***
Период простоя странный. Он всегда странный — никто из них не привык иметь так много свободного времени. Это смутный момент между альбомами, турами, церемониями награждения, пресс-конференциями и следующим камбеком. Они путешествуют. Навещают семью. Работают, тренируются и пишут песни, потому что период простоя — это на самом деле не каникулы; у них никогда не бывает каникул. И всё же они отсыпаются. И объедаются едой на вынос, вкусняшками от уличных торговцев и жареным мясом в течение восхитительных трёх дней, а потом вновь возвращаются к диете. Дома они все семеро медленно и тихо вращаются на орбитах друг друга, в кои-то веки не спешащие никуда и не ведущие себя полубезумно от усталости. Чимин спит, танцует, ходит в спортзал и пытается написать песню, и проваливается в том, чтобы написать песню, и пытается не получить нервный срыв по этому поводу, и проваливается и в этом тоже. Он неплох в придумывании мелодий, но совершенно не может писать текст. Просто не может и всё. — Почему бы тебе не попросить Намджуна помочь? Чимин быстро мотает головой. Он свернулся клубочком на коленях Тэхёна, уткнувшись головой ему под подбородок. Они вроде как читают веб-комикс — Тэхён держит в руках планшет и листает вниз, когда Чимин тыкает его пальцем, но в основном Чимин просто ноет, а Тэхён ему это позволяет. — Я не хочу, чтобы кто-то видел мой паршивый текст, — говорит он, утыкаясь лицом в мягкую фланелевую рубашку на груди Тэхёна. — Даже Намджун. — Твой текст не паршивый. — Ты даже его не видел! Тэхён вздыхает. — Ничего, из того, что ты делал, никогда не было паршивым. — Прежде, чем Чимин успевает начать возражать, он продолжает: — Но вообще, в чём именно проблема? Тебе тяжело придумать, о чём написать? — Нет. — Хорошо, что тогда? — Я… — начинает Чимин, а затем осознаёт, что он знает, в чём именно проблема. Он знает, что происходит. Он просто… не может об этом сказать. — Чимин-а? — окликает его Тэхён, когда молчание длится слишком долго. — Ты в порядке? — Всё нормально! — быстро говорит Чимин. — Я в полном порядке, не волнуйся об этом. — Он указывает на планшет. — Давай, листай дальше. — Чимин… — Листай дальше, Тэ, — это звучит слишком резко, и Чимин морщится. — Прости, прости, я просто… не хочу больше об этом говорить. Не сейчас. Ладно? Следует долгая пауза. Чимин прижимается щекой к груди Тэхёна, слушая ровный стук его сердца и думает: я бы последовал за ним куда угодно. Правда. — Ладно, — говорит Тэхён, листая до следующей страницы. — Но. Когда ты будешь готов, я буду здесь. — Я знаю, — отвечает Чимин. Есть так много вещей, в которых он не уверен, но эта… эта никогда не была одной из них.***
— Тэ, — шипит Чимин. — Тэ. Тэтэ. Тэ. ТЭХЁН. Никакого ответа. Когда Тэхён спит, он спит беспробудно. Чимин на мгновение замирает, чтобы просто посмотреть на него: на то, как он свернулся под одеялом, как крепко сжимает в руках подушку. Как падают на лицо его светлые волосы. Сейчас почти четыре часа утра, и в их новом общежитии темнее, чем когда-либо было в старых. Теперь они не находятся в самом центре Сеула, и уличные огни не бьют в окна. И здесь тише. Чимин не осознавал, что любит засыпать под шум проезжающих машин, гудков и отдалённых голосов, пока они не переехали сюда и ему не пришлось купить устройство для создания белого шума, потому что он просто не мог выносить тишину и то, как она заполняет комнату, словно вода, пробираясь внутрь его головы. Сейчас почти четыре утра, у Чимина в руках десять килограмм померанского шпица, а Тэхён, чёрт возьми, даже и не думает просыпаться. — Тэ-ХЁН, — пытается он ещё раз, а потом просто роняет Ёнтана на кровать и забирается вслед за ним. У него получается вытащить подушку из рук Тэхёна и заменить её собой, ёрзая на одеяле, пока они не оказываются прижаты друг к другу, и только тогда Тэхён просыпается. — Что… — бормочет он. Всё ещё с закрытыми глазами он тянется вперёд и щупает лицо Чимина, похлопывая по его щекам и носу, пока тот не начинает возмущаться. — О. Чимини? — Конечно, это я, — шипит Чимин. — А теперь угадай с трёх раз, почему я здесь в такую безбожную рань. Тэхён прижимает его крепче, тыкаясь носом в его шею сбоку. — Мм. Потому что ты меня любишь. — Неправильно. Попробуй ещё раз. Тэхён издаёт тихий звук, полный грусти. — Окей, я имею в виду, очевидно, я тебя люблю, но я здесь не поэтому. — Мм… потому что тебе было одиноко. — Нет, дурачок, мне не было одиноко, я спал! — Потому что ты по мне соскучился. — Я же уже сказал… — Чимин прерывается, в бессилии зажмуриваясь. — Ладно, ты не угадаешь. Я здесь, потому что твоё животное надо мной издевается. — Ёнтан? — спрашивает Тэхён. При звуке своего имени Ёнтан вскидывает голову и пробирается от начала кровати к ним, устраиваясь на бедре Чимина и смотря на них сверху вниз как маленький король. — Что он делал? — Он скрёбся ко мне в дверь! — Хороший мальчик, Танни, — бормочет Тэхён. Он отодвигается назад достаточно, чтобы оставить между ними место размером с Ёнтана, и тот прыгает на него, словно только этого и ждал. Он оборачивается вокруг себя три раза — проезжаясь своим пушистым хвостом по лицу Чимина в процессе — и устраивается с тихим вздохом. Чимин надувает губы. — Он не хороший мальчик. Он меня разбудил. — Но он привёл тебя сюда, ведь так? Ко мне. Это одна из тех слишком открытых, слишком нежных вещей, которые Тэхён постоянно говорит им всем, и всё равно она действует на Чимина как рюмка хорошего виски: по телу разливается тепло, от живота до кончиков пальцев, и так же, как с виски, и как с вниманием, и с чем-либо ещё — он хочет больше. Это его проблема — он всегда хочет больше. — Эй, — шепчет Тэхён. Он убирает руку со спины Чимина, и тот хочет запротестовать, но потом чувствует пальцы Тэхёна на своей щеке. Оглаживающие линии его лица. Словно Тэхён пытается увидеть его в темноте. — Эй. Ты… в порядке последнее время? — Что ты имеешь в виду, — говорит Чимин. Возможно, оттягивая ответ. — Ты знаешь, что я имею в виду. Ты последнее время… не такой. Я не знаю. Слишком тихий. — А. — Ага. — Я просто много думал, — говорит Чимин в небольшое тёмное пространство между их лицами. — О песне. И… — О других вещах. О тебе. Обо мне. — Ты всегда много думаешь, — отвечает Тэхён. — А ты нет? Тэхён проводит кончиком пальца по линии его носа. Вниз, по губам, до подбородка. — Может быть, — говорит он. — Я не знаю. Не так, как ты. Есть некоторые вещи, о которых мне… не нужно думать. Больше не нужно. У Чимина перехватывает дыхание. Он внезапно чувствует себя так, словно находится вне своего тела, словно наблюдает эту сцену со стороны: его тело в кровати Тэхёна, в его руках, небольшой холмик Ёнтана между ними, синеватый полумрак, скольжение ладони Тэхёна в его волосах, Тэхён, притягивающий его ближе и прижимающийся лбом к его лбу. Есть больше, чем один способ целоваться. Чимин думает об этом, и всё его тело окатывает жаром. Больше, чем один способ целоваться: прикосновением лбами, руками, словами. Он не должен думать об этом. Не должен думать ни о чём таком. Знает ли Тэхён? Конечно же, он знает, — осознаёт Чимин с тошнотворной волной стыда. Конечно, Тэхён знает. Он знает всё. Больше, чем кто-либо из них, больше, чем Чимин, или Юнги или даже Намджун. Тэхён знает всё. Он видит людей насквозь и даже дальше. До самых их уязвимых частей. До неправильных частей. До несовершенства их сердец. — Что ты имеешь в виду? — Чимин слышит себя со стороны. — Что ты имеешь в виду, говоря, что тебе больше не нужно об этом думать? Тэхён долгое мгновение ничего не отвечает. Его ладонь в волосах Чимина подрагивает. — Потому что, что есть — то есть, — наконец говорит он тихим хриплым шёпотом. — Я понимаю это. Я знаю, что оно не исчезнет. И я бы этого и не хотел. О чём ты говоришь, — почти спрашивает Чимин. Но он знает. Он знает. — Малыш, — говорит он, и Тэхён издаёт почти болезненный звук. — Тэ, Тэтэ, мой хороший, я тебя расстраивал всё это время? — Нам необязательно об этом говорить, — произносит Тэхён. — Прости, что Ёнтан тебя побеспокоил. Но уже поздно, нам стоит поспать. — Тэ… — Чимин-а. Пожалуйста. — Тэтэ, когда мы чувствовали что-то неодинаковое? По поводу чего угодно? — Много когда, — отвечает Тэхён высоким и подрагивающим голосом. — Много когда. Мне нравятся видеоигры, а тебе нет. Твоя любимая манга «Корзинка фруктов», а моя «Ванпис». Я ужасен в математике, а тебе не особо нравится джаз… — Хорошо, ладно, по поводу важных вещей, — говорит Чимин. — Не по поводу видеоигр и манги. По поводу больших и важных вещей. Глобальных вещей. Когда мы не соглашались? — Никогда, — шепчет Тэхён. — Вот именно, — отвечает Чимин, прижимая ладонь к груди Тэхёна, сжимая его пижамную рубашку в пальцах. — Вот именно. Никогда. — Но… — Не то чтобы мне нечего написать, — говорит Чимин. — В своей дурацкой песне. Не то чтобы мне нечего сказать. Просто большинство слов, что я хочу сказать, о тебе. Мгновение ни один из них не двигается. Единственное, что Чимин слышит — это сопение Ёнтана во сне. А потом Тэхён обнимает его и притягивает к себе так близко, что Ёнтан просыпается, издаёт недовольной звук и марширует обратно к подножию кровати, где сворачивается в клубок, отвернувшись от них в знак протеста. — Завтра он будет дуться весь день, — говорит Чимин, а потом вскрикивает, потому что Тэхён сжимает его в объятьях так сильно, что это почти больно. — Тэ! Какого чёрта! — Прости, — выдыхает Тэхён. Он вновь сжимает руку на затылке Чимина, запутываясь пальцами в волосах, прижимаясь губами к его лбу. — Прости, — говорит он губами по коже Чимина. — Прости, прости, я просто, я хочу, чтобы ты был… как можно ближе, хочу, чтобы ты был близко-близко, если ты имеешь в виду то, что я думаю, ты имеешь в виду… — Да, — говорит Чимин, уткнувшись лицом в шею Тэхёна. Он чувствует себя таким маленьким. С кем-то другим это бы его напрягало; Чимин всегда ненавидел быть таким низким и узкоплечим по сравнению с остальными, ему не нравилось выглядеть изящным, он хотел быть таким же высоким как Намджун и крепким как Чонгук. Но когда он был с Тэхёном… когда рука Тэхёна обнимала его за спину, когда Тэхён прижимал его к своей груди, когда Тэхён окружал его всем собой целиком в темноте — Чимин не возражал. Он чувствовал себя маленьким. Он чувствовал себя в безопасности. Он вдыхает, прикрывая глаза. Тэхён пахнет свежей чистой пижамой и сладким персиковым гелем для душа, который он продолжает воровать у Чонгука; он пахнет сном. Чимин вдыхает и сжимает рубашку Тэхёна обеими руками, его ладони прижаты между ними, и он наконец выдыхает и шепчет: «Тэ, Тэ…», смотря вверх и потираясь лбами, затем носами, а потом губами. Мягко, без нажима, их губы едва соприкасаются. Не поцелуй. Просто дыхание одним воздухом на двоих. Может быть, поцелуй. — Чимин, — шепчет Тэхён. Его губы скользят по губам Чимина, когда он говорит. — Чимин. Ты хочешь написать песню обо мне? Это тебя пугает? — Да. — А о ком, как ты думаешь, была «4 O’Clock»? Чимин беззвучно смеётся. — Хорошо, ладно. Мне не стоило так сильно волноваться. — Тебе никогда не стоит волноваться. Я не хочу, чтобы ты волновался. — Малыш, — говорит Чимин снова, — мой малыш. — И сокращает последние миллиметры между ними, ловя губы Тэхёна своими. Вжимаясь в них, в него, превращая почти-не-поцелуй во что-то более жадное, но не менее нежное, целуя губы Тэхёна так, как он целовал раньше его лоб, плечи, щёки, нос, ключицы, ладони. Однажды коленку. И один раз локоть, чтобы заставить Тэхёна рассмеяться, когда он всхлипывал, сидя на полу ванной. Чимин целует его и думает «мой пенициллин», думает «трёхцветный кот», думает о маленьких свечках и безымянных птицах, думает о любовных песнях луне. Думает о глазах цвета тёмного мёда. Думает о том, что сейчас целует Тэхёна. Целует его всё более жадно. Руки Тэхёна в его волосах. Губы Тэхёна открываются под его губами. Это кажется неизбежным, но также ощущается как выбор. — Чимин, Чимин, — бормочет бездумно Тэхён в его губы. — Чимин, Чимин-а… — Его зубы прикусывают нижнюю губу Чимина. — …ты такой… — Одна его рука на бедре Чимина, палец оглаживает голую кожу над резинкой домашних штанов. — …идеальный, ты идеальный, мой Чимини… — Ладони скользят под пижамную рубашку Чимина, кончики пальцев оглаживают его лопатки, а потом они перекатываются на кровати, Тэхён углубляет поцелуй, а Чимин забирается на него сверху. И третье маленькое тельце пробирается между ними, радостно махая хвостом. Чимин замирает. — Тэ, — шепчет он рядом с губами Тэхёна. — Как думаешь, если мы замрём без движения, Танни забудет, что мы здесь? — Как в «Парке Юрского периода»? — спрашивает Тэхён. — Эм. Нет. Прости. Я думаю, он посчитал, что мы вроде как обнимаемся? Очень активно? И он тоже хочет вместе с нами. — Ён-тан, — стонет Чимин, но скатывается с Тэхёна и падает обратно на кровать. Ёнтан немедленно устраивается в ямке между их телами, ещё раз удовлетворённо вздохнув, и Чимин хмурится на него ещё секунды две, прежде чем потянуться почесать его за ушами. — Извини, — снова говорит Тэхён. — А, всё нормально, — отвечает Чимин. — Я знал, во что ввязываюсь. Кроме того. Это, наверное, к лучшему, да? Не увлекаться так… сильно. Он переворачивается на бок. Тэхён уже лежит к нему лицом, подложив голову под руку. Вокруг слишком темно, чтобы различить его выражение лица, но Чимин видит блеск его глаз. — Я напишу песню о тебе, Ким Тэхён, — говорит он. — Это будет для меня огромной честью, Пак Чимин, — отвечает Тэхён с улыбкой в голосе. Он тянется к руке Чимина и переплетает их пальцы. Так они и засыпают: держась за руки в кровати Тэхёна, с Ёнтаном между ними. Без огней ночного города и устройства для белого шума, но каждый раз как Чимин просыпается в ночи, он слышит глубокое и ровное дыхание Тэхёна, и это его успокаивает. Всегда.