И пусть я не number one

Уже в который раз сломался телефон. Истории о нас мы оставим на потом. Между нами...

Новый год - пора чудес, так говорят абсолютно все, с кем Илья когда-либо был знаком. Сладостное ожидание чуда, киношная атмосфера и романтика, куда же без нее. Волшебное время, когда сбываются мечты и рождаются новые надежды, та самая ночь, в которую можно начать новую жизнь, если уж никак не получается сделать это в один из многочисленных понедельников. Дурь несусветная, короче, Илья, будучи прагматиком до мозга костей, всегда считал новый год всего лишь очередным поводом для пьянки в кругу друзей, поводом как следует накидаться и натворить эпичной несусветной хуйни, о которой потом будут слагать легенды и передавать их из уст в уста. За ним уже числится уже парочка таких историй, так почему бы и не добавить в копилку еще одну? В этот раз отмечают, конечно, с размахом. У какой-то серегиной приятельницы, чьи родители отчалили на праздники в теплые края греть жопу, и если поначалу теплилась надежда, что будет лампово, как, например, в позапрошлом году, то она быстро испаряется, когда за несколько дней до исхода декабря Серега добавляет Илью в чат на почти тридцать рыл. Вот тут-то и становится ясно - пати выйдет, что надо, всем соседям на зависть и головную боль. Мучительно ища местечко среди сугробов, чтобы запарковать тачку, Илья трижды чертыхается, что решил выебнуться и отмел вариант с метро. Ехать к родителям нужно было завтра чуть ли не через всю Москву, а на колесах оно как-то сподручнее, чем толкаться среди сонных похмельных рож в тошнотно покачивающемся вагоне. Двор тесный, вокруг со всех сторон высятся однообразные блевотно-желтенькие панельки, и местные уже давно поделили территорию вокруг них, так что Илье остается лишь по-свински заскочить на бордюр и заехать прямо на заснеженный газон совсем недалеко от нужного подъезда. Леня на это лишь хмыкает, но никак не комментирует и выбирается из машины, чтобы выудить с заднего сидения здоровенную ашановскую сумку, в которой весело звякают бутылки. Что и говорить, готовились они к этой самой главной ночи в году основательно, без страха и совести обчистив алкогольный отдел в супермаркете. На пороге их с Леней встречает хозяйка квартиры, которую Илья впервые в своей жизни видит. Лена маленькая и улыбчивая, настоящая фея добра, помогающая им приткнуть куда-нибудь обувь и повесить куртки на переполненную вешалку, а сразу после появляется Серега, явно уже бахнувший для настроения и с ног до головы обмотанный сияющей разноцветной гирляндой на батарейках. Серега тянет лыбу от уха до уха, сгребает в медвежий захват сначала Илью, а после и смутившегося Леньку, а потом, напевая что-то подозрительно напоминающее “в лесу родилась елочка”, отнимает у них сумку с бухлом и скрывается в гостиной, откуда доносится громкий смех и многоголосый гомон. Леня улыбается неуверенно, он впервые в этой компании, да и к тому же скромник по натуре, но Илья ободряюще ему улыбается и, взяв за руку, тянет за собой в том же направлении, где скрылся Серега. Пост сдал, ключи от тачки на полку, а значит - нужно срочно выпить, чтобы не быть таким омерзительно трезвым на фоне прочих веселящихся тел. Запоздало мелькает мысль, что, может, он и зря Леню сюда притащил, придется теперь весь вечер следить, чтобы тот не заскучал в незнакомой компании, но боржоми пить уже поздно, а вискарика накатить - в самый раз. В комнате народу, как сельдей в бочке, половину из них Илья в лицо не знает, даже смутно не может припомнить, где пересекались и пересекались ли вообще. Огромная разношерстная толпа, едва помещающаяся в гостиную тесной двушки, и Макс. Впрочем, Илья и сам не знал, на что рассчитывал, когда смутно надеялся Макса здесь не встретить. Этого следовало ожидать, у них куча общих друзей и знакомых, а еще Макс - душа компании, бессменный менестрель и неизменный балагур, приятель всем и каждому, даже если вокруг совершенно незнакомые лица. Макс Шустов всегда там, где весело и шумно, где кто-то решительно требует праздника. Берется из ниоткуда, как черт из табакерки, возникает на пороге со своей верной шестиструнной подругой, и тут же привлекает к своей скромной двухметровой персоне всеобщее внимание. Все обожают Макса, такого простого, как три рубля, и своего в доску. Илья, в общем-то тоже когда-то на все это дерьмо повелся, когда на какой-то пьянке года два назад раскрыв рот от восторга слушал тихий бархатный голос и завороженно следил за длинными пальцами, неспешно перебирающими струны. Макс - его бывший. Трижды бывший, если уж быть совсем точным. Хороший, надежный и ласковый Макс с буйными золотыми кудрями, светлыми честными глазами и гитарой наперевес. Макс, который всегда был чересчур серьезным в своих чувствах, душил своей чистой и почти целомудренной любовью, смотрел с придыханием и требовал слишком многого. В том и не сошлись, как в первый, так и во второй и даже в третий заход. Илья из раза в раз клялся себе, что это - все, финиш, приехали, блядь, на конечную. Макс мучился, стирал его номер из списка контактов, чистил переписки и бухал с общими друзьями, отчаянно пытаясь забыться, но вместо этого лишь заебывал всех окружающих раз за разом. Потом они пересекались у кого-нибудь на хате спустя несколько месяцев, и будто бы забывая, как кровоточило и умирало что-то внутри, клятвенно обещали друг другу быть братанами до гроба, раскуривая одну сигарету на двоих на холодном и неостекленном балконе. Какое-то время у них даже получалось, Макс больше не заводил разговоров о своих к Илье чувствах, Илья рассказывал ему про очередного своего ебыря, а окружающие - те самые ехидные суки, которых Илья с Максом звали своими друзьями, - лишь глаза закатывали и делали ставки, когда же в очередной раз ебанет. Не должно, убеждал себя Илья раз за разом, они ведь так хорошо знают друг друга, так хорошо умеют сглаживать острые углы и обходить опасные темы. Серега называл это феноменальное явление жестокой и бесчеловечной френдзоной, Макс - искренней попыткой в дружбу, а сам Илья - нездоровой зависимостью. Однако обвинять во всем одного лишь Шустова было бы глупо, у них обоих рыльце было в пушку, потому что Илья, несмотря на свои же собственные слова о том, что все, баста, хватит уже, с упорством барана Максу потакал. Касался все чаще, приобнимал, уткнувшись носом в плечо, варил куриный суп на засранной общажной кухне, когда Макс сваливался с гриппом, а потом в конце концов сдавался и, напившись, целовал горячие и влажные губы Шустова. Вылизывая их жадно и голодно, соскучившись за несколько месяцев почти до сбившегося дыхания. Илья ошибался опять и опять, снова наступая на любимые грабли и в очередной раз просыпаясь в максовой койке в общаге. После - торговался с собой в жалкой попытке уложить в голове простую мысль: к Максу тянет, ужасно и пугающе, как магнитом и противиться ему невозможно. Смирялся на какое-то время, переживая очередной приступ любви к этому кудрявому чудовищу, а потом все снова заканчивалось скандалом, захлопнутыми за спиной дверями, тотальным игнором сообщений со звонками и максовым совершенно убитым взглядом. Макс хотел отношений, настоящих и простых, Илья же предпочитал любым отношениям легкость бытия и отсутствие всяческих обязательств. С Максом ему было душно и будто бы тесно, словно кто-то - не кто-то, а ебучий Макс, - весь воздух у него забирал и дышать давал понемногу, по расписанию и за хорошее поведение. Макс, несмотря на свой легкий характер, не особо любил шумные вечеринки, такие милые сердцу Ильи, не понимал концепта пьянок до свинячьего визга, а еще отчаянно ревновал Илью к каждому встречному мужику, поэтому всегда и все заканчивалось одинаково: они с Шустовым разбегались и не искали друг с другом встреч, пока не отболит, а то и дольше. Именно поэтому сегодня Илья здесь с Леней. Леня моложе его года на три, совсем пацан еще придурковатый, но красивый, собака, а еще - до пизды ему серьезные отношения с Ильей, не всрались совершенно. Не дорос еще до мысли, что можно планировать как-то будущее, а не сидеть у мамки под юбкой. Первак, что с него взять. Иногда Илье казалось, что он и сам от него недалеко ушел в развитии. Застрял где-то там, в своих восемнадцати с хвостиком, а Шустов пошел дальше, впрочем, с мазохистским рвением то и дело сворачивая на полпути и надеясь его, Илью, прихватить с собой в счастливое светлое будущее взрослых людей. Нахуй его, попутного ветра в сраку. - Привет? - вскинув взгляд от грифа и разом приглушая гулкие струны ладонью, говорит ему Макс, стоит только подойти чуть поближе к тесной и шумной компании за столом. - Добрейшего вечерочка, - глядя поверх кудрявой светлой макушки, бросает Илья, обращаясь ко всем сразу. Много чести Максу будет, персонально с ним ручкаться и расшаркиваться. У них, в конце концов, очередная выматывающая стадия упорного игнорирования друг друга и это сраное будничное “привет” - первое, что Макс вообще говорит ему за последние месяца три. Илья, таща Леню за собой на буксире, протискивается в дальний угол дивана, пока еще свободный и, плюхнувшись туда, устраивает руку у Леньки на плече. Демонстративно и красноречиво, чтобы даже тупой понял - он сегодня здесь не один. И, судя по тому, как чуть тускнеет взгляд Шустова, представление имеет успех. Выкуси, Максимка, сегодня я, даже если нажру репу до срамных танцев на столе, не стану с тобой сосаться, думает Илья мстительно, потянувшись к протянутому Серегой пластиковому стаканчику с вискарем. И даже если идея притащить сюда Леньку казалась еще минут пять назад откровенно хреновой, то сейчас Илья считает ее почти гениальной. Меньше шансов опять влипнуть в дерьмо, меньше шансов опять залипнуть на Шустова, как в первый раз. Насвинячиться все успевают еще до курантов и, с удивлением понимает Илья, Макс в этот раз пьет со всеми наравне, хотя обычно пропускает тост-другой, прикрываясь своей гитарой и отшучиваясь. Веселеет он на глазах, много шутит, ржет, как конь, рубит какое-то развеселое мясо, в котором Илья не без труда признает сплиновскую “Рыбу без трусов”. Что ж, оно и к лучшему, меньше поводов беспокоиться. Обычно Шустов впадает в меланхолию и ведет себя натурально как грустный клоун, смущая всех своей страдальческой рожей и душераздирающей любовной лирикой из ранних “Зверей”, а тут, поглядите-ка, изменил своим гнусным привычкам. Впрочем, как ни старается Илья не смотреть на него, все же быстро становится понятно, что пришел Шустов один, хотя и долетали слухи, что завелся у него какой-то то ли физик, то ли химик. Странно и глупо, что могло бы быть еще более романтичным жестом, чем притащить новую пассию к друзьям? Вполне в духе Макса так-то, даже удивительно, что он упустил такой уникальный шанс Илью побесить. Илья гонит от себя эти мысли прочь, пьет одну за другой, жмется к смущенному шумной толпой, но совершенно очаровательно улыбающемуся Леньке, и думает: нахер это все. Он не затем приехал, чтобы анализировать поступки Шустова и искать в них глубокий смысл. После полуночи кто-то из подвыпившей компании предлагает игры, и вовсе не настольные, а самые что ни на есть активные. Крошечная девчонка-вожатая, зычно и нетрезво представившаяся Юлей, собирает всех желающих в круг во второй комнате и начинается вакханалия, которой обычно в детских лагерях развлекают отчаянно скучающих подростков. Игры на знакомство позволяют Илье вспомнить добрую половину присутствующих, а те, что на преодоление тактильного барьера - роняют его, хохочущего как больной, на ковер, потому что с реакцией у публики уже не очень. Ленька, кажется, расслабляется, ловит почти у пола какую-то деваху, падающую по всеобщей команде навзничь в надежде, что кто-нибудь подхватит, и смеется, получая в ответ благодарный поцелуй в щеку. Он вписывается как родной, вот только почему все кажется таким неправильным, Илья, как не силится, понять не может. Незаметно выскользнув из комнаты, он с трудом отыскивает свои кроссы и вываливается в подъезд, прихватив из кармана сигареты. Тут - между третьим и четвертым, - тоже небольшая, но теплая компания, утащившая из гостиной бутыль джека и самозабвенно сплетничающая про присутствующих. - А вот и герой вечера, - фыркает Серега, отсалютовав Илье сигаретой и неосторожно стряхнув пепел себе на нос. Он морщится, чихает, а потом ржет и глубоко затягивается. - В смысле? - напряженно уточняет Илья, быстро сбегая по ступенькам и тоже прикуривая. Начало ему не очень-то нравится. - В коромысле, - вместо Сереги отзывается Лена, широко улыбаясь. - Малого твоего обсуждаем. Серега предложил тотализатор - на какой ноте он пойдет нахуй. И то, с какой многозначительной интонацией она это выдает, не заставляет сомневаться - не Леньку они тут обсуждали, а их с Шустовым. Любимая серегина тема, чтоб ему пусто было. - Всем уже распиздел? - вздыхает Илья, прислоняясь к стене плечом и затягиваясь. Вопрос, скорее, риторический, но промолчать сил никаких нет. - Да можно подумать, что кто-то тут еще не в курсе вашей великой с Максом гейской драмы, - закатывает глаза Светка, их с Серегой одногруппница. - Мы этот сериал уже третий год смотрим, все ждем, когда новый сезон выходить начнет. - Пиздец вы конченые, - сообщает им всем Илья безнадежно. Сигарета дотлевает и обжигает пальцы, Илья тушит окурок в жестяной банке и прикуривает следующую. - Ну и какие мысли о сюжете? - Говнюк ты, вот такие вот мысли, - философски отзывается Серега, тоже избавляясь от окурка и делая глоток вискаря прямо из горла, а потом преувеличенно серьезно, как может только пьяный, добавляет: - Ну ладно вы, дебилы, все никак не разберетесь, но этот Ленька-то какое плохое зло тебе сделал? - А причем тут Ленька? - прикидывается дурачком Илья, отбирая у Сереги бутылку. И несмотря на то, что на ногах он уже стоит нетвердо, он все еще слишком трезв для этого разговора. Надо бы исправлять. - Серьезно? - вклинивается Светка, округляя глаза и подаваясь вперед, чудом не рухнув с подоконника. - Илюша, давай честно. Ответь вот на какой вопрос, ты сколько раз сегодня вообще в его сторону посмотрел, а сколько - пялился на Шустова, как влюбленная малолетка? Илья молчит. Туше, ему нечего возразить на этот выпад, он и впрямь с Макса глаз не сводил, лишь изредка, одергивая себя, отворачивался, чтобы потом снова уставиться на него, как загипнотизированный. Он скучал, чертовски, просто до сбивающегося дыхания и ничего поделать с собой не мог. Последний раз они виделись с Максом месяца полтора назад на серегином дне рождения, но тогда Макс по-быстрому свалил, почти по-английски, а Илья нажрался как скотина и ныл в чье-то услужливо подставленное плечо, что больше просто не вывозит. После этого не пересекались, и вот теперь Илья насмотреться не может на эти упругие кудряшки - пальцы все еще помнят, какие они мягкие, - и светлые серые глаза цвета осеннего неба. Он в жопе, полной и беспросветной, и для всех вокруг это не секрет. - Я понял твою мысль, - хмуро говорит Илья, туша второй окурок и направляясь к квартире по лестнице. Идея в затуманенном мозгу зреет, как нарыв, и Илье кажется, что если его не вскрыть, начнется сепсис, который уже так просто не остановишь. Он еблан, конечно, что все это затеял, что решил, будто сможет прикрыться кем-то, как живым щитом, но время исправлять прошлогодние ошибки определенно настало. Как там все говорят? В новом году - новую жизнь? Илья готов, теперь совершенно точно, вот только нужно бы для начала избавиться от балласта. Леню он находит в гостиной с Наташкой, серегиной неизменной дамой сердца вот уже почти пять лет, и, тронув его за плечо, говорит негромко, склонившись к уху: - Пойдем со мной? Ленька кивает, обещает Наташке, что обязательно вернется и дослушает ее увлекательную историю про посвят, но чуть попозже, а затем поднимается и, уцепившись за локоть Ильи, идет за ним в коридор, а затем и на кухню. Там царит полумрак, горит только лампочка в вытяжке да гирлянда на окне. Веселая такая, подмигивает Илье всеми цветами радуги, будто бы издеваясь. У двери балкона кто-то обжимается за шторой и Илья, шумно выдохнув, рявкает: - Вон пошли, освобождаем помещение. Грубо, но ему как-то похуй, тем более, парочка оказывается их тех, кого он до сегодняшнего вечера в глаза не видел, так что особых угрызений совести Илья не испытывает. Плотно прикрыв за ними дверь, он берет с кухонной стойки недопитую бутылку водки, делает большой глоток и, поморщившись, оборачивается к застывшему рядом Леньке. Тот смотрит непонимающе, с беспокойством, и от этого натурально тошнит. Ленька хороший, и он обязательно найдет себе кого-то получше, не такого гондона штопанного, как Илья, а пока нужно отрывать пластырь, и будь, что будет. - Уезжай. Сейчас, - коротко говорит ему Илья, не глядя в глаза. Смотрит куда-то мимо, трус ебаный, да еще один глоток водки, обжигающей рот, делает. - В смысле - уезжай? - интересуется Ленька, подступая чуть ближе. - Вместе поехали. Тебе уже, кажется, хватит, и тоже пора баиньки. Я такси вызову, а утром машину заберешь. - Один уезжай. Я остаюсь, - спокойно отвечает ему Илья, вцепившись в горлышко бутылки с такой силой, что пальцы неметь начинают. Хочется заорать, хочется эту самую бутылку разъебать о свою собственную тупую голову, но он лишь стоит и смотрит куда-то в сторону, не решаясь перевести взгляд на Леньку. - Илья… - тянет Леня растерянно, но Илья лишь отмахивается и не дает ему договорить: - Головка от хуя. Это все был один сплошной факап, так что просто уезжай и все. Шмотки мои я потом попрошу кого-нибудь забрать, - медленно и с расстановкой чеканит он, а после, обойдя Леньку по дуге, останавливается у окна, прямо перед завесой конвульсивно мигающей гирлянды, и снова прикладывается к бутылке. - Может, хотя бы, объяснишь, в чем твоя проблема, блядь? - с раздражением интересуется Ленька, повышая голос, но скандалить не хочется. Хочется остаться одному, нахуяриться в сопли, добив водку в одно рыло, а потом сидеть в темном углу за шторой и отчаянно жалеть себя, упиваясь страданиями и слушая, как Макс в гостиной тихо поет сплиновскую классику о том, что выхода нет. Нихуя ведь не изменится, от того, что Леня уйдет, никуда не денутся все его собственные загоны, да и Макс не станет по-другому смотреть на концепт отношений. Илье просто нужно перестать втягивать в свою уебскую мылодраму ни в чем не повинных и ничего не подозревающих людей, и тогда все встанет на свои места. Он не собирался ничего объяснять, не собирался оправдываться, но слова вырываются сами собой, тщательно спрятанные в самом дальнем углу. Вместе с чувствами, которые Илья старательно в себе душил последние пару лет. - Я Макса люблю, вот в этом и вся моя проблема, - вздыхает Илья негромко, а после, тяжело вздохнув, просит беспомощно: - Свали уже, а? Тошно. Дверь кухни за спиной коротко скрипит, а потом со всей дури грохает по откосу. Леня уходит молча, но эффектно, спугнув кого-то в коридоре, а Илья, оставшись один и наплевав на все запреты хозяйки, выходит на балкон. В одной футболке должно бы быть дохуя зябко, но у Ильи так горит лицо, что даже жарко становится. Открыв одну из створок остекления, он выбивает из пачки сигарету и дрожащими руками подкуривает ее, услышав, как в комнате резко стихают гитарные переборы. В кухне снова хлопает дверь, а потом на пороге балкона нарисовывается Шустов, совершенно сбитый с толку и ничего не одупляющий. Он быстро окидывает Илью взглядом - практически приговоренная бутылка водки, сигарета в руке и пустой взгляд в никуда, - и интересуется почти с тревогой: - Что случилось? Я Леню видел в коридоре, он… - Макс запинается, а потом, вздохнув, спрашивает коротко: - Он что, ушел? - Это я его ушел. Хули ты вообще не в свое дело лезешь, - огрызается Илья в ответ, а потом шмыгает носом, и Макс, прикрыв балконную дверь, подступает ближе. Критически близко, на самом деле, как и всегда без зазрения совести вторгается в личное пространство Ильи, смотрит своими невозможными бездонными глазами и глухо уточняет: - Тебе плохо? - Мне похуй, - вздыхает Илья предельно честно и, затянувшись, продолжает равнодушно: - Вообще. На всех уровнях. Пускай катится в пизду и больше никогда на глаза мне не попадается. Ему же лучше будет. Макс смотрит с прищуром, изучает и пытается высмотреть черт знает что, а потом все же снова заговаривает: - Да что он сделал-то? Такой щеночек миленький, - выходит охуеть как язвительно, совсем на Макса не похоже, вообще ни капельки, особенно когда он, поморщившись, продолжает едко: - Команду “голос” знает, “место” - тоже, а остальным научится. Я же научился. - Макс, - предостерегающие тянет Илья, но Макс лишь головой сердито качает и продолжает ничуть не менее язвительно: - А что Макс? Скажешь, неправду говорю? - Скажу, что ты еблан, - Илья вздыхает и ежится, чувствуя, как алкогольный угар немного попускает и до костей продирает противным колким холодом. Хочется обнять себя в попытке удержать тепло и, желательно, исчезнуть отсюда сию же секунду, чтобы Макс больше не смотрел так осуждающе и с таким полным и почти самодовольным пониманием происходящего. Впрочем, чему тут удивляться, Шустова этот цирковой номер, похоже, даже не слишком удивляет. Заебался он, что ли, удивляться его выкрутасам? И как только Максу не противно рядом с ним стоять, думает Илья, как только не тошнит от этих разговоров, таких мерзких и равнодушных, будто бы они и впрямь про собаку говорят, а не про человека живого, с чувствами и эмоциями, которые Илья только что без зазрения совести растоптал и не поморщился. Макс смотрит на него долгую секунду, а затем, плюнув, кажется, на что-то - на гордость и чувство собственного достоинства, вот на что, - стягивает с себя худи и накидывает ее Илье на плечи, сам оставаясь в одной лишь футболке. - Простудишься, - замечает Илья, тем не менее благодарно кутаясь в плотную с начесом худи и глубоко вдыхая запах. Даже через висящий на балконе коромыслом сигаретный дым та пахнет Шустовым, так знакомо, что хочется позорно разрыдаться и уткнуться в нее носом, заливая ткань соплями и слюнями, но Илья сдерживает порыв и лишь прикуривает вторую сигарету, выкинув окурок прямо в окно, как распоследний чмошник. - Да насрать, - отмахивается Макс и замолкает, отведя взгляд. - Ты ж знаешь, я закаленный. Илья собирается что-то сказать, сам пока не знает даже, что именно, но тут во дворе что-то грохает громко, почти оглушительно. Для салютов поздно, мусоровоз - вообще из области фантастики, а потом прямо под балконом взревывает чья-то сигналка и, выглянув в раскрытую створку, Илья с каким-то странным равнодушием понимает, не чья-то - его собственная. Отстраненно - ни один мускул на лице не дергается, он смотрит, как Леня раз за разом остервенело пинает передний бампер его старенького, изрядно потрепанного ниссана носком тяжелого берца, и тот с громким хрустом проламывается под напором. Дальше дело идет легче, и вот уже добрая треть пластикового бампера неаккуратными и острыми обломками осыпается в сугроб у капота. Илья глубоко затягивается, меланхолично оценивая нанесенный ущерб, а затем, выдохнув густой сизый дым, решает - да ну и похуй, он заслужил. Сигналка продолжает истошно вопить, соседи высовываются в окна, чтобы убедиться, что страдает не их имущество. Даже в их квартире, кажется, кто-то сдвигает в сторону штору в гостиной и присвистывает громко, а Илья стоит, завернувшись в максов худос, и в голове у него полный штиль. Око шторма или как эта херня там называется. - Спуститься, дать ему пизды? - интересуется Шустов, склоняя голову набок, но Илья лишь плечами пожимает. - Не надо, я все равно бампер менять собирался, замял на прошлой неделе о бордюр. Главное, чтоб на капот не перешел, - и, философски вздохнув, добавляет: - Пусть пар выпустит, поверь, ему сейчас надо. Я и подумать не мог, что для него все ну… типа серьезно. - Илюш, это только для тебя, блядь, все и всегда несерьезно и понарошку, - Макс резко оборачивается к нему и, возмущенно сверкнув глазами, продолжает: - А люди, знаешь ли, обычно не трахаются с кем попало просто ради того, чтоб койка ночью теплой была. Люди обычно по любви трахаются, и им больно, когда все заканчивается вот так. - Да как так-то? - снова затянувшись, уточняет Илья, раздраженно ежась. Будто бы он что-то Лене обещал, будто бы в любви клялся. Не клялся. Он даже Максу толком никогда не мог сказать, что любит, что уж там про какого-то первака говорить, с которым он знаком недели три, не больше. - Паскудно, Илюш, и в новогоднюю ночь. Заебись, подарочек, - отрезает Макс грубо, а после щурится и добавляет: - Ты только так, блядь, и умеешь. - Минуточку, - Илья вскидывается и, прицельно выкинув недокуренную сигарету в распахнутую раму, почти зло выдыхает дым Максу в лицо, старательно запрокидывая голову: - То есть, по-твоему, осознав вот прямо сейчас, что я его пользую, как гондон, я должен был, как ни в чем ни бывало Леньке улыбаться, обжиматься с ним и сосаться, потом, возможно, поебаться напоследок, и только лишь потом послать нахуй со словами, что я по другому мужику сохну? Это было бы не больно, да? Мораль у тебя, Макс, гибкая до пизды, как гимнастка из порнухи. - А ты только сейчас это понял? - цепко ловя его взгляд, уточняет Шустов, на что Илья лишь руками разводит. Не сразу удается сообразить затуманенным алкашкой мозгом, что именно Макс имеет в виду, но Илья отвечает на все возможные варианты сразу, ответ универсальный и честный. - А то ты не знаешь, какой я, сука, тупой, - вздыхает он беспомощно. Хруст на улице прекращается, видимо, Леня, посчитав акт вандализма оконченным, сваливает ко всем хуям. Сигналка тоже замолкает, дважды коротко пискнув - а это, наверное, Серега добрался до брелка и сжалился над соседями. И казалось бы, вот это должно Илью сейчас волновать, а волнует совсем другое - то, как неожиданно теплеет максов пристальный взгляд и то, как разглаживаются складки у него на лбу, делая его совсем юным, чуть ли не пацаном вообще. Таким, каким он был, когда они с Ильей впервые встретились, беззаботным и счастливым. - Сюда иди, тупой, - тихо выдыхает Макс и сам, не дожидаясь, пока Илья отвиснет, делает шаг навстречу. Обнимает всем собой, такой большой, теплый и родной, окружает своим запахом, привычным и знакомым, аж дышать трудно становится. Илья и не дышит. Замирает в максовых руках, когда тот несмело касается его губ своими. У поцелуя привкус водки, никотиновой горечи и абсолютного, безраздельно всратого счастья. Макс негромко смеется, шепча что-то про безобразных пьяниц и мерзких куряг, но все равно прихватывает своими теплыми губами нижнюю губу Ильи и пальцами путается в волосах на затылке. Балконная дверь распахивается резко, являя Серегу и маячащую за его спиной Лену, с отвращением морщащую свой очаровательный носик. Илья поспешно утыкается в максову грудь горящим лицом и трясется от едва сдерживаемого смеха. Макс отвешивает ему легкий подзатыльник, но прижимает к себе еще крепче, рукой обхватывая плечи. Так привычно и так охуенно, что Илья вздыхает счастливо и трется носом о тонкую ткань футболки. Попались, не отходя от кассы, потому что у Сереги, ей-богу, нюх какой-то нечеловеческий на их с Максом шашни. Он возникает рядом мгновенно и неотвратимо, стоит только Илье в очередной раз дать слабину и позволить себе чувствовать чувства, а Максу вновь на это повестись, а потом глумится, как распоследняя сволочь, тут же разнося благую весть всем, кто готов его слушать. И даже тем, кто особым желанием не горит. - Я вас убью, - обещает Лена, принюхавшись, и добавляет веско: - Всю кухню прокурили, мудозвоны несчастные. - Сорян, у нас тут терапия, - виновато хмыкает Макс, кивая куда-то в сторону окна. - Вы же сами видели этот краш-тест. Пластмассовый мир проиграл берцам с разгромным счетом, а Илюша от расстройства намудачил. Понять и простить. - Прогнать вас отсюда и по шее надавать, - чуть смягчившись, вздыхает Лена. - На выход, черти. - Так точно, - шутовски отсалютовав ей свободной рукой, отзывается Макс и тащит Илью за собой в тепло, а тот и не думает сопротивляться. На балконе действительно дубак страшный, а Макс еще и чуть ли не раздетый там с ним мариновался, джентльмен ебаный, так что Илья вяло переставляет ноги и, перешагнув порог, чувствует, как Макс прислоняет его к стене. - Да вы реально дебилы, ничего в этой жизни не меняется. Стоит отвернуться - и вы опять где-то сосетесь, - расстроенно вздыхает Серега, а после, уже явно обращаясь лишь к Максу, уточняет: - Жив, курилка? Или в ноль убрался? - Живее всех живых, - встревает Илья, медленно сползая вниз по стене и усаживаясь прямо на полу. А потом запрокидывает голову и, глядя на все еще маячащего рядом Серегу, безапелляционно заявляет: - Завтра, Серый. Клянусь, завтра я обязательно выслушаю все твои подъебки и нелестные эпитеты в алфавитном порядке, а сегодня будь хорошим другом и съебись нахуй. Нам, вроде как, поговорить надо. Миледи, вас я тоже попрошу покинуть сцену. Он переводит взгляд на охуевшую от такой наглости Лену, но прежде чем та успевает хоть что-нибудь сказать, например, что это ее, блядь, кухня, Серега ловко подхватывает ее под локоть и тянет прочь, приговаривая по дороге: - Ленок, они долбоебы и не лечатся. Не обращай внимания, - и уже в дверях обернувшись, весьма красноречиво демонстрирует им с Максом средний палец. Илья прыскает и, обнаружив, что все еще сжимает в руке бутылку с жалкими остатками водки на донышке, лихо опрокидывает в себя ее содержимое. Макс, тяжело вздохнув, присаживается рядом, отбирает опустевшую тару и, устроив ее подальше, закидывает Илье руку на плечи, притягивая к себе. Молчат долго, Илья даже носом начинает клевать от разморившего его тепла кухни и Макса рядом. Так хорошо, так правильно и почти идеально. Как и всегда с Шустовым, с той лишь разницей, что больше не хочется никуда срываться и бежать. Ни сейчас, ни завтра, ни вообще. Илья так устал от всего этого, так устал быть без Макса, что мертвой хваткой вцепляется в его руку, когда Шустов накрывает его прохладные пальцы своей горячей ладонью. Дверь со скрипом приоткрывается, и Илья, встрепенувшись, вглядывается в неясные фигуры на пороге. Не Серега и не Лена, а значит, можно смело спускать с поводка свой сучий характер. - Нахуй все пошли, - рявкает он и смеется, потому что Макс чуть ли не одновременно с ним гаркает: - Нахуй - это туда, дальше по коридору, а здесь кухня. Дверь тут же закрывается, и они снова остаются вдвоем. Ну, если не считать, конечно, огромного такого слона в комнате, который уместил свою здоровую жопу чуть ли не у них с Максом на головах. Илья вздыхает. Это он, не Макс, должен начать серьезный разговор. Макс всегда их начинал, сколько Илья помнил, но ничем хорошим это никогда не заканчивалось, потому что самому Илье чаще всего до пизды было, что он там затирает. Он и слушать не хотел про все эти серьезные штуки, про любовь там, постоянство и про то, что пора завязывать скакать из койки в койку, как только на горизонте замаячит ответственность. Теперь очередь Ильи, и он лишь надеется, что Максу будет чуточку меньше поебать на то, что он сейчас скажет, чем ему самому всегда было на максовы откровения. - Макс, я готов попробовать, - тихо начинает Илья, закусив губу и погладив большим пальцем тыльную сторону максовой ладони. Ответа не следует, так что, выждав немного, он просто продолжает так же тихо: - Не как всегда, когда я сначала что-то обещаю, а потом в ужасе съебываюсь, а нормально. Ну знаешь, к родителям твоим сгоняем, как ты давно хотел, может, хату снимем. Мне больше не страшно остаться с тобой и ничего не искать. Я, блядь, кажется, набегался. Макс едва заметно вздрагивает, а потом ласково, как маленькому ребенку, все же говорит: - Илюш, ты бухой в сопли. В тебе вискаря черт знает сколько и двести пятьдесят водки, я с ними такие вопросы решать не собираюсь, - погладив рукой его плечо, Макс вздыхает и, разом растеряв всю свою браваду, потерянно добавляет: - Не нужно мне ложных надежд давать, ты их не оправдаешь. Никогда не оправдываешь же. Звучит так себе, но Илья не обижается. Макс прав, во всем прав он, а Илья был неправ почти два года, так что теперь - дело чести доказать, что может быть и по-другому. - А если я пообещаю, что очень постараюсь? - негромко и мягко говорит он, разглядывая их с Максом пальцы, привычно переплетенные и покоящиеся сейчас у Ильи на коленях. Максова ладонь такая огромная, запросто может ему запястье переломить, но вместо этого бережно греет, и в это весь Макс. Макс его мог бы вообще всего пополам сломать, играючи и с треском, но из раза в раз лишь обнимает, когда Илья к нему в очередной раз притаскивается побитым и виноватым псом. Шустов - невероятный, и тепло в груди разрастается с такой силой, что Илья, наплевав вообще на все, выдыхает хрипло: - Макс, я тебя люблю. Вот прям так, да. Помнишь, что я обычно на все твои признания говорил? - “Аналогично”, - почти с отвращением выплевывает Макс, снова дернувшись, как от пощечины, но Илья откидывает назад голову, укладываясь затылком на максово плечо, и решительно бросает: - Ну так вот все, нахуй это, - и, глубоко вдохнув, продолжает чуть тише: - Я люблю тебя, Шустов. Как могу, конечно, по-ублюдски и как конченая мразь. Но люблю. Так, как вообще никого и никогда. Я думал, я вообще не умею, прикинь? И знаешь, что? Я больше без тебя не хочу. Не смогу, как раньше, понимаешь? Без тебя все какое-то ненастоящее, картонное. Дурацкое и серое. А я так устал от всех оттенков этого говна. Макс молчит долго, так долго, что Илье даже кажется, будто он сейчас выпутается из его рук и так же молча, ничего не отвечая на эту пламенную речь, уйдет. Свалит и больше никогда с Ильей не заговорит, потому что, вообще-то, он имеет на это право. Илья столько времени его мучил, столько держал на привязи, не подпуская слишком близко, но и не давая окончательно свободу, что любой бы уже крест поставил на этой истории. Любой, но не Макс Шустов. Макс вздыхает, чуть поворачивает голову и, прижавшись губами к виску Ильи, почти насмешливо, но щемяще нежно резюмирует: - Дурак ты. - Дурак, - соглашается Илья, а потом, чуть осмелев, хитро уточняет: - Но ты ведь любишь дураков, да? Он ждет, что Макс отшутится, что все-таки соскочит и оставит этот разговор на потом, как и собирался, но Макс немного отстраняется, заглядывает ему в глаза и, ласково улыбнувшись, говорит: - Только одного, - а потом хмыкает и добавляет чуть ехидно: - Такого законченного придурка, что странно, как его вообще земля носит. Целоваться Илья лезет первым, жмется ближе, обнимает, путается пальцами в тугих максовых кудряшках на затылке и смеется с облегчением. Не проебал, сумел вовремя вернуть все на круги своя, не упустил Шустова из-за собственной дурости. Макс отвечает мягко, ведет языком по нижней губе, трется носом о щеку и выглядит таким счастливым, что хочется навсегда остаться в этом моменте, застыть в нем, как муха в янтаре вместе с Максом, законсервироваться, чтобы потом, через тысячи или даже миллионы лет эта красота мгновения сохранилась неизменно прекрасной. Пьяный мозг мыслит неведомыми доселе масштабами, но в одном Илья с ним совершенно согласен - эта ночь стоит того, чтобы ее запомнить. Когда небо становится чуть менее чернильным и гаснут уличные фонари, губы уже почти саднит от поцелуев, но Илье все мало. Максу, впрочем, тоже. Однако неубедительно строжась, он все же бубнит: - Илюш, тебе поспать надо, - и, гладя Илью по встрепанным волосам, добавляет, цепляясь за последние остатки благоразумия: - За руль через несколько часов, а ты еще даже трезветь не начал. И в этом, собственно, весь Макс: забота и здравомыслие, а еще - бесконечно терпение, раз он до сих пор Илью все еще не придушил за все его выверты. - К вечеру поедем, - отмахивается Илья беззаботно, и только потом осознает, что именно ляпнул. Впрочем, максова общага действительно недалеко от родительской квартиры, даже крюк особый делать не придется, так что хрен его Илья на метро отпустит, он так соскучился по Шустову на своем пассажирском сидении, по его дурной флешке с музыкой, валяющейся в недрах бардачка, и ехидным комментариям относительно собственного поистине ублюдского стиля вождения. А еще - по сладким прощальным поцелуям на парковке у крыльца общаги, так что да, сначала Илья определенно закинет домой Макса, а уж после поедет к родителям томно жрать мамины хрустящие огурчики и выпивать за наступивший год с батей. Макс щурится, улыбается ласково и, напрягшись всем телом, встает с пола, потянув за собой и Илью. Сильный такой, красивый и здоровенный, не военный, конечно, но и похуй как-то. Некстати вспоминается, как когда-то Макс пытался упихнуть свои широченные плечи в парадную форму перед каким-то смотром, ворчал, что это тиски, а не одежда, а Илья тогда откровенно им любовался, полулежа на общажной койке. У них так много общих воспоминаний, так много моментов, отпечатавшихся в сознании намертво, что даже странно, почему Илья хотел все это старательно забыть и не извлекать из чертогов разума примерно никогда. Дураком был, не иначе. В комнату пробираются тихо, прихватив из коридора свернутый спальник, крадутся на цыпочках и совершенно напрасно - гостиная сейчас напоминает скорее поле битвы, где все полегли там, где и сражались с зеленым змеем. Народ спит вповалку, кто-то укрывшись одеялами, кто-то этим даже не заморачиваясь, и Илья хмыкает. Студенты, конечно, народ неприхотливый, но такое он в своей жизни видит чуть ли не впервые - почти никто домой не уехал, все тут, практически по-братски теснятся в не такой уж большой комнате и в ус не дуют. Макс молча кивает на узкий матрас у стенки, видимо, именно для них благородно и оставленный, а потом, придерживая Илью под локоть, осторожно пробирается туда, переступая через пьяные посапывающие туши. Илья, покачиваясь и стараясь не запнуться, следует за ним и, очутившись у стены, блаженно растягивается на полосатом куцем чудовище, попавшем сюда, судя по всему, прямиком из девяностых. Впрочем, выбирать не приходится, так что и выебываться не стоит. Макс, хмыкнув, вытягивает спальник из холщовой сумки и, расправив его, устраивается рядом, накрывая их обоих тонкой мягкой болонью. Этот спальник Илье хорошо знаком, не раз встречались за два года в походах и совместных с Максом выездах на турбазу академии. Однажды даже в машине под ним ютились на чьей-то даче стылой осенью, когда спать хотелось неимоверно, а в домике все еще продолжали разудало пьянствовать. Тепло тогда было и хорошо, стекла все запотели напрочь, но вот спина наутро отваливалась просто капитально. Илья тогда себе буквально поклялся, что больше никогда не будет трахаться в машине, особенно со здоровенным Шустовым, занимающим собою буквально все пространство вокруг. Повозившись немного, Макс извлекает из кармана телефон и, подрубив к нему скрученные чуть ли не в узел наушники, протягивает одну из амбушюр Илье с совершенно заговорщическим видом. Илья закатывает глаза, но все же не задает лишних вопросов, только затыкает наушником ухо и, придвинувшись ближе, смотрит выжидательно. Горизонталь расслабляет ужасно, тело ватное, но максова хитрая рожа интригует, и поэтому он лишь улыбается мягко, когда Макс надевает второй наушник и запускает какой-то трек из своего плейлиста. Трек незнакомый, Илья точно его впервые слышит, запись какая-то не очень чистая, будто бы демка, но глаза отчаянно щиплет, когда Макс подпевает одними губами. “Океанами если напьемся, Меридианами пересечемся. И пусть я не number one, И даже не номер два, Но сердце свое отдам Я за тебя…” Каким же, блядь, идиотом он был, когда вечно уебывал от Макса навстречу приключениям. Каким же мудаком. Знал ведь, что Макс его любит, не вопреки чему-то и не во имя, нет, а просто потому, что по-другому и не умеет уже. Шустов ебаный романтик и законченный однолюб, но, что самое интересное, Илья, кажется, тоже. Когда трек заканчивается, Макс убирает телефон куда-то на пол рядом с матрасом и жмется ближе. Обнимает, стискивает почти до боли, но Илье насрать. Он закидывает руку Максу на шею, тянет к себе и целует торопливо и жадно. Подумать только, он реально Макса чуть не проебал, решив что умнее всех. Вот только думать не хочется, хочется ощущать все и сразу: теплые чуть обветренные губы, горячую ладонь на пояснице под задравшейся футболкой и внушительный максов стояк, упирающийся в бедро. Не особо задумываясь над тем, что делает, Илья трется об него, всем телом вжимаясь в Макса, вплавляясь практически, и, выдохнув, прикусывает его губу. Возятся как подростки, блядь, а хочется, конечно, по-взрослому. Хочется скинуть с себя шмотки, раздобыть где-нибудь резинки и долго, со вкусом ебаться во всех мыслимых и немыслимых позах, а потом кончить с максовым членом в заднице и после проспать примерно сто часов. Отличное первое января бы вышло, но увы. Макс, будто мысли его уловив, скользит по животу Ильи обжигающей ладонью и берется за болт на джинсах. Расстегивает его решительно, молнией вжикает и, оттянув резинку трусов вниз, обхватывает текущий смазкой член своими длинными пальцами. Илья задыхается. - Мааакс, - тихонько стонет он, подаваясь к максову руку и дурея от ощущений, - ты сдурел? Услышат же. - А ты кончай потише, я помню, ты умеешь, - насмешливо шепчет Макс ему в шею и, тихонько рассмеявшись, добавляет: - Тут до обеда кладбище упитых животных, кто ж тебя услышит, мой хороший. И от этого его чуть хриплого “мой хороший” связных мыслей в голове не остается вообще. Возбуждение шарашит по всем нервным окончаниям со страшной силой, а еще, конечно, адреналин, куда уж без него. В полуметре громко сопит и всхрапывает Серега, почти подмяв под себя Наташку, а Илья судорожно толкается в максову широкую ладонь и едва слышно скулит от того, как ему хорошо. Как ему, блядь, охуенно и просто невыносимо здорово. - Ты себе не представляешь, как я хочу, чтобы ты меня сейчас выебал, - опаляя дыханием ухо, шепчет Максу Илья. Тянется к его джинсам и накрывает каменный стояк своими пальцами, крепко сжимая. - Тогда приезжай вечером, у меня сосед свалил домой до конца недели, - отзывается Макс едва слышно, а потом, резко двинув рукой, многообещающе добавляет: - Расклад будет такой: я сначала растяну тебя на трех пальцах, а потом буду драть до тех пор, пока не охрипнешь. Устраивает? - Более чем, - с готовностью соглашается Илья, тихонько постанывая в его плечо. Движения максовой руки рваные, быстрые, совершенно идеальные, и он чувствует, что вот-вот кончит, позорно скорострельнув. Ни с кем и никогда Илья так стремительно не терял контроль над собственным телом, как в койке с Шустовым. Тот будто изучил его вдоль и поперек, прекрасно зная, от какого прикосновения по коже мурашки разбегутся, а от какого тут же разметает на ошметки. Макс широко лижет его шею, трется кончиком носа за ухом и судорожно выдыхает, когда Илья, все же справившись непослушными пальцами с молнией джинсов, забирается к нему в трусы. Член у Макса каменный, горячий и скользкий от смазки. Он тоже на грани, слишком давно они были вот так близко, башню у обоих рвет стремительно и беспощадно. Илья жмется ближе, притирается вплотную, задевая костяшками пальцев головку собственного члена и прикусывает максово плечо, чтобы не вскрикнуть. В мозгу коротит, разлетаются искры, такие невозможно яркие и сияющие под полуприкрытыми веками. Макс не выдерживает первым, кончает с коротким придушенным стоном, а следом срывает и Илью. Он дрожит, сжимает зубы на плече крепче и шумно выдыхает носом, чтобы сразу же втянуть густой и тягучий максов запах. Отдышаться выходит не сразу, лишь через пару минут, лениво целуя Макса в изгиб мокрой от пота шеи. Шустов же, кажется, вообще пребывает в каком-то охуительном астрале, бездумно перебирая волосы Ильи своими пальцами и придурочно улыбаясь потолку. Затем, опомнившись, он все же приходит в себя, по-свински вытирает выпачканную в сперме ладонь о свой же худос, сбившийся куда-то на пол, и с нечитаемым выражением лица передает его Илье. Впрочем, замерзнуть в одной тонкой куртке ему завтра не грозит, уж Илья об этом позаботится, доставит прямо до крыльца общаги, чтоб по морозу не шлялся. С горем пополам приведя себя в порядок, Илья комкает грязную худи в тугой ком, чтобы скрыть весьма однозначные пятна, и снова подкатывается Максу под бок. - Люблю тебя, - тихо говорит он Максу прямо в ухо, счастливо улыбаясь, а Макс, скотина такая, тихонько смеется и шепчет в ответ: - Аналогично. - Вот ты мудак, - выдыхает Илья почти восхищенно, чувствуя, как Макс мелко трясется и едва сдерживается, чтобы не заржать в голос. - Но ты же любишь мудаков, да? - парирует он, и крыть Илье нечем. Одного конкретного мудака он действительно любит так сильно, что готов кричать об этом на каждом углу. Теперь - точно. - Третьяков, ну ебаный же стыд, нахуя тебе столько вещей? Ты блядский барахольщик и Плюшкин, как тебя только Макс терпит? - с мученическим выражением на лице интересуется Серега. Он как раз, пыхтя и отдуваясь, ставит на пол в коридоре черт знает какую по счету коробку, когда Илья показывается в дверях кухни. - Макс меня не терпит, а любит, - насмешливо отзывается он, перехватывая очередную коробку с прохода, чтобы тем, кто таскает вещи снизу, было удобнее разгружаться, а после, сдув со лба челку, довольно продолжает: - А я собираюсь жить здесь долго и счастливо. Очень-очень долго, настолько, что без всех своих кастрюль просто помру от тоски. - Если бы я знал, что съезжаясь с Шустовым, ты забьешь вещами целую газель, я был бы первым, кто вас бы вас отговорил, - окинув Илью нечитаемым взглядом, доверительно сообщает Серега, потирая спину. - Поздно, - фыркает Илья и, снова скрывшись в кухне, громко оттуда кричит: - Теперь тебе стоит молиться, чтобы мы не решили разъехаться, потому что в этом случае… - Можешь не продолжать, - в священном ужасе гаркает Серега от дверей, на что Илья лишь самодовольно фыркает. - Ну и славненько, - орет он, надеясь, что гулкое эхо полупустой пока квартиры донесет до Сереги его предельно понятную мысль. Макс вваливается в квартиру, стоит только Сереге из нее выскользнуть, и тащит на себе огромную коробку с теми самыми дорогими сердцу Ильи кастрюлями. Те весело и задорно звякают, а Макс, не слушая возражений, идет прямо в кухню, чтобы не захламлять гигантской коробкой и без того узкий проход. - А вот тебе реально каждая из этих посудин нужна? - страдальчески интересуется Макс, опуская свою ношу на пол и шумно выдыхая. Напряженные мышцы на его спине четко прорисовываются под тканью мокрой почти насквозь футболки, и Илья, скользнув по ним взглядом, сглатывает. Охуенный вид открывается, ничего не скажешь. - Абсолютно каждая, Шустов, даже не сомневайся, - фыркает он, встряхнув головой и, подступив ближе, когда Макс наконец разгибается, обхватывает ладонью его влажную шею. От Макса несет потом, пылью, раскаленным асфальтом и еще чем-то совершенно неуловимым, но невъебенно терпким и притягательным. Он весь такой разгоряченный, взмыленный в этой своей мокрой футболке с расползающимися подмышками и на спине пятнами, что прошибает острым возбуждением. Хочется повиснуть на нем прямо здесь, посреди полной неразобранных коробок кухни и от души потрахаться да хотя бы и на полу, но дверь в квартиру нараспашку. А еще то и дело туда-сюда снуют Серега да пара максовых приятелей из академии, перетаскивая из газели вещи, так что приходится поумерить пыл и просто нырнуть ладонями под футболку, оглаживая мокрую от пота спину. Макс выдыхает судорожно, склоняется, целует быстро, жадно и торопливо, проталкивая свой язык Илье в рот и вылизывая его изнутри. Многообещающе, блядь. Илья даже всерьез подумывает о том, чтобы перенести новоселье на следующий день, отговорившись тем, что нужно сначала разобрать вещи, но все же с тоской отметает эту мысль. Слишком многих придется обзванивать, чтобы перенести попойку, да и девчонки еще утром отписались, что с упоением кромсают салаты у Наташки, чтобы привезти к вечеру уже все готовым. Когда Макс отступает, Илья разочарованно стонет и, демонстративно поправив стояк в спортивках, не раздумывая особо засовывает голову прямо под кухонный кран, врубив воду похолоднее. Июль нынче жаркий, да. Прямо как Макс. Макс на это лишь широко улыбается и скрывается в коридоре, с грохотом запнувшись о коробку с обувью и от души выматерившись. Слишком поспешное бегство, Шустов, а это - твоя карма, несколько мстительно думает Илья, задумчиво взъерошивая мокрые волосы и отряхиваясь, как пес, а потом вздыхает. У них еще будет время оприходовать все поверхности не только в кухне, но и вообще во всей квартире. Так много времени, сколько никогда раньше не было, на самом-то деле. Целая жизнь. Простая и понятная, взрослая и с обязательствами, от которых Илья больше не намерен бегать.