Глупо-драматический

      В первый раз, когда Джемин зовет Джено на крышу, тот даже не спрашивает зачем. У него трясутся руки не то от страха, не то от самого парня, который стремительно поднимается по лестнице вверх, перешагивая две ступеньки за раз. Кто оставляет дверь на крышу открытой? Сердце предательски быстро стучит, падает вниз; Джено делает глубокий вдох, игнорируя липкий страх высоты, и в очередной раз доверяется Джемину, потому что это кажется правильным.       В последний раз, открывая тяжелую металлическую дверь, Джено сразу замечает не устрашающую высоту многоэтажки, как было впервые, а отсутствие звезд — ему это кажется все таким же неправильным. Джемин просто сидит там, под странно светлым небом после полуночи, вместо этого глядя глупо-драматическим взглядом на яркие огни ночного города, позволяя сигарете с запахом вишни гореть между пальцами и пеплом приземляться прямо под ноги на неприлично дорогие винтажные конверсы. Когда Джено подходит ближе, он встречает тишину, и она, как понял Джено спустя некоторое время, аккуратный способ Джемина держаться на расстоянии, даже если в конце концов их разделяет несколько неловких сантиметров между телами.       Возможно, сегодня Джемин молчит, потому что ему нечего сказать, возможно, сказать надо так много, что он не находит правильных слов. Джено не спрашивает, он молчаливо садится рядом с На, сжимая в ладонях в чужой мятной толстовки холодный металл зажигалки.       Может быть, Джемин сбежал от мыслей в голове, сбежал из душной квартиры, где все напоминает о том, что причиняет боль. Может быть, он замерз в одной потертой старой футболки, когда на улице неправильный летний холод, а на крыше дома гуляет прохладный ветер словно старый друг, закрывая ему рот и лишние, ненужные слова.       Возможно, ничего из этого и близко не походит на правду, однако Джено искрится желанием услышать хотя бы что-то, будь это грубое «отвали» или очередные мысли о желанном, нереальном светлом будущем. Джено хочет услышать голос соседа.       Джено наклоняет голову в сторону, чтобы посмотреть на чужой профиль, который спустя два месяца встреч выучил наизусть, вплоть до изображения под веками знакомой родинки на носу, которую сегодня ночью, к сожалению, не видно. Спустя два месяца от щек Джемина осталась только густая тень нечеткого изображения из памяти — ничего больше. Под огнями города внизу, скулы Джемина, кажется, могут порезать кожу; Джено все равно не почувствует боли.       Глаза соседа не моргают долгими секундами, а пепел от сигарет продолжает кучей падать на обувь — Джемин не обращает внимания, пока не поднимает правую руку ко рту, затягиваясь густым дымом. Вокруг Джено запах вишни становится сильнее, когда дым скатывается с губ На и клубится в воздухе, временно нависая над их телами, словно грозовая туча. Стрелы ослепительного света над их телами так и не появляются.       Пахнет не только вишней, но и уходящим летом, приближающейся реальностью и одиночеством, какое бывает лишь у тех людей, кому страшно. Джено знает — Джемину страшно, даже если он никогда не произносил этого вслух. Не меньше страшно и Джено.       Джемин бросает остаток от сигареты себе под ноги, наступая сверху, даже не опуская взгляд вниз, но с вселенской глубиной и тем знакомым глупо-драматическим взглядом поворачивается к Джено. Он нервно дёргает нитки джинсов и кусает нижнюю губу, пока не выдыхает вместе с вишневым ароматом дыма тихое «Ты пришёл», словно спустя минуты наконец-то нашел то, что хотел сказать или согрелся.       — Я пришёл, — соглашается Джено, улыбаясь, как всегда, самой светлой улыбкой, будто хранит под черепом веселые истории космического масштаба. От ответной улыбки Джемина, немного кривоватой, не такой яркой, у Джено внутри все взрывается: старые звезды от ядерной реакции на улыбку разрывает на части, внутри все переворачивается и бьётся о стенки рёбер. Джено совсем не больно.       Джемин, не снимая улыбку с лица, смотрит под ноги и кивает, молчаливо соглашаясь с чем-то в своей голове. Ли никогда не спрашивает, однако губы скручиваются, будто он возражает, а затем с громким в тишине ночи смешком спрашивает:       — Ты думал, я не приду? — Глаза На в этот момент до смешного глубокие, Джено на время теряется, пока не находит нужный ответ, даже если Джемин не пытается открыть рот. Джено просто знает. — Я обещал, было бы глупо не прийти в последний день.       Джемин заметно морщится, когда слышит «последний день», снова засовывая руки в передний карман джинсов, доставая оттуда знакомую пачку сигарет. Свое раздражение он прячет за предметом в руках, пока Джено не протянет зажигалку, металл которой теплее их кожи под холодным ветром последних летних дней, вызывая у Джемина в ответ ухмылку. Позже он поднесет сигарету к губам и затянется, выдыхая больший клубок дыма в ночной воздух, передаст ее Джено и посмотрит ему прямо в глаза с мнимым вопросом, ответ на который получит только после того, как Ли прикоснется к тому месту, где еще секунду назад были губы Джемина.       — На самом деле, — внезапно говорит На, позволяя Джено затушить сигарету о плитку под ногами, — я догадывался. Возможно, даже знал.       — Но, чтобы не разочароваться…       — Я решил не ждать, да, — продолжает Джемин, чувствую в груди знакомую ватную пустоту, которая ощущается скорее присутствием Джено, нежели его отсутствием. Это неизменно пусто, даже, если весь разум полон общими воспоминаниями и ночными разговорами. — Когда ты возвращаешься в университетский городок?       Может быть, никогда. Но этого Джено не скажет, грустно улыбнувшись Джемину.       — В воскресенье после обеда, — отвечает он позже, сжимая губы в ожидании реакции Джемин.       — Значит, у нас есть еще три дня, верно?       В это время, Джемин смотрит на Джено так, словно этого ему достаточно. Ли этого не понимает. Разве люди не хотят большего? Разве Джемин не хочет большего?       — Верно, — Джено мрачно соглашается и смотрит на Джемина, задавая воображаемые вопросы, ответы на которые никогда не получит. На понимает, коротко улыбается и кивает, не произнося больше ни слова. Будто так надо, словно это не разрывает его на части и не впускает Джено в его пустоту все глубже и глубже.       Джемин всегда сохраняет дистанцию, и за это Ли его ненавидит.       И все же это Джемин: философские ночные разговоры, соседняя дверь, проблемы со сном и неподходящий тяжелый запах вишни, что въелся не только в ткань одежды, но и в кожу На. Это встречи с Джено поздно ночью и взгляды днем, которых ему удивительно достаточно. Это, похоже, даже страх потерять и отталкивать одновременно. И со всем этим, с этим Джемином — Джено чувствует себя привязанным, даже не так к На, как к земле, на которой он стоит. Встречаясь с ним на протяжении почти трёх месяцев, в конце концов, Джено задается вопросом, реален ли Джемин со всеми его минусами, которые делают его необычно привлекательным.       — Мы можем провести эти три дня, как обычные люди? — вдруг спрашивает его Джемин, поворачиваясь к нему не только лицом, но и телом. Джено правда пытается его понять, но порой это так сложно, что остается молчать и только догадываться, что творится в голове На. Самое удивительно, в конце концов, что Джено соглашается, потому что с Джемином это кажется правильным, таким даже не являясь.       — Джемин?       — Да?       — В чем заключается нормальность? — Джено хмурится, и почему-то чувствует себя, как загнанный в клетку зверь. Во взгляде На так много и одновременно мало слов, что разобрать хоть что-то Ли не удается. Телепатическая связь, выстроенная неделями, ломается, искрится, и трещит в тишине ночного города, пока Джено медленно сдается. Однако Джемин говорит громкое в пустом пространстве «эй», покончив с тишиной, даже если его взгляд выражает не самую яркую уверенность, он продолжает:       — Это, должно быть, долгие прогулки днем, любимое мороженное, разговоры о хорошем и… — Джемин временно замолкает и прикрывает глаза, словно боится встретится взглядом с Ли, — честные признания.       И если минуту назад Джено казалось, что телепатическая связь начала ломаться с приближением реальности, то сейчас, видя в глазах и читая на лице признания Джемина, ему хочется понять, что изменилось. Однако в глазах На, полных надежды, он чувствует знакомую защиту, как и от первых встреч на крыше и в подъезде.       — О чём ты думаешь? — Джено на миг боится, что забывает, как говорить. И даже так, когда он открывает глаза, встречаясь взглядом с тем, в ком нашел комфорт неожиданным образом, ему удается ответить:       — О звездах.       Джемин кивает, затем смотрит за спину Джено, возвращаясь взглядом к его губам, тем самым — глупо-драматическим, кусая собственную нижнюю губу, наблюдая за Ли.       Он ждёт: не то ли, когда Джено что-то скажет, не то ли, когда светлое небо украсят ярчайшие звезды.       — Здесь не хватает звезд, — продолжает он, в ответ опуская сначала взгляд на губы Джемина, а затем в его глаза, улыбаясь.       — Думаю, — начинает На, — часть обычной жизни это яркое звёздное небо.       Джено решает промолчать, когда думает, что ради того, чтобы увидеть звёзды надо уехать за город, так же, как и ради того, чтобы понять Джемина — надо сначала понять себя.       Ли сглатывает вязкую слюну, опуская одну руку на собственное колено, а другую на холодную плитку между их телами. Он вновь смотрит вниз на чужие губы, затем — на глубокие глаза Джемин, а в конце Джено решает выключиться хотя бы на время. Возможно, эта часть и является «обычной жизни», где нет спешки, где нет страха за будущее и постоянная, горькая неопределенность.       — Джено? — шепотом спрашивает Джемин. — Да или нет?       Когда он отвечает уверенное «да», губы Джемина оказываются не мягкими, местами с ощутимыми трещинами, холодными и немного влажными, где прежде их сжимали зубы. В этом нет ничего романтичного, когда они целуются — это не чувствуется сказочным моментом, вокруг нет фейерверков, Джено не чувствует, как замирает его сердце, он просто чувствует потребность. Он словно ищет в губах Джемина спасение от ливня из той самой грозовой тучи над их телами ранее, даже если молния так и ослепила. Даже, когда чужая рука — немного тяжелая и грубая на его бедре движется выше прямо к талии, он не чувствует утешение, только больший вихрь эмоций. Далекий от нормальности.       Джемин меняет угол поцелуя и касается своей же толстовки мятного цвета, сжимая мягкую ткань между пальцами, пока рука Джено перемещается прямо в волосы приятно коричневого цвета. Когда Ли вернулся домой, волосы у Джемина были искусственно белого цвета, он был более холодный, ломкий на вид, Джено всегда было интересно узнать, какие они на ощупь. И даже, если сейчас между пальцами Ли коричневые пряди он благодарит вселенную за возможность. За возможность почувствовать кислый вкус вишни и никотина на кончике языка, за возможность прижаться ближе к чужому телу и не только услышать вздох На, но и почувствовать его где-то в своей груди, словно он был его собственный.       Может, Джемин завтра вспомнит о дистанции и не посмотрит на Джено так, как смотрит на него сейчас, когда отклоняется на долю секунды назад, чтобы увидеть в ответ такую же уверенность продолжить. От глупо-драматического выражения Джемина, которым он обводил в прошлом открывшиеся ему горизонты, остается только часть с «глупо». Кончики пальцев Джено задерживаются на мягкой коже за ушами На, и в том, как его дыхание становится прерывистым, когда он возвращается к чужим губам, есть новое удовольствие. Словно связь между ними становится крепче, глубже, поднимается на новый космический уровень. В том, как Джемин оставляет последний хрупкий поцелуй на губах, как царапает целую кожу есть что-то особенно мягкое. И даже, если над ними нет звездного неба, Джено думается, что он влюблен.       Его душат те самые чувства, когда хочется больше и не хочется ничего, когда чужие мысли звучат в голове громче обычного и когда от холода в глазах Джемина остаются только разбитые осколки.       Когда глупо-драматическая маска на его лице падает в ноги, и временный вкус обычной жизни смешивается с никотином и вишней, с тишиной и летней прохладой последних дней.       — Джемин? — Есть слова, которые Ли хочет ему сказать прямо сейчас, глупые молодежные признания, разбитые в тишине ночи или странные философские фразы, услышанные однажды на не таких ненужных дисциплинах в колледже. Джено недолго думает, но, когда ловит взгляд На, он тихо признается, прижимая палец к нежной коже за ухом. — Спасибо, что стал моим лучшим летом.       Джемин не произносит ничего в ответ, вместо этого уютно уткнувшись носом в щеку, согреваясь в чужом тепле и незаметных признаниях. Он мысленно передает ему «И ты моим», но ничего не произносит, оставаясь в комфортном тепле и тишине.       У них в запасе еще три глупо-драматических дня, в которых будут и долгие прогулки, и разговоры о хорошем, и знакомая плитка крыши, и вишневый аромат вокруг, и намеки на глупые признания, потребности, в которых нет,       потому что все, что касается Джемина, Джено кажется правильным.