***
Антон не верит в судьбу, но хочет верить Арсению. Наверное, только поэтому он не начинает просматривать ВКонтакте страницы всех мужчин с таким же именем и подходящих по возрасту и городу. Если уж они так случайно нашли друг друга в первый раз, то может, повезет снова? Только вот в Спице, куда Шастун захаживает пару раз за неделю, Арс не появляется — знакомый бармен все-таки сдает места, пароли и явки, а вернее неявки мужчины в бар: Антону от этого грустно. Вечером субботы на него накатывает непреодолимое желание выпить арбузного сидра в Крапиве на Чистых прудах и кто он такой, чтобы этому желанию сопротивляться. После работы Антон спускается в метро, едет несколько станций, делает пересадку и наконец выходит на улицу, вдыхая загазованный воздух. Сегодня как-то резко похолодало, вечерний мороз слегка пощипывает щеки и заставляет прятать руки в карманах теплого пуховика, больше похожего на мусорный пакет. Потому что он большой, черный и шуршащий, а не потому что в нем удобно прятать тела. Погрузившись в свои мысли, Шастун идет знакомой дорогой, сворачивает на нужный переулок и вытягивает из кармана начатую пачку ванильного Чапмена. Это даже смешно и слишком сентиментально, ведь до этого он курил Честерфилд синий или Парламент и все без кнопки, а теперь перешел на сигареты Арсения. И вообще перешел на Арсения, потому что за прошедшую неделю у него напрочь отпало желание знакомиться с кем-то в тиндере и гриндере на одну ночь. В такие моменты Антон чувствует себя, как подросток, который возводит все в абсолют и драму, злится на себя из-за этого, но прекратить не может. Или не хочет? Вопрос спорный и он закуривает, остановившись у входа в бар и залипает в ленту в инстаграме до тех пор, пока двери бара не открываются. На автомате Шастун поднимает взгляд и снова теряет себя, остатки самообладания и неверие в судьбу. Из бара, зажав губами сладкий фильтр сигареты, выходит Арсений. Так они встречаются во второй раз. Ветер треплет полы его распахнутого пальто, шея вызывающе оголена расстегнутым воротником белой рубашки и Антон не знает, чего сейчас хочет больше: пройтись по обнаженной коже поцелуями или застегнуть эти чертовы пуговицы, чтобы не было искушения. Соломоново решение находится само — парень стягивает с себя теплый желтый шарф и без лишних слов повязывает его на шею Арсения, ловя на себе чуть смущенный взгляд. — Заболеешь, — бросает деланно равнодушно, противореча своим действиям, но мужчина напротив все понимает и мимолетно касается его руки в знак благодарности. Повисает тишина и Антону кажется, что он даже слышит, как с легким треском тлеет табак при затяжке. Арсений никак не комментирует то, что Шастун курит теперь такие же сигареты и за это ему можно сказать отдельное спасибо. Основное будет за то, что он сегодня здесь. Уже в баре Антон заказывает тот самый арбузный сидр и садится за стойку у стены рядом с Арсением. Стулья стоят настолько близко друг к другу, что даже через плотную джинсу чувствуется жар чужого тела и от этого мозг плавится быстрее, чем плавленный сырок. В мыслях он раз за разом прокручивает тот поцелуй в лифте и единственное, чего хочется сейчас — это снова почувствовать губы Арсения на своих губах. А тот будто и не замечает обжигающих взглядов Антона, рассказывает что-то, красочно жестикулируя, выдает такие каламбуры, до которых никто бы никогда не додумался. Шастуну в такие моменты кажется, что у его собеседника в голове отдельная вселенная со своими законами и правилами. Тем не менее, он сыпется с каждой шутки, отдавая на сегодняшний вечер титул главного шутника Арсению, потому что тот слишком хорош, а Антона, как пьяницу обратно к стакану, тянет к нему. От этого только сложнее определить, что сейчас пьянит сильнее: третий стакан сидра или мужчина напротив? На входе в бар оказывается слишком людно, когда они выходят покурить перед тем, как разойтись, и Арсений кивком головы показывает на угол дома, без слов предлагая зайти во двор. Отказаться от этого невозможно, и парень идет следом, оказываясь во дворике, так похожем на один из тысячи питерских колодцев. Арс в своем черном пальто и желтом шарфе Антона на фоне такой декорации смотрится настолько органично, что Шастун пропускает мимо ушей вопрос и приходится переспрашивать. — Ты искал меня потом? — повторяет свой вопрос Арсений, затягиваясь и слишком кинематографично выдыхая дым. — Разве что в кабаках, в переулках, в извивах и в электрическом сне наяву, — в голове у Антона поселилась обезьянка с тарелками из Симпсонов и немного вольная цитата Блока — единственное нормальное, что он может сейчас сгенерировать. Врать о том, что не искал, смысла нет, да и тексты Кровостока всегда учили, что между «нет» и «да» выбор только «да». — Я в твоем понимании бессмертно влюбленный в молву? — если это не открытый флирт, то Антон ничего не понимает в жизни. — Я полагаю, что в моем понимании ты… — он делает несколько шагов вперед, сокращая расстояние между ними и вместе с тем давая Арсению время отстраниться, но тот продолжает стоять на месте, — бесконечно красивый. Спустя несколько долгих мгновений их губы соприкасаются и Антону уже плевать что будет, если вдруг кто-то из жильцов выглянет из окна или выйдет во двор. Арсений снова на вкус, как табачная ваниль и сладкие яблоки и оторваться от него в этот раз еще сложнее, чем в том лифте. Начатая сигарета летит куда-то в снег, когда холодные руки мужчины оказываются под расстегнутым пуховиком Антона и остаются крепко прижатыми к его спине, а воздух в легких стремительно заканчивается. — Тепло ли тебе, молодец, тепло ли тебе, красный? — шепчет Антон, делая очередную отсылку, когда они ненадолго отрываются друг от друга и соприкасаются лбами, тяжело дыша. — Тепло, дедушка, тепло, миленький, — Арсений пытается подыгрывать, но на последнем слове не выдерживает и смеется в губы Антона, снова втягивая его в поцелуй, на этот раз более откровенный. Прикусывает нижнюю губу, тут же зализывая место укуса, мягко посасывает чужой язык, прижимается так тесно, будто хочет слиться в одно целое и, если сейчас он предложит Антону где-то уединиться, то тот согласится без лишних раздумий. Но поцелуй заканчивается, чужие ладони выскальзывают из-под пуховика, размыкая объятия и Шастун с сожалением отстраняется, пытаясь поймать поплывший взгляд Арсения. От того, какой он сейчас красивый с этими раскрасневшимися щеками и припухшими губами, что-то болезненно щемит в груди. — Может, обменяемся номерами? — голос слегка охрип, будто они тут на пару выкурили несколько пачек, но Антон не теряет надежды на то, они уже достаточно испытали судьбу. Ведь такого Арса хочется не отпустить, а утащить в свою двушку в Выхино-Жулебино и больше никогда не расставаться. И это пугает, раньше Шастун таким собственником не был никогда. — Один раз — случайность, два — совпадение, а три уже закономерность, — смеется в ответ Арсений и подается вперед, оставляя целомудренный поцелуй на губах, — Встретимся в третий раз, значит точно судьба. Он уходит в сторону метро летящей походкой, будто не из бара, а из мая, и Антону остается только надеяться на то, что в следующий раз они увидятся раньше, чем окажутся в пелене января.***
Третья встреча получается самой неожиданной. Среда, как всем известно, маленькая пятница, но Антон сегодня предпочитает считать ее исключительно средой. Настроения идти в бар после работы нет и он, подойдя к дому, целых пять минут выбирает между пиццей из Додо и пельменями со сметаной из Азбуки Вкуса. Выбор падает на последние, потому что до пиццы нужно идти через сквер и обратно, а Азбука в торговом центре совсем рядом с домом. Интересно, а в его случае лень тоже будет двигателем прогресса? Ответ на этот вопрос Антон находит через десять минут скитаний по торговому залу. Пельмени выбрать было легко, но вот у витрины с молочной продукцией уже минут пять топчется какой-то высокий мужик в неоново-розовой шапке и в джинсах с рваными коленками. Дыры на коленях в такой собачий холод — верный путь к постоянным болям и артриту, а Шастун, который и так намучился со своим травмированным коленом, такое очень не одобряет. Правда, чувствует себя, как бабка, у которой кто-то умер от чего-то и теперь он это самое что-то всем запрещает. И вообще, что ему до этого незнакомого мужчины, который уже несколько минут пристально изучает две одинаковые бутылки кефира? Сметана сама себя не купит, так что давай, Антон, уверенно подошел, неуверенно отошел и все дела, приключение на тридцать секунд. Приключение оказывается куда длиннее и Антон теперь понимает, как чувствовал себя Морти. У мужчины с двумя бутылками кефира двухдневная щетина, очки в черной роговой оправе, надпись на футболке «Pen Is Art», виднеющаяся из-под расстегнутой куртки, и, как вишенка на торте, желтый Антонов шарф. Тут уже непонятно, смеяться или плакать. Смеяться хочется от абсурдности такой ситуации, а плакать из-за того, что они все эти годы были совсем рядом, нужно было только посмотреть по сторонам и показать фак судьбе, которая все-таки решила их свести. У Арсения глаза по пять рублей, которые из-за линз в оправе кажутся еще больше, а у Антона каша в голове из эмоций. — Молодой человек, передайте вон ту сметану, пожалуйста, — он из последних сил пытается выглядеть серьезным и нечеловеческими усилиями сдерживает смех, но пара смешинок все равно прорываются сквозь плотно сжатые губы. Это становится катализатором, потому что Арсений тоже сыпется с этой ситуации и они, как два дебила, хохочут на весь магазин, цепляясь друг за друга, чтобы устоять хотя бы на ногах. То, что мнение других людей о них пало ниже плинтуса, уже не волнует совершенно. — Вот эту? — отсмеявшись, Арсений показывает одной из бутылок кефира на сметану и, получив утвердительный кивок, вручает эту самую бутылку Антону, чтобы взять с полки нужную баночку, — Я даже не знаю, как все это прокомментировать. — А мне бы хотелось, — Шастун держит в руках и сметану, и кефир, и самого себя, чтобы снова не заржать, — узнать, что у тебя за проблемы с кефирной идентификацией. — Вот этот, — мужчина кивает на бутылку в руках Антона, — на два дня ближе к истечению срока годности, чем другой. Если я возьму его и не допью, то он испортится. Но тогда я смогу испечь оладьи. А если возьму другой, то скорее всего допью, но не испеку оладьи. — И в чем проблема? — Я не знаю, хочу ли я оладьи. — Боже… У тебя точно какая-то своя вселенная, — улыбка на секунду пропадает из глаз Арсения и Антон спешит добавить, — Снова убеждаюсь в том, какой ты невероятный. Бери обе, никогда не знаешь, когда захочется сделать оладьи. С такими шутками они расплачиваются на кассе, выходят из магазина и практически синхронно закуривают свои одинаковые сигареты. Антон думает, что было бы здорово, если бы такое было чаще. Еще лучше, если бы каждый день. В идеале, чтобы было так, что им сейчас не придется расходиться по своим квартирам и пресловутая судьба ему благоволит. — Ну, три раза, получается, уже судьба? — спрашивает он у Арса, делая новую затяжку, а тот так широко улыбается, что у глаз появляются совершенно очаровательные морщинки. — Получается, что получается. Чувствую, что теперь я просто обязан угостить тебя чаем. Зайдешь? Антон даже теряется на пару секунд, не ожидая такого поворота ситуации, но потом расслабляется и кивает в знак согласия. В конце концов, он именно этого и хотел, ведь так? Потому идет следом за Арсением, который ведет его в противоположную сторону от дома Шастуна. Возможно, из-за этого они раньше и не пересекались, ведь Антон начал в Азбуку ходить всего полгода назад, когда до конца закрыл ипотеку и решил, что за такое можно и перестать в Пятерочке котлетами по акции закупаться. Только вот вместо того, чтобы вести себя, как нормальный гость, Антон, уже в лифте ловящий на себе долгие взгляды Арсения, отвечает ему тем же. Руки у мужчины чуть трясутся, когда тот открывает дверь, и Шастун его отлично понимает, потому что сам еле сдерживается. Их хватает только на то, чтобы зайти в квартиру, скинуть верхнюю одежду и обувь, закинуть пакеты на кухонный стол и, по настоянию Арсения, помыть руки после улицы. Правда, он сам и мешает Антону, забираясь мокрыми ладонями под его футболку, пока тот тщетно пытается смыть мыло с рук. Они целуются в ванной, смешно пятятся по коридору, стараясь не размыкать объятий и не отрываться друг от друга и, когда уже наконец падают на разложенный диван, Антон уверен, что хочет остаться в этом моменте навсегда. Он не верит в любовь с первого взгляда, но сейчас чувствует себя, как девочка-эмо, которая никогда не прекратит умирать за любовь. И умирает, чтобы потом снова воскреснуть под этими тонкими пальцами, прикоснуться к алебастровой шее и плечам с родинками-созвездиями. Чай они пьют только через пару часов. Антон остается у Арсения на ночь, удобно устроившись в кольце его рук на все том же разложенном диване. На фоне что-то бормочет телевизор и сквозь полудрему Шастун чувствует, как мужчина ласково прикасается губами к его затылку. — Спи спокойно. У нас будет разное «завтра», — шепот на грани слышимости, но он будит Антона похлеще ушата ледяной воды на морозе и он застывает в руках Арсения. Чего тот не заметить, конечно же, не может, и спрашивает чуть громче, — Я тебя разбудил? — Я сегодня, — он разворачивается, заглядывает в голубые глаза напротив и максимально серьезно произносит, — сожгу твое «завтра». — Прости? — вид у Арсения максимально недоумевающий и он настороженно смотрит на Антона, будто пытается прочитать его мысли. Жаль только, что он и в самом деле не телепат, было бы легче. — Какое такое разное «завтра» у нас будет? — нервно спрашивает Антон, выворачиваясь из теплых объятий и садясь на диване. Вид у него, конечно, не для серьезного разговора, но и не в костюмах же с галстуками им в постели лежать. Хотя Арс, растрепанный и разнеженный, с покрасневшей после горячего душа кожей, сейчас умудряется выглядеть холодно и отстраненно. — Все просто. Ты займешься своими делами, я своими, может быть встретимся еще пару раз, — Арсения же ничего не смущает в таком положении дел, но он ловит возмущение Шастуна и скрещивает руки на груди, закрываясь от него, после чего переводит взгляд в потолок. Он уже для себя все взвесил и решил, но Антон не намерен так просто сдаваться. — Ты серьезно думаешь, что у нас с тобой это все только на пару раз? — А как же иначе? Я не искал отношений. — Поэтому устроил всю эту поебень с судьбой? — он не выдерживает и прекращает так жестко контролировать речь, как было в первые две встречи, потому что тогда хотелось произвести хорошее впечатление. Сейчас хочется только причинить боль в ответ на боль, — Если уж хотел просто потрахаться, мог бы и сказать еще в Спице, а не затирать вот это все. Тогда на такое я бы еще согласился. — А сейчас? — взгляд исподлобья настороженный и колючий. — А сейчас пошел ты нахуй с таким отношением, — Антон вскакивает на ноги и начинает одеваться, разыскивая по комнате свои вещи, пусть и выглядит это максимально нелепо в таком контексте, — Ты мне, блять, как человек понравился, мне интересно с тобой стало, а теперь я чувствую себя так, будто мной просто подрочили и наебали в процессе. — Я там только что и был, — если от Шастуна фонит эмоциями за двоих, то Арсений остается холодным и безэмоциональным, только садится на диване и подает парню носок, который тот не заметил. Слова про чувства Антона он сознательно игнорирует. — Значит, ищи теперь другой. Через пару минут дверь закрывается с оглушительным хлопком и в подъезде еще какое-то время слышно эхо от топота ног. Арсений кутает обнаженные плечи в плед и смотрит в одну точку, постепенно понимая, что только что натворил херни. Забытые пельмени медленно слипаются на кухонном столе.***
Вечер пятницы Антон встречает в Спице, где все и началось. В баре людно, но он пришел к пяти вечера и успел занять столик на одного у самого выхода на балкон. А еще за это время он успел порядочно так накидаться и теперь сидит, подперев голову рукой, и залипает в пространство за окном. Ощущения такие, будто не только душу, но и его самого вывернуло наизнанку, а обратно собрало как-то криво и косо, отчего он теперь не может нормально функционировать. Горло жжет обидой и болью, а может и просто от того, что он за эти два дня выкурил слишком много, а из-за большого количества пива у него началась изжога. Если от нее может помочь Гастал, то вот то, что поможет от разбитого сердечка, в аптеке не продается. Он изредка ловит на себе внимательные взгляды того самого бармена, у которого он на прошлой неделе спрашивал про Арсения, но поговорить не подходит. Разве что берет новый стакан пива под пятым номером и идет обратно на свое место, изредка выходя покурить. Страдать тут в одинокого не особо хочется, но возвращаться в пустую квартиру нет желания вообще и Антон выбирает из двух зол меньшее. Хотя это все равно остается злом. Время тянется медленно, не так, как в прошлый раз, когда часы пролетели за минуты, и сейчас только десять вечера. А Антон еще не в говно, но близко к этому. Голоса и музыка на фоне смазываются в какой-то общий шум, в котором Шастун уже готов потерять и себя, и свои мысли. Наверное, так будет даже лучше. И потому не замечает человека, что садится на стул перед ним, минут пять, наверное. Только потом, когда ловит на себе пристальный взгляд, нехотя фокусируется на лице напротив и приподнимает левую бровь, мол, добить пришел или как? — Антон, — в голубых глазах плещутся вина напополам с сожалением, а еще в них можно увидеть двух маленьких потерянных Антонов с обострившимися чертами лица и неопрятной щетиной. Шастун и сам знает, что выглядит погано, потому закрывает лицо большими ладонями и трет глаза. — Надеюсь, ты мне не мерещишься, я вроде как не нахожусь в смертельной опасности, да и вообще мало похож на Беллу, — даже в таком состоянии пытается шутить, хотя это очень плохой театр одного актера. — Вроде бы с утра был настоящий, — так же грустно усмехается Арсений, — Эдвард из меня получился бы такой себе. Антон, я… — Знаю-знаю, ты хотел поступить в театральный, — Шастун делает очередной глоток пива, вспоминая один из их разговоров, а потом припечатывает, — А поступил, как последняя мразь. — Да, — легко соглашается мужчина, а потом лезет зачем-то в рюкзак, доставая оттуда запотевший контейнер, — Я оладьи принес. С яблоком. Никогда не знаешь, когда захочется, ведь так? — Кефир так и не допил и стало некуда девать? — улыбка получается такая, что за нее было бы стыдно в приличном обществе, но никто и не говорил, что оно у них такое. — Некогда было, я думал. — Не знал, что ты умеешь. А что оладьи? Бегал по Москве два дня подряд и меня искал с контейнером наперевес? Верится с трудом. — Написал барменам отсюда и из Крапивы, наплел, что не могу тебя найти и буду очень благодарен, если они скажут, что ты к ним зашел. Как видишь, даже оладьи успел испечь, — вид у Арсения тоже потрепанный, Антон это только сейчас замечает и где-то на краю проскальзывает мысль, что ему тоже не совсем хорошо. Но он предпочитает ее отбросить, упиваясь жалостью к себе. Надо дать себе несколько дней, чтобы отстрадать положенный срок и начать жить снова, уже без этого человека в своей жизни и мыслях. — Я рад, что у тебя такая хорошая сеть информаторов, — он пытается быть равнодушным, но получается откровенно погано. — А я буду рад, если ты перестанешь меня перебивать, — закатывает глаза мужчина и протягивает руку, касаясь кончиками пальцев кисти Антона, — Прости меня. Правда, прости. Я испугался тогда, вот и наплел всего и сразу. — Чего испугался? Члена? — Антон ловит укоризненный взгляд, и затыкается, стыдливо наслаждаясь чужими прикосновениями, и чувствует себя, как туберкулезник, заказавший бутылку шампанского и закуривший сигарету, — Извини. — Надеюсь, это ты меня простишь, — Арсений продолжает водить кончиками пальцев по костяшкам Антона, собираясь с мыслями, — Я испугался отношений. У меня был травмирующий опыт, пусть и давно, но ты так резко начал эту тему, что я не смог остановиться вовремя и нормально подумать, а просто ушел в глухую защиту. Такое случается, никто не идеален, а потом уже слово за слово. Он опускает глаза вниз, собираясь с мыслями, а Антон внезапно вспоминает, как увидел его в среду вечером. Без этой атмосферы загадочности и флёра случайных встреч, такого домашнего, просящего и отдающего в ответ с лихвой, и сердце снова заходится в бешеном стуке. Он видит, что Арсению и сейчас непросто, но все же он смог прийти сюда и поговорить открыто. Даже оладьи эти зачем-то притащил, хотя после всего выпитого есть хочется. — Ну, если ты не против, — набравшись смелости, видимо, Арс снова смотрит на Антона, который всю эту бесконечно долгую минуту молчал, — Я бы очень хотел попробовать еще раз. Не говорить эту тупую фразу про разное завтра, а просто уснуть с тобой рядом, чтобы утром проснуться вместе. И попробовать сделать все так, чтобы было хорошо и тебе, и мне. Антон смотрит на него нечитаемым взглядом, резко поднимается и выходит на балкон, хлопая дверью. И вслед ему несется гневный окрик бармена: — У него дома будешь так дверьми хлопать, а здесь имей уважение! Он курит три сигареты подряд, хотя к последней от табачного привкуса во рту его уже начинает подташнивать. В голове крутится навязчивое «Думай, думай, думай, думай, Антон!» и это все настолько задалбывает, что Шастун сминает в пепельнице выкуренную наполовину сигарету со словами: — А что тут думать, блять! И возвращается обратно в помещение, где за столиком все так же продолжает сгорбившись сидеть Арсений. Себя, конечно, жалко, но Арса, которого он знает всего-то пару недель, жальче сильнее. Антон останавливается рядом с ним и подхватывает свою поясную сумку и телефон, который оставил лежать на столе. Мужчина смотрит на него воспаленными покрасневшими глазами, будто готов послать убеждение о том, что мужчины не плачут, прямо здесь и сейчас. Три секунды тишины и бездействия. — Я у тебя в тот раз пельмени забыл. Сваришь нам на ужин? А то оладьев как-то мало будет, — и протягивает Арсению его же контейнер, слабо улыбаясь, потому что сил на большее нет. Ответная улыбка такая же слабая, но от того не менее искренняя.***
Новый год, о котором все в Москве кричит еще с самого начала месяца, к ним приходит совершенно внезапно. Кажется, что только вчера они неловко сидели у Арсения на кухне, жуя слипшиеся пельмени, а вот уже утро тридцатого числа. Две недели, наполненные долгими разговорами и нежными прикосновениями, пролетают как один день, но от этого становится только лучше. Арсению критически необходимо построить их начинающиеся отношения правильно, а Антон не видит в этом никакой проблемы, предпочитая аргументированный диалог безобразной ссоре. Ссорились они всего один раз и тот в ту самую среду, больше как-то не хочется. Так что теперь остается только кропотливо обозначать личные границы, проговаривать триггеры и стараться вести себя, как умные взрослые люди. Получается, правда, не всегда. — Блять, Арс, завтра же Новый год! — вот кто из умных взрослых людей забыл бы о приближающемся празднике? Никто, кроме, собственно, Антона и Арсения, которые сидят на кухне с лицами котиков, которым запретили какать мимо лотка. Рука Арсения после этой фразы медленно и безапелляционно тянется ко лбу, а Шастун только вздыхает в свою кружку с чаем. Надо же было так протупить. — Есть какие-то планы? — якобы ненавязчиво интересуется мужчина, пододвигая ближе к Антону тарелку с блинчиками. А тот уже слышит этот тон в стиле «Я, конечно, будто просто спрашиваю, но на самом деле меня это волнует», который научился распознавать за две недели и отставляет кружку в сторону. — Да я думал, что он еще далеко, хотел предложить вместе отметить, а тут вот… — этим емким «вот» Шастун обозначает все: и то, что они сейчас ведут себя, как сиамские близнецы, разлучаясь только ради работы и туалета, и то, что они напрочь забыли про праздник, и вообще все, — А у тебя? — Да у меня, собственно, тоже, — усмехается Арсений, — Может, в бар тогда или у меня посидим? Я, конечно, не Рикки, не Мартин, не выдвигался на Оскар, французам не забивал. — Я бы назвал твоим именем остров на карте. — Это все потому, что у меня задернуты шторы и разложен диван? — Не только, но это играет значимую роль, — планы на новый год, завтрак и неубранная посуда резко перестает иметь значение, когда Антон перегибается через стол и расслабленно целует Арсения, придерживая за подбородок. Все дела этого мира могут подождать, когда мужчина тянет его к себе на колени, пусть с их ростом это не совсем удобно. Потому до дивана этим утром они добираются быстро, а потом еще какое-то время расслабленно лежат, обнимаясь и обмениваясь ленивыми поцелуями. Новый год никуда не денется, а им просто жизненно необходимо смешивать одно на двоих дыхание.***
До Нового года остается всего час. На фоне вполголоса бубнит телевизор, вещая о том, то все в этом году будут против Comedy, и это по обоюдному мнению куда лучше, чем приевшийся Голубой Огонек с Киркоровым в перьях. Арсений вооружается шейкером и половину вечера делает вообще адовые популярные коктейли, попутно рассказывая, что рецепт берет усредненный, потому что вариаций масса. Антон ему поддакивает и раскладывает по тарелкам доставку из ресторанчика с грузинской кухней, потому что готовить им категорически лень. Ну и предлагает заодно начать есть хачапури по-аджарски с разных сторон, чтобы в итоге встретиться на яйце. Они перемазываются в сыре, но в конце концов получают свой законный поцелуй и категорический отказ Арсения встречаться на мясе в хинкалях. Потому что сыр со щек еще стереть можно, а вот если придется переодеваться еще раз, то новый год они встретят не сидя на диване, а в весьма недвусмысленной позе. Антону эта мысль очень даже нравится, но он решает ее придержать до времени после боя курантов. Все знают, что как встретишь Новый год, так его и проведешь, а Антону очень хотелось бы провести весь следующий год с Арсением. — На салфетке, обязательно на салфетке, пишешь желание, а потом поджигаешь и кидаешь в бокал, — Антон внимательно слушает наставления Арса, вместо слов Путина о том, какой в очередной раз был непростой год. Тут хотя бы практическая польза есть, — Неудивительно, что раньше не получалось, салфетка же быстро горит и потом легко пьется, в отличие от обычной бумаги. — Капец, ты та-а-акой умный дядька. Я балдею от наших разговоров, — тянет Шастун, пародируя тот самый звук из тик-тока, за что получает шутливый тычок в бок, — Что бы я без тебя делал? — Даже не знаю, потому что я тоже не знаю, что бы делал без тебя, — пока это еще не признание в любви, но уже близко к этому и от такого становится максимально тепло на душе. Антон коротко целует Арсения и весь обращается во внимание, потому что остается всего две минуты. Но не забывает ляпнуть про то, что мужчина должен ему сотку, ведь Шастун угадал с цветом галстука президента на этот год, на что Арс только закатывает глаза. Не любит проигрывать, но Антону можно. Наконец на экране появляются куранты и каждый хватается за свой кусок салфетки и ручку, начиная судорожно что-то строчить. У Арсения, похоже, на клочке помещается целая поэма, написанная мелким убористым почерком. Антон смотрит на это с какой-то щемящей нежностью, потому что у него самого только одно короткое желание. «Встретить следующий Новый год с Арсением». Куранты пробивают двенадцатый раз, на улице канонада из салютов и у шампанского привкус горелой салфетки, а Антон чувствует себя самым счастливым человеком в новом году, когда его губы накрывают губы Арсения.