Ноты, цели и орбиты

Коробки, коробки, ящики, опять коробки… Пара старых постеров на стенах и чья-то древняя, прибитая прямо к стене гитара с лопнувшими струнами. Осматриваюсь с интересом, и нет-нет да кошу взглядом в сторону тяжёлого, но такого пыльного занавеса, разделяющего сцену подвального скорее бара, чем клуба. Грязновато тут, но клёво. Всяким рокерам нравится. И тем, кто по олде, и нет. Миленько, короче. Пока пустовато, но многообещающе. Только кажется, что у меня сейчас энтузиазма больше, чем у того, кто через пару десятков минут должен выйти на эту самую сцену. Перевожу взгляд на Кирилла и, видя его молящий взгляд, вопросительно приподнимаю брови. — Я сейчас позорнусь и умру прямо там, — причитает, переминаясь с ноги на ногу, и сам не знает, то ли на меня смотреть, то ли на складки занавеса. Не знает, куда себя деть, и едва удерживается на месте. Пускай и не без колебаний. — Ради всего хорошего, что у нас было, пожалуйста, давай уйдём! Кир настолько очевидно психует, что вот-вот вцепится в меня и за руку начнёт дёргать, как маленький. Губы кусает так зверски, что кажется, ещё секунда — и выхватит кусок, и радостный, что появилась нормальная причина, убежит, размахивая руками. Взрослый и вместе с тем такой мелкий, блин. Против воли улыбаюсь и, отодрав его пальцы от своего рукава, сжимаю их в своей ладони. — А если я скажу, что этого недостаточно? Дразню его, даже не стараюсь спрятать ухмылку и, конечно же, получаю в ответ иронично закатившиеся глаза. И попытку скрестить руки поперёк груди. Попытку — потому что не отдаю ему правую, а одной левой изображать суровое отрицание выходит так себе. — Тогда я огрею тебя чужой гитарой и не буду приходить в больницу. Угрожает и, воровато оглядевшись по сторонам, делает полшага вперёд. Совсем теперь близко ко мне. Да только психует так сильно, что ебать ему сейчас, запалит кто или нет. Мне вообще просто по определению давно поебать. А тут ещё и публика подобралась на редкость пофигистичная. Все начинающие музыканты, и их куда больше волнуют свой инструмент и скорое выступление, а не то, что кто-то жмётся по углам. — Ты будешь. Отвечаю очень спокойно и глядя ему в глаза. Стоим в отдалении, около приоткрытого чёрного входа, и тут довольно темно для того, чтобы сливаться со стеной. У Кирилла футболка в цвет лежалой пыли. Я просто во всём чёрном. — Нет, не буду! — шипит якобы злобно, но я-то знаю, что ему нужно поспорить, для того чтобы выговориться. Всё напряжение выплеснуть, и тогда выдохнет, наконец. — Выброшу все твои толстовки и выкручу идиотский турник. Кому вообще нужен дома турник? Болтает и затравленно озирается. Ему сейчас по-любому все врагами кажутся. Даже группа, к которой он прибился по воле случая. Небось, подозревает, что они с ним играли два месяца для того, чтобы в итоге спихнуть со сцены. Мамкин параноик. — Я люблю висеть. Пожимаю плечами и упорно не ведусь. Остаюсь спокойным, и он, не найдя, за что уцепиться, сердито бурчит: — Выебываться ты любишь. — Перед тобой? Уточняю, едва сдерживая улыбку, но та предательски проступает на губах. И Самохин, как взрослый разумный человек, конечно же, не может не взорваться. Только кричать ему совесть не позволяет и потому наезжает на меня шёпотом: — Да, передо мной! Типа каждый раз подчёркиваешь свою охуенность, для того чтобы я не сбежал после того, как ты распидоришь ещё какую-нибудь часть квартиры! — Да нечего уже распидоривать. Не даю ему зацепиться и за эту причину, чтобы слегка поссориться, и Кир обиженно морщится. — Ты придумаешь. Не сдаётся никак, и я, поглядев на грязный, какой-то тёмной тканью обтянутый потолок, хватаю его и за вторую руку тоже. — Замри и посмотри на меня. Переплетаю наши пальцы и легонько тяну за них. Тяну, пока он, сдавшись, сам их не сожмёт. Крепко и почти впиваясь ногтями в мои костяшки. — Я очень… Очень боюсь. Прикрываю глаза и медленно опускаю подбородок. — Хорошо, давай уйдём. Соглашаюсь, уже не споря, и Кир неверяще щурится. — Что? — Пошли, говорю. — Тяну руку, за которую он держится, но разумеется не шагает следом, а озадаченно моргает. — Давай, погнали, пока ребята не спалили, что ты собрался их кинуть. И отступаю ещё немного. Тут же получаю гору решительного возмущения. — Нет, так нельзя! — выдыхает и вряд ли вообще для меня запальчиво тараторит: — Мы два месяца репетировали! Именно. Два месяца. Целых два. Проговори это про себя ещё раз и соберись. — Тогда не ной. Возвращаюсь к нему и, проигнорировав его робкое «не», договариваю, смахивая невидимую миру пылинку с его плеча. — Всё будет супер. — А если не будет? Переспрашивает с такой подозрительностью, будто я сюда с ним припёрся, чтобы обмануть, а после устроить конец света. — Значит, добуду тебе пяльцы и будешь вышивать вместо ора в чужом гараже. Терпения у меня не так много в запасе, но стараюсь. Очень стараюсь ради него. Побыть взрослым ради того, кого любишь, не сложно. И вообще, я ждал, что вспылит, а он только щурится и трёт лицо. — А если я и вышивать не смогу? — Тогда бисер. — А… — Я сейчас уведу тебя куда-нибудь за угол и трахну, чтобы не дёргался, — обещаю, понизив голос и чуть наклонившись. Со стороны наверняка выглядит так, будто целоваться лезу, но Кирилл не отшатывается, а только закатывает глаза. — Выброс дофамина, все дела… Отмахивается от моих подмигиваний, как от взвившейся в воздух пылинки, показывая, что да, очень испугался, и уныло хлопает по моему карману, в котором лежат сигареты. Вейпы так и не понял, для того чтобы своим обзавестись. — Лучше бы покурить. Смолит куда меньше, чем раньше, ему как раз парилки больше заходят, но так, побаловаться больше. Когда нервничает, неизменно тянется к старой доброй сигарете. — Ну так пошли. Киваю в сторону двери, около которой мы и трёмся, но он морщится и мотает головой, а после, как будто этого мало, ещё и рукой лохматит свои отросшие космы. — Времени мало осталось. А сам смотрит так жалобно, исподлобья, и снова дёргает себя за прядки. И такой типа несчастный, как будто его сюда за руку взяли и привели. — Тогда бегом пошли. Настаиваю и получаю в ответ отрывистый кивок. Всё-таки смолить хочется больше, чем выделываться. Тем более что ещё прекрасно успевает сделать пару затяжек и снова всосаться внутрь. Выхожу первый и чуть отступаю назад по переулку, чтобы этой же дверью не двинули, если что. Чёрное чёрным, а ржавчину отстирывать — та ещё ебанина. — Знаешь, это твоё «бегом» мне напоминает старшие классы. — Кир притягивается следом и без зазрения совести притирается к моему карману на толстовке. Находит в ней пачку с неизменно воткнутой к сигаретам зажигалкой и, спешно вытянув одну, суёт её в рот. — Ну, когда вот это всё за три минуты до урока. В универе было как-то не так. Опоздал и опоздал, хер с ним. Лектор ещё позже на пятнадцать минут припрётся. — Договаривает уже медленнее, после первой затяжки, и выпускает дым изо рта с таким видом, будто она только что ему жизнь спасла. Ну, немного нервов точно. — Скучаешь по универу? Спрашиваю из чистого любопытства и жду, пока ещё раз вдохнёт, а после сунет мне свою сигарету. Ему сейчас много нельзя. Боится, что засипит. — Да не особо. Мне и без бесконечной учёбы неплохо. — Прячет руки за спину и улыбается немного неловко. Прикусывает губу. — На работе, конечно, не так весело, но там мне платят, а не я преподам на подарки бесконечно скидываюсь. А ты? Любопытствует, глядя с хитрой утайкой и будто искоса, и я, не удержавшись, касаюсь его волос свободной рукой. Ерошу их сначала, а после, наоборот, приглаживаю, чтобы беспорядок казался творческим. — Я по-другому скучал. Выдыхаю в сторону, и Кир следит за растворяющимся в прозрачных сумерках сизым дымом. — Ты специально, да, чтобы я ещё больше психовал? — Нет. — Да. — Нет… Выбрасываю окурок и, сцепив руки за его шеей, тащу на себя, заставляя прижаться лбом к моему. Замирает сразу же и накрывает мои локти ладонями. Совсем не давяще через мягкий флис. — Ты реально не откажешься от меня, если я сейчас сбегу, как малолетка? Спрашивает шёпотом и зажмурившись. Улыбаюсь и, потянувшись чуть ближе, смешно сминаю его нос своим. — Не откажусь, но ты не сбежишь. Выходит крайне гнусаво, и Кир фыркает. Отстраняется, но руки пока не опускает. Глядит на меня в упор и, покосившись в сторону приоткрытой двери, быстро тянется, чтобы поцеловать. Нравится ему так, украдкой, когда мы только вдвоём. Нравится прижиматься и тут же назад, как будто ничего и не было. Сейчас тоже, мазнул губами по моим, прихватил самый край верхней и отпустил её. Шагнул назад. И в ту же секунду вернулся, будто передумав. Прижался к моему рту своим, быстро-быстро толкнулся языком вперёд, глупо и как будто бы неумело сцепил его с моим и тут уже отступил совсем. Напоследок только задержался рядом, постоял губами к губам и выдохнул. Сделал шаг назад, не забыв провести рукой по моему плечу, прежде чем тяжело уронить её. — Да, ты прав. Это просто мандраж. — И дёргаться прекратил, надо же. Почти. Руками теребит низ футболки и тут же разглаживает её, оттягивая вниз. — Я просто четыреста лет нигде не выступал. И тут типа ещё и люди. Да уж. Люди. Людей он не то чтобы очень любит. А вот музыку очень. Все эти жертвы исключительно ради брошенной, но так до конца и не забытой музыки. Знал бы он, как я рад, что не забытой. Ради такого можно и пострадать. — Две песни. — Покачиваю новой, ещё не прикуренной сигаретой, показывая пальцы, которыми держу её, и Кир с жадностью следит за ней. — Ты сможешь пережить это. Спешно затягивает всё-таки ещё раз, дав мне только прикурить, и отпускает мою руку. — Обещай мне что-нибудь хорошее для мотивации. Просит, и я, деланно задумавшись, запрокидываю голову, чтобы выдохнуть повыше. — Если не струсишь, то я не выложу в инсту фотку, на которой ты спишь, пуская слюни. Кошусь на него, не пряча тонкой улыбки, и получаю такую же, только тщетно сдерживаемую в ответ. — Ага, очень взрослая угроза, Владик. — Саркастичный до умиления, но только секунд пять, пока с наигранной тревожностью не наморщит лоб. — И у тебя такой нет. И глядит с вопросом во взгляде. Глядит совсем уже спокойно, и я понимаю, что его отпустило, наконец. Выдохнул. Знает же, что всё у него получится. Не может не получиться. — Конечно, есть. Продолжаю дразнить, и он охотно ведётся и уже наступает на меня, распахнув рот и затянув призрачное: «Ах так», — как нас обоих отвлекает дверным скрипом. — Кирилл? — Высунувшаяся бритая налысо голова глядит по сторонам и, нашарив глазами нужный объект, быстро облизывает губы и кивает внутрь бара. — Ну чё, погнали? Кир сглатывает, и я легонько толкаю его в спину. Коротко переглядывается, он решительно прикусывает губу и, дёрнув на себя ручку, скрывается вслед за втянувшейся назад в темноту головой. Спешно затягиваюсь, не выдыхая, ещё два раза и, потушив сигарету, отправляю ее в полёт вслед за первой. Я на самом деле психую тоже, только куда тише. Я-то знаю, что он классный, и всё получится.