***
Морозный зимний день. Прокуренный вокзал. Антон стоит в стороне от мчащегося на свои поезда потока людей с сигаретой в руке и от скуки выпускает дым колечками, попутно высматривая в толпе высокую фигуру в бордово-фиолетовой шапке и очках с жёлтыми линзами. — Кого ждём? — резко раздаётся в паре сантиметров от уха приятным чуть охрипшим голосом, и Антон подскакивает от неожиданности, оборачиваясь упираясь взглядом в подкравшегося к нему незаметно Арсения, который хихикает, довольный своей маленькой шалостью. — Какой у нас путь? — Арсений, всё ещё слегка улыбаясь, деловито направляется к электронному табло, по пути ища в билете номер поезда. — Третий, — Антон тушит сигарету, выбрасывая окурок в урну и последний раз выдыхая дым, — нам вон туда, налево, — кивает головой в сторону пыхтящего красно-серого состава, вдоль которого уже суетятся туда-сюда пассажиры и провожающие, и, дожидаясь, когда Арсений с ним поравняется, направляется к вагонам, одной рукой поправляя съехавшую лямку рюкзака на плече, а второй — поднимая с земли немаленьких размеров дорожную сумку. — Идём, нам в самый конец. К своим местам они подходят одни из последних, без удивления замечая, что вагон полон, и среди уже занятых столиков и сидушек сиротливо пустуют только их две боковушки. Антон внутренне стонет, понимая, что спать ему придётся, согнувшись в три погибели и наполовину свешиваясь в проход, потому что кровать, мало того, что короткая, так ещё и непозволительно узкая. Но Арсений сразу сказал, что они брали билеты слишком поздно для того, чтобы ухватить два купейных места не в разных вагонах. Ну что ж, боковушка, так боковушка — благо хоть не у туалета. Они присаживаются на неразложенное сидение по разным сторонам, сталкиваясь коленями под столиком, и Антон тут же смущённо одёргивает ноги назад, машинально кидая взгляд вниз и замечая торчащую из дырки джинсов арсову коленку. Ну что за дурак: на улице вовсю царствует зима, температура уже которую неделю смиренно держится на отметке ниже нуля, а он в драных джинсах гоняет. — Что? — Арсений заинтересованно смотрит на него в ожидании ответа. Антон не замечает, что залип в одну точку и с полминуты пялится на голую коленку. Вот чёрт. — Да джинсы твои дурацкие. Холодно же, куда ты их напялил. — Ничего не дурацкие! Я сибиряк, мне московские холода зимой, как прохладная водичка в жару. Сравнение Антон не то чтобы понимает, но это же Арс. — Я нормальные с собой взял, — всё же успокаивает его Арсений, кивая головой на сумку, которую уже закинул наверх и в которой, судя по всему, и покоились те самые «нормальные» штаны. — Молодые люди, готовим билеты и паспорта на проверку! — проводница, на удивление, выглядит довольно бодрой для человека, который работает перед самыми праздниками. Антон, до этого порывавшийся что-то ответить Арсению, тут же ныряет в стоящий на коленях рюкзак в поисках документа.***
— Козырной король, которого ты забираешь. И козырной туз, которого ты тоже забираешь. И две шестёрки — на погоны. Я опять выиграл. — Антон расплывается в довольной улыбке, смотря на насупившегося Арсения, который показательно обиженно сжал губы и прищурил глаза, чуть наклонив голову вбок и приподняв левую бровь. Время на часах стремительно мчалось к полуночи, соседи по вагону дремали. Они же играли уже н-ную по счёту партию в дурака, забравшись на разложенную нижнюю полку и закрывшись висящей простынёй, зажатой между верхней полкой и лежащем на ней матрасом. Этакий свой мини-мирок. Пусть в плацкарте, пусть площадью меньше двух квадратных метров, но закрытый от всех, будто прячущий их. Уместиться вдвоём на столь маленьком пространстве, когда у обоих рост под два метра, было не так просто, но если сложить ноги по-турецки, зажаться в самый угол и скрутиться в позу креветки, то пару часов потерпеть можно. — По общим итогам у нас в счёте ничья. Предлагаю расходиться. — показательно зевает. Не то чтобы Арсению не хочется проиграть ещё раз, но вообще-то и правда не хочется. — Хорошо, — Антон тактично делает вид, что верит, и начинает собирать карты в колоду, укладывая их в коробочку. — Карабкайся к себе, и бортик поднять не забудь. А то свалишься, а мне потом твои кости по всему вагону собирать. — спешно добавляет последнее предложение, будто изначально так и задумывал сказать. Всё было ради этой шутки, да. Вовсе не из-за того, что он беспокоился и решил лишний раз позаботиться о своём коллеге. Шастун прислоняет подушку к стенке, облокачиваясь на неё в полусидячем положении и шарясь по карманам своей куртки. — А ты спать не собираешься? — Арсений, уже забравшись к себе, смотрит на него, и Антон разрывается между желанием хихикнуть со смешного Арса, свесившегося вниз головой, и пропустить между пальцев его волнистую отросшую чёлку, которая так же повисла, открывая лоб своего владельца. — Не, я попозже. Выйду покурить, через пять минут остановка в Вологде. — Где? — В Волог- Арс! — Антон невольно прыскает от смеха, всем своим видом говоря «ну и дурачина». Арсений расплывается в шкодной улыбке, укрываясь одеялом и отворачиваясь к стене и бурча «смотри, не проспи завтра». Антон наконец-то находит искомую пачку сигарет и зажигалку, встаёт, потягиваясь, чтобы размять спину, напоследок смотрит на тёмную вихрастую макушку и, на ходу натягивая толстовку, направляется к выходу, видя, что поезд уже замедлил ход и вот-вот остановится на перроне.***
— Уважаемые пассажиры, через час наш поезд прибывает, пожалуйста, проверяйте внимательно свои вещи и не забывайте их. Антон, последние полчаса уже не спавший, но ещё не до конца проснувшийся и лежавший в приятной полусонной дрёме, зевает, приоткрывая глаза и щурясь от только-только начинающего всходить, но уже ярко светящего из-за отсутствия облачности солнца. — Арс. А-арс, — Шастун старается говорить достаточно громко, чтобы его услышал уже наверняка проснувшийся Арсений, но при этом достаточно тихо, чтобы своим голосом не перебудить весь вагон. Арсений, что неожиданно, не отзывается. Странно, в наушниках что ли там сидит? Антон садится, нашаривая полотенце и смотря в сторону туалетов — очередь уже, хоть и небольшая, начала собираться. Он встаёт, уже готовый резко выскочить перед Поповым с чётким и неожиданным «Доброе утро!», но, к его удивлению, Арсений спит. Антон полминуты молча залипает на расслабленное во сне лицо, длинные ресницы, тень от которых падает на щёки, и на выбившуюся прядь отросшей волнистой чёлки, спадающую на лоб. Такого Арсения не хочется будить, его хочется укутать потеплее, чтоб не приходилось съёживаться под тонким одеялом, заправить непослушную прядку к остальным, пропуская мягкие и приятные на ощупь — Антон знает точно, не раз доводилось к ним прикасаться — волосы сквозь пальцы и легонько массажируя кожу головы, ну и, может, поцеловать в лоб. Именно в лоб, да, ни сантиметром (или десятью) ниже. Вовсе нет. Но будить надо: тот ему спасибо явно не скажет, если его поднимут за 5 минут до выхода. — Арс, — Антон аккуратно дотрагивается до его плеча, начиная слабо тормошить, — Арсений, просыпайся. Мы почти приехали. — Сколько осталось? — Арсений сонно щурится, потирая глаза и расфокусированным взглядом смотря на Антона, параллельно нащупывая под подушкой свой телефон. — Пятьдесят минут. Идём, там уже очередь собирается, а надо успеть умыться. — на последний словах Шастун разворачивается и идёт в конец вагона к уборным, давая Арсению знать, что будет ждать его уже там. Арсений наконец-то разлепляет глаза, спускается вниз, хватает полотенце и, потягиваясь на ходу, направляется следом.***
— Как свежо! — Арсений ослепительно улыбается, восторженно осматривая всё вокруг и вдыхая морозный воздух. — И холодно, — Антон, в отличие от него, не поклонник низких температур, и идёт, закутавшись в свой мешок-пуховик так, что видно только глаза. — Не ворчи, лучше посмотри, какая вокруг красота! — И холодно, — продолжает нудеть Антон, глубже зарываясь в воротник. — Не манди, — Арсений закатывает глаза, всё ещё продолжая улыбаться, — будь оптимистом! Ты встретишь Новый год на родине Деда Мороза! Ещё и в такой прекрасной компании, — он шутливо-самодовольно указывает на себя, а Антон думает только о том, что это и не шутка вовсе. Как там говорится, с кем Новый год встретишь, с тем его и проведёшь? Ну что ж, Антон совсем не против провести год с Арсением (или даже жизнь). Пусть в самом невинном смысле этого слова, пусть в качестве просто друга (который очень по-дружески влюбился, да), но, если тебе рядом с человеком в любом случае хорошо, так какая разница? Арсений сказал быть оптимистом, и может ли Антон с ним спорить?***
— Как же хорошо-о, — Антон плюхается на кровать прямо в куртке, удосужившись снять лишь ботинки, чтобы не разносить грязь по тщательно начищенному ковру, — Ещё чуть-чуть, и спина сказала бы мне окончательное «пока-прощай», — он вытягивается, устраиваясь поудобнее и откидывая голову назад, краем уха слыша, как Арсений копошится в своей сумке. — Чего ты там ищешь? — Шастун приподнимается на локтях и бросает заинтересованный взгляд на Арса, который, в отличие от него, сняв куртку, держит подмышкой какой-то кулёк. — Уже нашёл, — Арсений застёгивает сумку, относя её к своей кровати, — Чистое, чтобы переодеться, — поясняет он под вопросительный взгляд Шастуна, — Мы в дороге чёрт знает сколько были, тут без душа и свежей одежды никак. Антон изо всех сил делает вид, что не замечает осуждающего взгляда Арса в сторону себя, лежащего в куртке на кровати, но здравый смысл берёт верх, и он с протяжным «о-ох» поднимается в сидячее положение, начиная оглядывать номер, чтобы найти, куда кинул свою сумку, и, когда находит её брошенной у порога, встаёт на ноги с ликующим «о!», по пути стягивая куртку и кидая её на вешалку. Шастун после пары минут копошений вытаскивает изрядно помятую футболку (а вот надо было не лениться и сложить нормально) и штаны, кидая их поверх сумки и снова растягиваясь на кровати: пока Арс, напевая, плескается в душе, у него есть как минимум полчаса — за время бесконечных туров и совместных проживаний у него было время это выяснить. Тепло номера после пребывания на морозной улице убаюкивает, и Антон, сам того не замечая, начинает проваливаться в сон.***
— Шаст. Ша-аст. То-оха-а, — Антона слышит мягкий тихий голос, но не спешит открывать глаза, поворачивая голову чуть вбок и утыкаясь носом в подушку. — Ант-о-он, — его наглейшим и беспардонным образом тормошат за плечо, и Антон почти готов возмутиться прерванному сну. — Шастун, сейчас долежишься, буду целовать тебя, как Спящую Красавицу, чтоб разбудить, — звучит полушутливо и наигранно серьёзно, но Антон тут же раскрывает глаза, жмурясь от, пусть и неяркого, но ощутимо действующего на глаза светильника. Арсений сидит на корточках перед его кроватью, их лица находятся на одном уровне, и Антон начинает думать, что, придвинься Арс ещё ближе, и шутка про поцелуй могла бы перестать быть шуткой. — Ужинать идём? — Арсений вырывает его из раздумий. — Да, идём, — Антон трёт глаза, — Подожди, ужин?! — Ты продрых весь день, соня. — Арсений улыбается, — Я вышел из душа, а ты уже храпел тут вовсю, ну я решил не будить, пледом тебя укрыл, чтоб не замёрз, а сам пошёл по округе прогулялся, чего тут интересного можно найти посмотрел, кафе нашёл, говорят, хорошее, ну я и решил, что там как раз и поужинаем. Только в этот раз давай ты всё-таки дойдёшь сначала до душа. — Арсений вкладывает ему в руки лежавшие на сумке футболку со штанами и принесённое откуда-то полотенце.***
— Ну, в общем, после этого нам всем всыпали по самое не балуйся, и никто так и не узнал, что виноват был только я, — Арсений довольно хихикает, делая глоток чая из кружки и шипя, потому что напиток оказался слишком горячим. — И вот не стыдно тебе, а? — сидящий напротив Антон берёт чашку, но, в отличие от Арсения, предусмотрительно дует, чтобы хоть немного остудить. — Стыдно, очень стыдно, — вопреки словам, внешний вид Арсения никакого стыда не выражает, — А если серьёзно, то тогда первое время прям правда было, а потом как-то поутихло. Они второй час сидят в том самом найденном Арсением кафе, и Антон ловит себя на мысли, что бесстыдно залипает. Арсений сейчас открытый, искренний, рассказывает забавные истории из прошлого, время от времени сам же с них смеясь, и Антон, видя его таким, чувствует себя… особенным? Он прекрасно знает, что обычно Арс другой: более замкнутый несмотря на кажущуюся лёгкость, осторожничает с тем, что говорит, и старается не выдавать слишком много подробностей, ограничиваясь поверхностной общей информацией. Сейчас же из него рекой льются слова, и Антон готов без остановки слушать, слушать, и слушать, чем, собственно, и занимается. Он чувствует себя самой влюблённой на свете нищенкой (кем, собственно, и является), потому что бессовестно пялится на Арса, у которого одна эмоция на лице сменяется другой: вот он улыбается, вот комично хмурится, изображая кого-то, а вот поднимает брови в возмущении. Такой Арсений Антону нравится, хотя ему, вообще-то, любой Арсений нравится, но вот такой расслабленный, довольный и отдохнувший — тем более. — …ты меня слушаешь? — блять, он снова задумался, и снова об Арсении. — Да-да, продолжай. — Антон честно пытается сделать вид, что не он сидел пару секунд назад, открыто засматриваясь на лицо Арсения. — Да ты вылетаешь постоянно. Спать что ли хочешь? Я думал, ты за весь день выспался. — Да устал просто сильно, — Антон виновато улыбается и пожимает плечами, — куча съёмок, сам же знаешь, тоже по ним мотался. Вот и тянет после них отсыпаться несколько дней. — Тогда вернёмся в отель? Чтоб до завтра точно выспаться и, пока светло, успеть погулять и походить везде. — Да, давай, — Антон говорит это неохотно, он бы оставался здесь дальше и слушал Арса, но вряд ли он сможет объяснить самому Арсению, почему сидит и, словно зачарованный, смотрит на него. Арсений подзывает официанта, чтобы расплатиться, а Антон тем временем думает, что, пожалуй, и правда бы сейчас с удовольствием поспал. О том, что поспал бы с сопящим Арсением под боком, он старается не думать. Шастун трясёт головой, прогоняя из неё непрошенные мысли, и допивает уже остывший чай. — Идём? — Арсений снимает со спинки стула свою куртку, надевая её и направляясь к выходу, Антон, стараясь не отставать, идёт вслед за ним. Они выходят на морозный воздух, который сначала ощущается бодрящей свежестью, но вскоре начинает щипать нос, и Антон тут же заматывает половину лица шарфом. Вокруг всё светится от обилия гирлянд и подсветок, откуда-то играет ненавязчиво голосом Синатры «Let it snow», а под ногами приятно хрустит снег. — Хочешь глинтвейн? — Арсений неожиданно появляется с левой стороны, ненавязчиво подхватывая Антона под локоть, на удивлённый взгляд отвечая лишь: «Скользко». — Где мы его сейчас искать будем? — Нигде, мы его сейчас сами сделаем. Я ещё днём прихватил вина и пряностей, плита, пусть и маленькая, в номере есть, кастрюльку уж где-нибудь надыбаем. — Ого, а ты времени зря не терял. — А ты думал, — самодовольно улыбается Арсений, крепче хватаясь за антонов локоть и теснее прижимаясь. Они идут практически в обнимку, вокруг вовсю веселятся люди, и Антону даже страшно представить, что же тут будет в непосредственно сам Новый год, если люди за день до него уже устраивают такие гуляния: салюты, фейерверки (и фейернадьки), бенгальские огни, песни и хороводы вокруг огромной ёлки, увешенной гирляндами и шарами. Несмотря на изначальное желание слушать бой курантов, стоя посреди толпы веселящихся людей и поздравляя всех кого ни попадя, сейчас Антону хочется встретить год с Арсом, раз уж обстоятельства позволяют — пусть в не очень большом номере отеля, сидя за маленьким журнальным столом, но зато с важным человеком. Шастун не замечает, как они наконец-то приходят, и очухивается лишь когда Арсений проводит ключ-картой, открывая дверь в их номер. В этот раз Арсений не задерживается в душе, так что Антон, успевший за время его отсутствия разве что полистать ленту инстаграма, подхватывает полотенце и бодро топает, желая как можно скорее забраться под горячую воду и простоять там примерно вечность. Когда он выходит, попутно вытирая волосы полотенцем, Арсений вовсю кашеварит на мини-кухне, что-то помешивая в кастрюльке, и по запаху Антон понимает, что к приготовлению обещанного глинтвейна приступили без него. — О, ты вовремя, уже почти готово, — Арсений что-то сыпет из пакетика, снова начиная размешивать, — я там где-то кружки видел, тащи сюда. Шастун берёт бокалы и подходит к Арсению, вставая со спины и ставя их рядом с плитой, думая, что стоит достаточно близко, чтобы можно было обвить Арса руками и положить подбородок ему на макушку, вдыхая лёгкий аромат шампуня. Так, стоп. Подошёл, поставил кружки, отошёл. Всё. Никаких лишних движений. Он отходит и садится на стоящий посреди комнаты диванчик, откидываясь на спинку и вытягивая ноги. Слышится звук наливаемой жидкости, а через минуту — приближающиеся шаги, после чего подошедший Арсений садится на другой конец дивана, протягивая ему кружку с ароматным дымящимся глинтвейном. — Прошу-с, как и обещал: глинтвейн по моему фирменному рецепту. — Фирменный рецепт — это накидать в горячее вино всего, что хорошо пахнет? — полушутливо уточняет Антон, а после делает небольшой глоток. — А ты попробуй, и сам всё поймёшь. — А это недурно, — говорит Антон, с удивлением смотря на Арсения. Вопреки всему, напиток оказывается действительно неплох: он чувствует множество специй, половину названий которых, наверное, и не назовёт, но всего в меру: достаточно, чтобы прочувствовать вкус, но и не так много, чтобы перебивать всё остальное и быть излишним. — А то ж, — Арсений отхлёбывает из своей кружки, — даже всего, что вкусно пахнет, нужно класть в нужном порядке и в нужных количествах. Хочешь, и тебя как-нибудь научу? — Хочу, — Антон делает ещё один глоток, чувствуя, как внутри разливается приятное согревающее тепло. Хочет, очень хочет, да. А ещё больше он хочет, чтоб в будущем это готовил сам Арсений на их общей кухне. Ну вот, кого-то опять понесло. На этот раз, в отличие от ужина, они сидят в тишине, и она вовсе не неловкая: Антон чувствует уют и спокойствие, исходящие от Арса, и надеется, что Арс сейчас ощущает то же самое. Когда кружки оказываются пусты, Антон берёт на себя роль хозяюшки и, слегка пошатываясь от усталости (и, что уж лукавить, от вина) идёт ополоснуть их. Когда он возвращается, Арсений уже в кровати в полулежачем положении копается в своём телефоне, и Шастун видит, как свет от экрана падает на лицо, выделяя складки на сморщенной переносице и ещё более заметные от такого освещения мешки под глазами. Антон не знает, насколько уместно задавать вопрос о том, собирается ли Попов спать, но, пока он раздумывает, Арсений выключает телефон, откладывая на тумбу у кровати, и поправляет подушку, слегка взбивая её и сдвигая, чтобы удобнее было лечь. — Тох, ложишься? — Арс тянется к висящему на стене светильнику, чтобы выключить его, и разворачивается, вопросительно смотря на Антона. — Да, уже иду, — Шастун небрежно кидает брошенное после душа на покрывало полотенце на спинку кровати, сходу заваливаясь на неё с усталым стоном и тут же ныряя под одеяло. — Спокойной ночи, Шаст. — Спокойной, Арс. — Антон бормочет это, уже засыпая, и слышит в ответ лишь копошение устраивающегося поудобнее Арсения и тихое сопение.***
Утром Антон просыпается от того, что Арсений едва слышно мурлыкает себе под нос песенку, а когда открывает глаза, видит, что тот стоит с расчёской красуется у зеркала, видимо, укладывая непослушную прядь на затылке, которая вечно выбивается, делая из него взъерошенного воробья. Время на часах близится к полудню, и Шастун недоумевает, почему Арсений не разбудил его раньше: он же та ещё ранняя пташка. — Арс, утречко. — И тебе, — Арсений отрывается от своего занятия, поворачиваясь к нему, — Раз уж ты соизволил проснуться, поднимай свою сонную пятую точку и идём гулять, мы не будем сидеть тут весь день, когда на улице такая красотища. — Если под «красотищей» ты подразумеваешь мороз в минус дохуя-дцать градусов… — Ничего не знаю. — Арсений довольно улыбается, — Вставай и одевайся, я хочу успеть всё посмотреть, пока светло. А когда стемнеет, — Арсений дополняет, видя довольного Антона, который, зная, что темнеет быстро, начинает выглядеть слишком уж радостным, — тоже хочу всё посмотреть, но уже в свете фонарей и огоньков. Антон в ответ обречённо стонет, но всё же встаёт, ведь, действительно, сам же хотел прочувствовать атмосферу, поймать волну неповторимого праздничного настроения и другие высокопарные словосочетания. Они весь день ходят: ходят по округе, ходят по ярмарке, на которую их по воле случая занесло (если волей случая считать радостное арсеньево «смотри, там что-то яркое везде, пойдём посмотрим!»), и на которой они встречают Деда Мороза (Арсений, хихикая, предлагает Антону сесть к нему на коленки и рассказать стишок, за то получает локтем в бок), ходят по кафе и кофейням, чтобы согреться, ходят по найденным Арсением достопримечательностям, и, когда под вечер абсолютно вымотанные, но отдохнувшие и счастливые заваливаются в продуктовый все в снегу (заигравшее в одном месте детство взяло верх, и они устроили снежный бой, оба здорово получив снега за шиворот), смеясь и хватаясь друг за друга, кассирша смотрит на них, берущих шампанское, взглядом «куда вам ещё, и так готовенькие уже», но кого бы это волновало. Их — точно нет. Когда они возвращаются в отель, на часах время подходит к одиннадцати вечера. Они влетают в номер: замёрзшие и нагулявшиеся по самое не хочу, но наполненные впечатлениями и эмоциями, таща за собой пакет с гремящими стеклянными бутылками и коробку с захваченной по дороге и наверняка уже остывшей пиццей. Антон первым делом пулей летит под горячий душ, заявляя, что отказывается что-либо делать, пока не начнёт чувствовать хотя бы кончики пальцев. На шутливо-флиртующее арсово «хочешь, согрею другим, более интересным способом» он краснеет (и да, хочет) и, пробурчав «шутник», скрывается за дверью ванной. По возвращении Шастун, переодетый в сухое и тёплое, довольный, как кот, наевшийся сметаны, подходит к столу, где уже вовсю что-то расставляет Арс. — Помочь чё? — Да, можешь-, — Арсений осекается, замирая взглядом на Антоне, и тот начинает думать, что где-то измазался, потому что другое объяснение этому найти не может. — Что? — он поворачивается к зеркалу, разглядывая своё лицо. — Ничего, — Арсений едва сдерживает улыбку, — просто у тебя такие… кудряшки. Антон обращает внимание на голову, и тут же понимает, в чём дело: от природы кудрявые волосы, которые он не мыл, но которые от влаги распушились, сейчас лежали неаккуратными спутанными торчащими завитками, делая его похожим на Хэла Стюарта из «Мегамозга». Не хватает только рыжего цвета. И плаща. — А, да это, — Антон смущённо пытается их пригладить, — отросли, подстричься не успел, а они распушились. — Нет-нет, оставь, мне нравится, — Арсений осекается, и на мгновение Антону кажется, что тот даже покраснел, — в смысле, тебе идёт. Кхм, — Арсений переводит тему, — я шампанское в холодильник сунул. Ещё немного, чтоб точно охладилось, и можно доставать. — Хорошо. — Антон на автомате кивает, не зная, что ещё ответить, всё ещё прокручивая в голове сказанное Арсением ранее. Когда до Нового года остаётся двадцать минут, из телевизора негромко раздаётся новогодний камеди, на столе стоит теперь уже горячая и разогретая пицца, на кухне — возящийся с открыванием бутылки шампанского Арсений. — Готово! — оповещает его Арс, хотя после громкого «пуф!» Антон и так понимает, что с начатой миссией Попов справился, — разливай, будем тосты говорить. — Тосты, серьёзно? — Ты что, это обязательная традиция: пожелания на год грядущий. И поцелуй под бой курантов, — последние слова добавляет, игриво двигая бровями. — Пожелания, так пожелания, — Антон изо всех сил делает вид, что не заметил вторую часть предложения. И не представил в голове. И не готов исполнить. Арсений наливает шампанское всё в те же вчерашние кружки, потому что фужеров в номере не находится, да и какая разница, откуда пить, не так ли? — Ну, я начну, — Арсений уменьшает громкость телевизора, где Паша Воля заливается соловьём, направо и налево раздавая пожелания перед президентской речью, и изящно поднимает свою кружку, будто у него в руке не самая обычная чашка, а как минимум бокал из хрусталя, — Выпьем за то, чтоб в наступающем году у нас всегда были силы, время и смелость говорить близким важные слова, которые давно хочется сказать, — Арсений явно имеет в виду что-то своё, но Антон на мгновение думает, что это прямой призыв к действиям: ну нравится он тебе, так возьми всем известную часть тела в кулак и скажи. Но не умеет же Арс читать мысли, правда? — И чтоб никакие отговорки этому не мешали, — Арсений всё ещё выглядит так, будто сам себя пытается в чём-то убедить. На Антона же эти слова действуют как спусковой крючок, и он решает: сейчас или никогда. — Ты мне нравишься, — Шастун выпаливает на одном дыхании, замирая и неотрывно смотря на Арсения, который, судя по выражению лица, слегка охуел. Он сказал. Он действительно наконец-то это сказал. — Ты имеешь в виду как человек?.. — полувопросительно смотрит на него Арсений, так и замерев воздухе рукой с кружкой. — Нет, я серьёзно сейчас. Я в тебя влюблён. Давно. Просто ты сказал вот это вот «говорить важные слова, которые давно хочется сказать», и я подумал, в общем, что свои важные слова хочу сказать прямо сейчас. Так что, да, я влюбился. И подумал, вдруг ты тоже?.. Мне казалось, ты вёл себя со мной не так, как с другими, и я надеялся, что правильно понял, и мои чувства взаимны. Но если нет и я ошибся, то просто скажи, мы можем забыть об этом, и я больше никогда таких разговоров не заведу. Вот. — Антон облегчённо выдыхает и чувствует, будто камень с души упал. Он признался. Он правда признался. И даже если Арс сейчас его пошлёт, Шастун ни о чём не жалеет: слишком устал держать в себе и гадать — да-нет, взаимно-невзаимно. — Я тоже, — в этот раз Арсений говорит уверенно и абсолютно серьёзно, выдыхая, придвигая свободную руку и несмело цепляясь своим мизинцем за антонов. — Я тоже в тебя влюблён, очень сильно. И, не поверишь, тоже боялся, что неверно толкую твоё поведение и отношение ко мне. — Арсений облегчённо смеётся, запрокидывая голову назад и прикрывая глаза. — Вот же мы с тобой два боязливых дурака, — Антон не ограничивается мизинцем и тут же вкладывает руку Арса в свою, переплетая пальцы. БАМ! Куранты бьют первый раз. Антон и Арсений от неожиданности вздрагивают, резко поворачивая голову к источнику шума. Ну вот, они прослушали пламенную речь Владимира Владимировича. — И не говори. Давно бы уже могли друг друга не мучить. БАМ! Второй. — Значит, теперь я могу не бояться и позвать тебя на свидание? — Антон с надеждой поднимает глаза, хотя и так уже знает ответ. БАМ! Третий. — Естественно, — Арсений крепче стискивает руку и косится в ст орону экрана, на котором отображаются идущие часы, — И значит, теперь я могу поцеловать тебя под бой курантов? БАМ! Четвёртый. — Относится ли это к фразе «Как Новый год встретишь, так его и проведёшь»? БАМ! Пятый. — О, да, напрямую, — Арсений придвигается ближе, и Антон чувствует его дыхание у себя на подбородке. Щекотно. БАМ! Шестой. — Тогда, считаю, не могу тебе отказать. БАМ! Седьмой. Шастун закрывает глаза, складывает губы уточкой и вытягивает шею вперёд, думая, что, должно быть, они выглядят сейчас очень глупо со стороны. Он уже фантомно чувствует прикосновение чужих губ, как вдруг… БАМ! Восьмой. — Блять! — Шастун резко откидывается назад, хватаясь за пострадавшую часть тела и