Просто надо верить в чудо

      — Исправь меня, пернатый, если я ошиблась! Я своими глазами видела, как ты целовал Фредерику! Ты же мне клялся, Бальт, божился, что завязал с похождениями по бабам! Что Гавриил без тебя уже по борделям шляется, в ночных клубах тусит да казино покоряет.       — Мамочка, папочка! — четырёхлетняя Аморет, которая держала в руках плюшевого мишку, с оторванным ухом и большой жёлтой пуговицей вместо одного глаза, принялась дёргать ангелессу Сидани за велюровое платье. — Рождество наступает, — напомнила она. — Давайте нарядим ёлочку, чтобы поскорее Санта пришёл? Вы мне обещали её украсить шарами красивыми, бантами и огоньками! И подарки положить.       — Дочура права, дорогуша, — промолвил Бальтазар, отхлебнув виски из своего стакана. — Давай отложим выяснение отношений на потом и выполним рождественское желание ребёнка?       Медленными шагами он подошёл к Сидани и поцеловал её, но она резко оттолкнула его, что-то сказав при этом. Стены комнаты не пропускали ни единого звука, но по выражению лица матери малышка поняла, что та в гневе. Сидани нервно размахивала руками, и лицо её было красным от напряжения.       — Тебе плевать на нас, — раздражённо процедила сквозь зубы она. — Мне иногда кажется, что семья для тебя — обуза.       По мере высказываний жены злоба в Бальтазаре вскипала всё больше, но способность трезво мыслить он не потерял. Хотя, стоило признать, что в тот момент нервы у него были натянуты, как струны.       — А ты, стало быть, невинна, как средневековая монашка? — сам от себя не ожидая, резко выпалил он. — Припоминаешь Захарию? Кастиила?       — Да как ты смеешь, Бальтазар, попрекать меня Захарией?! Когда я закончу перечислять всех твоих пышногрудых любовниц, май наступит!       — Мамочка! Папочка! — Аморет громко закричала и стала яростно топать ножками в надежде привлечь внимание бранящихся родителей.       — Подожди, дочка! — в один голос рявкнули ангел и ангелесса. — У нас взрослый разговор! — добавила Сидани. — Иди к себе в детскую!       Сильно испугавшись родительского гнева, малышка расплакалась. Никогда прежде Бальтазар и Сидани так с ней не разговаривали. Нефилим чувствовала любовь обоих родителей и знала, что за неё они готовы были пожертвовать крыльями. Так было всегда…       …Только вот не сегодня. В Рождество.       И маленькая Аморет убежала, бросив плюшевого мишку на мягкий ворсистый ковёр.

***

      Ночь, с её ясным морозным небом, окутывала холодом незастроенное место старого оперного театра. Тонкий слой сухого снега, отполированного ногами парижан, покрывал блестящим покровом мостовую. Огни торговых центров и матовые шары электрических фонарей ярко блестели в морозном воздухе. Над городом расстилалась зимняя ночь: праздничная, сияющая.       Аморет сидела на корточках и задумчиво рассматривала снег. Её родители были так заняты выяснением, кто прав, а кто виноват, что, наверняка, и не придали значения её побегу. После осознания этого факта глаза малышки неожиданно защипало, и по щеке поползла одинокая слезинка.       — А чего такая красавица грустит? — поинтересовался невесть откуда взявшийся Санта-Клаус с большим мешком за спиной.       Архангел Гавриил специально облачился в его костюм, чтобы в Рождество вернуть маленькой крестнице праздничное настроение и показать чудо. А в сотворении чудес ему равных не было.       — А ты правда настоящий Санта? — спросила Аморет, кутаясь в нежно-розовый шарф, который был обмотан вокруг её шеи поверх белой шубки.       — Самый что ни на есть настоящий, — ответил Гавриил и в доказательство создал прямо из воздуха три спелые мандарины.       — Тогда сделай так, — взяв фрукты, молвила нефилим, — чтобы родители помирились. И чтобы они никогда-никогда больше не ссорились.       — Желание снежной принцессы — закон, — произнёс архангел, прищёлкнув пальцами.       Словно по взмаху волшебной палочки всё изменилось: вместо оперного театра взору Аморет открылся заснеженный лес. Яркое сияние звёзд в морозном тёмно-фиолетовом небе, которые будто заглядывали в душу и поднимали из её глубины серебристым ковшом созвездий что-то абсолютно неведомое, впечатлили девчушку. Сказка оживала.       — Мама! Папа! — воскликнула нефилим, когда увидела на полянке обнимающихся Бальтазара и Сидани.       Выглядела ангелесса при этом абсолютно счастливой.       — Прости меня, детка, — проговорил ангел, аккуратно поправив у жены выбившуюся из вязаной шапки прядь волос.       — За что? — искренне удивилась Сидани, которой Гавриил, своим рождественским фокусом, полностью стёр все негативные воспоминания, заменив их радостными и яркими.       — За то, что был долбоёбом. Эгоистичным… — с лёгкой, язвительной усмешкой ответил Бальтазар и только хотел продолжить, как Аморет выскочила на поляну.       — Вы помирились! — девчушка засмеялась и поочерёдно обняла обоих родителей. —  Санта выполнил моё самое сокровенное желание! Санта — фокусник, маг и чародей!       — Наша принцесса, — ласково прошептала Сидани, вручив дочке великолепную фарфоровую куклу с мягкими сияющими глазами и золотистыми локонами.       — А теперь предлагаю отметить праздник, — торжественно произнёс Бальтазар, и в его руках появилась бутылка клубничного шампанского и два хрустальных фужера. Разлив по ним алкоголь, он изрёк: — Спасибо, что вы у меня есть, любимые дамзели. Ладно-ладно признаю, что я счастлив встречать Рождество с вами, моей семьёй, а не в одном из парижских борделей. Joyeux Noël!       — Счастливого Рождества, Бальти, — отпив глоток шампанского, расчувствовавшаяся Сидани порывисто поцеловала мужа, не отводя от него любящего взгляда.       А маленькие снежинки, одна за другой, всё кружились в лёгком вальсе и падали на землю, превращаясь в большие светлые комья, излучающие какое-то особенное, магическое сияние.       Где-то там, на опушке леса, Гавриил стоял под елью и улыбался, лизецрея эту картину.