Когда наступала зима, Виктор впадал в спячку.
Всё было гораздо проще, когда он жил в Академии. Не нужно было выходить на улицу, кутаться в шарф и пальто, пытаясь спастись от ледяного ветра… От одних мыслей об этом бросало в дрожь. Будь на то его воля, зиму бы давно запретили.
Поэтому, отдаваясь без остатка своей натуре трудоголика, Виктор зарывался в работу с головой. Ни единой минуты не будет потрачено зря, даже если эта минута нужна на дорогу домой.
Само собой, он жил не настолько далеко от Академии, чтобы путь туда и обратно занимал много времени. Но теплее от этого не становилось, так что уже в ноябре Виктор начинал чаще работать по ночам — во имя прогресса и чтобы лишний раз не мёрзнуть. Всё-таки, любое состояние нужно использовать с максимальной пользой.
Хотя это всё равно не отменяло того факта, что в силу особенностей планировки в лаборатории были проблемы с отоплением. Холодно, чёрт подери.
Каждый год Виктор с Джейсом собирали обогреватели, которые либо помогали разве что морально, либо угрожали безопасности всего здания, а потом разбирали их на детали весной. В какой-то момент обогреватели второй группы им делать запретили. Тогда стало совсем печально.
Иными словами, зимой Виктор впадал в спячку. И этот день не был исключением.
Он сидел за столом, что-то исправлял в чертежах, а потом вдруг провалился во что-то вроде дрёмы — «режим энергосбережения», так это называл Джейс. Застыл на месте, подложив под подбородок руку и завернувшись в до нелепости огромное, но всё равно не спасающее от холода одеяло. В голове играли песни прошлого века. Ну, те самые, с бархатным мужским вокалом и светлыми аккордами, под которые только танцевать у камина. Да, конечно. Танцевать. Особенно с его ногой.
В таком виде и с именно такими ленивыми мыслями в голове его застал ворвавшийся в лабораторию Джейс.
Он был растрёпанным, с мокрыми волосами. В общем и целом, весь его вид кричал о том, что сейчас ох какое неподходящее время для спячки. Виктору ничего не оставалось, кроме как мгновенно «проснуться».
— Что случилось? — спросил он, чуть не упав со стула, но всё равно сохранив невозмутимое выражение лица.
— Я… вот, нашёл, — как-то очень напугано ответил Джейс, и Виктор наконец обратил внимание на что-то помимо него.
В руках у Джейса был какой-то смутно знакомый Виктору комок ткани. Не без удивления он узнал в нём его пиджак. Видимо, из-за своего дремотного состояния он сначала не заметил, что у Джейса поверх рубашки был надет только жилет.
— Что это? — спросил Виктор, не надеясь на вразумительный ответ и уже поднимаясь Джейсу навстречу.
Джейс развернул пиджак и склонившемуся над ним Виктору в лицо ткнулся чей-то нос.
Несколько секунд тишину прерывали лишь неловкие попытки Джейса аккуратно стряхнуть с ботинок снег. Потом Виктор вздохнул.
— Ты притащил кота?
Джейс повёл плечами, мол, да, ты же сам видишь, а Виктор ещё раз вздохнул и стал массировать переносицу.
— Ты же в курсе, что мы не можем держать животных в лаборатории? Это против устава.
— Да… да, конечно…
Виктора всегда веселило наблюдение за тем, как Джейс судорожно думает. Он был из числа тех гениев, у которых весь ход мысли можно было проследить по выражениям лица. Быстро научившись это считывать, Виктор стал предлагать решения ещё до того, как Джейс озвучивал вопрос, и его реакция на это не становилась менее забавной, сколько бы времени ни прошло.
— Отвезёшь его в питомник?
— Наверное, — Джейс нахмурился. — Только сначала к ветеринару.
Он мягко — удивительно мягко для такой груды мускулов — положил свёрток на свой стол, отодвинув записи, и вытащил кота на свет.
Тот был облезлым, мокрым и очень худым. Сильно дрожал. По спине протянулась длинная красная полоса — след от чьего-то клыка или когтя. А ещё у него не хватало задней ноги. Кот смотрел на Виктора огромными — особенно по сравнению с исхудавшим телом — глазами и, кажется, вводил его в какой-то транс.
— Чёрт, — прошептал Виктор. Ему казалось, что последние остатки сентиментальности в себе он давно похоронил, но, видимо, всё-таки нет.
— Наверное, чем скорее, тем лучше, — сказал Джейс, и Виктор кивнул, — прикроешь?
— Конечно.
Джейс снова завернул кота в пиджак.
— Я быстро, — зачем-то предупредил он.
Виктор с сомнением покосился на дрожащий ком ткани.
— Может, его сначала покормить?
Джейс усмехнулся.
— Чем?
Кошачьей еды у них, конечно, не было. Виктор подумал было про свой обед, но это вряд ли было хорошей идеей. Коты, наверное, не едят бутерброды с арахисовой пастой. И кофе не пьют.
Джейс ушёл, а Виктор походил туда-сюда по лаборатории — если бы кто-то зашёл, то решил бы, что он работает. Потом сел в кресло, закутался в свой одеяльный кокон и стал думать. А это, разумеется, прямая дорожка к дремоте. Пока он так сидел, думал и нервно тряс здоровой ногой, прошло два часа, а он даже и не заметил. Обогреватель начал остывать. А стоило ему встать, чтобы хорошенько постучать по нему тростью, дверь снова распахнулась.
В этот раз Джейс был одет чуть теплее, что не могло не радовать, а вместо смятого пиджака в руках он нёс плед. Тоже смятый.
— Во-первых, это девочка, — заявил он с порога.
Он так серьёзно это сказал, что Виктору стало смешно.
— Учту, — в тон Джейсу ответил он.
— Во-вторых, в таком состоянии в приют животных не берут, — продолжил Талис и снова положил одеяло на стол. — Либо выхаживать, либо выкидывать.
— Выкидывать точно не будем, — сказал Виктор.
Джейс посмотрел на него с облегчением.
— Мне казалось, ты не любишь кошек.
— Просто было не до них.
Из пледа высунулась мохнатая мордочка. Виктор почесал кошку за ухом.
Было не до них, потому что в юности он всё своё время отдавал работе, а в детстве, если бы его родители и решили завести домашнее животное, то только чтобы потом его съесть. Потому что они сами были как бездомные коты. Вечно голодные, ободранные и замёрзшие.
Джейс пнул обогреватель, и он снова заработал. Виктор тряхнул головой.
— Но здесь мы её оставить не можем.
— Знаю, — Джейс задумчиво смотрел на кошку, ластящуюся к ладони Виктора. — Её бы помыть.
— Точно. И покормить.
Уже было сняв пальто, Джейс снова накинул его на плечи.
— Я об этом позабочусь, ладно? Не волнуйся. И не отвлекайся.
Виктор пожал плечами. Не в такой холод, Джейс, не в такой холод.
— Куда ты? — спросил он.
— Брать больничный, — ответил Джейс, — по срочным семейным обстоятельствам.
Виктор усмехнулся и передал ему в руки плед. Кошка напоследок мурлыкнула и сверкнула огромными глазами. Зелёными и очень красивыми. На месте царапины красовался пластырь.
— Ты с ней поаккуратнее, — с непонятным сожалением попросил Виктор.
— Можешь не сомневаться, — сказал Джейс.
А Виктор снова остался один, и о течении времени ему напоминал только неумолимо приближающийся конец рабочего дня. Зашла Скай. Сказала что-то про кофейню на площади. Виктор машинально отказался. Нет, времени нет. Да, буду работать ночью. Да, опять. Конечно, опять.
И он правда работал. Зимой его только работа и держала на плаву. Работа и, может быть, ещё Джейс с его вечными приключениями на голову. С кошками в мятых мокрых пиджаках, например. С тёплыми мурчащими кошками.
А без этого он впадал в спячку.
Когда спустя десяток страниц расчётов, один вяленький эксперимент на химические реакции с хекстек-пылью и докладную с просьбой о замене обогревателя на нечто слегка более рабочее Виктор кинул взгляд на часы, они показывали пять утра. Будильник у него стоял на восемь. Примерно в это время должен прийти Джейс. Стоило об этом подумать и всего пару раз моргнуть, как будильник уже звенит, уже бьёт в окна солнце, а погода снова возвращается к дневной норме. Ночи кажутся короткими, когда ты живёшь в спячке.
За последние годы лаборатория стала больше похожа на кухню в общежитии, чем когда-либо, и теперь она понемногу оживала. Виктор плавал по ней в свете солнечных лучей, опираясь на трость, как на посох древних магов, щёлкал выключателями, поворачивал рычаги.
Когда вошёл Джейс, на их самодельной газовой горелке как раз закипал чайник.
— Доброе утро! — крикнул Виктор через плечо. Он пытался решить, нужен ли его организму сейчас кофеин. Пришёл к выходу, что скорее нужен, чем нет, и насыпал в чашку две ложки коричневого порошка. С горками. Чтоб уж наверняка.
Тут краем уха он уловил мяуканье, а потом что-то тёплое потёрлось о его ногу.
— Хозяйка квартиры сказала, что кошку у неё держать нельзя, — сказал Джейс, выйдя у Виктора из-за плеча.
— Да, я уже догадался…
Виктор не мог оторвать от кошки глаз, а она всё продолжала тереться о его штанину. По сравнению со вчерашним днём она казалась здоровее и, как бы смешно это ни звучало, счастливее. Чистая и сухая, с аккуратной повязкой на месте задней лапы, она выглядела по меньшей мере обедневшей герцогиней. Княгиней из трущоб. В каком-то роде Виктор её понимал.
— Быстро же ты раскололся, — усмехнулся он.
— Ну, она позвонила, а я в это время её мыл…
Джейс смутился. Виктора эта ситуация всё больше веселила, хотя, возможно, это просто сказывался недосып.
— Сказал бы, что она не твоя. Девушка уехала, с кошкой некому остаться, это всего на одну ночь, бла-бла-бла, у тебя же потрясающе подвешен язык, — один вид оправдывающегося перед хозяйкой квартиры Джейса, сложившийся у Виктора в воображении, до невозможного сильно поднимал настроение.
— У меня нет девушки, — сказал Джейс и покраснел.
Виктор поймал себя на мысли, что улыбается самым бесстыдным образом и ничего не может с собой поделать.
— Ох уж эта твоя патологическая честность, — сказал он. Джейс фыркнул.
— Зато я знаю, что делать, — заявил он и достал из-за пазухи свёрнутый чертёж.
«Ночной почерк» Джейса был просто отвратительным. Выражение «Чёрт ногу сломит», наверное, придумали именно для его обозначения, но Виктор был в нём просто мастером. Если бы понадобилось, он бы смог защитить курсовую по языку «уставшего Джейса Талиса». Чтобы разобрать этот чертёж, ему хватило всего одного взгляда.
— Это протез?
— Ага.
Сквозь хаотичные наброски и не имеющие смысла линии проглядывало настоящее произведение искусства. Виктор восхищённо провёл пальцем по контуру рисунка.
А ведь несколько лет назад именно такие чертежи, полные жизни и вдохновения, зацепили его, когда он читал выкраденную из Академии записную книжку человека, только что изгнанного из науки.
Как же давно это было.
— Теперь это Шестерёнка, — Джейс поднял кошку на руки. — Наш новый проект.
А где же проектам место, если не в лаборатории?
Если бы не трость и чашка кофе в руке, Виктор бы его обнял. Был готов на сто процентов.
Следующие два дня они сверяли чертежи, строили макеты и прототипы. Когда протез был готов, разумеется, нужен был испытательный период, чтобы убедиться, что подопытной кошке с ним живётся комфортно. А затем, само собой, было просто необходимо оставить Шестерёнку в лаборатории в качестве живого подтверждения всемогущества лучших умов Академии и очередной победы Великого Прогресса.
Спустя две недели протезы запустили в производство. Виктор, Джейс и разлёгшаяся у Виктора на плече Шестерёнка стояли над огромными контейнерами, забитыми деталями, которые уже к вечеру соберут вместе, а потом отправят в приюты, клиники, зоомагазины…
— Знаешь, я же тебе наврал, — сказал Джейс, — про то, что в таком состоянии в приюты не берут. Берут, ещё как. Просто хотелось её оставить.
Виктор прыснул в кулак — и разбудил этим успевшую прикорнуть Шестерёнку.
— Я догадался, — бесценные эмоции Джейса, как обычно, даже не собирались помогать сделать ситуацию менее смешной. — У тебя всё было на лице. Опять! Патологическая честность, я же говорил!
Джейс усмехнулся и легонько толкнул его в плечо. Потревоженная Шестерёнка ударила его хвостом.
Виктор не помнил, когда ещё у него было так тепло на душе.
Но это, конечно, не отменило холода в лаборатории. Зато теперь к огромному одеялу в деле защиты от заморозков прибавилась Шестерёнка, и она к этому подошла серьёзно.
Обогреватель перестал работать окончательно. Виктор скрылся в коконе, решив обдумать пару уравнений, пока не согреется, но это изначально было проигрышной партией. «Режим энергосбережения» включился практически моментально. Время замедлилось. Или ускорилось. И вдруг ему на грудь легло что-то тёплое и мягкое.
Он подумал: а что, если бы лет пятнадцать или двадцать назад, когда он пытался заснуть в заунской однушке с выбитым окном в декабре, на нём тоже лежала кошка? Мягкая и тёплая кошка, утробно мурчащая что-то на своём кошачьем языке, который он пока не научился разбирать так же хорошо, как язык сонного Джейса? Но тогда никакой кошки у него не было. А если бы она и появилась, то точно принадлежала бы не им. И, скорее всего, пробралась бы к ним только затем, чтобы украсть немного еды, которой и так было немного.
Поэтому пятнадцать или двадцать лет назад Виктор пытался заснуть один. Родительская кровать стояла пустой, потому что мать по ночам работала официанткой в забегаловке, а отец только недавно умер. И, как бы стыдно ему ни было, чтобы не замёрзнуть до смерти, Виктор укрывался его одеялом поверх своего. Думал о тепле и о том, что если завтра утром он проснётся, если он продержится всего одну ночь, то однажды у него изо рта перестанет идти пар.
Шестерёнка спрыгнула с его груди, а Виктор подскочил на стуле, рефлекторно попытавшись её поймать, но лишь запутался в одеяле. Сердце стучало как бешеное. И болело. Не физически, а как-то по-другому. Такой вот особенной болью.
Вот, что с ним делал холод. Обычно он запрещал себе о таком думать. Только вот в дрёме ни о каком контроле речи даже не шло.
— Ты в порядке?
Джейс стоял на коленях совсем рядом с ним. Чинил обогреватель.
«А похоже?» — хотел спросить Виктор, но осёкся. Перевёл дыхание. И когда сарказм успел стать его нормой? Он этого никогда не хотел.
— Вроде как.
Джейс поджал губы.
— А я вот… починил.
От обогревателя и правда шло тепло. Сильное.
— Законно? — спросил Виктор.
— Не очень, — Джейс улыбнулся уголком губ. — Но ты же замёрз.
Он поднялся и налил Виктору в чашку что-то из чайника. Запахло пряностями.
— С наступающим? — неуверенно сказал он.
Чашку Виктор принял.
— Спасибо.
Солнце уже село, Пилтовер окутали сумерки, но свет в лаборатории не горел. Джейс никогда не включал его без предупреждения зимой. Не хотел мешать Виктору греться.
У него на столе стояла картонная коробка с надписью «Рождество». Вот и снова это время. Виктор вздохнул.
— Не люблю Рождество, — сказал он. — В ночь перед Рождеством я в детстве чуть не умер. От холода.
И ведь мог бы постучать в дверь к соседям. Переночевать у них. Они были неплохие люди, в конце концов. Мог даже попросить их заделать окно, но в нём уже тогда было слишком много гордости. Виктор сделал глоток. Глинтвейн. Домашний глинтвейн Джейса Талиса.
— Очень вкусно. Ты умница.
Джейс молчал. Виктор ругал себя. Именно поэтому он никогда об этом не говорил. И не думал. Не вспоминал. По крайней мере, очень старался.
Это опять его спячка. Никакого самоконтроля.
О его штанину потёрлась Шестерёнка.
— Знаешь, — сказал Виктор, мысленно уже кричащий себе закрыть ко всем чертям рот, пока не поздно. В голову пришла та же мысль, что и в первый день их с Шестерёнкой знакомства. — Если бы я в детстве завёл кошку, мы бы её съели.
И рассмеялся. Забавно, не правда ли? Очень. Очень смешно. Очень.
Джейс открыл рот. И закрыл. Хотел что-то сказать. Или не хотел. А что здесь скажешь? Ничего. Что было, то было. То прошло.
И всё равно холодно.
— Прости, пожалуйста, — очень тихо сказал Джейс, — я не знаю всей ситуации, но… ты же выжил. Понимаешь? Может, стоит на это смотреть как на день, когда ты выжил, а не чуть не умер.
Виктору ужасно хотелось пошутить, но он передумал. Сделал ещё глоток. По телу разлилось острожное тепло.
Джейсу было некомфортно.
— Прости, что об этом заговорил, — серьёзно сказал Виктор.
— Нет, это ты меня прости, — ответил Джейс, — что не спрашивал.
Виктор улыбнулся.
— Я бы не ответил.
— Я знаю. Но всё-таки.
Джейс поднял Шестерёнку и посадил Виктору на колени. Она даже не попыталась спрыгнуть.
— Пойду унесу это, — сказал он, кивнув на коробку.
В ней лежали венки из еловых веток, гирлянды и, наверное, свечи. Виктор подумал о том, как Джейс унесёт это в какую-то из кладовок Академии, и как эта коробка будет пылиться там до конца времён. О том, что в его детстве не было ни свечей, ни гирлянд. И о том, что холодная лаборатория в целом не так уж и отличается от заунской однушки под крышей.
Джейс включил свет, а Виктор как раз хотел его об этом попросить. Возможно, не он один в этой комнате умеет читать по лицу.
— А давай оставим, — сказал Виктор.
Джейс улыбнулся.
— Знаешь, если захочешь мне что-то рассказать, я всегда здесь.
— Не дождёшься, — его улыбка была заразительной.
— Кто знает, кто знает…
Джейс постучал пальцами по коробке.
— А к чёрту устав. Найду тебе самый сильный обогреватель в Пилтовере, даже если придётся его собрать из палок и хекстека.
Шестерёнка свернулась клубком у Виктора на коленях. Он рассмеялся, допил глинтвейн и спросил:
— Куда вешать гирлянду?
***
Тем вечером Виктор впервые за долгое время вышел на улицу. Погода была безветренной, но морозной. Холод прорывался сквозь пальто и кусал кожу, но за пазухой у него сидела Шестерёнка, и Виктор мёрз меньше, чем рассчитывал. Джейс отдал ему свой шарф.
— А если, скажем, — теперь он шёл, почти не смотря под ноги, сверкал голой шеей и размышлял, — выставить генераторы на концах трости… и пускать по каналам тёплый воздух, чтобы вышло что-то вроде зонта, только от холода?
Виктор бы внёс несколько замечаний по поводу терморегуляции, но Джейсова незащищённая от мороза кожа не давала думать ни о чём другом.
— Джейс, забери его обратно, ну ради меня. Я на тебя без боли уже смотреть не могу.
— Нет, — иногда он бывал удивительно упрямым, — ты тут мёрзнешь, не я.
— Джейс…
— А я, кстати, серьёзно, — сказал Джейс, — вообще не замёрз. Возможно, тебе стоит провериться на теплокровность.
— Это не первый намёк на то, что я рептилия, но спасибо.
Посмеялись. Виктор закашлялся, поперхнувшись холодным воздухом.
— А может, это психологическое, — сказал он после недолгой паузы.
— Очень может быть, — кивнул Джейс.
Они подошли к дому Виктора. Шестерёнка у него за пазухой излучала тепло.
— Твой арендодатель же не против кошек, да? — с сомнением произнёс Джейс.
— Наверное. А если нет, я его как-нибудь уболтаю, — Виктор улыбнулся. — Хорошо всё-таки не быть патологически честным.
— И правда, — Джейс усмехнулся. — Тогда до завтра?
— До завтра, — кивнул Виктор. — Спокойной ночи.
— И тебе! — крикнул Джейс, уже заворачивая за угол.
Шестерёнка мурчала. Где-то в соседнем районе начинал завывать ветер, а Виктору впервые за вечер было не так холодно.
— И мне, — повторил он, когда Джейс отошёл достаточно далеко, чтобы его уже не услышать.
***
Лаборатория сверкала. Бесконечно довольная Шестерёнка ходила по ней кругами, тёрлась обо всё боками и мурчала. Джейс шутки ради подключил к её протезу несколько цветных лампочек, и это сделало её похожей на диско-шар. Ей это однозначно нравилось.
И Виктору, на удивление, тоже. Джейс с полными энтузиазма глазами развешивал по стенам украшения, и с каждой секундой рабочая атмосфера превращалась в праздничную. Чего стоили одни только увешанные ёлочными игрушками макеты изобретений… Но фаворитом Виктора однозначно стала взявшаяся неизвестно откуда настоящая походная
печь.
— И как ты на неё разрешение достал? — спросил он у Джейса, как только тот её притащил.
— Ну уж извини, это обязательное условие для поддержания комфорта моего любимого холоднокровного партнёра, — развёл руками Талис.
— Как будто у тебя есть другие, — улыбнулся Виктор.
— А вот кто знает, кто знает…
— Что, есть?
— Да нет, конечно, ты чего, — Джейс кинул в него ошмётком мишуры, и Виктор, смеясь, положил его себе на голову.
Рождество не было рабочим днём, но они оба, не сговариваясь, пришли в Академию. Как говорится, если любишь свою работу, то понедельник начинается в субботу, а каждый день — выходной.
Шестерёнка, уже вошедшая в норму веса и с успевшей отрасти шерстью, сделала пустую коробку от украшений своей резиденцией и сверкала оттуда зелёными глазищами. Виктор сидел рядом с печкой, завернувшись в одеяло, и, кажется, впервые оно
действительно его согревало.
— Хорошо, что ты её нашёл, — кивнул он на Шестерёнку.
Джейс спрыгнул со стола Виктора, на который встал, чтобы что-то повесить на потолок, и кивнул. Потом сел на стул рядом. Неподалёку уютно закипал чайник.
— Смотри, — сказал Джейс, показав наверх, — омела.
И поцеловал Виктора в нос. Виктор улыбнулся — вот что он туда вешал.
— С меткостью у тебя совсем плохо, да? — с притворным сочувствием спросил он, Джейс рассмеялся, и Виктор поцеловал его уже по-настоящему.
По телу разливалось тепло, а в голове играли песни прошлого века — те самые, с бархатным мужским вокалом и светлыми аккордами, под которые только целоваться у походной печки под омелой.
И никакой больше спячки.
