брелок-динозаврик

— сынмини, поторопись, мы не можем опоздать! — мальчишка в голубой куртке, не оглядываясь, бежит по дороге то и дело поправляя рюкзак на плече. — я не хочу умереть от одышки, — второй, что в белой ушанке безразлично смотрит в спину друга, но всё равно идёт своим самым быстрым шагом. морозный воздух обжигает лёгкие, а чонин всё бежит и бежит по гололёду, уже волоча за собой потрёпанный школьный рюкзак, с бьющимися друг о друга брелоками. сынмин старается держаться рядом, вдруг упадет этот торопыга, потом апельсины в больницу таскать придётся. сынмин отворачивается только на секунду, когда слышит вскрик. — ау! — ты в порядке? — ким подбегает и тут же опускается на колени рядом со своим горе-товарищем. — где болит? — оставь меня, сынмини, вместе нам не выжить, — младший отбрасывает голову на снег, прижав ладонь тыльной стороной ко лбу. шапка слетает с обесцвеченной головы. — дурак! ян заливисто смеётся пока сынмин с недовольным лицом лепит снежок. — переживаешь за меня сынмини? — ехидно улыбается чонин. сынмин смотрит на него с улыбкой, перекатывая в варежках снежный комок. на самом деле, он специально делает его неплотным, чонину может быть больно, а сынмин никогда не сделает ему больно. снежок разбивается о чужую ногу. — шапку натяни на уши, не май месяц на улице, застудишь свою кудрявую головушку. ким опускается на корточки рядом и отряхивает штанину младшего от снега, который сам же в него кинул. — ты как мама, — чонин поднимает, слетевшую с головы шапку. — будет потом тебе и мама, и папа, когда заболеешь, — сынмин резко поднимает чонина за запястья, тот от неожиданности всем телом наваливается на него, ким придерживает младшего за талию, он поправляет его шапку, сильнее натягивая тому на уши. — мы же торопимся, нет? — точно! — чонин перехватывает запястье старшего и тащит его за собой. — беги по снегу, а не по льду, снова ведь навернёшься! — сынмин закатывает глаза. чонин сворачивает с натоптанной скользкой дорожки на снег. — всё! — чонин вскрикивает, резко замирая перед небольшим деревянным зданием, украшенным к рождеству одними только гирляндами. сынмин, по закону жанра, врезается в чужую спину. — игровые автоматы? ким чего-то такого от него и ждал, но был готов ко всему, потому что, например, на прошлой неделе он притащил его в кукольный магазин, а уже через час они выбирали для него гаячный ключ на семь на другом конце города. — именно, мой друг! — у чонина в глазах горел этот его детский энтузиазм, который сынмин очень в нём любил. вообще-то, он все в нём любил и даже больше и сильнее, чем следует обычному другу. но об этом пока рано, ведь до рождества ещё целых 2 дня. младший взбирается на крыльцо, вновь забывая о гололёде, чудом не падает, но у сынмина все равно сердце сжимается. ничему жизнь не учит. — нет! — чонин несколько раз дёргает дверную ручку, без крупицы успеха. — ну почему? сынмин подходит к чонину, когда тот садится на третью ступень от входа и утыкается носом в сложенные на коленях руки. мальчишка шмыгает, уперев грустный взгляд в кроссовки. — я думаю, у них короткий день из-за предстоящих праздников, — сынмин глазами цепляется за потрепанную табличку с надписью «закрыто». — мы можем прийти завтра если хочешь, — ким опускается перед другом на корточки и заглядывает во влажные от слез глаза друга. — дурацкий день, — говорит ян, не смотря на старшего. сынмин улыбается. — пошли, куплю тебе чего-нибудь покушать, — мин большими пальцами стирает с лица парня мокрые дорожки, а другими заправляет непослушные кудряшки под шапку. — чизбургер, — в последний раз шмыгает школьник. — хоть пять, — растягивает губы в улыбке, такой, что обычно прогрета теплом из самого сердца. круглосуточное кафе встречает их вполне дружелюбно — запахом жаренной курицы, светом люмисцентных ламп и обновленным к рождеству меню. чонин сразу бежит к столику за которым они обычно собирались компанией или делали уроки с сынмином. говорит, что он его любимый, потому что однажды он нашел под ним десять тысяч вон. их, к слову, тогда подбросил сынмин, потому что чонину не хватало на пирожное, а купюр меньше не было. но яну об этом знать конечно необязательно. — что будешь кроме чизбургера? — не знаю? тоже, что и ты? — ладно, а попить что взять? газировку или молоко? — мне иногда кажется, что ты сын миллионера, ким сынмин, — чонин снимает запотевшие очки, чтобы протереть. — я просто не трачу деньги на гаячные ключи и не катаюсь по пятницам на другой конец города кормить уток, — ухмыляется старший. — конечно, потому что ты все тратишь на меня! — чонини, пока меня все устраивает это неважно, так? чонин отводит взгляд в сторону и поджимает губы. сынмин может только умиляться с его этих алых щек и улыбаться с нежностью. старший поднимается, чтобы пойти и сделать заказ. ян так и не сказал, что будет, поэтому приходится какое-то время подумать, он поглядывает на друга, что стягивает шапку и ерошит свои белёсые волосы. сынмин не раз задумывался над тем — не слишком ли он очевиден со своими чувствами, не слишком ли навязчив? а потом смотрел на чонина, недогадывающегося даже и понимал, что — нет, неочевиден. для одного только чонина неочевиден, на самом деле. — я взял тебе чизбургер, картошку, наггетсы, только они на двоих, не против? и пепси. можем ещё мороженое потом заказать если хочешь. чонин хватает свой телефон, ничего другу не отвечая, сынмин опешил и почему-то сразу начал думать, что сделал что-то не так. — эй? я могу тебе ещё хэппи мил взять? — ким осторожно заглядывает в приопущенные в телефон глаза друга. — блин тут только актер какой-то и нет никаго ким сынмина — сына президента, — с совершенно серьёзным выражением и сведенными к переносице бровями, говорит чонин. всё, что может сделать сынмин — открыть рот. — ты издеваешься надо мной? — что? я что-то говорил? что там с хэппи милом, кстати? — невинно улыбается младший. — хлебный ты дурачок, — наигранно возмущается сынмин. — купишь хэппи мил? — чонин улыбается, сияя глазами и указательными пальцами показывает этот жест «стеснение». — купишь, — передразнивает сынмин, копируя чужое выражение лица. — будет подарком на рождество! — как скажешь, сынминик! конечно он все равно потом купит ему что-то другое. сынмину для чонина ничего не жалко, он и так все свои карманные тратит на мармеладки для этого недоразумения. — почему нельзя было прицепить этого дурацкого динозавра когда мы были в кафе? — сынмин недовольно смотрит на неудачные попытки младшего повесить брелок в виде динозавра на рюкзак. — я не видел, что это брелок! — чонин скрестив ноги уселся прямо на снег. — а дома нельзя это сделать? обязательно сейчас в темноте и на морозе? — а вдруг он счастливый? как я без счастливого брелка пойду домой? — как это раньше ты без него ходил? — ким закатывает глаза, но достает из кармана телефон и включает фонарик. он садится рядом с яном на корточки и светит на его заледеневшие руки. — у тебя же руки уже не двигаются, дурак, — сынмин пугается, когда видит чужие покрасневшие пальцы и костяшки. убил бы. не убьет, но убил бы, может, в другой жизни. — давай я, а ты руки спрячь. чонин тут не противиться. но самым сложным оказывается, самому держать фонарик и пытаться закрепить брелок. — у тебя же тоже руки замерзнут, давай я тогда лучше дома прицеплю, — стыдливо говорит ян, сжимая ладони в кулаки, карманы кажутся до невозможного холодными. — а как ты домой пойдешь без счастливого брелока? — ким по-доброму ухмыляется, почти закончив. — да блин! — ян выхватывает свой рюкзак из чужих рук. в какой момент старший успевает перехватить его ледяное запястье — ответить действительно сложно. ян быстро забрасывает рюкзак на плечо. — говорил же нормальные варежки с собой носить, а не эти лапы кошачьи без пальцев, — сынмин обхватывает чужие руки и подносит к губам. — никогда меня не слушаешь, хлебный ты дурачок, ян чонин. ян приоткрывает рот и опускает глаза. в мыслях крутится только один навязчивый вопрос «из-за холода сердце может биться так быстро?». а ответ почему-то вырисовывается сам, когда сынмин накрывает свои щеки его холодными руками. у сынмина кожа всегда теплая и гладкая, никогда не шелушиться зимой, а у чонина на протяжении всей зимы кожные покровы живут своей разгульной жизнью. он пользовался мамиными средствами и даже индивидуальные старался подбирать, но как у сынмина у него никогда не выходило. — возьмёшь мои варежки? — шепчет сынмин почти в губы или левую щеку, ян не очень понимает. линзы очков немного запотевают, сынмин делает шаг назад. — а ты? — тихо шепчет. — а меня согреют пара других факторов, — улыбается, накрывая руки на собственных щеках своими. чонин знает эту вечно флиртующую натуру ким сынмина, но все равно хочет верить, что даже так он особенный, хоть самую малость. — пойдем домой, сынмини? — пойдем конечно, — ким неловко кашляет и не глядя протягивает другу свои руковицы. — согрелся? — да, я уже в порядке, хочешь возьми их обратно? — да нет, не нужно, у меня руки всегда теплые ты же знаешь, — сынмин устремляет взгляд в носы своих утеплённых кроссовок и незаметно, мыслям улыбается. — а у меня наоборот, всегда холодные, — чонин поднимает голову в небо и улыбается то ли тоже мыслям, то ли этой вездесущей большой медведице. — значит ли это, что наши руки созданы друг для друга? — ким открывает взгляд от ботинок, привычно для себя ухмыляется и только мельком смотрит на чонина, ожидая не понятно чего. младший резко тормозит, он, к слову, часто так делает. сейчас он разворачивается к сынмину, ждёт пока тот тоже посмотрит на него. — я уже даже не понимаю, где заканчиваются твои шутки, — уголком губ улыбается младший и быстрым шагом продолжает их, слишком затянувшийся путь. внутри сынмина что-то рушится, взрывается или может рвётся, а может только слегка трескается. в этот самый момент с неба сыпятся белые хлопья, мгновенно тающие на горячих щеках. когда они были младше чонин уверял его, что снег — это мертвые звёзды. снежинки перед глазами разблокировали давние воспоминания. — чонин! о чём ты вообще? сынмин догоняет друга за считанные секунды. — опять я бегаю за тобой, ян чонин, — изо рта вырывается белый пар и холодные губы кривятся в лёгкой улыбке. — давай полежим? — ян просто ложится на снег, устремив взгляд в небо, на чужие линзы очков -3,25 и -3,05 ложатся снежинки. — ты вообще домой собираешься? — ким опускается на припорошенную свежим снегом аллейку. — просто полежи со мной. совсем немного. сынмин хоть и уверен в том, что знает чонина хорошо, но когда он делает такие вещи — киму кажется, что мир этого мальчика никогда не покорится кому-то вроде него. — тебе тоже не нравится большая медведица? — высказывает рандомную мысль ян. — скорее да, чем нет, — сынмин обязательно поразмышляет об этом на досуге. — она полный отстой. — пожалуй. снег продолжает сыпать, а сынмин думает, не перерастет ли это в метель. — сынмини? — да? — а ты бы хотел, однажды, станцевать со мной под «snowman» сии? — это к чему? — ну хотел бы? — я был бы счастлив. — и вот опять я не понимаю шутишь ли ты, — младший поднимается и достает телефон, чтобы включить ту самую песню. сынмин сидит на снегу опираясь на ладони, которые посильнее закутаны в рукава куртки. смотрит на мальчишку, чьи волосы выбиваются из-под шапки. когда из динамиков телефона чонина доносится нужная песня, он убирает телефон в карман. ян под музыку подходит к сынмину, наклоняется к нему и протягивает руку. старший ухмыляется. — позвольте пригласить вас к танцу со мной? ким берет чонина за протянутую руку и тот помогает ему подняться со снега. — хлебный дурачок, — шепчет сынмин, засовывая руки в карманы чужой куртки. — если прислонишься ещё ближе у меня очки запотеют, — в той же манере отвечает ян, улыбаясь укладывая руки на чужие плечи. — 'I want you to know that I'm never leaving' — ким специально поет чонину в лицо, чтобы линзы стали белыми. яна всегда это злило, сколько сынмин его помнит. — дурак! — только когда ты рядом, — улыбается беззастенчиво и глаз спрятать не пытается. — '…til death we'll be freezing' игнорирует. — 'yeah, you are my home, my home for all seasons' на самом деле, они оба чувствуют одно и тоже. это нельзя назвать негласным секретом или тайной. один не допонял, другой недосказал. это может не иметь значение, пока они рядом, но если вдруг им придется расстаться, может стать просто поздно для каких-то свершений и признаний. сынмин не хочет тянуть. он не хочет ждать рождества. не хочет, чтобы было поздно. — чонини? — да? они стараются кружиться в такт музыке, но она будто затихает в ушах одного и второго, когда сынмин говорит, а чонин его внимательно слушает. — хлебный, я думаю, что люблю тебя, — сынмин опускает чониновы очки ниже переносицы, потому что в случае 'чего' хочет видеть его глаза. — неужели именно здесь заканчиваются твои шутки, минни? — улыбается, изо рта пар и руки замёрзли, а внутри такое тепло разливается, что он совершенно забывает о двадцати градусах мороза. — ну нини! я всегда серьёзен, даже слишком, если дело касается тебя, — играет в раздраженного, а сам улыбается, смотрит с любовью во взгляде, о которой так редко говорит, но которой слишком часто дышит; ещё чаще задыхается. — ты целовать меня будешь или как? чонин не шутник от слова совсем, сынмин знает, поэтому тут же чужие губы своими накрывает. чониновы губы холодные, но мягкие; с запахом персика, замёрзшими губами распробовать конечно сложно, но ким знает каким бальзамом пользуется младший от того и улавливает лёгкие персиковые нотки, вместо уничтоженных миллиметров расстояния между ними. — доволен? — тобой или собой? — тц, кошмар, ты по-моему совесть свою отморозил, мелкий, — глаза закатывает, посмеивается. — было бы что там отмораживать, — лисьи глазки сужаются от улыбки. — ну да, я как вспомню, как ты под гашину танцевал, так и любой намек на наличие твоей совести отпадает, — смеется, наблюдая за изменениями в чужом лице. — дурак! — пихает легонько в плечо. — это ты меня споил тогда. — абсолютная ложь, — хмыкает. разговаривают, как обычно, как будто не целовались минуту назад. — и вообще, я столько ждал, чтобы ты мне сейчас минуты позора припоминал, вместо того, чтобы предложить встречаться? — фыркает. ким смотрит на небо, откуда всё ещё снежинки сыпят, вдыхает глубоко, глаза прикрыв. он всё-таки всё знал и понимал. — прошу меня простить, господин ян. не желаете ли вы стать моим парнем? — холодно. пошли домой, — тянет за руку, сдерживая гаденький смешок. — эй? ты обалдел? ты! ты реально? хлебный ты дурак! я с тобой не разговариваю. всё! — сынмин почти задыхается от возмущения. — а динозаврик-то правда счастливый, как я и говорил!