My beautiful madness

Детский дом. Сереже восемь. Во сне он видит странное существо с крыльями ворона, одетого полностью в перья, с огненно-рыжими волосами. Глаза сверкают будто янтарь на солнце. Черты лица напоминают самого мальчика. Сережа начинает верить в это существо, интересуется его жизнью, чувствует будто вырастет таким же высоким и красивым. В ответ лишь, что-то о правильных догадках и обещаниях, нескончаемых обещаниях отомстить, защитить, спасти? Сережа привыкает, тянется детскими ладонями к крыльям, получает отказ, но не унывает. — Мы пойдем к озеру? — с горящими глазами спрашивает Разумовский — Пойдем, — такая взрослая хрипота и краткость со стороны друга. — Поможешь мне нарисовать крылья птицам? — Конечно, — Птиц расплывается в улыбке. По дороге слушает рассказ мальчика, что напоминает ему ворона, которого мама принесла домой, до того как Сережа попал в детский дом. Мальчик рисует в тетради по математике странных образ, слушает со всех сторон смешки. «Он что рисует ворону? Какая же это птица? С лицом человека?» Да, Птица, родной, как никто из вас. Сережа верит в него, хоть и иногда боится. На новый год мальчика нарядили в костюм мушкетера. Сережа радостный зовет своего друга и хвастается шляпой с пушистым пером. Ворон усмехается и выдергивает перо с крыла, сам вставляет за перо на шляпе. — Я всегда буду с тобой, — по-отцовски говорит Птиц и хлопает по плечу мальчика. Разумовский встает на носочки, пытается дотянуться до шеи друга, чтобы обнять. Ворон опускается, крепко обнимая, целуя в макушку. Он смог заменить родителей Сереже, не давал чувствовать себя одиноко, а самого выворачивало от ревности и боли. Дальше появился Олег и Птиц стал не нужен. Как же его это блять задевало. Не Олег был рядом, когда его Сережу били, не Олег целовал в сломанный нос, не Волков защищал его от всех вокруг. Разумовскому пятнадцать. Рисунков в тетрадях будто бы и не было. Он учится драться, учит сложные приемы. Знания растут не только в борьбе, но еще в информатике. Ворон появляется иногда вечером, когда Сережа делает уроки. Злится, жутко злится, но все еще обещает быть рядом, больше никто не защитит его. Разумовский не верит, пугается, просит уйти. Нескончаемое «уходи, исчезни» вводит Птицу в ярость. Он уйдет, пока не навсегда, но вернуться обещать не будет, чувствует себя оскорбленным. Волкову личность не доверят, верит, что тот сбежит при первой возможности. Сереже девятнадцать. Он курит, спасается от нервов пачкой сигарет. Они с Волковым переехали в общежитие, копят на маленькую квартиру, да только Олег приходит забрать вещи, уходит в армию. Да, Бог с ним если бы в армию, на горячую точку. Разумовский бьет его в грудь, кричит, но Волков по-прежнему стоит на своем. После несколько часовых скандалов Олег поступает как никогда подло, подсыпает снотворное в стакан с апельсиновым соком. Сережа просыпается один, в голове неприятно звенит, возле записка: «Так нужно, прости. Волче». Разумовский рвет её в клочья и кидается в истерику, бьет подушку, пока от той не начинают лететь перья во все стороны. Когда руки дрожали он обессиленно падает лицом в эту подушку и плачет. Через несколько минут чувствует крыло на спине, перья слегка щекочут бок. — Какой же ты жалкий, — Сережа сразу кидается на Птицу, крепко обнимая, и все еще плача. — Ты когда-нибудь начнешь меня слушать. Разумовский с головой уходит в программистску. Мечтает открыть свою социальную сеть, помогать людям. Птиц не бросил его, помогал, поддерживал, снова обещал счастливый конец. Дома у них всегда стояли ветки лилий, которые так любил ворон. Он любил сладкое, кофе и дождь. И Сережу он тоже любил. Сергею Разумовскому двадцать четыре. Он создатель социальной сети Vmeste и миллиардер. Никакой семейной жизни, за пять лет привил себе любовь к алкоголю и фильмам, иногда развлекал себя девушками, которые совсем глупо вешались ему на шею. Может кто-то залетел от него, может у него несколько внебрачных детей — ему просто похуй. Двадцать пять. Сергей допивает шампанское и слушает Игоря Грома — майора полиции. Мужчина кидает на стол папку с документами и едко произносит: «Олег Волков погиб год назад в Сирии». Погиб. Стучит в ушах. Разумовский рассматривает документы и здесь то же самое. Ярко-красными, крупными буквами «Погиб». Дальше все как в тумане. Гром с кровью на виске на полу, Птиц, говорящий вроде обычным тоном, но это было слишком громко. — Я помню всех, кто причинял тебе боль, и видит Бог, я слишком долго все это терпел, — снова звенит в ушах Разумовского. Он впервые боится Ворона, его янтарных глаз, его улыбки. Он боится свое собственное отражение. Птиц не боится, ему уже не страшно, только боль неприятно колит в груди и она же доводит до агрессии. Разумовскому двадцать шесть. Он убийца и псих. Статус психа официально подтвержден, иначе сейчас он сидел в темной и сырой камере, а не в кристально белой комнате психиатрической больницы Снежского. На суде его признали невменяемым. Этот статус бесит Сергея в два раза больше, чем возможное клеймо «зэк». Его врач — Вениамин Рубинштейн. Разумовский один в больнице, в просторной комнате, но в смирительной рубашке. Его трясет от холода и страха. Птица царапает спину и плечи, внезапно появляется со спины, пугая Сережу. «Мы выберемся отсюда» — стало регулярными девизом Ворона, а Разумовский уже не боится своего «друга», он его просто не-на-ви-дит. Новый день, новая доза успокоительного. Спустя месяц приема препаратов мужчина мечтал о летальной дозе. Лучше сдохнуть, чем находиться здесь. Рубинштейн издевательски смотрит через решетку и что-то говори. Разумовскому уже совершенно похуй на слова психиатра, медсестер, на свою личность и жизнь. Проходит еще несколько месяцев. Вениамин начинает разговаривать с Сергеем, вводит новый препарат. Разумовский начинает напоминать овоща. Пустой взгляд, потускневшие голубые глаза и одинаковые ответы на все вопросы, что-то в роде «Это не я; понятно» или тупое молчание. Он иногда мечтает стащить у медсестры таблетки и наглотаться, чтобы они оставались в глотке и приносили хоть какое-то ощущение боли, а еще хочет подмешать какой-нибудь запрещенный препарат в капельницу. Эта жижа текла бы по венам, а мужчину выворачивало от отравления организма. Ночью появлялся Птица, он уже сидел молча, глаза были вовсе не янтарные, что-то в роде горчичного или темно-желтого. Ему было ужасно плохо, эти таблетки уничтожали не только здоровье Разумовского, но и образ Ворона. Еще было страшно. Страшно за мысли Сережи, за его пустой взгляд, еще он перестал дергаться, когда Птиц появлялся со спины, перестал шипеть когда, задевал расцарапанную в кровь спину, он перестал проявлять какие-либо эмоции. Они долго сидели напротив друг друга, смотря в глаза. Иногда Сережа тянул руки к перьям, наклоняя голову, а когда получал разрешение Птицы, гладил крылья, шаловливо перебирая перья, блестящие в темноте. Через месяц Разумовскому двадцать семь. Он по-прежнему находится в этой белой пустой комнате, по-прежнему лежит под капельницами и принимает таблетки. Иногда ему дают карандаши и альбом и губы мужчины расплывались в детской улыбке. Он всегда любил рисовать, и в детском доме на праздники получал художественные принадлежности. Рубинштейн задает больше вопросов, чаще заходит, заставляет что-то писать, но самым ужасным в его действиях было обвинение Птицы в глазах Сергея. Иногда он хотел получить контакт со второй личностью и давил на самое больное. — Сергей, все ваши проблемы исходят от вашей субличности, а чтобы прекратить поток, нужно избавиться от причины, а точнее избавиться от вашей Птицы, — однажды сказал психиатр. Разумовский долго обдумывал все его слова, а потом мозги начинали кипеть. Три, два, один — бах! И все мысли исчезают моментом. Время капельницы. Сережа засыпает, а когда просыпается не помнит, о чем думал. Вы-во-ра-чи-ва-ет. Ночью он снова сидел с Птицей, снова смотрел в бледно желтые глаза, казалось они скоро станут серыми, всматривался в ужасно бледное лицо. Все было бледным и мрачным кроме ярко рыжих прядей, падающих на лицо. Иногда мужчине кажется, что в темноте, на щеке Ворона, блестит слеза. Он снова замечает, как Птиц жмурится от боли и задыхается от кашля. Ему плохо? Страшно? Ему больно. — Знаешь, я иногда хочу летальную дозу таблеток, — тихо шепчет Сережа. — Я знаю. Я знаю, что ты ненавидишь медсестру, которая приходит в четверг, вопросы Рубинштейна, эту комнату и ненавидишь меня, но почему-то не избавляешься, — ровным тоном отвечает Ворон и подходит сзади. Когтистые руки плавно скользят по плечам, он целует затылок и шею. Как же сука больно. — А я хочу вырвать хребет твоему врачу и уничтожить эти препараты, от которых нам плохо, я хочу избавиться от всего, что приносит тебе боль. Сережа молчит, и молчание давит обоим на виски. Он знает, что никогда не откажется от Птицы, но боится его принять. Стремительно проходит месяц, приходит день рождения Разумовского. Он празднует с Птицей. Страдания они делят вместе, доверие растет, а Ворон угасает, но все еще тянет улыбку, напевая поздравления. Атмосферу праздника портит Рубинштейн с новым препаратом, который совсем убивает Птицу. Год проходит быстро и стремительно. Разумовский приносит домой две ветки лилий и шоколадный торт. Все остается на журнальном столике, он лишь берет стакан с коньяком и открывает ящик, где лежит черное, словно смола перо. Сергей внимательно рассматривает все линии и переливы. Бросает перо возле лилий и всматривается в контраст цветов. — И все таки, хватит мне сниться. Я ненавижу все, что связано с тобой и твоей смертью. Наверное, у меня нет воли. Прости. Как же им ему, сука, больно.