За границами боли

Алое пламя в бешенном ритме извивалось между некогда величественными колоннами дворца Сян Лэ, охватывало каждый угол, скользкими щупальцами пролазило до последних отчаянных и забирало их в свои крепкие объятия. Неугомонные искры пролетали ураганом, всасывая в себя пыль, сжигая её до тла. Гулкий топот ног отбивался глухим эхом. Небеса рассекали разъярённые молнии, капли дождя пронзали землю, словно клинки, растекались вместе с остатками крови алыми ручейками. Они сплетались в разнообразных узорах и, подгоняемые ветром, устремлялись в самые разные стороны – там и исчезали. Невозможно сказать, был ли гром императором шествия, музыкантом, руководящим безжалостным оркестром на торжестве смерти. Его игра сотрясала землю до дрожи и сливалась с протяжным криком людей, завершающих свой жизненный путь. Болезненные, пронизывающие до костей мольбы о помощи, звучали сквозь закрытые уши. Это была их последняя песнь. Несколько природных стихий слились воедино, знаменуя истинный гнев Небес. Наследный Принц, промокший до мозга костей, обдуваемый беспощадно раскаленным ветром, с глухим звуком упал на колени, не в силах подняться. Его широко раскрытым глазам, без тени эмоции, предстал величественный пейзаж хаоса. Белоснежные, не запятнанные мозолями, не знающие тяжёлого труда, руки, безостановочно тряслись и мёртвой хваткой сжимали окровавленную сырую землю, заполняя грязью аккуратные ногти. Неопрятные слипшиеся локоны из последних сил сопротивлялись природе, перетягивая юношу из стороны в сторону, вбирали в себя летящие быстрее стрелы засохшие листья. Несмотря на жару, подобную аду, сердце юного Принца покрывалось ледяной корочкой. Среди тысячи языков пламени, удушающего ветра, разожженной до предела земли он чувствовал лишь могильный холод. Может быть, сами души погибших проникали внутрь его тела, скользили мурашками под кожей, охватывали органы, словно надоедливые черви, и всё шептали, шептали… Была ли это его карма? Плата за жизнь, лишенную изъяна? Или, возможно, непосильная ноша дана самой судьбой? Мысли сменяли друг друга всё быстрее, окутывали сознание Его Высочества непробиваемой паутиной, цеплялись за самые сокровенные уголки его души, пока не исчезли вовсе, не оставив после себя ничего, помимо глухой пустоты. Словно внезапно очнувшись от длинного кошмара, юноша стал барахтаться в грязи не хуже тощей свиньи, отчаянно пытаясь унять охватившую все тело судорогу. Желание истерически смеяться и плакать навзрыд одновременно ни на секунду не покидало Сяньлэ, но как бы он не хотел, не мог издать ни звука. Внутри горла застрял огромный каменный ком. Он уже не чувствовал боли. Словно превратился в развеянный по ветру прах. Где-то вдали уже начало затухать разъярённое алое бедствие, вокруг становилось всё тише и тише, пока не осталось ни единого звука, кроме бесконечного звона в ушах. Вокруг был беспорядок – страшно смотреть: уничтоженные трава и деревья, мертвые птицы и звери, трупы военных и людей, в последний раз решивших побороться за свою жизнь. Недалеко от принца валялись ржавые мечи и доспехи: каждый рубец отчеканен каллиграфически ровно. Внимание юноши наконец-то нашло свою точку концентрации и, словно в трансе, он рассматривал старые царапины. Некоторые из них, казалось, складывались в иероглифы, перед глазами медленно всплывали предложения: «Это всё из-за тебя». «Как ты мог подумать, что у тебя получится?» «Ты совсем такой же, как он» В этом непроглядном тумане из символов скрывались отголоски самой его совести. — Нет! Это не так! Всё неправда, ложь! — грязными руками он, извернувшись как гусеница, с нескрываемым безумием стучал по доспехам, сжимал их до тех пор, пока все они не превратились в серебряную пыль, а ладони – в кровавое месиво. —Я…не хотел, — слова слетели с его губ так мягко и неуверенно, что, если бы их кто-нибудь услышал, ни за что бы не поверил в их искренность. Никто не знает как долго Его Высочество валялся без памяти, сколько времени прошло с тех пор, когда его голову посетила хоть одна трезвая мысль, сколько армий жуков окружили это ни на что не способное тело, и видел ли его таким хоть один человек. Первым, что возникло перед глазами Се Ляня, была театральная маска. Она тенью закрыла всё вокруг, отбилась в отражении зрачков и, словно её и не было, растворилась в воздухе. — Ты…ты ведь пришёл за мной, да? — язык заплетался до невозможного, голос звучал прерывисто, почти беззвучно. Словно он задавал вопрос самому себе. Ответом послужил завывающий ветер. Возможно, Его Высочество действительно сошёл с ума. *** Ветхий дом гордо возвышался на неказистом склоне. Обшарпанные деревянные стены покрылись длинной дорожкой трещин, соломенная крыша, не знавшая смены времён года, блестела под прохладным осенним солнцем своими прожжёнными концами. Кое-где можно было заметить серебристые тонкие ниточки, сплетённые в разнообразные рисунки – работу пауков. Вид жилища был не самый величественный, но поселившихся там людей это волновало в последнюю очередь. Долгое время сверженная королевская семья вынуждена была обитать в столь скромном месте. Несчастные, лишённые всех благ, вынужденные работать до тех пор, пока желудок не вылезет через горло, они всё ещё пытались сохранить свои жалкие жизни. Но можно ли считать такое существование лучше смерти? Раздался тихий всхлип двери, можно даже сказать, её подобия – слепленные наскоро доски, между которыми зияли огромные дыры, прокладывающие «светлую» дорожку мерзкой живности. В дом моментально пробрался буйный ветер, а проход покрылся ещё большим количеством мелкой нечисти. Мужчина, неторопливо разгоняя вихрь вокруг себя, крепко прикрыл двери, и в очередной раз попробовал избавиться от её недостатков отгоняющими злых духов талисманами. Но насекомое – не демон, когда нужно, это создание сможет пробраться сквозь самые маленькие щели, даже под намертво заправленное нижнее одеяние. Грустно и тихо вылетели слова о возвращении из уст Се Ляня. Он, взяв в руки импровизированные инструменты, бездумно принялся «чинить» дом. Стоит ли и говорить, что всё время на него сыпались опилки, в глаза падала пыль, а один раз у него во рту оказалась паутина вместе со своей широкобокой хозяйкой. Ещё не привыкший к подобному Се Лянь, в слезах, долго кашлял, пока не запятнал и без того грязный пол своей кровью. Матушка позвала его на ужин. Может быть, если бы в сердце принца ещё были остатки той гордости, он бы не стал запивать отвратительный привкус гнили ещё более отвратительной похлёбкой. Но глаза матушки…Такие измученные и печальные, отдающие ему свою последнюю угасающую искру, крепко отпечатались в его памяти. Он не мог позволить себе собственными руками потушить эту крошечную долю надежды, затаившуюся, вероятно, в глубине её души. Он знал, что уже ничего невозможно изменить. И также знал, что видеть чужие страдания невыносимо. Ночью его в очередной раз преследовали образы. Маска скорби и радости была всюду – он оказался в комнате, полной зеркальных отражений. Невидимое лицо смеялось с неподдельной издёвкой, проливало прозрачные слёзы, настоящие ли? Каждое зеркало одновременно было скрыто занавесью, и в тот же час её не было. Принц словно видел то, чего не существует, но не мог от этого убежать. Не мог избавиться от липких пальцев, охватывающих его тонкую шею; сплетающихся в нежном жесте, словно ласкающих кожу; готовых в любой момент сдавить ее до предела. Ноги предательски тряслись, сердце Се Ляня билось в темпе, невозможном для человека, чуть ли не разрывая грудную клетку на несколько кусков. Страх. Его сковывал неподдельный страх перед этим существом. Перед его погребальными белоснежными одеждами, проклятой маской, гадкими речами. Всё это пролетало перед глазами, раздваивалось и нагнетало, эхо от непрерывного смеха и плача сливалось с истерикой юноши, преклонившего колени перед собственной слабостью. Видение напоминало адский кошмар, которому не было начала и конца. – Хватит! Я тебя умоляю, перестань! Отстань от меня! – шатким голосом он ещё пытался избавиться от наваждения, докричаться до остатков собственного разума, открыть глаза и, в конце концов, найти в себе силы сражаться. Принц, на чьём счету численные подвиги, принц, который вознёсся в семнадцать лет на Небеса, принц, которого восхваляли и пророчили жизнь, полную побед. Принц, который не смог спасти свой народ и пал ниц перед лицом демона. Зеркала пронзила гладкая рябь; убийственно яркий свет, отражающийся бесчисленное количество раз, исчез; в неизвестном направлении поднялся ветер и пронесся целыми потоками в разные стороны, сталкиваясь, образовывая то обжигающе горячий воздух, то ледяную вьюгу. Стихли все звуки, кроме неизвестного, напоминавшего столкновение морской волны с преградой, исходящего от изменивших свое покрытие зеркал. Неожиданно стало очень темно. Полностью испорченные волосы Се Ляня, терзаемые неизвестным ветром, застыли в своём положении, а после, словно не поддающиеся контролю змеи, обвили его шею, шелковистым ошейником стянув нежную кожу. Импровизированный хвост сохранял своё подобие, пока лента ещё хлипко держалась за пучок. Се Лянь чувствовал себя связанной игрушкой, неспособной сделать и шагу; тело не слушалось, с каждым лишним движением в него лезвиями впивались собственные волосы. Из зеркальной поверхности, величественно, с грацией Верхнего Небожителя, показался силуэт во весь рост – Безликий Бай. Чудище, уничтожившее и растоптавшее государство Сянлэ вместе с честью и бесстрашностью Наследного Принца. Демон, играющий с человечеством, дергающий за тонкие нити судьбы, способный изменить само мироздание. Он затмевал собой Небеса, паря на невидимых крыльях. Не касаясь грубой ледяной поверхности босыми ступнями, с каждой секундой сокращал расстояние между собой и Принцем. Се Лянь с горечью понимал, что Безликий Бай – наказание за его слабость и беспечность, Небесная Кара, ниспосланная доказать его истинную беспомощность. Действительно, кем он был сейчас? Имел ли право называть себя даже бывшим Принцем Сянлэ? Чем он заслужил это звание, если всё, чем руководствовался в юности, это были убеждения восторгавшихся им людей? Се Лянь до боли сжал зубами язык, пытаясь выбраться из непроглядного тумана самоуничтожений и мерзких мыслей, заполнивших собой, казалось, всё неизвестное безмерное пространство. Ощущая себя рыбой, выброшенной на берег, он безостановочно глотал ртом воздух, страшась упустить хоть немного. Его Высочеству до безумия хотелось, чтобы сейчас его крепко ударили по голове; так, чтобы с этого лба, покрытого испариной и мелкими морщинами, тонкими водопадами хлынула горячая кровь. Возможно, тогда бы его рассудок вернулся из далёкого путешествия, или же, наоборот, – отправил в невиданные места ещё и ни на что не способное тело. Если бы он смог ощутить хоть толику боли, пробудить все свои внутренние связи… Тогда компас нашел бы путь к его последней воле к жизни, борьбе, остаткам сил и, объединив все крупицы в один комок, Се Лянь смог противостоять своей участи. Но этот палач, скрывающий истинный блеск глаз, улыбку, или, вероятнее всего, ухмылку за маской, двигался мучительно медленно, растягивая своё удовольствие любованиями безысходным положением загнанной в угол жертвы, не давая ни единого намёка на будущие действия. Его элегантная бледная рука с длинными и тощими пальцами плавно накручивала выбившуюся из прически седую прядь; другая же заложена за спину: то ли скрывая нечто неизвестное, то ли придавая своему владельцу более статный вид. Ослепительное сверкание комнаты, резко поглотившее темноту, сливалось с золотым сиянием и тёмной аурой, исходящими от Безликого Бая. Се Лянь жмурился в страхе потерять зрение и вновь взглянуть на силуэт перед собой. Здесь стихли все звуки, но афоническая ходьба демона отбивалась в ушах пронзительным гулом; барабанную перепонку одолевали тысячи фейерверков. Тень от Безликого Бая тяжёлым грузом обрушилась на Се Ляня, с крепко зажмуренными глазами и передавленной шеей уткувшегося носом в холодное каменное покрытие подобия пола. Он всем нутром ощутил убийственную мощь демона, сочащуюся из него, как сок из свежесобранных плодов фруктов. Прошло пару мгновений, прежде чем высматривающий добычу волк смог в полной мере оценить свой ужин. Его медленно протянутая рука подействовала как красная тряпка на быка. Се Лянь, чьи чувства обострились до предела, стал похож на выброшенного ягненка, в последний момент пытающегося избежать своей незавидной участи. Безликий Бай в нежном жесте коснулся его подбородка, приподнял голову Принца и погладил, словно маленького ребёнка. Эти смешанные ненавистные и, в то же время, знакомые и болезненные чувства вызывали в нём целый всплеск эмоций. Острые зубы Его Высочества свирепо воткнулись в чужую плоть, с громким хрустом прокусив её до крови. Не желая сдаваться, он шевелил челюстью, погружая эти «маленькие лезвия» всё глубже, всё быстрее, стремясь превратить белоснежную руку в красную кашу, присыпанную сладкой пудрой. Демона, казалось, лишь забавляло подобное поведение Принца. Он совершенно спокойно дал ему творить то, что ему заблагорассудиться, не забывая второй рукой поглаживать по голове, как бы это делал отец, хваля сына. С каждой секундой его плоть мелкими кусками разрывалась и разбрасывалась по сторонам, весь пол и два белых одеяний окрасились в ярко-красный. – Ну-ну, Ваше Высочество, хватит, – раздался нежный юношеский голос, не держащий в себе ни намека на угрозу. Безликий Бай с лёгкостью оттащил Се Ляня за волосы от своей правой руки и в мгновение ока белая кость скрылась за слоем мяса и покрылась тонкой кожей. Не осталось и следа от недавних повреждений. Единственное, что всё ещё о них напоминало – струйка крови, стекающая вместе со слюной из полуоткрытого рта Принца. Одеяния вновь были белыми, как только что выпавший снег; исчезла даже коричневая грязь с исподнего. – Ты наверняка не знаешь, почему здесь оказался, верно? – ответом послужила ужасающая дрожь и едва слышимое всхлипывание. – Ну-ну, тихо, тихо, Ваше Высочество, всё в порядке, – демон всё продолжал поглаживать, успокаивать Се Ляня. – Посмотри на меня, – слова прозвучали ласково, но почему-то сопротивляющийся Се Лянь приподнял занавес ресниц и посмотрел в нарисованные глаза своему страху. Он не почувствовал ни цуня эмоций, столкнувшись лицом к лицу с ночным кошмаром. Его тело было мешком, наполненным мясом, душа – лёгким весенним ветром, разносившем пыльцу по цветкам. Разъедающий глаза свет погас, и он едва ли мог разглядеть до боли знакомый образ. – Не думал ли ты, что такие длинные волосы тебе не идут? – всё таким же спокойным тоном продолжал разговаривать Безликий Бай, оказавшийся со спины Принца. Он гладил запутанные волосы, аккуратно расчёсывал их пальцами, играл, как только захочется, каждым движением передавливая «ошейник». Се Лянь задыхался, из рта выходила слюна с безудержным кашлем, но эта пытка, прикрытая нежностью, не думала останавливаться. – Слушай, ответь мне на один вопрос, – непринужденное поведение чудища пугало намного больше его действий, – Как ты думаешь, почему люди не ценят то, что ты для них делаешь? – Я...я н-не...– издавались лишь бессмысленные звуки, не вяжущиеся в слова, Принц был настолько ослаблен, что ни о каком сопротивлении не могло идти и речи. Он лишь смиренно ждал на эшафоте пока на его шею опустится лезвие, которое двигалось так медленно, притворялось чем-то иным. Чем-то, что может окунуть в мир блаженства. Се Лянь видел острие перед собой, но ощущал лишь его мягкость. Он не знал, настоящий ли это эшафот, или же он всё ещё в своей комнате зарывается в подушку, чувствуя её приятный запах и прохладу. Словно рядом с ним сидит его матушка и рассказывает интересные истории о благородных людях, спасших свой народ и подаривших мир во всем мире. Таких, что победили зло и утопали в хвальбах и восхищении. Он видел в разбитых зеркалах сотни отражений, но был ли там Безликий Бай? Маска осточертевшего чудовища? В мелких осколках красовалось лишь измученное лицо принца: стеклянные, почти призрачные хрусталики глаз и большие иссиня-черные синяки под ними. Постепенно его закрыли собой чужие руки. Эти ладони, казалось, играли в прятки, скрывая от Принца его лик. Но имела ли внешность хоть какой-то смысл? Разве от неё хотелось убежать и не видеть себя больше никогда в жизни? Извивающиеся руки раздваивались в отражениях змеями, пока не впечатались в заплаканные щеки. Они пустили свои корни глубоко под кожу и стали прорастать, крепко цепляясь друг к другу, пока не образовалась маска скорби и радости. Принц взывал, пытался её отодрать, но чем больше сил он тратил, тем сильнее неизвестная дрянь пролазила ему под кожу и сжигала в нём остатки человечности. – Посмотри в зеркало. Кого ты там видишь? – неизвестно кто задал этот вопрос – совесть Се Ляня, или же всё ещё снующий здесь Безликий Бай. Слова растворялись в воздухе; внутренняя напряжённость ставила стену между осязанием Принца и всем, что происходило вокруг. Он не мог слышать. Не мог видеть. Его душа давно уже была мертва; она возносилась и падала, пробиралась до Небес и опускалась в пучины ада. Душа пребывала в страдании, но тело, обреченное на вечную жизнь, было блаженно.