***
Прекрасно, шикарно, идеально, блеск, волшебно — всё это люди говорят, когда ситуация диаметрально противоположна сказанному. Рейган тоже говорила. Возможно, в попытке убедить себя, что сидящий на её месте эгоистичный, токсичный и сломавший ей жизнь мудак — не конец света. Но это конец света. Может, не солнечного, может, не для всех, может, не полностью. Светлое будущее теперь как счастье — оно есть, но проходит мимо из-за отца. Светлые цвета маркие.***
Дом слегка опустел после ухода второго жильца, но больше он опустел, когда опустела Рейган. После гнева так всегда. Гнев — это огонь, он всё сжигает и оставляет один пепел. Рейган выучилась быть фениксом. Но даже им нужно поворочаться в пепле какое-то время, чтобы возродиться. И обычно пустоту души заполнял сон. Или пиво. Или работа. Сейчас не заполняло ничего. Рейган прошла пару шагов с порога, закрыла дверь и скатилась по стене на пол, спрятав голову в колени. Ей не хотелось плакать, ей не хотелось злиться, тем более ей не хотелось ничего не чувствовать, но мир казался слишком блёклым для эмоций и слишком красочным для безразличия. Часы шли, время не останавливалось, небесные тела сменяли друг друга на небосводе. Рейган сидела на том же месте, разочарованно выпуская воздух из носа. Наверное, она виновата в том, что произошло. На какую-то долю. Если бы она… Если бы он… Если бы они… Да блять! Рейган вскочила на ноги и треснула кулаком по стене, растратив на бесполезный манёвр и так скудный запас эмоций. Перед глазами мазнуло помехами, на секунду зашипел белый шум. Но комната не обагрилась, лишь бессильно потускнела. Рейган снова опустилась на пол, приобнимая колени, затылком почувствовала вибрацию, расслышала стук. Ей не нравилось такое спокойствие, ей не нравилось, что сердце бьётся в нормальном ритме, что вокруг неё тишина и покой, что она осталась наедине с собой. Стук повторился, порядком удивив Рейган. Почему это не может быть просто отдалённый звук природы? Просто сгенерированный сознанием? Рейган посмотрела в сторону двери, нахмурив брови и насупившись. У неё нет гнева, у неё нет красного, чтобы противостоять кому-то. Рейган безмолвно поднялась и зашла в гостиную, чистую. Без пустых банок, без журналов, без шума телевизора. Рукой она нащупала гайку, застрявшую между подушками. Спиной прохладу, как на лабораторном стуле. А головой уткнулась в колени, опять. Чем ближе она держала к себе ноги, тем больше ограждалась от мира. Оградиться от него хотелось полностью, к сожалению, такая сепарация невозможна. Диван подмялся, когда Рейган, не видя, почувствовала чьё-то присутствие. По спине прошлись мурашки, Рейган прижалась к ногам ещё ближе, навострила уши. Ничего. Ничего. Ничего. Тишина. Какая была раньше, какая должна быть, какую Рейган не хотела. Что он ожидает? Извинений? Объяснений? Уязвления? Признания? Колкости? Если бы был красный, была бы колкость. Если бы было мутно и темно, было бы извинение. Если бы было ярко, было бы объяснение. Был пепел, было молчание. Она приподняла голову, склоняя её к сидящему рядом, широко распахнула глаза, дыхание замерло, но сразу восстановилось. — Бретт? Его тусклый рыжий больше не смотрелся чёрным пятном на белой шерсти, не резал пространство лучами, не смывал цвета, не представал в её глазах светилом, гонящим мрак. Был рыжий, был белый, был красный. И чёрный. Такие уж у костюма Бретта цвета. Удивление стухло быстро, не на чем было гореть. Слов на языке не появилось, и тишину Рейган не прервала. Бретт и подавно, хоть и попытался — набрал воздух, раскрыл рот, прытко приподнял брови и руку, намереваясь раскатать целую речь. У него всегда выходила речь, даже если она не требовалась. Но он остановился, потух идеей, ушедшей вместе с выдохом. И протянул руку. В глазах зарябило. Контуры и границы задёргались, словно реальность — какой-то глюк, словно это всё — какой-то опасный вирус, словно видимое — ловушка, что вгрызётся в запястье и утащит в холодную беспроглядную темень. Образ мелькнул на пару секунд, она моргнула — сошёл. Касание сулит электричеством, болезненным, резким. Словно внутри оно прошлось по нервам, пустило корни и зацвело, обрастая колючими ветками и шипастыми цветами, проходящими сквозь вены, мышцы и уткнувшимися заострёнными концами во внутреннюю сторону кожи. Рейган протянула руку в ответ. Ветви и корни тут же поползли вверх по руке, коля, кусая, царапая. И в этом не было ничего приятного, окрыляющего, знакомого. Было больно, страшно, непонятно. И Рейган сказала это вслух, сжимая руку. Во всём этом было что-то правильное. Она опустила ноги с дивана, зажмурилась и выдохнула. Рейган позволила электричеству пройтись по плечу, позволила ему прижаться к груди и обвить спину, позволила разрастись по всему телу и выпустить все шипы под кожу, расцвести и засохнуть. В этом не было ничего хорошего. Рейган сжалась, зажмурилась, оставляя попытки держать струи солоноватых слёз, смяла пальцами ткань, задрожала, как тонкое деревце на ветру, тонко взвыла. Ей никогда не было так больно. Она никогда не чувствовала себя так уязвимо. Рейган никогда не думала, что может так рыдать. Всё светлое, что было, утянуло в водоворот цветов, оттенков и тонов. Перед глазами то сверкал синий, то тускнел зелёный, то плескался фиолетовый, то струился красный, то насыщался чёрный. Бросало в тьму и в свет, в резкость и в марево, в контраст и в бледную бесцветность. Было всё: что-то горело, что-то плыло, что-то блестело, что-то кружилось, что-то дрожало, что-то стояло. Что-то постепенно уходило, что-то постепенно возвращалось. Из пепла что-то вышло. Не феникс. Феникс постоянно горел. А сейчас ничего не горело. Сейчас была тишина. Приятная тишина.***
— Спасибо, — шепнула Рейган, подавая Бретту стакан воды, невольно отвернулась от него, пытаясь скрыть последствия прошедшей бури. — Извини, я не должен был, — Бретт принял стакан и удручённо отвёл взгляд, вытирая пальцем влажные уголки век. — Знаешь, я не то время подобрал, конечно. — Всё хорошо, — убедила его Рейган, нефальшиво улыбаясь. — Это было нужно нам обоим. — Тебе не нужны мои слёзы. — Мои тебе тоже. Они синхронно склонили голову друг к другу и встретились взглядами. Рейган, усмехнувшись, прикрылась рукой. В зеркале её вид был изрядно помятый, вдобавок ещё раскрасневшиеся глаза, лицо с полуопухшими щеками и глупая улыбка. Глупо улыбаться так отвратительно приятно. Бретт постукал пальцем по её руке сверху, мягко и настойчиво, и Рейган пришлось убрать её, чтобы в очередном смешке посмотреть на Бретта с вопросом. — Я выгляжу не лучше, — объяснился он, по-смущённому заморгав. Красноватые следы едва проступали на его лице, хотя голос надрывался хуже, чем у Рейган, иногда переходя в краткие всхлипы. Но выглядит он однозначно лучше. Она продержала с ним зрительный контакт полминуты, ничего не говоря. Рейган ничего не обдумывала, не удивлялась, будто так и должно быть. Будто люди всегда держат взгляды на чужих глазах так долго. Стерев с ресниц остаток слёз, Рейган подалась вперёд, приобняла Бретта за мускулистые плечи, прикоснулась к его губам и, жмурясь, расслабилась: выпрямила шею, перестала поджимать ноги, раскрыла пальцы, прощупывая под тканью мускулы партнёра. А это уже окрыляет. Она придвинулась, скользнув ладонями выше, к щекам, не разорвала поцелуй, лишь с преисполнившейся нежностью продолжила его. Бретт возмущённо замычал, поджимая губы, и Рейган отстранилась, задержала руки на его лице на пару секунд и убрала их. Пальцы нетерпеливо задрожали, но Рейган не сунулась обратно, чётко уловив сопротивление. Бретт оторопел, робко вжал голову в плечи, зрачки почти скрыли его медовую радужку. У Рейган опять защемило в груди, от теплоты, от ласковости, несвойственных её грубым рукам, губам и манерам. Если бы Бретт дал ей дорогу, она бы поделилась с ним всем, что чувствовала, всем, что смогла почувствовать благодаря ему, всем, что хотела чувствовать рядом с ним. Мир заиграл новой краской — оранжевой. С блёстками. До ужаса абсурдно, до боли мило. Бретт не решался что-то сказать, ожидал чего-то от Рейган: действий, слов, поступков. Едва она набрала воздуха, чтобы что-то сказать, как в голове вылетело воспоминание. Бретт еле заметно сминал свои губы, внутри щупал языком. Электричество. Рейган протянула руку к его лицу, не боясь, не волнуясь. И, только Бретт приложил к ней щеку, сорвалась с места, выпуская руки вперёд. Мысли впервые были позади действий. Она чувствовала под ладонью дрожь, движения мышц, голую гладкую кожу и только потом понимала, что сделала. Плавала в забытье, пока губы покрывались влагой, по телу последовательно шёл жар, резинка, собиравшая волосы, снималась, а пуговицы расстёгивались так умело, будто сегодня утром она не мучалась с ними пару минут. Она не понимала и вряд ли хотела понимать, что бездумно шептала ему на ухо, что говорила, когда, скрепив руки, тянула его с дивана, что указывала делать, когда тело вперёд сознания просило особого внимания. Перед глазами красный. Цвет его щёк — смущённых, горящих, цвет его галстука, цвет гнева и цвет наслаждения одновременно. Перед глазами белый. Цвет её халата, быстро сброшенного на диван, цвет его рубашки, цвет стен, на которые никто не смотрит. Перед глазами рыжий. В блёстках. Рейган глубоко и шумно дышала, разнося по глотке живительную прохладу, не отвлекалась, не отводила взгляд, смело и довольно скользя взглядом по чужому телу, но в глазах была не только реальная картинка. Были цвета. Все цвета, сменяющие друг друга в торопливом темпе. То ли они ускорялись вслед за Рейган и Бреттом, то ли Рейган подстраивалась под их смену. Всё было гармонично, правильно. Неебически приятно. От каждого трепетного касания будто раскрывались огненные цветы, распуская лепестки по нервам и мягко, осторожно их щекоча. Лепестки были по всему телу. Рейган позволила бутонам расцвести на груди, на плечах, на шее и на щеках, животе и бёдрах, они обвили лозой её тело и на какое-то время затаились. Пока в одно мгновенье не открылись все и сразу, заизвивались и поползли к шее, уйдя с выдохом.***
— Мы… — Бретт вошёл в комнату, когда Рейган приподнялась с подушки, потянулась и запрокинула руки, отпуская одеяло, сползшее до оголённых бёдер. Рейган посмотрела на него, без блестящего оранжевого. Вопрос, пожалела ли она, тут же рассыпался и смахнулся ресницами вместе с подступившими к глазам блёстками. Бретт и так блестел, как вымазанный в масле, даже фильтры не нужны. И будь его кожа открыта ниже ключиц — сиял бы ещё больше. — Не знаю, — быстро буркнула Рейган, хлопая по матрасу позади в попытке нащупать рубашку. И штаны. Бретт усмехнулся и поставил обе кружки на прикроватную тумбочку, сел рядом, встречаясь с Рейгано взглядами. — Но я бы повторила, — бесстыдно выпалила Рейган. — И не один раз. Думаю, даже много. — А если твой… — Если он будет против, я тебя вообще в жизни не отпущу. Если ты не будешь против. А может и тогда не отпущу. — Я заплачу, — щурясь, ухмыльнулся Бретт. — Ладно, твоя взяла. Помоги найти рубашку.