнялся над столом, полуповорачивая залитое лихорадочным румянцем лицо к Олегу, шевеля губами в просьбе, Волков нагибается ниже, обхватывая его нижнюю губу и ласково посасывая, чуть замедляется и опускает руку, чтобы медленно провести по сережиному члену, обводя головку большим пальцем. Пару толчков и он, крупно вздрагивая, кончает, не отрывая взгляда от мутных голубых глаз напротив, судорожно двигает рукой, чувствуя, как Сережа дрожит всем телом и обмякает в его руках. Лениво доползая до комнаты, они валятся на свою старую кровать, которая жалостливо скрипит под их весом и накрываются старым покрывалом. Сережа доверчиво жмется к олеговой груди, оставляя на них легкие поцелуи-касания. - Серег? - Ммм.. – лениво тянет тот, отвлекаясь от своего занятия. - Как так вышло, что ты миллиардер, а квартира такая же убогая, как когда мы её снимали? - Я в ней не жил, - честно признается, пряча лицо в складках одеяла. - Как я и думал. Поспим потом все обсудим? – Волков усмехнулся, вслушиваясь в звуки согласия, прижимая к себе теплое тело, уткнулся в рыжую макушку. – Я тоже тебя люблю, и просто охуеть, как скучал. - Я почувствовал, спасибо. Вслушиваясь в хриплый смех, Сережа чувствовал, что он, наконец, дома, и думал, как же странно все выходит в этой жизни.