Снежинки

Вообще-то, Лера не планировала знакомиться со второй личностью Разумовского. Ей и Разумовского целиком хватало. И она была сильно зла на этого целого Разумовского. И не до конца еще выздоровела, и потому, когда ей позвонил Олег, она планировала послать через него Сергея куда подальше. Сообщения от самого Сергея она давно успешно игнорировала. Надо что-то будет — сам явится. Правда, голос у Олега хоть и был ровный, но в нем проскакивали такие усталые нотки, что Лерино сострадание воскресло, аки Феникс из пепла, и она вместе со своим состраданием рванула на квартиру к Сергею. Открыл ей Олег, и вид у него был измученный. Даже не травмами, а какое-то бесконечное беспокойство проступало во всех его чертах, а возле рта залегла тяжелая складка. - Валера, кое-что случилось и... Ты не могла бы мне глаз посмотреть? Он болит и на свет как-то плохо реагирует, а в больницу я идти не могу. - Олег, кто это? - раздался из-за Олеговой спины голос Сергея. Вернее, этот голос был бы очень похож на голос Сергея, если бы в нем не проскакивали какие-то плаксивые нотки, как у маленького ребенка. - Это Лера, - терпеливо начал Олег, - я тебе говорил. Она наша помощница, учится на врача... - Врача?!- плаксивые нотки в голосе начали переходить в полноценную истерику. - ...офтальмолога, - еще более устало закончил Олег. Лицо у него было серое, и под глазами залегли мешки. - Серёжа, я же просил тебя побыть в комнате. Лера ненадолго пришла. Это из-за моего глаза, не волнуйся. Сергей наконец-то показался из-за спины Олега. Это был и он, и не он. У Сергея Разумовского никогда не было такого по-детски несчастного выражения. А ещё Лера никогда не видела в Сергее беспомощности. Но сейчас он казался не тридцатилетним мужиком, а каким-то подростком, только с первыми проступившими морщинками у глаз. Он неловко и как-то криво сжался, словно пытался занимать как можно меньше места. - Твой глаз ведь из-за меня пострадал?... - он начал плакать, подавляя всхлипы, но все равно дико было видеть это красивое лицо, обычно такое гордое, залитым слезами. Олег спокойно начал увещевать Сергея Разумовского, и Лера знала, если Сергей узнает, что она его таким видела, то никогда не простит. Ей бы удивиться, и в первую минуту она и правда удивилась про себя, мол, кто это, но потом она вспомнила про разговор в машине (она крутила этот разговор в голове снова и снова, больно он ее обеспокоил, да и куча просмотренных видео на Ютубе дала о себе знать). Тогда, в машине, Сергей метко охарактеризовал свою вторую (или сколько их там у него?) личность: «ничего не помнит, ничего не знает, трясется от ужаса». И Лера, постфактум, порадовалась, что познакомилась с этой личностью только сейчас, а не когда они ехали спасать Олега. Но соблазн был слишком велик, тем более, как у старшей сестры, у Леры был солидный опыт утешения маленьких мальчиков. - Сережа, - бодрым голосом сказала она под слегка недоуменным взглядом Олега, - не волнуйся, мы сейчас посмотрим Олега, просто для перестраховки, хочешь — можешь остаться и проконтролировать процесс. Сергей непонимающе посмотрел на нее, словно она не вписывалась в его картину мира. Потом неуверенно кивнул. - Ты...ты меня не прогонишь?.. - Нет, давай покажу, как буду осматривать, - Лера жестом фокусника достала капли для глаз, зеркальца и прочие инструменты. - А ты нам поможешь с этим. Лере иногда нравилось представлять себе, как она, уже завотделением, будет когда-нибудь водить практикантов и их наставлять. Вот и сейчас ей выпала возможность потренироваться, и она радостно начала рассказывать Сереже (язык не поворачивался называть его Сергеем), как именно осматривают глаз с помощью щелевой лампы. Сережа смотрел на нее огромными глазами, как младшеклассник на представлении в цирке. Лере эта итерация Разумовского определенно нравилась намного больше обычного Разумовского. Он перестал плакать, был тихий, покорный и очень удивленный. - Травматический ирит, судя по всему, - наконец, вынесла вердикт Лера. - Хорошо бы анализы сделать все-таки. Тебе нужны мидриатики и стероидные противовоспалительные. Я назначу лечение, но если через неделю лучше не станет — придется тебе, Олег, обратиться в больницу. Олег только нервно дернул плечом. Лера увидела, что по майке расплывается подозрительное темное пятно. - Вы что, повязку не меняли?.. - начала она, но осеклась, увидев побелевшее лицо Сергея. - Ладно, сейчас сделаем, пойдем в ванную, Олег, я сама перевяжу. В ванной Олег покорно стащил майку, Лера огорченно цокнула. Эти дни перевязки, видно, Олег делал сам и себя не особо жалел. Она достала перчатки и начала аккуратно отмывать присохшие корочки и кровавые разводы на коже. - Ты не удивлена, - ровно сказал Олег. - Что ты себе умудрился хуже сделать? - буркнула Лера, потом вздохнула. - Сергей мне говорил про свое альтер-эго. Он боялся, что оно вылезет, когда мы тебя спасать поехали. Хотел предупредить. Поэтому я сразу догадалась. Лера не видела выражения Олегова лица, но плечи у него как-то напряглись. - Почему сейчас? - мягко спросила она. - Это из-за?.. - Нет, - Олег дернулся от прикосновения прохладной ватки. - От моего вида ему хуже, и он чувствует себя виноватым, но не я... Не я был катализатором. Он помолчал. Лера подумала, что вечер откровений закончен. - Думаю, он пытается так меня защитить. И тебя. - Но ведь так он сам по себе ходячая катастрофа, - поразилась Лера. - Мне кажется... Учти, я не особо в курсе, как они у него меняются... Что он считал... считает, что сам по себе представляет гораздо большую опасность, чем в таком состоянии. - Тебе тяжело, - констатировала Лера, потому что что еще на это можно сказать? Она была уверена, что Разумовский в любом виде опасен, как контейнер с радиоактивными отходами, и смена личностей на эту константу не влияла. Олег ответил ей мрачным взглядом из-за плеча и дернул этим самым плечом. Наверное, это означало что-то между «это не твоя забота» и «а ты как думаешь?». Лера хмыкнула и аккуратно перекрутила бинт, чтобы он особо не сдавливал где не надо. Ей было по-человечески жалко Олега, потому что возиться с ребенком в теле взрослого, когда тебе самому плохо, — то еще развлечение. Но она могла помочь, правда, не потому что хотела помочь, а потому что хотела собрать какой компромат на Сергея. Да и просто было любопытно. Поэтому она и сказал: - Так, иди спать. Дай и глазу отдохнуть, и себе. А я посижу с ним пару часиков. Я тебя разбужу перед уходом. Во взгляде Олега было сомнение, но Лера упрямо обошла его и уставилась прямо в глаза. Это сработало, потому что Олег даже препираться не стал, а покорно побрел к себе в комнату. Сергей робко высунул свой нос откуда-то из глубин квартиры. В нем было что-то пугливое, как в диком животном, которое готово тебя покусать просто от испуга. Но со зверюшками, даже самыми боязливыми, у Леры обычно тоже дела неплохо шли. Она преувеличенно дружелюбно и крайне медленно двинулась к нему. - Олег будет отдыхать, а мы будем смотреть фильм. Показывай, где это можно организовать! Правда, оказалось, что смотреть с ним «Семь самураев» было плохой идеей. Все закончилось сдавленными Сережиными рыданиями под маловнятное бормотание, что это нечестно и они не должны были умирать. - Но ведь они знали, на что шли, и их долг был — защитить деревню, - попыталась утешить его Лера, но Сережа только зарыдал еще горше. - И почему Кикутиё так и не стал своим среди них? Он же всего лишь хотел, чтобы они его приняли... - Так ведь они его и приняли, он сражался рядом с ними и похоронен рядом с ними... Серёжа уткнулся лицом в ладони, и Лера поняла, что ее аргумент не сработал. Всхлипы не утихали, и тогда она в отчаянии прибегла к последнему аргументу: - Сережа, не плачь, а то Олег проснется и меня убьет! Сережа перестал плакать и поднял голову, посмотрел чуть исподлобья с недоверием: - Олег тебя не обидит, - сказал он с неожиданной убежденностью. - Олег — добрый. Лера была уверена, что в отношении Разумовского — да, на себя бы она не поставила, но спорить не стала — успокоился и ладно. Когда Олег уже провожал ее до двери, из-за косяка снова показалась пара рыжих прядей. - Ты еще придешь, Лера? - Сережа застенчиво сопел в несчастный косяк. Лера переглянулась с Олегом и неожиданно для себя кивнула. Ей бы хотелось сказать, что согласилась и приходила она только из-за того, что ей было жалко Олега и жалко было своих усилий по Олегову спасению. Но это было не так. Львиную долю в Лериных визитах играло любопытство и мстительное злорадство — она так и эдак представляла, как отреагирует вернувшийся Сергей на то, что она его видела ноющим и несчастным. Сергеево самолюбие точно от такого пострадает, а Лере хотелось иметь хоть какой-то козырь в рукаве, если дело дойдет до выяснения с ним отношений. Но было и еще кое-что — если сам Разумовский ее раздражал, пугал и бесил в равных пропорциях, то эта его субличность была скорее ей симпатична. Это было забитое, робкое существо, ударяющееся в слезы по любому поводу, смущающееся любого косого взгляда, и с наглым самодовольным Сергеем контраст был настолько разителен, что Лера не могла не проникнуться сочувствием к... Ну, она называла его Сережей, а Олег называл его Серым, но сам Сережа называл себя Тряпкой, и после того, как он шепотом и под большим секретом ей это сообщил, ей захотелось Разумовского прибить. Как можно было так загнобить даже собственную субличность? Пока Олег отсыпался от очередной бессонной ночи — Лера догадывалась, из-за кого они были бессонными, потому что в такие дни Сережа выглядел еще более виноватым. Они никогда не говорили ей напрямую, но Сережа дергался от любых птиц или даже намеков на птиц — Лере пришлось очень тщательно отбирать фильмы для просмотра — а также от любых перестрелок, изображений психических болезней и почему-то картин счастливой семейной жизни. Его мучили кошмары то ли во сне, то ли наяву, и он не давал Олегу продыху. Так что Олег просто смирился с приходами Леры и не задавал вопросов, а воспринимал это все как краткую передышку. Тем более, Лера с Сережей просто смотрели мультфильмы, самые что ни на есть детские. Даже их пришлось подвергать жесткой цензуре после того, как, посмотрев «Красавицу и Чудовище», Сережа мрачно заметил, сморкаясь в рукав, что Чудовище просто стало выглядеть красиво, но его чудовищная натура, которая его чудовищем и сделала, никуда не делась, а просто снова ушла в глубины подсознания. Лера не стала это комментировать. Ей нравилось сидеть, прихлебывать дорогущий чай и смотреть в экран, будто она снова в своем детстве смотрит с Кирей мультики. Приятно было вернуться, пусть хоть ненадолго, в то беззаботное время. Сережа обычно сидел тихо, грыз ногти и иногда вытирал слезы. Но он тоже понимал, что Олегу надо отдохнуть, а потому вел себя идеально. Пару недель ничего не менялось, но потом, в один день, Лера пришла и застала Олега с Сережей посреди спора. Вернее, Олег мягко убеждал Сережу, а тот убито кивал. - Серый, пойми, я не могу с тобой сходить, а одному тебе слишком опасно, ты можешь растеряться и испугаться, там толпа народу, и мало ли тебя кто узнает, и я не могу... Сережа не препирался, но с тоской мял какую-то бумажку в руке. Он увидел Леру и сразу отложил ее на стол, Олег замолчал и покачал головой. Сережа смиренно кивнул. Его взгляд периодически возвращался к бумаге, так ребенок смотрит на очень дорогую игрушку, которую родители никогда ему не позволят, но оторваться все равно не может. Киря так однажды смотрел на какого-то Бионикла, и Лера не выдержала и выскребла из копилки все деньги, подаренные бабушками, которые откладывала на новую экипировку. Папа потом ее долго ругал, мол, разбалует она брата, но того Кириного счастья Лера никогда не могла забыть. Она не выдержала, подошла к столу и схватила бумагу раньше, чем Сережа успел ее остановить. Это была распечатка с новостью о том, что в Эрмитаж привезли картину Боттичелли «Палладу и Кентавра». Привезли всего на месяц, и это событие было обставлено с необычайной помпой. Даже Лера про него что-то слышала. Ну конечно, Разумовский же сам без ума от искусства и от Возрождения, а Боттичелли — вообще его любимый художник. - Ты так хочешь пойти? - с сомнением спросила она. Не то чтобы Лера была чужда искусству, но в Интернете есть же отличные полноразмерные фотографии картины, чуть ли не со всеми трещинками на холсте... Сережа посмотрел на нее со странной тоской, почему-то ему было важно увидеть эту картину вживую, но он не смел просить об этом Олега. В нем было что-то такое уязвимое, измученное и опустошенное, как будто он цеплялся за мысль об этой картине и не мог перестать о ней думать. - Я схожу с тобой, - приняла решение Лера. Олег начал было возражать, но Лера от него только отмахнулась. - Его никто не узнает, кому он там нужен в толпе посетителей. Пусть оденется как-то неприметно, а не как обычно одевается. Ну и очки возьмет солнцезащитные. Раз уж он по городу на фиолетовом мерсе рассекает и в кафе торчит, то в Эрмитаже на него точно никто внимания не обратит. А я прослежу, чтобы он не испугался и глупостей не наделал. Там же есть электронные билеты, уверена, Сережа их уже заказал и даже загрузил на всевозможные устройства. Олег был недоволен, но спорить не стал, потому что Сережа впервые за долгое время не ныл и не рыдал, а действительно мгновенно собрался, натянул шапку чуть ли не до носа и нацепил очки. Узнать его действительно было сложно. Брать Сережину машину они не стали, взяли такси. Лера знала, что обычно эта «тряпичная» версия Разумовского впадала в панику по любому поводу, от любого резкого движения или громкого звука. Но тут он собрался и упорно двигался к своей цели через толпы народу и ярко освещенные залы. Он даже — что было нетипично — взял Леру за руку и потянул за собой. Раньше он на такие дерзости не решался. Лера была уверена, что они потеряют много времени и на другие картины, но нет — Сережа уверенным аллюром рвался к «Палладе и Кентавру», и ничего его больше не интересовало. Да, зал был забит, но, казалось, он этого не заметил. Он смотрел на картину и выдохнул, по-другому не скажешь. Казалось, были в этой картине для него особый смысл, особая ценность. Тряпка-Сережа смотрел на картину, и с лица его исчезли и детская капризность, и нервозность. Он вроде даже про Леру забыл. Перед ней теперь был незнакомый человек, который этой картиной дышал. Сережа разглядывал полотно Боттичелли жадно, упиваясь им, стараясь запомнить. Лера тщетно попыталась отыскать там что-то, заслуживающее такого внимания. Картина была красивой. Гармоничной. И какой-то совершенно отстраненной от мира сего. Она дышала непривычной... идеальностью. Она была где-то за гранью, откуда эти прекрасные создания взирали на мир людей. - Что ты в ней нашел? - смурно спросила она Сережу. - Ты похожа на нее, - он даже не повернулся. - Да. Ты похожа на нее. Молодая. Строгая. Увенчанная золотом и оливой. Лера слегка выпала в осадок. Сережа говорил тихо, словно интимно, только для нее. - Эта дева-воин. Она символ мудрости, символ разума. Смиряет страсть, похоть, подавляет неуместные чувства. Все животное в человеке. Зверя внутри. Лере стало неуютно, как будто ей показали какую-то часть Разумовского, которую она видеть не хотела, но о которой догадывалась. Наверное, для мятущейся, изломанной души Разумовского было утешением видеть, как разум одерживает победу над человеческой природой. Сережа напился картиной и неохотно отошел от нее — сзади уже наваливались какие-то группы с экскурсоводами. Лицо его было непривычно одухотворенным — словно откуда-то изнутри проступал какой-то новый Сергей - не привычный ей Разумовский, не этот затюканный вариант, а кто-то более цельный и более глубокий, чем все вариации Разумовского, которые она знала. На улице Сережа вдруг остановился и улыбнулся Лере, посмотрев ей в глаза. Обычно он старался не то что в глаза — на человека вообще не смотреть. Приложил руки к груди в изломанном жесте, который в любом другом человеке показался бы Лере наигранным. - Я так благодарен тебе, Лера. Что увидел ее. В смысле, что я увидел. Что именно я смог увидеть. Лера не очень понимала, почему для субличности было важно посмотреть на картину самой — в пику Сергею, что ли? - но она была смущена. - Да будет тебе. Мне же несложно. Да и самой интересно было. Сережа все смотрел на нее прямо, чуть склонив голову. Потом серьезно кивнул. - Все равно. Спасибо. Я знаю, вернее, Сергей знает, что ты нас недолюбливаешь. Это понятно. Ты не была обязана. Но я благодарен, - плечи его чуть поникли, и на лице снова стало проступать потерянное выражение. - Если моя благодарность чего-то стоит. Ведь я... я не могу тебе даже заплатить, Лера, ты... Лера от него отмахнулась. - Брось. Я это делала не ради Сергея или денег. И если уж на то пошло, ты у меня в голове как-то с ним не соотносишься. Ты ведь другой совсем. В понимании Леры это был комплимент, но Сережа расстроился. - Да, я знаю. Я — это он, но ведь он — совсем не я. Лера зло мотнула головой. - Я к тому, что ты нравишься гораздо больше и иметь дело с тобой намного легче, чем с ним. Так что, если у вас внутри будет проходить голосование — учти, я свой голос за тебя отдаю. Сережа ей робко улыбнулся, и Лера почувствовала, что краснеет, как будто лишнего сказала, и это ей не понравилось. «Встряхнись, Макарова», - сказала она себе. - Ты замерзла, - вдруг сообразил Сережа. - Давай кофе попьем? А потом надо к Олегу, ты же ему пообещала перевязку сделать. Он, опять же, с нехарактерной для Тряпки целеустремленностью потрусил к ближайшему кафе, Лера его даже остановить не успела. Там, конечно, была толпа народу, но Сережа бодро выцепил администратора, и они оказались за хоть и крохотным, но все-таки отдельным столиком. - Столько народу, - недоуменно сказал Сережа, - я уже как-то отвык. Но все-таки это будний день, я не ждал... - Ещё бы, - фыркнула Лера, ловко отламывая вилочкой маковый чизкейк, - 14 февраля же, одни парочки и торчат. Сережа дернулся, будто схватился за оголенный провод. - Подожди... То есть администратор подумала... И эти люди вокруг, что я... Что мы... Прости, Лера, я не... - Позвал девушку в кафе, а теперь отпираешься?.. - с непроницаемым лицом заявила Лера. Сережа начал так неловко и сбивчиво оправдываться и так пунцово покраснел, что она не выдержала и расхохоталась. Она могла представить, в какое негодование пришел бы сам Разумовский от всей этой ситуации, и ей стало еще веселее. Сергей бы ее прибил за такое унижение, так что доедала Лера чизкейк в крайне хорошем настроении. На улице уже стемнело, и, пока они ждали такси, Сережу неожиданно привлек загоревшийся фонарь. - Смотри, Лера, как снег в свете фонаря красиво падает!.. Он стоял прямо под оранжевой лампой, бросавшей на его волосы мягкий отсвет — шапку он стянул, тут Лера недоглядела — цвет его прядей стал отливать золотистым и медным, прямо как на картине Боттичелли. Глаза у Сережи казались огромными и глубоко синими. Он смотрел восторженно, как человек, который давно не видел снега, хотя уже месяца три как была зима. Снежинки посверкивали в свете фонаря и садились на пуховик. Сережа вдруг прикрыл глаза и совершенно по-ребячески высунул язык, чтобы их поймать. Он был таким хрупким в этот момент, таким счастливым, что Леру накрыло волной непривычной нежности и она обругала себя дурой. Это же был Разумовский, в конце концов. Но у нее защемило сердце, словно она увидела что-то трогательное, какое-то чудо, которое было доступно только ей. Лера приходила к ним и дальше, хотя не могла не заметить, что что-то изменилось. Сережа стал спокойнее, он уже не плакал чуть что, не впадал в панику. Он все еще казался подростком в теле взрослого, но это уже стало похоже на милую инфантильность некоторых творческих людей. А еще он казался чуть отстраненным, сосредоточенно погруженным в какие-то свои мысли. Но его лицо уже привычно освещалось при виде Леры, и ей не хватало духу не приходить. Даже Олег уже то ли стал воспринимать ее приходы как должное, то ли ему просто хватало такта не задавать лишние вопросы. Лера с Сережей по-прежнему смотрели какие-то мультфильмы, или советские комедии, или советские же производственные драмы про рабочих и колхозы, но иногда Лере мнилось, что Сережа словно проваливается куда-то глубоко в себя, и это ее стало напрягать. Она даже уже хотела посоветоваться с Олегом — мало ли что — но Сережа решил с ней заговорить сам. - Лера, можно скажу тебе секрет? - Леру такое вступление не слишком вдохновило, но она покорно кивнула. Сережа повернулся к ней и прошептал: - Думаю, Олег не прав. - В каком смысле?.. - несколько обалдела Лера. - В том... Сергей... В смысле, я появился не потому, что Сергей считает себя опасным для Олега. - Ты подслушивал! - возмутилась Лера. - Конечно, - он пожал плечами. Даже не попытался оправдываться. И голос его прозвучал так устало, что Лера даже разозлиться не смогла. Руки у Сережи безвольно лежали на коленях. На экране шел чередом черно-белый фильм. - Тогда... почему? - тихо спросила она. Сережа снова уставился в экран. Лес в черно-белом фильме выглядел особо угнетающе, серые поля шелестели под светло-серым небом. Казалось, там, в кадре — вечная зима, и это какие-то особые растения, зимние. - Думаю, он пытается исцелиться. Это его попытка убрать опасность, но другим способом. Он боится, что я выползу в неподходящий момент, и он прав: так уже было. Нужно, чтобы я спал. Вот он и выпустил меня, разбудил, чтобы понять, как усыпить, как сделать, чтобы я снова стал им. И, думаю, у него получается. Я чувствую, как все больше снова становлюсь собой. То есть им. То есть собой. Я исчезаю. Он снова будет целым, как уже был до. - Ты что, умираешь? - шокированно выпалила Лера, даже не подумав, что несет. - Нет, Лера, - ласково сказал ей Сережа, - он - это я, но ведь я — далеко не он. Я часть. Тень от тени. Все возвращается на свои места. - Но ведь ты лучше его! Ты добрее, ты и правда не хочешь никому причинять вреда! - Лера сама не знала, с чего стала так отчаянно переубеждать Сережу. - Он же себя не контролирует и непонятно, что выкинет. Он причинил столько вреда. Ты можешь это исправить, ты можешь сдержать его. Сережа покачал головой. - Нет. Ты забыла, что я Тряпка?.. Мне не хватит сил, да если бы и хватило... Однажды, один из нас уже попытался захватить власть над этим телом, и это привело только к катастрофе, Олег пострадал, а я больше не могу допустить, чтобы пострадал Олег. Так будет лучше для всех. Я ведь не хотел этого всего, я хотел только спать. - Но я не хочу, чтобы ты уходил, - вырвалось у Леры, и она вдруг поняла, что это правда. - Я не хочу, чтобы ты уходил! «Дура ты, Лерка, настоящая дура! Вот зачем тебе это понадобилось?!» Сережа смотрел на нее со странным мягким выражением. Лера сначала не поняла, что это, потому что не видела раньше эту эмоцию на красивом лице Сергея Разумовского. Сострадание. Сострадание сделало его и без того правильные черты по-настоящему красивыми. Сереже было ее жалко, и он робко накрыл ее руку своей. - Тут ничего не попишешь, Лера. Ничего уж не попишешь. И Лера знала, что он уже принял решение, и она не сможет его переубедить, но все равно она хотела попытаться, но он все смотрел на нее, мягко и с сочувствием. Лера знала, что он все понимает и понимает, что она это понимает, и все-таки... - Лера, у меня есть просьба, - тихо сказал Сережа. - Знаю, тебе это не по душе, но ведь мы с ним... Ведь нет никакого «нас», есть только он, Сергей Разумовский. Поверь, в нем есть... Будь к нему подобрее, ладно? Он сбился и уткнулся носом в колени. Лере хотелось плакать. Но она так и не заплакала. Они больше об этом не говорили и ни о чем серьезном не говорили. Лере хотелось что-то сказать, как-то сказать, но она знала, что это только причинит ему боль, и если и он хотел ей что-то сказать, то не говорил по той же причине. Но не приходить Лера не могла. Они сидели и смотрели фильмы, иногда перебрасываясь парой фраз. Иногда Лера приходила и готовилась к занятиям, а Сережа сидел на диване и, в основном, смотрел на нее. Его взгляд Леру не отвлекал, потому что он больше не пытался этот взгляд от нее прятать. Иногда к ним приходил Олег, и тогда они смотрели какое-нибудь кино все втроем. Лере думалось, что Олег все понимал, но не вмешивался. Молчание, копившееся между ними, росло и росло, и Лере казалось, что молчание скоро ее затопит. Она знала, что время уходит и утекает, и порой она украдкой смотрела на мягкие черты лица Сережи и боялась, что однажды они сменятся совсем другим выражением, и знала, что так будет. Неизбежность. Зима уходила, снег стаивал, и Сережа все больше уходил в себя, был отстранен, как человек, уверенный в правильности своего решения и намеревавшийся довести дело до конца. Лера кусала губы, но все равно молчала. Что она может ему сказать? Разве это будет честно? Время бежало, и она смирилась, и тогда молчание сменилось печалью, но она знала, что Сережа ей благодарен, что она так ничего и не сказала. Ведь ничего не было и ничего быть не могло, но все равно ее больно ударило, когда она однажды пришла, и Сережи там не было, а был взъерошенный и нервный Сергей. Она старалась вести себя как ни в чем не бывало, но все равно ей было больно, как будто она потеряла что-то дорогое, кого-то дорогого. Она даже не знала, что ей так больно, пока как-то Сергей не начал рассуждать при ней — вернее, он начал что-то говорить Олегу, просто не приняв Леру в расчёт: - Какое счастье наконец-то снова стать собой, а не трястись от малейшего шороха, ужасно чувствовать себя бесполезной, бесхребетной... Лера обозвала его больным ублюдком и вылетела на улицу. Она знала, что не стоило так говорить с Разумовским и тем более не стоило выбегать на улицу без куртки. Весна весной, но еще было холодно, и под утро ударили заморозки. Вот и сейчас с неба слабо сыпало мелкой крупой. Лера сидела на лавочке во дворе и мерзла в тонком свитере. Сумку она тоже оставила, так что нормально домой ей было не добраться. Хорошо, хоть телефон в кармане был, можно попросить Кирю встретить, или уж самой вызвать такси и заплатить переводом. Она почти решилась на этот вариант — видеть Разумовского не хотелось, а уж извиняться... - но тут ей на плечи легла ее же куртка. Сергей задумчиво смотрел на нее, кривя бровь. Лера нахмурилась и отвернулась. Вот закопалась в своих мыслях, что даже не заметила, как он подошел. - Олег сказал мне перед тобой извиниться. Хотя я так и не понял за что, и почему я должен... Он со вздохом сел на лавочку рядом с ней. - Вообще-то, это моя субличность, а ты ведешь себя так, будто я его убил и прикопал в близлежащем лесопарке. Лера молчала, по-прежнему стараясь не смотреть на Разумовского. - Не думай, Макарова, что мне приятно ощущать в отношении тебя нежные чувства. Вот уж не было печали. Лера дернулась: - Ты все помнишь?.. Сергей помялся: - Нет, отрывки. Обрывки скорее. Не столько воспоминания, сколько ощущения. Нежность. И не думай, что мне это по душе! - Он лучше тебя, - все-таки выпалила Лера. - Но он ведь не вернется, да? Сергей молчал, но и так все было понятно. Он встал со скамейки: - Езжай домой, Лера. Отдохни с недельку, потом начнем все сначала. Лера ничего не ответила. Разумовский ещё раз вздохнул и пошел в парадную. Лера все-таки не выдержала и обернулась, как раз чтобы увидеть, как Сергей задержался на пару мгновений у входной двери, запрокинул голову и задумчиво поймал на язык несколько снежинок.