temptation

Ханён нервно проверяет время на часах, после чего ещё раз обходит по периметру свою небольшую квартирку, со всех углов обзора проверяя, не пропустил ли нигде пылинку. Перебравшись в квартиру-студию, впервые съехав от семьи, Ханёну пришло осознание, как тяжело заниматься поддержанием чистоты и полного холодильника в одиночку. Он справляется, конечно, хоть и большую часть времени забывает протереть пыль, изредка пылесосит и чаще прибегает к заказу доставки, чем к готовке как таковой. Но он студент, он борется с недосыпом и освоением запихиваемых в голову знаний, и, ясное дело, сверкающая квартира или ломящиеся от еды полки точно не его основной приоритет. Убедившись, что убрано всё идеально, Ханён ещё раз проверяет время на часах, после чего открывает только-только доставленные пиццы, выуживает из холодильника несколько банок пива, просматривает загруженные фильмы и, на всякий случай, подключает позаимствованную у старшей сестры приставку. Он ждёт Сону. Это их первое домашнее свидание, и Ханён взволнован. У него, к тому же, не было парней прежде. У него была девушка ещё в школе, но этот опыт для него совершенно, абсолютно новый, что добавляет ему нервозности. Ханён смотрит на лежащий на полу плед, разбросанные якобы небрежно подушки — это идеальный исход, на который он рассчитывает. Ему не особо хочется играть в игры или долго болтать о чём-то, он искренне надеется, что они выпьют немного, пока будут смотреть один из выбранных им фильмов, переберутся на пол, будут целоваться, а потом Сону останется на ночь. И, если вспомнить лицо Сону, когда тот услышал его предложение, Ханён может смело сказать, что Сону рассчитывает на то же. В дверь наконец-таки звонят. Сону слегка опоздал, но это не страшно — возможно, в городе пробки сейчас. Подойдя к двери, Ханён напоследок окидывает себя критичным взглядом. Тёмные волосы лежат идеально. Он не заморачивался с одеждой, рассчитывая, что она, так или иначе, не задержится на нём так уж надолго: домашняя футболка и удобные шорты до середины бедра, которые он, в целом, надел специально, помня то, как Сону не мог перестать прикасаться к ним, когда они были в баре пару недель назад. Выдохнув, чуть ли не подрагивающий от предвкушения, Ханён дёргает на себя не имеющую глазка дверь, открывая её с широкой улыбкой. Напротив него действительно стоит Сону. Толстовка, джинсы, рюкзак за плечами. Виноватые глаза и две лишних головы за спиной, что проталкиваются вперёд него, что-то восторженно болтают о «так вот какая у Ханёнки квартирка», по плечам хлопают, заходят без спроса. У Ханёна на лице, наверное, написано, что если бы глазок был, то дверь он бы не открыл такой компании вовсе, потому что Сону ему шепчет: — Прости. Они увязались. Ханён выглядит слегка разочарованным. Сону знает, что на самом деле он разочарован сильно, просто умеет скрывать неплохо свои эмоции. Вздохнув, покачивая головой, пошире распахивает перед ним дверь: — Ну проходи уже. Сону чувствует себя самую малость паршиво. Он правда пытался придумать какое-то оправдание. И про учёбу заливал, и про проект совместный, и про душевные разговоры даже — всё мимо. Разбивалось об эриково «ну так пусть и мне поможет», «а что за проект», «обожаю душевные разговоры». Чанмин, кажется, пошёл вообще по приколу, да и только потому что мимо проходил. Сону обычно рад, что живёт в общежитии: это куда удобней и ближе, чем искать квартиру, с его-то небольшим бюджетом. Но в такие моменты он мечтает переехать куда-нибудь. Господи, он уже к парню своему прийти потрахаться не может без прилипающих к нему друзей. Ханён ещё в этих шортах. Сону видел его в них ещё в октябре, когда тот впустил к себе, чтоб обработать разбитую губу, и Сону уже тогда не мог перестать на него пялиться. Сонного, взлохмаченного, ничего не спрашивающего, предложившего поспать на своём диване. Сону тогда отказался вежливо, себя пересиливая. Понимая также, что это парень из их группы друзей, его однокурсник, который не видит его в таком свете. Оказалось, что видит, но об этом Сону узнал поздней. Оставляя обувь у входа, выпрямляется и смотрит на по-прежнему стоящего рядом с ним Ханёна, на лице которого всё ещё читается разочарование. Быстро глянув в сторону ванной, куда ускакали отправленные Ханёном друзья, Сону берёт его руку в свою, чуть сжимает пальцы и шепчет: — Я пытался. Прости. — Херово пытался, — Ханён цокает языком, но слегка улыбается — кажется, настроение у него в целом в порядке. Они встречаются всего ничего: Сону предложил ему, когда они пьяные обжимались на его кровати в общежитии, пока Эрик в соседней продолжал напиваться и орать какие-то непонятные песни на смеси английского и корейского языков. В Сону закипала усталость от недосказанности и почти-поцелуев, сексуального напряжения, которое со временем стало их постоянным спутником, выливаясь в ситуации вроде той, в которой они оказались тогда в его комнате. Одно дело подраться с кем-то в баре из-за того, что услышал, как какой-то мудак говорит про Ханёна всякое дерьмо, и совершенно другое — лежать с ним в одной кровати в обнимку и чувствовать, как тот невзначай касается губами шеи, сжимать его бока, бёдра в ответ. На тихое «будешь со мной встречаться» Ханён кивнул и куснул его где-то под ушком, вырывая короткий стон. Сону ещё никогда не был так благодарен Эрику за то, какой он громкий. Тому самому Эрику, который сейчас усаживается на пол, подминая под себя подушки, и тянет ручонки к их пицце, пока Чанмин хватает и открывает пиво, поддерживая с ним разговор о какой-то ерунде. Ханён присоединяется к ним со вздохом. — Фигасе у вас тут планов было, — говорит Эрик с набитым ртом. — Чё, посмотрим что-нибудь? Предлагаю ужастик. У Ханёна чуть не вырывается «хуястик, блять, иди отсюда», которое он бы сказал в любой другой ситуации. Но не в этой. Они ещё не рассказывали друзьям о том, что встречаются. Честно говоря, это было их обоюдным решением — хранить их отношения пока что в секрете. Может, когда они будут встречаться хотя бы полгода. Или, что даже лучше, год. Или хотя бы месяц. Но сейчас, когда они только-только разобрались в своих чувствах и начали узнавать друг друга так, как им хочется, испытывать новые волнения ни у Ханёна, ни у Сону нет никакого желания. Сону усаживается на полу, в ногах у Ханёна. Чанмин подтягивает к себе коленки, сидя на диванчике. Ханён произносит: — Включайте, что хотите, — и только Сону слышит уныние в его голосе. Чуть повернув голову Сону понимает, что его лицо — прямо рядом с коленкой его парня. Можно было бы поцеловать её, если бы не лишние люди в комнате. Эрик и правда выбирает какой-то ужастик, делает его погромче, командует Сону, чтоб выключил свет. За окном темно, потому что, хоть уже и весна, солнце садится по-прежнему рано. Чанмин безмерно счастлив ужастику про призраков. Ханён пытается устроиться покомфортнее, то и дело поглядывая на Сону. Они оба не любят подобные фильмы. Ханён сохранил один из таких с расчётом на то, что они во время просмотра подвинутся друг к другу как можно ближе, начнут целоваться, забросят фильм вообще — но теперь, когда Эрик время от времени вскрикивает или смеётся, потому что не так уж и страшно, но скримеры всё-таки достают, а потом уже пиво пьёт, Ханён, преисполненный мучениями, на своего парня всё чаще смотрит. Они официально встречаются чуть меньше недели. Всё, что было до этого, — Ханён обнимал Сону со спины, когда спали в одной постели, Сону целовал его в щёку напоследок перед уходом, Сону дрался за него с ребятами из другой группы в баре (что сам Ханён узнал позднее и через друзей друзей, ставших свидетелями драки); — всё это было до того, как Сону признался, до того, как Ханён признался в ответ, до того, как они начали встречаться по-настоящему. Они нравятся друг другу, да, но ещё даже не целовались нормально, не проводили вместе времени, как пара; Эрик дёргает Чанмина за джинсы и: — Охренеть, она умирает уже пять минут. Это так ту-у-упо! — А по-твоему люди просто берут и откидываются или что? — Чанмин смеётся, тянется за очередным куском пиццы. — Ну не так долго же, она ж отравленная каким-то быстродействующим ядом! — Быстродействующий не значит мгновенный, — Чанмин пожимает плечами. Сону незаметно для них, незаметно и для себя в каком-то смысле, голову на бок склоняет, виском прижимаясь к коленке своего парня. Он воображал себе огромное количество самых разных вариантов развития событий этим вечером, и вот этих посиделок с друзьями среди них не было. Героиня на экране, какая-то второплановая жертва мстительного духа убитой в самом начале фильма девушки, продолжает выплёвывать фальшивую кровь и хрипеть что-то, сжимая руку главного героя, который видит её, вроде как, впервые в жизни. Каким образом призрак смог отравить её для Сону остаётся тайной. Да и не то, чтоб он сильно следил за сюжетом. Эрик, его сосед по комнате в общежитии, напротив, крайне увлечён. Сону пытался уйти до того, как он, вернувшийся из душа, оденется, но это не помогло. Миллион дурацких вопросов спустя, даже уйдя из общежития, не дожидаясь следующих его «почему», отмахнувшись своим «ждать долго», он не успел на нужный автобус. И потому Эрик его догнал. И подобрал по дороге Чанмина. — Ханён, у тебя пива-то много? — фильма прошло минут двадцать, но Чанмин уже прикончил свою банку. — Ну… Ещё есть. Немного. У Ханёна не было планов напиваться. Он купил совсем мало и только лишь для того, чтобы успокоить свои шалящие нервы. Учитывая, что их здесь — четыре рта, купленных им шесть банок пива явно мало. Возможно, это сподвигнет их друзей заскучать и уйти. Или, что более вероятно, пойти за догоном (чёрт бы побрал то, как Ханён их хорошо знает). Чанмин бормочет «отличненько» и, крякнув, поднимается, отправляется на кухню, потягиваясь. Ханён слегка вздрагивает из-за выскочившего на весь экран скримера, Эрик же с него фыркает. Сону, жующий кусок пиццы, едва заметно гладит икру Ханёна пальцами, словно пытаясь успокоить. В исходящем от телевизора слабом свете и общей темноте Эрик этого не замечает. — Кстати, вы слышали, — Чанмин возвращается, плюхается на диван. — Джию на последнюю пьянку с девушкой своей пришла. И, к слову, — обращается к Ханёну, — кого-то придётся отправить в магазин. Чего и следовало ожидать. — Реально? — Эрик смотрит с лёгким удивлением, игнорируя последнее. Он загодя знает, что отправят их с Сону. Они пили вместе не раз, и всё всегда проходит примерно по одному и тому же сценарию. Сону чувствует, как Ханён пытается устроиться поудобней, и его коленка мажет по плечу Сону из-за этого. Чанмин кивает, открывая новое пиво и глядя в экран телевизора. — А её бывший? И остальные бывшие, — Эрик смотрит на Чанмина, который в ответ плечами пожимает. — Не, ну она, просто, типа, производила впечатление закоренелой гетеросексуалки. Чанмин смеётся, Сону невольно хмыкает. Ханён спрашивает с ухмылкой в голосе: — Это как, Эрик? — Так, ну не пытайся меня здесь дураком выставить, ты ж знаешь, о чём я говорю, — хмурится, рукой взмахивает. — У неё всегда был этот «я люблю только крепких мужественных мужчин» вайб. Я просто… удивлён. Мне без разницы, с кем она там, — последнее он бормочет в своё пиво. — Да ладно, я понимаю тебя, — Чанмин решает поддержать его, волосы его ерошит. — Она и правда производила такое впечатление. Я не знаю подробностей, но, может, стоит спросить об этом у Минджу или Джэхёна. — Так Джэхён же вроде уходить в академ собрался, — в диалог вступает Ханён. Сону лениво доедает свой кусок пиццы. — С чего вдруг? — В армию пойдёт. Сказал мне сегодня, когда я с ним на курилку ходил. Чанмин слегка возмущается, что Ханён узнал первей, ведь Джэхён в первую очередь его друг, а не ханёнов; Эрик удивляется новостям, Сону вскидывает голову и спрашивает: — Ты ж не вздумал закурить? Ханён к нему наклоняется близко, лицом своим над его нависая, и говорит с едва уловимой кокетливостью: — У тебя не спросил, что мне делать, ага, — быстро выпрямляется, чтоб не вызвать никаких подозрений. — Ой, ой, было бы, кому говорить, — Чанмин, фыркая, расплывается в самодовольной улыбке. Он откидывается на спинку дивана, руки раскидывает. Ханён изгибает бровь, Сону смотрит на Чанмина убийственным взглядом. Его друг, полностью игнорируя это, поясняет: — Он тебе, может, не говорил ещё, но он в школе курил. Прям за воротами, — откидывая голову, смеётся. — Ты прикинь? И все за ним повторяли. Он был типа местного идола. — Блять, ну Чанмин, — Сону чувствует, что начинает краснеть. Они с Ханёном ни разу не обсуждали свою школьную жизнь. Ханён знает, что Сону учился вместе с Чанмином, потому что они упоминали это, когда только познакомились. Чанмин также рассказал, что они не общались в школе, что является правдой: Чанмин старше на год, у них не было особых поводов пересекаться. Сону даже до сих пор не знает, почему друг пропустил целый год, прежде чем поступать. Да они даже между собой не разговаривали о школьных годах ни разу. Сону продолжает общаться с несколькими бывшими одноклассниками, видеться с ними, и это с ними они обычно вспоминают какие-то дурацкие истории, весёлые происшествия, его…. Поклонников. У Сону внутри холодеет. Интересно, знает ли Чанмин, что Сону успел пососаться практически со всеми парнями, которые его «идолизировали»?.. Чанмин прав: Сону был популярен. И вовсе не потому, что производил впечатление «крутого плохого парня». Скорее, он постоянно находил у себя в шкафчике признания от других парней, встречался с тремя из них в разные годы обучения, целовался с, как минимум, восьмерыми. Некоторые просто хотели «научиться целоваться» (Сону не знает, откуда пошёл слух о том, что он отлично целуется), некоторым он нравился, некоторые считали, что нужно пробовать всё, пока ты молод, или списывали это на то самое восхищение им, отрицая при том, что испытывают какие-то чувства. Сону насмотрелся на всякое. Сону на отношениях с парнями собаку съел. Но ему не хочется рассказывать об этом сейчас. Ему почему-то кажется, что Ханён увидит его в другом свете, и это не обязательно свет положительный. — Сону, — Ханён широко улыбается, в его голосе ласковая насмешка переплетается с шутливым укором, — ты был популярен среди парней и подавал им плохой пример? Сону чуть морщится, отмахивается. Ему правда хочется сменить тему. — Ещё как популярен! У него было что-то вроде, — Чанмин на секунду задумывается, — фанклуба? Из парней. Это было довольно необычно, если подумать. Но тогда никто даже не удивлялся. Потому что он был таким крутым, что все просто хотели с ним дружить. Дружить, как же. Сону хмурится: — Всё, давайте о другом, умоляю, — он не сердится. Скорее, ему стыдно. Он надеется, что Ханён этого не заметил. — Да, давайте поговорим о школьной жизни Ханёна, — переключается Чанмин. — У тебя тоже был свой фанклуб? Ханён смеётся с лёгкой неловкостью. Он вдруг понимает, почему Сону так зажался внезапно, когда Чанмин стал говорить. — Нет… Не было, — медленно отвечает. Он видит, что Чанмин ждёт чего-то ещё, а потому добавляет, не задумываясь, надеясь, что он отстанет. — Я был в отношениях, так что, — затихает, не зная, чем закончить мысль. Но его слова имеют эффект полностью противоположный. У Чанмина загораются глаза. Ханён мысленно стонет — должен был догадаться же. — Что, прям всю старшую школу? — Ну, — Ханён вздыхает, сдаваясь. — Вроде того. Наверное, будь они все здесь просто друзьями, ему бы не составило труда рассказать о своей бывшей. О том, как они учились вместе в средней школе, как начали встречаться, как она уехала в выпускном классе, нашла себе другого парня, порвала с ним по телефону, оставила разбитым — но здесь сидит Сону, и Ханёну совершенно не хочется обсуждать эту тему так. Это что-то личное. Что-то, что он думал рассказать когда-нибудь потом, под покровом ночи, под одеялом, играясь с пальцами Сону и чувствуя его тепло своим телом. Потому что это было больно. Потому что, хоть и прошло уже почти два года, эта тема всё ещё его слабое место. — Чанмин, ему не нравится говорить об этом, — Сону подаёт голос. Он звучит довольно грозно. Почти предупреждающе. Чанмин как-то победоносно на него кивает. Говорит Ханёну: — Видишь? Крутой и страшный. Эрик единственный, кто продолжает смотреть фильм, кажется. — Всё нормально, — Ханён смотрит на Сону сверху вниз, чуть улыбается, едва заметно касается его шеи пальцами. Потом говорит Чанмину. — Мы просто некрасиво расстались. Не люблю вспоминать это. — Сочувствую, — едва слышно, отстранённо вставляет Эрик, который уплетает пиццу, сосредоточенно глядя в экран — главный герой сражается с призраком и усиленно тыкает в него крестом. Разговор после этого переключается обратно на фильм. Он идёт полтора часа. Ханён поглядывает на время, когда тот приближается к своему концу. Ещё только девять; он мог бы отправить Эрика и Чанмина домой, и он пытается придумать какое-нибудь оправдание, чтоб те не утащили Сону за собой. Ещё не слишком поздно, он не слишком устал, практически не пил. А, значит, они ещё вполне могут заняться чем-нибудь интересным, если удастся выпроводить незваных гостей. Но Чанмин опережает: — Сходите в магазин, ок? — когда Эрик допивает своё пиво. Эрик безропотно поднимается, хлопает Сону по плечу, мол, пойдём. Сону за ним следует нехотя. Чанмин начинает собирать уже успевший накопиться мусор, и Ханёну приходится пойти на кухню за мусорным пакетом, чтобы всё сложить. Они справляются быстро. В холодильнике осталась одна банка пива, и Ханён открывает её, смиряясь окончательно с положением вещей. — Сону тобой восхищается. Слова, столь внезапно произнесённые, заставляют его удивлённо посмотреть на Чанмина, который в ответ ему улыбается. — Он почему-то хочет перед тобой быть лучше, чем есть. Так что, думаю, он тобой восхищается. Ханён сглатывает, усаживается обратно на диван. Круглосуточный магазинчик, в который пошли Сону и Эрик, стоит буквально через дорогу. Им спуститься с четвёртого этажа, перебежать её, набрать пива и вернуться — их не будет минут пятнадцать максимум. Чанмин продолжает: — В школе он был немного, — он тянет слово, будто стараясь подобрать правильные следующие, — он был окружён всегда парнями, которые ему в рот смотрели, но он выглядел каким-то унылым, несмотря на всё их внимание. Многие бы хотели пользоваться таким же уважением. Ему даже мои одноклассники как-то по-доброму завидовали, — фыркает. — Один даже вроде был в его фанклубе. И они общались в какой-то момент. Видел их вместе, помню, — вдруг серьёзнея, Чанмин говорит: — Но он никогда не выглядел так, как он выглядит, когда он рядом с тобой. Думаю, он чувствовал себя одиноко раньше. Замолкает. Ханён делает глоток пива, смотрит на жестяную банку в своих руках. Он ничего не знает о прошлом Сону. То есть, он знает в общих чертах. Он слышал что-то, какие-то обрывки, от самого Сону, от Чанмина. У него есть возможность спросить что-то сейчас. Например, что это за фанклуб такой, и встречался ли Сону с кем-то, и другие вещи — но он может узнать это у Сону, когда придёт время. — Так что я рад, что ты стал его другом, — Чанмин говорит искренне, и Ханён знает это, потому что рассматривает его лицо, ища признаки насмешки. Сжимает пиво чуть крепче. Его сердце стучит чуть чаще. Выдыхая смешок, тихо спрашивает, вновь глядя на свои руки: — С чего ты взял, что я как-то с этим связан? — Ну… Ты ему нравишься, — Чанмин говорит просто. — Это очевидно. Сердце пропускает удар. В каком смысле он говорит «нравишься»? Ханён не хочет выяснять. Он чувствует лёгкое смятение, и волнение, и смущение, и, что немаловажно, радость. Чувство напоминает ему время, когда он впервые полетел на самолёте на отдых. Земля за окном проносилась всё быстрее, быстрее и быстрее, а потом самолёт оторвался от взлётной полосы, и его тело на секунду словно бы стало невесомым, а потом дороги, дома, поля превратились в маленькие точки, разбросанные по рельефу общего ландшафта, и он смотрел во все глаза, пока всё за окном не скрыли облака. — А ты с ним почему не общался? Раз он был такой крутой. Это как тактическое отступление. Чем позволять Чанмину продолжать болтать, что ему, пьяноватому, только вздумается, Ханён переводит тему. Чанмин в ответ издаёт неопределённый звук и пожимает плечами. — У нас просто были разные друзья. Разные интересы. Да и ему без меня хватало проблем. Они замолкают. Ханён переваривает всё услышанное, а Чанмин, откинув голову на спинку дивана, о чём-то думает. За окном уже совершенно темно. Тихо работает холодильник. Экран телевизора, что освещает комнату, смотрит на них поставленными на паузу титрами. — Ты говоришь о нём, тем не менее, как человек, который наблюдал за ним, — Ханён принимает более расслабленную позу, ставит одну ногу на диван, поворачивает к Чанмину голову, едва заметно улыбается. — Я просто наблюдательный, Ханён, — склоняет на бок голову. — Да и семи пядей во лбу не надо, чтобы заметить, как человек из несчастного превращается в счастливого. В домофон звонят раньше, чем Ханён успевает что-то ответить. Поспешно поднимаясь, с пивом в руке, отправляется открывать дверь, при том чувствуя, как горят его щёки. Он приоткрывает входную дверь и слушает, как внизу хлопает дверь в подъезд. Слушает, как Эрик и Сону болтают о чём-то, поднимаясь вверх по лестнице. Он делает несколько глубоких вдохов и большой глоток пива. — …Нет, если ты возьмёшь томатную пасту, вкус будет отличаться, — Ханён начинает разбирать слова, до этого неразборчивым эхо отскакивавшие от стен. — Ты всё испортишь. — У тебя яичница подгорает, знаток. У Эрика в руках два небольших пакета, набитых пивом. Сону идёт за ним следом, еле волоча ноги. Ханён открывает дверь пошире, пропускает их вперёд, закрывает её за ними. Эрик оставляет пакеты на полу, не заморачиваясь, и Чанмин тут же тянется за новым пивом, пока Эрик достаёт упаковку крендельков, а Сону усаживается на пол там же, где сидел до этого. Ханён обходит его, плюхается на диван. Он чувствует острую нужду погладить его по волосам. Обычно они, выпив, начинают больше склоняться друг к другу, над чем все всегда смеются, называя их пьяное поведение милым. Может, сиди Сону прямо рядом с ним, он мог бы себе это позволить. Но играться с его волосами на виду у друзей — не то же самое. Тем более теперь, когда они встречаются, а Чанмин использовал это «нравится», точный смысл которого Ханён не знает. Они с Чанмином общаются не так уж и много. В основном в больших компаниях или на парах, но они наедине оставались за прошедших семь месяцев с момента знакомства не более трёх раз. Честно говоря, никто из присутствующих в его квартире не был его близким другом. Даже Сону. Но если с Сону они медленно шли к всё большему и большему сближению всё это время, то с двумя другими уровень взаимоотношений Ханёна устраивает. Им больше не хочется смотреть фильмы. Эрик и Сону (точно так же, как и Ханён, смирившийся с положением дел) выбирают игру, останавливаясь в итоге на каком-то файтинге. За ними увлекательно наблюдать; Чанмин время от времени сменяет одного из них. Ханён от время от времени поступающих предложений поиграть отказывается. — Какого хрена ты так хорош? — Эрик дрыгает ногой, когда Чанмин побеждает в очередной раз. — У Джэхёна дома играю, — Чанмин ухмыляется. — Сону? Хочешь сыграть ещё раз? — Давайте во что-нибудь ещё, — влезает Эрик, раздосадованный из-за пяти поражений подряд. Так Ханён обнаруживает себя наблюдающим за каким-то очередным ужастиком, только теперь решения за персонажей принимают его нетрезвые товарищи. — Давай, давай, — Эрик шлёпает Сону по плечу, когда тот не успевает попасть в специальную область и, соответственно, не стреляет в ходячий труп какого-то ребёнка. — Да блять! Я что, момент с пульсом прошёл, чтоб ты его об первый же скример убил? — Мне что-то кажется, что всё так и задумано, — Чанмин подпирает ладонью щёку. Долгую катсцену и объяснения важности выборов спустя начинается настоящий сюжет, и Чанмин хмыкает, бормочет «говорил же», пока на половину экрана выплывает текст с минимальной информацией о первом персонаже. Игра кажется занимательной. По крайней мере лучше, чем тот хоррор, что они посмотрели. Вечер всё ещё проходит не идеально, но, Ханёну приходится признать, довольно сносно: занятые игрой друзья даже не замечают, что Сону склонил к его коленке голову. Едва заметный, нежный жест заставляет сердце Ханёна сладко трепетать. Пока персонажи на экране агрессивно обсуждают незаконное погружение, а его друзья не менее агрессивно спорят о том, какой вариант ответа на каждую фразу им стоит выбирать, Ханён улучает момент, когда можно погладить Сону по шее пальцами. Тот смотрит на него снизу вверх. У него слегка розовые от выпитого щёки. Глаза блестят. Волосы почему-то слегка растрёпаны, а капюшон толстовки сбился на бок. Ханён его поправляет, улыбаясь Сону. — Ну может уже? Чанмин, ну там же что-то взорвалось! — взволнованно вскрикивает Эрик. — Да мозг же закипит, если слишком быстро всплывать! — Да не закипит, уже вон сколько ждут! — Закипит! Жди ещё! До последнего жди! Эрик издаёт полный фрустрации стон, выбирая нужный вариант. Ханёну интересно, когда они устанут. Обычно они могут сидеть всю ночь, но это пятница, день был довольно трудным, и он искренне надеется, что через часок-другой его гостей начнёт клонить в сон, и они разъедутся. Даже если день в целом пошёл не по плану, он будет рад просто поспать с Сону вместе. Но они сидят ещё несколько часов, потому что сюжет игры всех затягивает, и даже сам Ханён готов признать в какой-то момент, что потерял счёт времени, пока группа молодых людей их возраста бегала босиком по какому-то ржавому старому кораблю и ловила скримеры/галлюцинации/столбняк. Эрик отбрасывает приставку в сторону, когда у него начинают болеть глаза. — Надо было надевать очки, — жалуется словно бы сам себе на линзы. Чанмин потягивается, его рот раздирает зевота. — Предлагаю вам с Эриком пойти домой, — говорит Ханён, руку кладя зевающему другу на плечо. — А Сону, то есть, остаться можно? — Эрик слегка возмущается, когда Ханён слабо подталкивает его, чтоб поднялся. Сону всё так же сидит на полу. Он голову на диван откинул, глаза прикрыл. Ханён не знает, притворяется он или нет. Вздыхает с раздражением достаточно убедительным: — У нас с ним были дела. От того, что вы пришли, они никуда не делись. Теперь придётся заняться всем утром. Мне тебе ещё что-то разжевать? — Да понял, понял, — Эрик руки вскидывает, словно говоря «не надо психовать на меня», в прихожей кроссовки натягивает. Ханён, прихвативший пакет с мусором, который прежде успел насобирать Чанмин, протягивает его друзьям. Чанмин забирает из рук его без вопросов. Они копошатся некоторое время, возятся, бормочут что-то; потом Чанмин с Ханёном внятно прощается, а Эрик по плечу хлопает. Ханён ещё слышит, как Эрик ворчит о том, что Сону — везучий засранец. Потом Ханён захлопывает за ними дверь, и всё его ворчание отрезается ею, оставляя его в спокойной, блаженной тишине. Ханён на секунду прикрывает глаза, чтобы ею насладиться. Оборачиваясь, смотрит на Сону, впервые за вечер имея возможность рассмотреть его как следует. Тот сидит, как и прежде, на полу: подтянув к себе ноги, откинув на сиденье дивана голову. У него глаза закрыты, словно он дремлет. Ханён сам себе улыбается. Он выключает телевизор, включает небольшую лампу возле кровати, немного прибирается. Сону по-прежнему сидит, не шелохнувшись. Ханён, останавливаясь рядом с ним, не может найти в себе сил разбудить его, а потому усаживается на своё прежнее место на диване. И просто сидит. По его телу разливается приятная усталость. День и правда выдался тяжёлый. Не считая нудного семинара и не менее нудных лекций, Ханёну пришлось попотеть с уборкой и подготовкой как таковой. Прислушиваясь к себе, он понимает, что прежнее разочарование прошло — вечер, всё-таки, прошёл неплохо. Ханён как-то бездумно пальцы в волосы Сону запускает, убирает их с его лба. Тот, резко вдохнув, открывает глаза, голову поднимает, слегка хмурится. Он и правда задремал. И даже не заметил, как. Видимо, усталость и алкоголь — совсем не его коктейль. Сону утыкается лицом в коленку Ханёна, спрашивает: — Они ушли? — ему бы прокашляться, потому что голос слегка хрипит. — Да. Еле выгнал, — Ханён не может удержаться от смешка, продолжает играться с волосами Сону ласково. Сону, в отличие от Ханёна, не столь доволен вечером. И, нет, он, безусловно, всё ещё любит своих друзей, но, господи. Перед ним весь вечер были эти бёдра, и он не мог их коснуться. Сону оставляет мягкий поцелуй возле коленки, и только потом осознаёт, что сделал. Замирает. Ладонь Ханёна на его голове, пальцы в его волосах всё такие же расслабленные. Смелея, Сону целует снова, немного увереннее в этот раз. — Чанмин сказал, что я тебе нравлюсь, — говорит Ханён. Сону, дорвавшийся, ладонь кладёт на коленку, сам приподнимается, чтоб удобнее устроиться: развести ноги Ханёна, устроиться между них. — Контекст? — спрашивает, голову на его ногу кладёт. — Ты мной восхищаешься, выглядишь счастливым из-за того, что мы дружим, и я тебе нравлюсь, — наблюдает. Сону смотрит ему в глаза. Они тёмные, чёрные в тусклом свете, и Сону видит в них безмолвное любопытство, словно Ханёну интересно, что он будет делать дальше. Словно он говорит ему «давай же, смелее», ни звука не произнося вслух. — Он о всех так. Не бери в голову, — Сону отмахивается, но только отчасти. Во-первых, потому что Чанмин прав. Во-вторых, потому что у Чанмина и правда есть привычка говорить «нравишься» не в том контексте, в котором сам Сону имеет это слово обычно в виду. И, в-третьих, потому что Сону не хочет думать о Чанмине сейчас. Тёмные волосы Ханёна мягко спускаются на его лоб. В тусклом свете прикроватной лампы его кожа выглядит аппетитной — Сону, когда ловит себя на этой мысли, невольно перестаёт дышать. Ханёна хочется зацеловать всего, вылизать. Он вспоминает, как на первое сентября увидел его впервые. Он тогда был словно бы более круглолицым, и волосы были выкрашены в какой-то светло-каштановый, но его звонкий смех, наполнивший аудиторию в тот же момент, когда он в неё вошёл, и широкая, яркая улыбка остались неизменными. Сону не без гордости может сказать, что в последнее время причиной этой улыбки служит он. Потираясь щекой о кожу голую чуть выше коленки, Сону кладёт руку на правую его ногу, слегка надавливая на кожу бедра большим пальцем, из-под полуопущенных век наблюдая за тем, как она проминается. Под кожей чувствуются мышцы, что слегка напрягаются, сокращаются из-за его незамысловатых действий. Ладонь Ханёна с его головы спускается на щёку, и Ханён едва касается его кончиками пальцев. Губы Сону, пухлые, привлекательные, всегда красные, блестят от слюны. Он неосознанно их облизывал уже несколько раз, и Ханён не может перестать смотреть на них. Проводит по нижней большим пальцем, и Сону прикрывает глаза, в следующее же мгновение глубоко вдохнув и подавшись вперёд, к его бедру, оставляя на коже дорожку влажных, тягуче медленных поцелуев, словно смакуя каждое мгновение. Ощущения для Ханёна новы. Дыхание Сону чуть щекотное, губы мягкие, кожа под ними чувствительная, и потому Ханён совершенно не удивлён тому, как волнующие ощущения отдаются в его паху пробуждающимся интересом. Ему сложно найти своей руке лучшее применение — он снова запускает пальцы в волосы Сону, но не направляет его, не удерживает на месте. Она просто лежит на его голове, словно подбадривая. Сону доходит поцелуями до кромки шорт, которые слегка задрались от того, что Ханён сидит. Не решаясь пока что лезть выше, возвращается обратно к коленке, теперь уже весь проделанный губами путь повторяя, добавив к поцелуям язык, мягко посасывая нежную кожу. Он всё ещё может контролировать свои действия. Всё ещё отдаёт себе отчёт в том, что, пусть Ханёну это и нравится, для него это первый подобный опыт, и даже если он был в отношениях прежде, его девушка вряд ли прикасалась к нему так, как прикасается к нему Сону сейчас. Сону пока ещё прекрасно понимает, что в какой-то момент его ласка может стать слишком. Но до тех пор, пока Ханён его не останавливает, он позволяет себе действовать чуть смелее. Позволяет себе у самой кромки шорт чуть царапнуть кожу зубами, прежде чем, полностью сосредоточившись на этом месте, закрыть глаза. Ханён выдыхает рвано. Сону то ли сам не замечает, то ли специально делает, но кончики его пальцев на втором бедре Ханёна забрались под шорты давно, и они сухие, прохладные, контрастируют с тем, как другое бедро Сону покусывает, вылизывает. Ханён еле сдерживает желание толкнуться вверх — возбуждение внутри него, возбуждение в его шортах нарастает довольно быстро. Вместо этого Ханён свободной от волос Сону рукой небрежно тянет шорты выше, предоставляя для Сону больше доступа, и его пальцы при этом его слушаются слабо, а оттого движение рваное, ломаное. Его бедро, то, которое Сону целует, теперь оголённое перед ним целиком. Сону откликается на возню, отрывается от своего занятия. Его губы выглядят ещё более красными, чем обычно. Он словно бы не сразу фокусируется, словно ему тяжело сосредоточиться, и Ханён его понимает. В его собственной голове тоже как-то по-странному, по-знакомому, но, в то же время, совершенно по-другому, пусто. Он никогда прежде не был тем, кто принимает ласку. Он замечает несколько розовеющих даже в относительной темноте меток на своей коже. Сону замечает, что на нём нет белья. Он выдыхает с чем-то, напоминающим короткий стон, чуть вздёргивает брови, словно «что же ты со мной делаешь», и склоняется ниже, подаётся вперёд, широко лизнув бедро Ханёна с внутренней стороны прижимается щекой снова, смотрит вверх, и его дыхание касается эрекции Ханёна, что, вкупе с искренним обожанием во взгляде, заставляет последнего слабо, едва слышно хныкнуть. Это тоже для него в новинку — издавать звуки вроде этого. Но ему не стыдно. Особенно когда замечает, что не занятая рука Сону перемещается на его собственный пах, и он сжимает себя через ткань, трётся. Ханёна переполняет желанием, и он едва слышно просит прежде, чем осознаёт: — Ещё. Его голос звучит слабо и действительно просяще, и от того, какая у Сону вдруг возникает картинка в голове, перед глазами темнеет. Сону кусает сильнее, сжимает второе бедро, бесцеремонно задирая шорты и на нём тоже. Он бормочет прямо в кожу, словно впечатывая свои слова в неё: — I’m gonna ride the fuck out of you. Может, «курсы английского» и не прошли зря. Может, ему стоит поблагодарить старшего товарища из университета, когда вернётся в общежитие, потому что слова, кажется, действуют на Ханёна лучше, чем любая предыдущая стимуляция — откинув голову, он стонет, всё-таки сжимая волосы Сону пальцами, толкаясь его лицу тазом навстречу. Его голос. И без того низкий, голос Сону теперь словно бы упал ещё сильнее, а им сказанное Ханён и сам с лёгкостью себе представляет. Где-то глубоко внутри он надеялся на то, что вечер их будет подходить именно к такому завершению. Не в такой хаотичной последовательности, не при таких неожиданных обстоятельствах, но к вот этому. Они не говорили о предпочтениях и позициях; Ханён всё ещё неопытен в этом, пусть и уверен в себе. Надеясь на то, что всё само сложится, готовый к любому исходу и планировавший предоставить право выбора Сону он, тем не менее, всё равно испытывает прокатывающуюся через всё тело волну возбуждения, думая о том, как мог бы сжимать ягодицы Сону, впиваться ногтями в них, толкаться в него, пока тот движется ему навстречу, сидя на нём верхом. На его шортах появляется влажное пятнышко от предэякулята, но он этого даже не замечает. Сону, закинувший его ногу себе на плечо и активно кусающий, зализывающий свои же следы на нежной коже, косится. Отрывается с влажным звуком, сопровождающимся разрывающейся ниточкой слюны. Сону такой краснощёкий, взъерошенный и вытраханный, когда Ханён встречается с ним взглядами, что от одного его вида пятнышко на шортах становится чуть больше. Сону сглатывает, в очередной раз облизывается, руки тянет к резинке шорт, почти беззвучно спрашивает: — Можно? Ханён кивает мелко, слабо, сам футболку свою задирает, оголяет животик. Сону уже чувствует словно бы на языке знакомый вкус. Его рот наполняется слюной, и всё его естество в предвкушении картины, которая должна ему вот-вот открыться, когда — звонят в дверь квартиры. Они аж подскакивают. Сону невольно дёргается назад, а Ханён, от неожиданности пискнув, отпускает футболку. Они оба обалдело смотрят в сторону двери, когда раздаётся ещё один звонок. И, следом, стук. И приглушённое: — Ну вы ж не спите ещё! Я видел! Впустите меня! Сону этот голос узнает из тысячи. Всё его лицо страдальчески морщится, и он чуть не плача шепчет: — Да ёбанный свет. Ханён молча смотрит на него. Выражение лица разочарованное. — Может, если он ещё поорёт, соседи его прогонят? — Сону спрашивает с надеждой, которая рушится, спадая так же, как и стояк в его штанах. Но последнее — дело поправимое. Сплавить бы только этого чёрта куда-нибудь. Ханён вздыхает. Пропускает волосы Сону через пальцы. — Надо узнать, чего он хочет, как минимум. Вдруг это что-то важное. Весь их разговор сопровождается тем, что Эрик лупит в дверь с чёткой периодичностью и определённой степенью громкости. Будь проклята доброта Ханёна — они оба об этом думают. Сону целует голую коленку ещё раз напоследок, Ханён поправляет его волосы и говорит приоткрыть окно, чтоб проветрить, прежде чем они оба поднимаются. Ханён отправляется в ванную, Сону — открывать дверь. — Ну наконец-таки! — Эрик вваливается внутрь, словно ему не просто открыли, а прямо-таки впустили, и Сону еле удерживается от того, чтоб схватить его за шиворот и обратно выставить. — Чего тебе ещё? Мы спать хотели уже лечь, — он звучит раздражённо, не скрывая своего недовольства. — Я пропуск в общагу забыл, — Эрик жалуется. Невероятно. Сону кажется, что он сейчас взорвётся. — А Чанмин? — терпеливо спрашивает он, тем не менее. — Поехал куда-то, — Эрик плюхается на диван, раскидывает руки, расставляет широко ноги. Он уже и кроссовки снял, и толстовку расстегнул. — Чего окно открыли-то? Холодно ж. — Возьми мой и едь в общагу, — Сону поднимает с пола свой рюкзак, собираясь найти пропуск, но Эрик опережает: — Ага, да, это ж так и работает. И наш нынешний охранник меня пустит, когда увидит твоё лицо у себя на экране компьютера. Эрик прав — Сону признаёт это, скрипя зубами. И всё из-за того, что во время смены другого охранника пару недель назад кто-то впустил к себе чужого человека, который в итоге спёр чей-то ноутбук. — Как тебя вообще угораздило, — Сону закрывает дверь, смиряясь с тем, что Эрик уже всё для себя решил, и мучаясь мыслью о том, что Ханён сейчас возбуждённый в ванной один. Без него. Ёбанный свет. — Ну так я за тобой спешил! — Ну так значит сам виноват! Эрик дуется. И, если честно, Сону не планировал на нём срываться. Правда. Правда. Но он просто так давно хотел остаться наедине с Ханёном. — Ты не мог поехать с Чанмином? — пытается в последний раз. Эрик закатывает глаза. А потом чуть заговорчески говорит: — По-моему, он поехал, — многозначительное молчание. Ясно. Чанмин поехал с кем-то трахаться. Эрик следом говорит оскорблённо: — Не буду же я другу мешать удовлетворять свои потребности! Сону, не выдержав, громко фыркает. Смеётся. Эрик возмущённо бросает в него «ты чего?!», но Сону лишь отмахивается, направляясь в сторону маленькой ванной, что находится в отдалении, за небольшой стенкой, в конце какого-то подобия коридорчика. Сону стучит в дверь коротко. — Ханён-а, Эрик на ночь останется. Дверь открывается мгновение спустя. На Ханёне домашние штаны, скрывающие следы на бёдрах. Он выглядит расслабленным, словно вся эта ситуация его не трогает. И домашним. До Сону вдруг доходит, что он чуть не отсосал ему раньше, чем они поцеловались. Снова фыркает. Ладонью проводит по лицу. — Где спать собираешься? — обращается к Эрику, который смотрит на них, откинув на спинку дивана голову (Сону интересно, нормально ли ему, пьяному, смотреть на людей вверх тормашками), игнорируя вопросительный взгляд Ханёна, которым тот его награждает за непонятный смешок. Эрик языком цокает, словно Сону придурок какой-то, поднимается, чтобы закрыть окно. Ханён медленно бредёт к кровати, усаживается на неё. — На кровати с моим любимым Ханёном, конечно же, — словно само собой разумеющееся. Это шутка. Сону знает. Закипая всё равно, слегка агрессивно предлагает: — А может ты поспишь на диване, а мы поспим в кровати? На лице Эрика отражается искреннее непонимание. Он хмурится следом: — Да запросто, бро, чего ревнуешь-то? Как будто вы встречаетесь, — последнее он произносит как очередную шутку, сам же с неё смеётся, направляется на кухню, открывает холодильник и, напевая себе под нос, ищет пиво, которое, как он знает, ещё осталось. Ханён и Сону встречаются взглядами, и оба вдруг как-то напряжены. И, Сону уверен, они подумали об одном и том же: ох, боже. возможно, вся эта идея с «тайными» отношениями совсем не стоит того.