Фотоплёнка забита чувствами -
Мне придётся всё удалить
Фотография не искусство
Фотографировать не любить.
Зима 2003 год
В этом году в Нью-Йорке выдалась по истине удивительная зима, будто Снежная королева не заглядывала в окна и на улицы города не один десяток лет, и теперь спешит как можно быстрее все покрыть снегом, пустить по переулкам свои злые прохладные ветра на разведку, чтобы те пробежались по всему городу и обыскали каждый закоулок. Однако, к удивлению жителям города очень была приятна такая погода, кругом много снега, в который проваливаешься по колено. Днем большинство людей работали и подготавливались к праздникам, дети же наоборот, весело бегали по заснеженным улочкам, играли в снежки, лепили снеговиков, и катались на санках. А вот вечером город сиял, везде загорались огни, на магазинах зажигались яркие вывески, а в воздухе витал приятный запах теплого кофе вперемешку с ароматом апельсина. На главных скверах появлялись влюбленные парочки, которые так мило гуляли и попивали глинтвейн в кафе. Кругом царила та самая атмосфера. Атмосфера Рождества, которое должно было наступить через несколько дней. Для каждого человека это особенный праздник, полный чуда и восторга: вечерние посиделки у камина, пудинг, ёлка, подарки… Даже такая персона как Дженсен Эклз, на удивление был рад такому событию, ведь зачастую все праздники его мало волновали, если нет достойной компании или близкого человека рядом, с котором можно было бы разделить это настроение, обменяться тёплыми пожеланиями и конечно небольшими подарочками. Сейчас в его жизни начался новый виток истории, ведь он недавно сыграл свадьбу со своей девушкой Дэннил. Казалось, все идет довольно удачно: новый частный дом за городом, куча знакомых, супружеская жизнь, вся эта суматоха с медовым месяцем и мечты о светлом будущем, где вы оба смотрите в одном направлении. Эклзу было комфортно сейчас как нельзя лучше, он будто нашел свое место в этом мире, теперь знает куда дальше двигаться и с кем. Дэннил активно поддерживает его в предпринимательских начинаниях, и изредка подкидывает идеи для различных проектов, они вдвоем во многом схожи, не только взглядами на жизнь, но и принятием решений. Поэтому, Дженсен вскоре, после их первого свидания, нескольких прогулок и совместной работы, решил, что такую девушку нужно брать в жёны, раз жизнь даёт ему такую возможность, то надо хватать и держать изо всех сил. Отказа он не смел получить и уже вскоре, безымянный палец украшало обручальное кольцо, а сердце делало кульбит, стоило ему только взглянуть на супругу. И вот сейчас Эклз приехал в свою старую холостяцкую квартиру где-то в глуши города, чтобы забрать старые личные вещи, ведь там оставались важные ему воспоминания и не только, одежда и многое другое, но это уже отходило на второй план. Слышится тихий скрип деревянной входной двери, и Дженсен оказывается на пороге своего бывшего жилья. С того момента как он уехал отсюда, прошло чуть больше двух месяцев, но уже ощущалась эта пустота, холод и равнодушие. Это был его маленьких уголок, тот мир в который допускался не каждый. Свою квартиру Дженсен ассоциировал со своей душой — такая же просторная, чистая, местами строгая, но со вкусом. Не сказать, что это был дорогой особняк, нет, просто небольшое местечко в жилом доме, где каждый друг друга знает. А сейчас это просто пустующее помещение с мебелью и голыми стенами. Многие вещи Дженсен с женой уже успели перевезти, в этот день ему оставалось забрать остатки и проститься со всем, что происходило в этом маленьком мире, уйти в новую эру своей жизни, без старых забот и долгов. Эклз взял одну пустую коробку, которая стояла среди остальных полных возле порога, и направился в свою, когда-то, комнату. Ничего не изменилось с тех пор. Стоило только зайти, как взгляд сразу цепляла просторная кровать в углу, только теперь на ней не было ни простыни, ни одеяла, ни пледа, она стала такой же холодной, как и окружающие стены, предметы, окна и мебель. Сбоку от кровати располагался письменный стол, к нему неаккуратно задвинуто кресло, а на одной из сторон расположился небольшой магнитофон, кажется хозяева его так и не забрали с тех пор, как отдали квартиру в распоряжение, все говорили о нём, но так и не приехали, хотя возможно в этом и были свои плюсы, например любовь Дженсена к музыке, особенно к кантри-року, который в то время очень хорошо выпускали на кассетах и можно было хоть до дыр слушать любимые треки, кажется несколько все еще лежат в машине Эклза как напоминание о некоторых моментах его жизни. Каждая мелодия придавала особое настроение и переносила его в свою вселенную, где только и звучат знакомые строчки. Рядом со столом, чуть выше, находилась полка с книгами, в большинстве своём они были про спорт, но было там и несколько сборников со стихотворениями различных писателей, в свободное время Дженсен любил читать их вслух, особенно гостям, которые наведывались к нему. Не спрашивайте откуда у него такая привычка и любовь к поэзии, он и сам неохотно отвечал на этот вопрос, на душе тоскливо становилось. Шкаф с одеждой находился почти рядом со входом в комнату и стоило буквально повернуться как ты уже сможешь выбрать себе наряд на какое-нибудь мероприятие. Эклз неспешно открыл дверь шкафа, и удивился как моль еще не поела оставшиеся вещи. В коробку тут же отправились несколько зимних свитеров, джинсы, любимые клетчатые рубашки, пиджак, и другая мелочь. После, разобрав весь шкаф, Дженсен полез на его верхнюю часть, чтобы разобрать коробку с кассетами. — Твою ж… — простонал он, переставив ту с верха на пол. Да уж, весила коробка не мало и можно было с лёгкостью сказать, что половина кассет либо уже вышла из строя, либо не имеет смысла в прослушивании, ведь устарела слишком сильно. Эклз оттащил коробку от шкафа и приволок к кровати, чтобы не сидеть на холодном полу в процессе разбора хлама. Он берет несколько верхних кассет в руки и замечает, что на обеих почти все песни Битлз, редко слушал их, но бывало под настроение очень хорошо подходили. Дальше были кассеты с песнями Нирваны, многие люди сейчас помнят, как эти ребята были популярны в свое время. Еще парочка собственно записанных кассет для друзей, скорее всего бракованные варианты, ведь как Дженсен правильно помнил, он всегда отдавал заказные кассеты в руки, а себе оставлял либо дубликат, либо неудачную версию записи. Эта разборка старья входит у него в азарт, и теперь уже половина кассет лежит на полу, это значит, что их нужно выкинуть, а вторая часть находилась в коробке вместе с вещами — нашел все-таки пару альбомов и треков, которые любил всем сердцем когда-то. Но вот, когда уже почти все разобрано, Эклз замечает на самом дне, небольшой свёрток, обвернутый в старую бумагу и закреплённый голубой ленточкой. Ступор пробирает его тело на несколько секунд, и он не может понять, что это. Или же просто не хочет понимать? Дженсен отчаянно пытается найти в закоулках своей памяти хоть один фрагмент, где мог бы фигурировать данный подарочек, но даже это не дает никаких результатов. Он аккуратно берет это нечто в руки и стряхивает накопившуюся пыль, это явно не хотели открывать раз оставили на дне коробки и спрятали так далеко. Взгляд зеленых глаз цепляется за голубую ленточку, которая так элегантно вилась вокруг свертка прямоугольной формы и заканчивалась красивыми бантиком сверху. Рука непроизвольно дергается, а взгляд бегает по подарку. Голубой оттенок ленты, напомнил Эклзу точно такого же цвета глаза и обладал ими только один человек из всех, с которыми он был знаком за свою жизнь. И при осознании этого по спине проходится толпа мурашек, Дженсен вздрагивает. Нерешительность одолевает его полностью, а окружающая атмосфера только нагнетает сильнее и не даёт здраво мыслить. Он все так же держит свёрток в руках и не знает открывать или нет. Один из кончиков ленточки спадает на руку, еле касается, будто парит над кожей и это подкупает, чем чёрт не шутит. Пальцы робко сжимают край ткани и тянут на себя. Бантик наконец, спустя столько времени, развязан.***
— Открой его в канун Рождества, не важно какое по счету оно для нас будет, хорошо? — Хорошо, постараюсь не забыть.***
Оберточная бумага легким движением падает на пол, ленточку же Дженсен оставляет у себя, и осторожно кладет в карман брюк, чтобы не потерять, позже он к ней обязательно вернется. Какого же было его удивление, когда, развернув подарок, он увидел кассету, на одной из сторон которой написано: «Love will keep us alive». Это была одна не очень популярная песня, вышедшая в 1994 году, но для него она значила очень много, а слова, заложенные тут доставляли, в данный момент, только боль, когда несколько лет назад, они ассоциировались со счастьем и желаньем жить, сейчас же это был символ утраченной любви, которая уже не делала его живым как пелось в строчках, ее останки лишь мирно тлели в закоулках заблудшей души. Но на этом сюрпризы не закончились и вместе с кассетой в придачу шло красиво упакованное письмо, запечатанное сургучной печатью. Покрутив его в руках, Дженсен заметил, что на лицевой стороне конверта нет ни адреса отправителя, ни адреса получателя, ни марки, только небольшое предложение, выведенное аккуратным почерком. — Перед прочтением включи кассету, музыкальное сопровождение тут точно не помешает, — прочел вслух Эклз. Было не видно с первого взгляда, но он про себя разозлился и не только на этого паршивца, который даже тогда пестрил своей романтикой и остроумием, будто знал, что Дженсен найдет эту коробочку и захочет прочитать письмо спустя года, но и на себя нагонял смуту. Было ошибкой вообще вскрывать этот подарок и обращать на него внимание, было бы проще оставить его на дне этой коробки, закончить все дела и выкинуть ее в мусорный бак, чем сейчас сидеть и трогать старые раны, которые долго не заживали. Это всё казалось неправильным, больным и странным, прикасаться к прошлому всегда неприятно, ведь иногда оно оставляет на сердце сильный ожог. Дженсен плавно открывает кассету и достает ее из защитной пластиковой упаковки в которой они обычно хранились, а после крутит ее в руках пару секунд. Обычная, черная, ничем не примечательная кассета, но для него было огромным усилием держать ее, а услышать песню еще сложнее будет. Но, кое-как взяв себя в руки, Эклз все же решается выполнить условие, указанное на конверте и подходит к магнитофону с кассетой в руках. Благо тот работает, и уже спустя несколько мгновений из динамиков, с небольшой хрипотцой раздается мелодия игры на гитаре, проигрыш у этой песни долгий, но проматывать его он не стал, если уж попросили включить значит нужно. И вот, вернувшись к письму на кровать, Дженсен наконец решает его вскрыть, пока на душе уже начинали скрести кошки, ведь до ушей донеслись давно знакомые слова когда-то любимой песни. Открыть конверт аккуратно конечно же не получается и вместе с небольшим листком на пол падают три фотографии, сделанных на старый фотоаппарат. Они лежат в разброс, но уже из далека Эклз видит несколько знакомых ему кадров, но так боится рассматривать их вблизи, ведь стоит вспомнить все моменты, прожитые с этим человеком, как на глаза наворачиваются слезы, а сердце больно сжимается от тоски и сожаления. Скрыть всю боль на протяжении последних трех лет было очень тяжело, но как-то со временем дела и личная жизнь полностью заняли внимание Дженсена, и вот сейчас он дрожащими от волнения руками собирает снимки, раскладывает их на кровати перед собой в порядке возрастания дат, указанных чёрным маркером внизу, а после наконец принимается за чтение вложенного листка-послания. Все сложилось так не кстати, что стоило прочесть первые строки, как в песне настал припев и вся атмосфера стала еще более нагнетающей и неприятной душевно. Прикрыв глаза, и стараясь абстрагироваться от внезапного приступа тревоги, Эклз делает несколько глубоких вздохов и продолжает читать: Дорогой Дженсен! Я никогда особо не умел выражать свои эмоции к тебе в письменной форме, у меня это скорее больше получалось в фото, как видишь несколько я даже вложил в конверт. Не знаю, когда ты это прочтешь, и прочтешь ли вообще… Все сложно в последнее время между нами, но я надеюсь ты счастлив, и знаешь, чего хочешь от жизни, а есть ли я в твоем окружении — не так важно. Сказать все, что накопилось у меня на душе довольно сложно, поэтому просто хочу отблагодарить тебя. Спасибо за эти несколько безумных и страстных лет, они были лучшими в моей жизни, ты лучший человек, которого я знал, но отношения — это трудно, и порой не все выдерживают это испытание. Как там говорится? Ах да… «Надейся на лучшее, готовься к худшему». Что ж, я готов, и кто бы из нас первым не разорвал эту страничку больной любви, знай, я тебя прощаю, как и всегда, после стольких лет и проступков. А прощения заслуживает только любимый человек, а ты для меня именно таким и являешься. Помни, любовь не даст нам умереть.Счастливого Рождества.
Навеки твой, Миша.
Глаза невольно останавливаются на самом последнем слове, а именно имени, которые так давно не звучало с ничьих уст, как и с собственных. От этого больнее вдвойне, и теперь на смену смятению пришел внезапный гнев и раздражение. Дженсен смял листок и плотный комок и кинул его прямо в магнитофон, откуда играла эта проклятая песня. Но результата это особого не дало, музыка все еще продолжала наполнять комнату и вводить Эклза в состояние растерянности и паники. Он закрыл лицо руками в очередной попытке успокоится. Это письмо будто прошлось по ранам, вскрыло их заново своими острыми концами и кровь ручьями хлынула, перекрыв все стремления на новую жизнь и перспективы вообще идти хоть куда-нибудь. Теперь хочется позвонить Мише, найти его номер в телефонной книге, отыскать и банально узнать, как он. Жив ли вообще? Чем сейчас занимается после того, как они разбежались в двухтысячном году. Хотелось сказать, что сейчас это все не важно и ему было хорошо рядом с ним, но чёрт… уже слишком поздно, один звонок мог пробудить старые чувства, а Дженсен только обрёл статус замужнего мужчины и находится в счастливых отношениях. Не стоило сюда приходить, не стоило вскрывать подарок. Любовь не даёт ему умереть, она его убивает. В окружении всей этой паники, Эклз вдруг вспоминает о фотографиях, которые вложил Миша, видимо для очередного сопливого момента, хотя, только стоило на них взглянуть, не все оказались плохими, а очень даже счастливыми и будто живыми. Каждая из них была сделана в разные года в разных городах и это придавало особый шарм и эстетику путешествий. Дженсен бережно взял в руку первое фото из разложенных и ощутил, как пальцы немного подрагивают, и будто горят, фотография обжигает и дарит боль от воспоминаний. На первый взгляд кажется, что это обычный кадр семейной пары на очередном свидании, но только Эклз знает, что особенного в этом фото, и как оно им было дорого.***
Бостон, 1994 год — Выглядит тут все как-то паршиво, — говорит Миша, присаживаясь за небольшой столик, расположенный в одном из отдалённых углов заведения. — Знаешь, все с чего-то начинали, поверь, вскоре мы забудем о таких местах как это, — ответил Дженсен не замечая, как улыбка уже несколько минут не сходит с собственного лица. Звучало это до жути опрометчиво, ведь они еле как смогли найти недорогой мотель и в придачу получили маленький, почти безлюдный бар расположенный на его территории. Все было настолько плохо, что вместо света тут на столиках стояли ароматические свечки, а потолок оснащен лишь крохотными лампочками на проводе. Старенькие стулья, приставленные по паре к столику, запах дешевого алкоголя и сигарет вперемешку с туалетной водой, древние полы припавшие тонким слоем пыли, атмосфера такая себе конечно, но было в этом что-то романтическое, отдавало тем самым ощущением дороги, что вы тут всего на пару деньков, и уже с наступлением следующего утра, отправитесь дальше колесить по миру. — Мы будто на свидании, — сказал Коллинз, когда официант принес бутылку местного вина по их скромной просьбе. — А разве нет? — раздалось в ответ. Эклз принялся аккуратно открывать алкоголь, не заметив на себе вопросительный и обескураженный взгляд Миши. — Дошутишься ты когда-нибудь, Дженс. — Да ладно тебе, — послышалось тихое шипение, и бутылка вина наконец поддалась. — Мы не так часто бываем в барах, даже в таких плохих как этот. — Ты просто чаще предпочитаешь питаться фастфудом и другой дрянью. Миша посмотрел на друга своим фирменным ехидным взглядом и поднёс стакан с вином к губам. Его ничуть не смутил факт отсутствия бокалов ведь все негативные моменты рядом с Дженсеном, просто теряли свою цену и превращались в ничто. — Ну да, ты и сам у меня иногда такую еду прямо из тарелки выхватываешь, так что не бубни как старик. — Старик? Кажется, это ты старше меня на пару лет. — Коллинз еще чуть пригубил вина и отставил стакан в сторону. Не любил он много пить, ведь знал, чем это заканчивалось для него в прошлые разы. Из последнего, сам любил рассказывать, как находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения, уснул в сугробе холодной зимой, вот так иногда заканчиваются вечеринки в честь закрытия сессии в университете. — Но коньки отбросим мы вместе, поверь уж, — Дженсен в отличии от Миши уже осушил все содержимое первого стакана, и стал чуть навеселе. Эклз легонько коснулся ногой ноги Коллинза под столом, и они рассмеялись от нелепости и двусмысленности ситуации, которая образовалась. — Ты меня точно в могилу сведешь так, — сказал Миша стараясь подавить приступ смеха. Да, Дженсен был определённо из тех людей, которые готовы загнать свою жизнь прямо в преисподнюю и гущу событий, но с ними не страшно было. Адреналин всегда играл в крови, и ты будто ходишь по лезвию ножа, шаг влево, шаг вправо и вот, тьма пропасти открывает свои объятия для очередного безрассудного человека, но порой приключения того стоили, и никто из них об этом не жалел, зато всегда было, что вспомнить. Когда они оба более-менее успокоились, Миша достал из своего рюкзака фотоаппарат небольшого размера. Для того времени это была не редкость, но такие приборы стоили больших денег, и Эклз помнил, как друг собирал средства на него еще на последнем курсе университета и вот купил только недавно. Теперь фоткал все, что только можно и что нельзя. А полученные фото прятал в маленькую коробочку перед этим написав внизу маркером город и дату. — О нет, — простонал Дженсен заметив снова эту хреновину в руках Миши. — Ты действительно хочешь сфоткать это убогое место? — Почти, — Коллинз начал бережно настраивать объектив в фотоаппарате. — Я хочу… — спустя несколько мгновений он протянул его Эклзу, — Чтобы ты сфоткал нас в этом убогом месте. Дженсен ловко принял фотик и развернул руку так, чтобы они вдвоём поместились в кадр. — Улыбнись ради приличия, тут и так тоскливо. — За себя говори, умник, — Миша легонько коснулся руки Дженсена и так же быстро убрал, чтобы не смущать лишний раз. Дальше раздалась вспышка, и этот маленький момент отпечатался на глянцевой фото-бумаге. Коллинз как и обещал — улыбнулся, а Эклз остался все таким же серьёзным, видимо этот бар, немного, но повлиял на его настроение.***
Эта фотография была самой старой из всех, но выглядела ничуть не хуже остальных двух. Дженсен аккуратно провел по ней пальцем, смахивая лишнюю пыль и печально улыбнулся, воспоминания все сильнее всплывали у него в голове, а на месте старых ран образовывались новые. Столько лет прошло с тех пор, а он все еще помнил, как познакомился с Мишей в университете, тогда тот был еще заучкой, парнем с которым мало кто общался, но стоило узнать его получше, как он мог очаровать тебя за считанные минуты. На последнем курсе, Эклз любил заходить после пар в библиотеку, и там среди старых ветхих книг и стеллажей находить Коллинза, который готовил очередной доклад по истории для преподавателя. Тогда Дженсен тихонечко садился рядом, и они вдвоем заводили разговор на общие темы. А было их хоть отбавляй. Схожие вкусы в музыке, образ мышления, тяга к приключениям, конечно Эклз был в этом плане более экстремален, как например забраться на крышу и взглянуть на ночной город, украсть журналы с порнухой из магазина, проникнуть тихо в общежитие к девчонкам на 3 этаж через окно, а у Коллинза все было куда проще: не сидеть на месте. Миша часто рассказывал Дженсену как хочет путешествовать, увидеть мир, оставить воспоминания в вещах, сувенирах, мыслях, тогда-то и поступило предложение купить фотоаппарат, на что, Эклз помнит будто это было вчера, Коллинз отреагировал с блеском в глазах, в него будто вдохнули жизнь и подтолкнули к осуществлению мечты. Тогда они оба были счастливы, все складывалось как нельзя лучше. Дженсен окончил университет на год раньше, чем его друг, и перед этим они договорились, что будут поддерживать контакт и после отправятся колесить по Америке в поисках приключений и интересных мест. Пока Миша продолжал свое обучение, Эклз не плевал в потолок, а наоборот решил собрать чуть денег на предстоящую задумку. Устроился официантом в кафе, расположенное недалеко от университета. Платили там хорошо, поэтому нужная сумма накопилась довольно быстро. У отца Дженс взял старую Импалу 67 года, тогда-то всё и началось. Вскоре, в конце лета, они вместе покинули родной город, оставив надежду, проблемы, близких, окрылённые общей мечтой и желанием побывать везде, куда только заведёт судьба. Миша оказался заядлым лириком и человеком с лёгкой душой, поэтому, иногда в длинных поездках между городами, он любил читать Дженсену вслух различные стихотворения любимых писателей. Так и появилась та необъяснимая страсть к поэзии. Смотреть на счастливого Коллинза с уст которого звучали мелодичные строчки, было одно удовольствие. Он мог прочесть так, что дух захватывало, а по спине пробегал холодок. Эклз был убеждён, что у Миши были все шансы стать актёром театра и кино в будущем, стоило только развить талант. Музыка все так же неспешно играла, а в руках теперь другая фотография. Сделанная вскоре после первой, всего лишь какой-то год прошел, но рассказать можно было многое за это время, однако тут нужно больше окунуться в историю появления самого снимка. Как маленькая ссора, переросла в новую эру между двумя душами. Тогда-то и зародился тот огонь, который сейчас тлел на дне. Все началось с очередного стихотворения.***
Канзас, 1995 год. — До свиданья, друг мой, до свиданья. Милый мой, ты у меня в груди. Предназначенное расставанье Обещает встречу впереди. Миша закончил читать очередные строчки из любимого сборника, когда Дженсен притормозил у придорожной заправки. До Канзаса оставалось еще ехать пару миль, а Коллинза как на зло недавно посетила осенняя хандра и тоскливые мысли. Поэтому из раза в раз, он не упускал возможности напомнить об этом, ну или нагнать на себя плохие догадки. — Как думаешь, куда нас все это приведёт? — спросил он спустя несколько секунд, закидывая книгу в бардачок и переводя взгляд на Эклза, который как раз собирался выйти из машины. — Ты о чем? — Дженсен не понял вопроса, поэтому идти за бензином пока передумал. — Вся эта дорога, — Миша устало вздохнул, на душе становилось все грустнее. — Мы будто не можем найти себе места в этом мире и порой мне кажется, что в итоге мы разойдемся. Эклз вопросительно изогнул бровь и скрестил руки на груди. Такой ход мыслей друга ему явно не нравился. Нет конечно, он был в курсе, что сейчас у Миши переменчивое настроение, творческая личность видите ли, поэтому всякие внезапные действия и слова, могли проскакивать, но таких разговоров еще не было и это настораживало. — Когда кажется креститься надо, Миш, — лучшим средством Дженсен считал юмор в такие моменты, ведь в прошлые разы это помогало и разряжало обстановку. — Очень смешно, — видно это наоборот прозвучало обидно, и Коллинз отвернулся к окну. — Так послушай сюда, — ситуацию нужно было срочно исправлять или вся поездка пойдет коту под хвост. Дженсен положил руку Мише на плечо и легонько сжал, чтобы тот обратил на него внимание. — Пока все в порядке, слышишь? Я тут сейчас, рядом с тобой, всё идет так, как мы и хотели. Не думай о том, что будет через несколько лет, я и сам не знаю, что завтра случится, а ты тут уже такие философские речи задвигаешь. Может Коллинз и не смотрел на друга, но внимательно слушал и верил в его слова, потому что они звучали так тепло, так убедительно и нежно. Как только он думал об их разрыве, о том, что придется сжечь все мосты и больше не видеться, не общаться, не слушать любимые песни на кассетах, не спать в салоне машины прохладными ночами посреди шоссе, ведь до ближайшего мотеля ехать несколько часов, не разделять все эти условия, не видеть блеск в глазах друг друга, слезы наворачивались, а кончики пальцев неприятно покалывали от страха неизвестности. — Миш, — Дженсен теперь переместил свою руку с плеча на подбородок и заставил Коллинза смотреть на себя, благо тот не особо сопротивлялся. — Доверься мне, я обещаю, что никогда не брошу тебя, не заставлю разочароваться, не позволю тебе вновь думать о таком. Нам еще умирать в один день, ты не забыл? Ох уж этот Дженсен Эклз, знал, как в напряженный момент, все сломать своим юмором, как заставить смеяться сквозь слезы. Как свести ситуацию до абсурда, как сгладить все углы и как смотреть на все куда проще. — С тобой забудешь, — сказал тихо Миша. — Я доверяю, и всегда буду, насколько бы трудно не было, я ни на секунду не сомневаюсь в тебе. Коллинз улыбнулся. Он старался не выдавать до последнего как ему сейчас хорошо. Как сердце отбивает спокойный ритм, душа не мечется из стороны в сторону, а глаза переполнены заботой и скрытой ото всех любовью. Он чувствовал себя дома, рядом с Дженсеном, жаль, что тот пока не знал об этом. — Мы все преодолеем, — Эклз убрал руку от лица Миши, и полез за чем-то назад. — Ты что удумал? — послышался тут же вопрос. — Хочу чтобы ты навсегда запомнил этот разговор, — долго копошиться он не стал, ведь нужная вещь как раз был спрятана под задним сиденьем. — У тебя все это время была камера? — Миша непонимающе уставился на Дженсена и камеру, которую тот держал в руках. — Она не моя, а отца, старенькая, но снимает отлично, по лучше твоего фотика. — Так а зачем она тебе сейчас? — Хочу снять тебя на видео, хоть один раз, зато будет что вспомнить, — Эклз включил камеру, шустро настроил объектив, и наставив его на Мишу начал запись. — Смотришься просто сногсшибательно, а теперь выходи из машины. Коллинз в шоке не мог понять, что делать и куда смотреть, то ли на Дженсена, то ли на чёрную штуку в его руках, поэтому его глаза хаотично бегали из стороны в сторону, а на щеках выступил лёгкий румянец. — Ладно, я так уж и быть поучаствую в этой задумке, но потом я сфоткаю тебя. Миша вышел из машины и оказался на широкой поляне усыпанной разного рода цветами, которая находилась на противоположной стороне от заправки. Сильнее всего выделялись синие крокусы. Они как капли океана рассыпались по зеленоватой траве и каждый был прекраснее другого. Дженсен тем временем пересел на сиденье где раньше был Коллинз и высунулся в окно с камерой в руках. — Ну, какие мысли посещают? — спросил он. Миша задумчиво огляделся вокруг и вдруг понял, что ни о чем не думает, что голова пуста, там нет ничего плохого, что было пару минут назад. Он чувствовал себя единым целым с этим миром, ощущал его бесконечность и желание продолжать путь с близкой сердцу душой. Коллинз присел на корточки рядом с одним из крокусов и аккуратно сорвав его положил себе за ухо, а после взглянул на Эклза, который с любопытством наблюдал за этим всем. — Что? — Миша засмеялся и подошел ближе. — Уже нельзя добавить чуточку романтики. — Хорошо, романтичный ты мой, — Дженсен не отрывался от съемки и мысленно наслаждался эстетичностью Коллинза, который сейчас выглядел таким непринуждённым, таким настоящим. — Так, что ты сегодня запомнил? — Что могу доверять тебе, хотя и так давно это знал, — Миша задумчиво поднес палец к губам, и искренне улыбнулся своим мыслям. — А еще, что не стоит слишком далеко заглядывать в будущее, ведь так много мы еще не успели сделать здесь, в настоящем. — закончил он. — Браво, мистер философ, — Эклз остановил запись, опустил камеру и захотел взглянуть на запись. Коллинз в это время не мог отделаться от чувства счастья, настоящего, которое уже ощущает не первый год рядом с этим человеком. И даже сейчас, наблюдая за Дженсеном, он понимает, что закончится все далеко не скоро, и неизвестно закончится ли вообще. Суждено ли умереть в один день им — не ясно, а вот наслаждаться тем, что имеешь сейчас самое лучшее, что есть, ведь обстоятельства непредсказуемы, и в один момент жизнь может ранить в самое сердце, но пока этот момент стоит отложить, до него еще несколько лет, а пока, оставим всё как есть. — А это я сохраню себе пожалуй, — сказал Миша садясь обратно в машину. В его руках находилась новая фотография, сделанная на фотоаппарат, который всегда висел на шее. — Покажи, — Дженсен закончил прятать камеру обратно под заднее сиденье и придвинулся посмотреть, какой кадр получился. Поспорить было сложно, руки у Коллинза были золотые, за что не брался все получалось отменно. На фото был запечатлён сам Эклз с отцовской камерой в руках, но смысл был заложен, в его выражении лица. На нем отражалось счастье, искренность и та самая доброта, заинтересованность и, даже казалось на первый взгляд любовь, такой взгляд сложно было повторить в этом то и плюс фотографий — большинство из них было невозможно воспроизвести идентично, ведь всё — момент упущен. А пока, огонь любви тихонько разгорался и с каждым шагом все становилось очевидно. С каждой поездкой, они оба осознавали, к чему все идёт, даже далеко в будущее смотреть не стоило.***
— Зря ты мне доверился тогда, — шепчет вслух Дженсен вглядываясь в фото. — Мне так жаль. Давать ложные надежды, а после их не оправдывать — одно из самых страшных. Винить себя, за те слова, те поступки, без возможности их исправить очень трудно. В душе неприятный осадок, вперемешку со старой болью. Всё то, что Эклз старался забыть, с огромной скоростью возвращалось с двойной силой и било в самое сердце. Он даже не заметил, как в комнате повисла тишина. Музыка прекратилась, стены снова отдавали холодом и пустотой, время неумолимо замерло в ожидании дальнейшего. Эклз знал, что вскоре случилось после проведенного времени в Канзасе. И нет, все было хорошо, настолько, что сейчас так уже быть не может, это было поистине золотое время, которые навеки отпечаталось в памяти, его вспоминать можно только с теплотой и трепетом. Всё-таки забыть прошлое не так просто, еще и после стольких лет. Дженсен берет следующую фотографию — последнюю и понимает, что это начало конца. Необратимый шаг. Тот вечер в Техасе, будто запустил бомбу замедленного действия, но сначала она не отравляла их отношения, а наоборот сближала. Такой заботы Эклз сроду не знал, но после он сам стал агрессором и разрушил, всё то, что имел. Сломал то, что так Миша долго строил, тот тонкий мостик между ними, скреплённый не только дружбой, а потом и отношениями. Но, у всего есть начало. Даже трагические истории имели свое счастье, а Дженсен обрёл свое в Техасе, в 1996 году.***
Техас, 1996 год. Миша слышит как дверь в номер открывается, и на пороге появляется Дженсен укутанный в теплую зимнюю курточку, шапку на верху которой, осталось еще немного снега, и с пакетом продуктов в руках. — В следующий раз ты пойдешь, там так холодно, что в такую погоду добрый хозяин собаку на улицу не выгонит, — начинает Эклз сходу. Им чуть не повезло приехать в Техас в середине февраля, когда снег вместо того чтобы таять, наоборот только кружился вихрем и оседал на улицах городка. — Не сравнивай себя с собакой, — Миша отложил книгу, которую читал ранее сидя на кровати, в сторону и поспешил помочь Дженсену с разбором покупок. Из еды там было не много: макароны, вода, овощи, яйца для омлета, молоко и еще всякое по мелочи. Коллинз скептически осмотрел все купленное, и в голове сложился пазл, что денег у них осталось не так много. Пару раз за год, они обычно подольше оставались в каком-то из посещаемых городов и искали подработку, чтобы обеспечить себе жизнь на дальнейшую возможность путешествовать. Обычно, Эклз шел работать барменом в определённое заведение, а Миша устраивался рядом официантом в какое-нибудь кафе, ведь что там, что там платили почти одинаково и так, получалось дружно распределять деньги. Часть с зарплаты на аренду номера в мотеле, часть на продукты и часть на развлечения. Так, проработав пару месяцев, средств собиралось достаточно для новой поездки, и как только появлялась возможность парни уматывали в другой город. — Сколько у нас денег осталось? — спросил Миша, раскладывая продукты по нужным местам. — Пара сотен точно есть, но думаю этого на долго не хватит, — Дженсен как раз повесил курточку на вешалку. Он остался только в одном свитере, плотных джинсах и желанием отдохнуть. Зимой обычно трудно приходилось, ведь они вдвоем плохо переносили холод, плюс тут еще и снега намело. Эклз устало лег на кровать и уставился в потолок. Сегодня определенно что-то было не так. Его не покидало чувство недосказанности, что все идет не совсем так, как хотелось бы. Коллинз как раз в тот момент аккуратно прилег рядом с ним не смея нарушать тишину. Они оба ощущали это внезапное напряжение. — Не думаю, что в этом городке можно найти приличную работу, это ведь всего лишь пригород, и людей тут мало, — Миша первым сказал свои мысли в слух, чтобы хоть как-то убрать эту неловкость. — Это пока единственное, что мы можем себе позволить. — в голосе Дженсена слышалась грусть. Коллинз в ответ на его слова лишь ухмыльнулся и лёг на бок лицом к Эклзу. Делить одну кровать на двоих им было не в первой. Так выходило дешевле и холодными ночами было об кого согреться. Работники мотелей иногда на них странно смотрели, когда парни стояли на стойке регистрации и просили номер с двуспальной кроватью. Возможно у окружающих это и вызывало отвращение или лишние вопросы, но сам факт, что за почти четыре года дружбы и не через такое пройдешь, поэтому такой момент, как кровать на двоих не играл сильной роли. — Я и не прошу большего, — Миша чуть приподнялся и пустым взглядом стал сверлить стену. На душе становилось не спокойно. Изо дня в день держать себя в руках становилось все труднее, без возможности прикоснуться, без ощущения взаимности он буквально сходил с ума. Дженсен заметил некую скрытность и отстраненность в его поведении, и поэтому так же, приняв сидячее положение спросил: — С тобой точно все в порядке? Выглядишь обеспокоенным, — он рефлекторно положил руку на колено Коллинза, ведь знал, что так его легче успокоить и поддержать. Молчание продолжалось недолго, и спустя несколько секунд, Миша ответил: — Нет, Дженс, я не в порядке, далеко не в порядке, — сказал он тихо. Страх комом поселился в горле, поэтому говорить чётко получалось очень плохо. — Мне кажется, мы оба уже заигрались, и только слепой бы не заметил всего, что происходит между нами. Дженсен даже не знал, что ему ответить на такое. Где-то на подсознании он нехотя понимал к чему тот ведет, но всячески старался не опережать события, вдруг Миша имеет ввиду что-то другое, и это он большой извращенец, который боится своих чувств и не может перейти грань дружбы. — Ты думаешь я просто так согласился на поездки с тобой? — он чуть вздрогнул от накатившей дрожи. — Ты был первым, кто обратил на меня внимание за долгие годы, не высмеивал мои интересы и на полном серьёзе задумал осуществить мою мечту. — Миша замолчал в попытках остановить слезы подступившие к глазам, но после бросил эти попытки и продолжил: — Тогда, в Бостоне, сидя за столом в старом баре, я все думал: а правильно ли вообще поступил, что начал все это? Не вернется ли мне все плохое бумерангом? И потом, только спустя год я понял, что нахожусь с правильным человеком в правильном месте. Ты тот, с кем я хочу быть рядом… Эклз внимательно его слушал, и поверить не мог, что сейчас произойдет. Либо он как идиот себя поведет и ляпнет что-то не так, либо судьба сама распорядится как дальше все сложится. Но он должен был что-то сказать, чтобы хоть как-то понять, куда идет разговор и не пугать Коллинза своим молчанием. — Ты знаешь, — начал Дженсен тихо, — Я всегда буду с тобой рядом, я же обещал, помнишь? — он вытер слезы с лица Миши тыльной стороной ладони и кратко улыбнулся. — Не в обещании дело, — Коллинз теперь все больше стыдился и боялся себя за выше сказанные слова. — Дело в любви. Я не могу это иначе объяснить. Ты давно перестал быть мне другом, ты стал моим стремлением жить и быть счастливым. Ведь, столько пережить не каждый сможет, и я рад что, мы до сих пор есть друг у друга и развиваем общую идею путешествий. Но держать все в себе, я больше не могу, мне надоело себя обманывать. Миша замолчал и опустил голову. Смотреть на Дженсена было выше его сил, казалось, что еще секунда и он готов провалиться сквозь землю, убить себя за то, что не смог сдержаться и возможно поставил их общение под угрозу. Вокруг все замерло, даже кажется стрелки часов замедлили свой ход. Сердце учащенно билось в груди, а в голове гудел непонятный шум. Становилось правда страшно. Ходить по тонкому лезвию столько лет, а теперь наконец оступиться, и не знать куда тебя это приведет. Парень сам толком не понимал, что чувствовал, только знал, что хочет быть рядом с родным человеком и не бояться остаться в одиночестве. Миша ощущает как теплые руки касаются его лица и плавно поднимают голову, заставив посмотреть в зеленые глаза. И в них не отражается ничего плохого. Ни злости, ни отказа, ни отвращения, только лишь одно спокойствие и понимание. Он смотрит в них с надеждой, что не все кончено, что их история только начинается и пережить предстоит еще много чего. Те жалкие секунды превратились в часы, пока до ушей не доносится неожиданное: — Как и мне надоело себе врать. — произносит Эклз с удивительной для себя нежностью. Дженсен стёр для себя окончательно все рамки и решил, что катись оно все к чёрту, раз страдания нельзя запить алкоголем, нужно от них избавляться и не мучать цепями бремени окружающих людей. Чуть поддавшись вперед он совершает, опасный, но такой нужным им обоим шаг. Эклз трепетно коснулся манящих и столь желанных долгое время губ Коллинза, и понял насколько же они были идиотами все это время. Недосказанность делает из людей кукол, они не могут в полной мере понять друг друга и из-за этого отношения, даже дружеские, разрушаются. Но сейчас, находясь в каком-то дешевом мотеле на краю Техаса, в разгар зимней вьюги, Дженсен наконец ощутил то манящее чувство, когда Миша, видимо все еще не отойдя от шока, ответил на его ласку, может чуть неумело, но так искренне поцеловал его. Теперь ничего не стоит бояться, ведь этим поцелуем они расставили все по полочкам и закрыли нерешенные личные догадки. Эклз обводит языком чуть опухшие от легких укусов губы и неспешно отстраняется. Сердца бьются в унисон, с души словно сняли груз и даже дышать стало легче. Коллинз придвигается чуть ближе, и теперь они буквально соприкасаются лбами сидя друг напротив друга. Говорить ничего не хотелось, как и портить столь интимный и важный момент. — Спасибо тебе, — шепчет Миша, подняв на Дженсена свой помутневший взгляд. — За что? За поцелуй? — тот тихо смеется за что получает легкий щелбан в лоб. — Дурак, за поцелуй тоже спасибо, но в большей мере за то, что ты есть. Дженсен неспешно обнял его со спины и прижал к себе. Можно было со стопроцентной уверенностью сказать, что дальше все будет по-другому. Их чувства теперь более настоящие чем прежде, и скрывать их нет необходимости. Возможно на людях и стоит сдерживать себя, но это лишь вопрос времени. Они все смогут и все преодолеют вместе, ведь не важно какого вы пола и какой ориентации, какого вероисповедания или цвета кожи, если вы смотрите в одном направлении — вам море по колено и все беды ни по чем.***
Но тем слепым мечтам не суждено было сбыться. Все те слова обещанные, приправленные ванильной влюблённостью и сентиментальной дружбой, сейчас казались пустым звуком. Эклз все смотрел на последнюю фотографию, она была сделана на следующий день после взаимного признания, как символ новой главы в жизни. Тогда они вдвоем еще не знали, что просуществует эта глава четыре года и сгинет в пучине криков, агрессии, алкоголя, вечеринок и суматошной жизни в Нью-Йорке. Их история должна была не так закончиться, и только сейчас, спустя три года Дженсен это понял. Он осторожно сложил фотографии в конверт вместе с письмом, достал кассету из магнитофона и положил это все в карман курточки, которую так и не снял, ведь думал, что зайдет в квартиру на пару минут за вещами и съедет наконец отсюда, но сейчас в голове все перевернулось. У него возможно появился шанс все исправить и наконец не остаться мудаком в памяти близкого когда-то человека. Эклз судорожно листает телефонную книгу с каждым разом все быстрее нажимая на кнопку перехода на следующий контакт. Он все еще помнил, что сохранил номер Миши на всякий случай. Ведь купить телефоны, может даже и кнопочные в начале нулевых было отличной идеей, да удовольствие не из дешевых, но они тогда уже достаточно долго жили в Нью-Йорке, закрепились на местах работы, где платили неплохие деньги и так совместными усилиями получилось купить что-то действительно новое. Дженсену оставалось только молиться, чтоб Миша не сменил номер и взял трубку. Переехать от сюда он скорее всего не мог, ведь в последний год их совместной жизни в съемной квартире, Коллинз постоянно твердил как влюбился в Нью-Йорк, как этот город вдохновляет его своими огнями, оживлёнными улочками и хорошими людьми, поэтому тут сомнений не было, он все еще где-то в этом огромном мегаполисе. Сердце начинает еще быстрее биться, когда раздаются гудки, монотонные, долгие, кажется бесконечные. Это был самый безумный поступок в его жизни. Самый эгоистичный и тупой, который только можно придумать. Эклз нервно прикусывает губу и размышляет, что говорить. Нельзя же просто начать разговор со слов: «Привет, как дела? Да, мы не виделись три года, мне жаль», или еще хуже: «Привет, помнишь мы хотели умереть в один день?» — все это делало из Дженсена клоуна и человека, который думает только о себе и своей вине, но он правда хочет увидеться с Мишей, даже если для этого ему потребовалось вспомнить всю их жизнь через фотографии. Эклз уже подумывает бросить эту затею, когда на звонок долго никто не отвечает и вернуться к сборке оставшихся вещей, как вдруг на другом конце провода слышится отчетливое: — Алло? И тут в горле у Дженсена пересыхает. Трубку взял никто иной как сам Коллинз, его голос было трудно спутать с чьим-то другим. В нем слышались те отголоски юношеской резвости и наивности, но на передний план сейчас выступает кажется какая-то холодность и отстранённость, это обезоруживает и заставляет задуматься. Но говорить что-то все-таки нужно, и поэтому собрав всю свою оставшуюся мужественность в кулак, Эклз отвечает: — Миш, это Дженсен, нам нужно срочно встретиться. Я прочел твое письмо. На улице уже давно стемнело, снег беспощадно бьет в лицо своими крупными хлопьями, которые хорошо видны в свете ночных фонарей в центральном парке. Воздух напитан запахом хвои, но оттого не дышится так свободно и легко. В парке немноголюдно и тихо, атмосфера скорее нагнетающая, чем успокаивающая. Дженсен сам не знал, как его сюда занесло, после того как Миша принял его звонок, от волнения он теперь мало что помнил, разве только одна деталь не шла из головы: Коллинз не отверг его просьбу, а очень даже спокойно согласился, что было очень удивительно. И вот сейчас, стоя на одной из улиц, когда-то полюбившегося им парка, Эклз гадал, придет ли Миша вообще. Он нервно оглядывается по сторонам, холод пробирает до костей, даже через теплый пуховик, ощущается будто враждебность этого места. Что сегодня все закончится не как в счастливой сказке, где главные герои играют свадьбу, и живут зла не знают. Но где-то в глубине души, Дженсен все же верит в хороший конец. Огонь, давно забытый, снова разгорелся в нем и это немного согревало, даже в такой мороз. Взгляд цепляется за направляющийся в его сторону силуэт. Движения его плавные, неспешные, спокойные. Будто он идет не по каменной плитке, а плывет на волнах, ощущая себя абсолютно в своей стихии. Часть лица скрывает капюшон от курточки, руки спрятаны в карманы, и вот, подойдя ближе, при свете фонаря, Дженсен может разглядеть в этом незнакомце Мишу. Он изменился. Значительно повзрослел, избавился от худощавого телосложения, теперь выглядел более зрело. Однако, в глазах больше нет той искры, они стали темно синие, взгляд уставший, на губах виднелась еле заметная улыбка, для вида скорее, хотя, зная Коллинза, он плохо умел притворяться, поэтому может даже и был рад такой встрече, но старался скрыть это как мог. — Здравствуй, Миш, — произносит Эклз с искренней теплотой в голосе. — Здравствуй, — он отвечает спокойно, в голосе слышится нотка мудрости. Жизнь заставила его повзрослеть раньше своих лет. — Как дела у тебя? — это было самое идиотское с чего можно начать разговор, но Дженсен пытался. Миша молчит несколько секунд, видимо пытается осознать, а это вообще тот Эклз, которого он знал несколько лет назад, или его копия. — Не делай вид что тебе это сейчас важно, — говорит он наконец, эти слова пропитаны болью. На тебя словно выливают ведро холодной воды и заставляют проснуться. — Ты позвонил мне спустя 3 года, попросил встретится под предлогом, что это очень важно и теперь спрашиваешь, как у меня дела? Так хочешь знать — пока ты не позвонил все было отлично. Что-то еще? Нет? Хорошо, тогда я пошел у меня дела есть. Коллинз уже хочет развернуться и пойти в сторону выхода из парка, как Дженсен срывается с места и хватает его за плечо, заставляя остановиться и выслушать. — Постой, — Эклз убирает руку и снова становится, напротив. — Да ты прав, не стоило так начинать. Я на самом деле не за этим сюда пришёл. Хочу решить всю ситуацию на счёт нас, — все слова он проговаривает довольно быстро, чтобы не запнуться на нужном моменте. На душе было все так же тяжело, но уже нечего бояться, разговору быть, кто сколько бы усилий не приложил. — Нет никаких нас, — Миша этой фразой будто чертит границу между ними, которую переходить нельзя. — Ладно, на счет меня и тебя. — Дженсен вздыхает в попытках снова собраться с мыслями. Воспоминания дают о себе знать и от этого действительно кричать хочется. Кто бы мог подумать, что когда-то родное «мы», теперь превратиться в «я и ты». Чувствуете разницу? — Просто хочу сказать, что я все осознал, и мне правда очень жаль, что так получилось, жаль, что я не смог расставить правильно приоритеты и поступил так жестоко, прости. Что могут сделать слова с разбитым сердцем? — в большинстве случаев ничего. Конечно, каждый реагирует по-своему на трудности в отношениях, но для ранимых людей это было испытание, и иногда чтобы пройти его требуются годы, и вот сейчас стоять вот так перед Мишей было тоже своего рода испытание, смотреть в его глаза было очень сложно, ведь они не выражали абсолютно ничего. Складывалось такое ощущение, что он отпустил эту ситуацию, а сюда пришел только ради Дженсена, убедиться, что с ним все хорошо. — Тогда почему ты не связался со мной раньше? — голос Коллинза все такой же спокойный, бархатный, словно он готовится прочесть сказку перед сном. — Почему только спустя 3 года, и момент с письмом заставили твой мозг работать? Почему я слышу это только сейчас? Ты нужен мне не здесь, ты нужен был мне там. Когда я собрал вещи и ушел из квартиры, потому что терпеть твоих друзей, пьянки, было выше моих возможностей. На каждом из людей новые места проживания отражаются по-разному. И сейчас, весь этот груз обрушился на Дженсена как снежная лавина с гор. Нью-Йорк изменил его, не в лучшую сторону. Работая барменом в элитном заведении три года назад, он познакомился с не очень хорошей компанией и те стали таскать его по разным клубам, вечеринкам, барам, а иногда и домой приходили устраивать посиделки до рассвета. Эклз мало что помнил из этого, только лишь отрывками, моменты проскальзывали вспышками перед глазами. Вся их прошлая жизнь испарилась за секунды, все мечты рухнули в тот момент, когда алкоголь стал лишней деталью в отношениях. Причин было много, и Дженсен сам не хотел признавать, что после того как Миша ушел, он чувствовал себя паршиво. Поэтому лучшим решением, которое он нашел это разорвать все прежние связи и начать новую жизнь. Это дало свои плоды, но теперь старые раны кровоточили, а рядом с ними образовывались новые. — Я стыдился. Я боялся взглянуть тебе в глаза после случившегося. Я решил, что между нами всё кончено. Отношения уже тогда были не те, что раньше, в этом наша вина. — Нет, это твоя вина. — Миша делает маленький нерешительный шаг назад. — Я отдавал всего себя, я заботился о тебе как никогда раньше, я был тебе верен до самого конца, я думал, ты признаешь свою ошибку и позвонишь мне, но этого не случилось, ты оставил меня в дураках. — Хорошо, это моя вина, и исправляться теперь должен я сам, — Дженсен же наоборот теперь сокращает расстояние между ними, — Так вот я хочу исправиться и уладить все конфликты. Я искренне прошу у тебя прощения, мне жаль, я не хотел тогда так поступать. — В твою искренность я уже не верю, как и не доверяю. — Миша смотрит в глаза Эклза и видит в них сожаление, но поверить в это он не может, слишком сильный отпечаток оставило то время на его душе. После нескольких секунд молчания он продолжает: — Но простить, прощаю. Я уже давно это сделал. Ведь если любишь, то простишь. Но ты как был дураком, так им и остался. Последние слова заставляют Дженсена улыбнуться и почувствовать как с души упал камень. Да, он читал в письме слова о прощении, но услышать их лично — было как доказательство самому себе — он прощен. — Время идет, а мы все те же, — горло Эклза теперь не сковывает ком, он может чуть расслабиться и хоть на миг ощутить то прежнее, давно утерянное тепло. — За себя говори, умник, — на лице Коллинза теперь тоже появляется искренняя улыбка. — Я же говорю — всё те же. Дженсена мысленно откидывает на девять лет назад, в тот старый бар в Бостоне. Где они все так же улыбались, и искренне смеялись пока пытались сделать фотографию, и сейчас атмосфера очень схожая с той, только фотоаппарата не хватает. — Иди сюда. Сдержать себя уже не хватает выдержки, поэтому Эклз поддается вперед и крепко заключает Мишу в объятия. Его нос находится на уровне макушки Коллинза, и он мог с уверенностью сказать, что даже сквозь такой холод, запах Миши ничуть не изменился за все те три года, что они не виделись. Всё такой же лёгкий одеколон с ноткой пряности, а если принюхаться получше можно уловить тонкий медовый шлейф. Находясь в плену этого вихря ароматов, Дженсен себя контролировал, поэтому мог поклясться, что ощутил, как Коллинз обнял его в ответ. Так робко, неуверенно и может даже с опаской, но его можно было понять — пойти на откровенный разговор с человеком, с которым ты был готов умереть в один день, дано не каждому. Хочется так стоять бесконечно. Наплевать на время, окружающих людей, погоду, предстоящие праздники, лишь бы не расставаться вновь. Эклз этого не хочет, все последние события пробудили в нем старые чувства, ту давно забытую эйфорию. Но все же, продолжить разговор надо, поэтому спустя несколько минут Дженсен отстраняется и замечает на себе изучающий взгляд Миши. Тот будто оглядывает его и не может понять, что появилось за все те года, кроме мягкой щетины и отросших волос. Такой «осмотр» длится не долго и вскоре Коллинз печально усмехается. — И как давно? — его взгляд устремлен на правую руку Эклза. — Что? — Дженсен так же смотрит на руку и осознает, что речь идет об обручальном кольце. — Ах это…чуть больше недели. — Мои поздравления, — Миша не расстроен, скорее даже счастлив, раз он сам не обрел родного человека рядом, зато это удалось Дженсену. — Спасибо, — Эклз прячет руку в карман курточки и понимает, что нужно срочно сменить тему разговора. — Ты сейчас где живешь? — Снимаю квартиру с другом, цену на пополам делим, и нет, я тебе адрес не скажу, даже не мечтай. — Коллинз посмотрел на него с некой угрозой, мол: «Мы были близки, но сейчас не настолько» — Хорошо, я пытался. Кстати, где они? — Дженсен нарочно не произносит этого слова, пытается узнать, поймет ли его Миша. — Кто? — и вместо понимания на лице Коллинза отражается смятение. Все кажется куда хуже чем предполагалось. — Все те фотографии, которые ты сделал за шесть лет наших путешествий. Миша устало вздохнул, видно говорить на эту тему не самое его любимое занятие. — Эх фото… я их все сжёг, давно еще, оставив тебе в подарок только те три. После этих слов в голове у Дженсена случилась какая-то каша. Он не мог поверить, что Коллинз это сделал. Все эти снимки были ему дороги, больше чем все золото на свете, тот никогда не расставался с этой коробочкой, где хранились фото из разных городов, их пейзажи, совместные кадры или местная еда. Это было самое дорогое, что у Миши было, после любви. И сейчас он так просто об этом говорит. Видимо, настолько нужно сломать человека, чтобы он окончательно распрощался со всем, что имел, со всем что было ему так дорого. Все, что Коллинз оставил это те три фотографии, те основные моменты их жизни. Первая совместная фотография в баре, который они посетили, затем фото момента где Дженсен пообещал не бросать Мишу, быть всегда рядом и убедил никогда не сомневаться в их дружбе. И последняя — начало отношений. Нечто большее, чем просто слова, первый по-настоящему счастливый момент, где каждый их них ощущал крылья за спиной и стремление жить. А сейчас куда это привело? В заснеженный парк. Крыльев уже не было, на их месте раны полные крови, а счастье тлело углем на дне души. — Но… — Эклз все так же непонимающе смотрел на Коллинза и не знал, что сказать. — З-зачем? Ответ последовал незамедлительно, холодный, быстрый, как остриё ножа: — С глаз долой из сердца вон. — Миш… — у Дженсена закончились слова, он не в силах больше что-либо говорить. — У меня не было выхода, — начинает тот, — Ты буквально сломал меня, а сердце растоптал и выбросил, я чувствовал себя никем, я ощутил, как ты вытер об меня ноги и избавился как от игрушки. Стенка спокойствия рушится. И за образовавшимися трещинами, Дженсен видит того самого Мишу, сломленного парня, теперь уже без мечты, с болью в груди, с чувством обиды. Он был готов сейчас сделать все что угодно, лишь бы не слышать эти дрожащие нотки в его голосе. Видеть, как он снова ломается, как потом будет сожалеть об этой встрече. Это все снова кажется неправильным. — Я тебе был не нужен, — шепчет Коллинз из последних сил. Он не плачет, просто находится в глубочайшем отчаянии, и не знает, что делать. Эклз смотрит на него и понимает, что больше не хочет причинять Мише боль, не хочет оставаться той вечной раной на сердце. В голове появляется просто бешеная идея, но разве ее воплощение не меньшее зло, среди всего, что они пережили? — Нужен, — произносит Дженсен ласково. Через несколько секунд в его руках появляется та самая голубая ленточка, которая раньше скрепляла кассету, письмо и фотографии своим бантиком, теперь же, пускай он будет на другом месте. Эклз осторожно берет руку Коллинза и обвязывает голубой шелк вокруг его запястья, как символ бесконечности, и вечной преданности, что даже тогда, сидя в холодной пустой квартире, Дженсен подумал о глазах Миши, ведь они именно такого оттенка. Его бездонные глаза, в них печаль размером с море. — Ты мне всегда нужен. Во взгляде Коллинза непонимание и страх. У Эклза снова получилось загнать его в свои сети. Обезоружить и просто наблюдать за тем, что будет происходить дальше. Последнее облако пара проскальзывает между ними, молчание слишком затягивается, но сопротивляться уже нет сил. Дженсен плавно прильнул к губам Миши и на эти несколько желанных секунд забыл обо всем. Может прятаться за той непоколебимостью и выход, но нужно лишь найти нужный ключ к двери, как все замки рухнут. И сейчас все запреты правда пали. Они не отрывались друг от друга. Коллинз запустил одну руку в отросшие волосы Эклза, не желая, чтобы тот останавливался. Их поцелуй не страстный, его скорее можно было сравнить с жаждой. Будто они нашли холодный ручей, и все не могли напиться. Дженсен выпивал из Миши все без остатка, забирал всю его боль, просил прощение так за все, что сделал с ним, целовал осторожно, не спеша, лишь местами переходя на легкий укус нижней губы. Насытиться трудно, практически невозможно, но они отстраняются почти одновременно. Только у одного в глазах счастье, которое из уголька превратилось в разгоревшийся пожар, а у второго грусть. Все-таки, забрать всё не получилось и только сейчас, Эклз осознает какую ошибку совершил по отношению к Коллинзу. — Нет, это неправильно, — говорит Миша чуть охрипшим голосом стараясь перевести дыхание. — Я тогда уже окончательно поставил точку для себя, а давать второй шанс я не хочу. У тебя счастливая жизнь, жена, возможно дом или квартира, а я не хочу всё это ломать. Он вытирает губы тыльной стороной ладони, будто хочет избавиться от следов поцелуя и не чувствовать его вкус. Сколько не подходи к человеку, если он боится снова ощутить боль, это бесполезно. И Миша именно так себя и показывал. Он не хотел, чтобы еще хоть что-то связывало его с Дженсеном, тем более уже слишком поздно что-то менять. — Но ты не ломаешь… — запротестовал Эклз, он хотел было коснуться плеча Коллинза, но тот отступил назад, — Я хочу, чтобы ты снова стал частью моей жизни… — Но я этого не хочу. — его взгляд снова спокойный, а холодный рассудок взял вверх над чувствами. — Ты на эмоциях, Дженс. Мы прекрасно понимаем, что так будет лучше для нас двоих. Те прекрасные шесть лет, что мы провели вместе я еще долго буду вспоминать, но пытаться все вернуть — слепая надежда. Дженсен где-то в душе согласен с этими словами, но признавать не хочет. Слишком многое навалилось на него за этот день. Воспоминания, песни, когда-то знакомые фразы и шутки, взгляды, атмосфера. Это все было похоже на очень плохой сценарий неудавшейся сказки, словно кто-то забыл такие общепринятые нормы как «счастливый конец». И теперь вместо совместной жизни, герои страдают. — Не делай этого, — шепчет Эклз из последних сил. Ком подступил к горлу. Ему снова перекрыли кислород, перед этим дав подышать лишь жалкие несколько минут. Но их было достаточно, чтобы осознать всю важность. Морозный ветер усилился, снежинки будто маленькие кристаллы, вонзались в сердце и постепенно гасили его тепло, тушили не так давно образовавшийся огонь. — У меня нет выбора, прости. — Коллинз смотрит с раскаянием, ведь сейчас сам дал надежду и тут же забирает. — Вернуть былое не получится, поэтому лучше сейчас все оставить как есть и пускай каждый из нас идет своей дорогой. Ты еще многого достигнешь, но наше время вышло, не отступайся от мечты. — слова звучат тепло, искренне, ведь по-другому Миша не умеет, он правда хочет только добра, и благодарен судьбе, за то, что смог увидеться с Дженсеном, может пускай и в последний раз.— Я люблю тебя, — шепчет он перед тем как навсегда удалиться из жизни когда-то близкого человека. — Прощай, Дженс. Слышится звук удаляющихся шагов, и после, родной силуэт скрывается за белой пеленой снега. На душе не рана, там огромная дыра из боли и непонимания. Осознание все еще не пришло к Дженсену, поэтому он сначала даже хотел было побежать за Мишей, но встал как вкопанный и не сдвинулся. Пока одинокая слеза бежит по щеке холодной каплей, шепот рассекает окружающую пустоту и гул ветра: — И я тебя, прощай, Миш. Теперь он наконец понял, что так правда будет лучше. Все было кончено. Фотографии сожжены вместе с их прошлой жизнью. Именно в тот момент была поставлена точка и никакой новой главы уже не будет. Они разошлись как в море корабли, у каждого своя дорога, но одно из связывало точно это — счастливые воспоминания.С фотографии все началось, на фотографиях все и закончилось.