антология

      день рождения       — Так ты подумал?       — Насчёт чего?       — Дня рождения.       Виктор уже тысячу раз пожалел — стоило ему когда-то давно, лет семь назад, заикнуться о дне своего рождения, как с того момента ежегодно, как по часам, он слышит одни и те же вопросы: будет ли отмечать? придумал ли он что-то? кого пригласит? не прошла ли его аллергия на шоколад? К счастью, в этом году — как и в предыдущем, как и в канун любого праздника, — ответ его неизменен:       — Как обычно.       Джейс хлопнул в ладоши и смял губы. По отведённым в сторону проекта с дедлайном неделю назад глазам Виктор начинает догадываться, в какую сторону вертятся шестерёнки в голове Джейса.       — Ты не думал перенести его на выходные? — закусывая щёку и морщась виновато, будто Виктор правда может обидеться.       — Тебе стоило спросить это у моей матери, Джейс, — Виктор сложил в стопку вчерашнюю писанину, принесённую одной его аспиранткой, на которой сейчас массив цветной ручки едва не перекрывал весь оригинальный текст. Взглядом сделав себе пометку присмотреться к одному любопытному месту, Виктор снова отвлёкся на Джейса. Ох, похоже, он до сих пор ждёт ответа. — Мне не принципиально. Ты знаешь, могу вообще не отмечать, — легко пожал он плечами и, как мог аккуратнее, уложил стопку в рюкзак.       — Ты ведь снова никого не приглашал? — не удивлялся Джейс.       — Ну почему же, у меня будет гость, — склонил он голову в сторону, снимая пальто с вешалки.       — Кто? — Виктор обиделся бы, если бы не улыбался: ну до чего же он простодушный — всё написано на лице, а Виктор на него ведь даже не смотрит.       — Один мужчина с работы. Я недавно его пригласил.       — Я его знаю?       — Полагаю, что да, — вытянув кисть из рукава.       — Как его зовут.       Виктор одёрнул ворот пальто и, в голове выстраивая тысячи путей продолжить этот лабиринт, представлял любой ответ лишь тупиком, а оттого — ещё одна аккуратная улыбка пустоте. Джейс стоит — весь такой высокий и крепкий, рукава рубашки задраны чуть ли не по бицепсы, взлохмаченная шевелюра и трёхдневная щетина, но лицом — чистый телеведущий, порноактёр или модель, но никак не физик-практик со стажем в треть жизни, — хмурится, губы бантиком дует, будто для обложки «Playboy» снимается. Виктор наконец-то смотрит в заученное лицо и вскидывает брови, удивляясь:       — Мы точно коллеги, Джейс? Я начинаю сомневаться, что работаю в ведущем ВУЗе страны.       Джейс хмурится, жмурится, но когда сдаётся — улыбается, из стороны в сторону мотая потяжелевшей после бессонных ночей головой.       — Жду тебя в субботу. Или воскресение. Или в любой день, когда ты об этом вспомнишь. — Виктор прошёл мимо к выходу из их общего кабинета с рюкзаком на плечах и в потрёпанных кроссовках на ногах.       — Я помню об этом дне последние лет десять своей жизни, — бросил вслед Джейс едва ли не обиженно. Глаза упали на шёлковую перчатку на пальцах, которыми он, небрежно поправив лямку на плече, с тихим шипением встряхнул:       — Я заметил, — бросил за спину Виктор, прежде чем открыть дверь.       — Как твоя рука?       И хлопнуть ею, оставляя собеседника в тишине.       Джейс в кабинете один: наедине с двумя столами, двумя компьютерами, двумя досками — для заметок одна и для чертежей другая, — и двумя немытыми кружками в раковине; в одной заваривали крепкий кофе без молока и сахара, в другой — чёрный чай с имбирём. Закатав рукава почти до плеч, Джейс фыркнул и, преисполненный чувством долга «больше не затягивать», вернулся к работе — планировки, финотчёты, подготовки актов на одобрение остальному совету и, что причина его хмурых бровей сим вечером — собственное детище, промежуточный результат которого он должен был представить к прошедшим выходным, но выходит, что, похоже, к предстоящим, выпадающим точно на праздники. На доске для заметок, не разделённой на «твоё» и «моё» уже невесть сколько, распечатанных и скреплённых скобой листов с миниатюрами чертежей, на которые и пялился он при разговоре с Виктором. Полномасштабные у него дома, в собственной лаборатории, а здесь ему лишь понадобились инструменты и материалы, так что он «ненадолго» — часов на пять-шесть, не больше. Ему всего-то нужно прочитать около двенадцати книг, покоящихся на отдельной полке их кабинета с прошлогоднего отпуска, чтобы разобраться, как доделать прототип. Как будто у Джейса не было задач потруднее. Уж он-то справится. Он у нас молодец.       Признаться, мысль вечерком, после лекций Виктора и очередного буднего дня своего, собраться дома, в лаборатории, и под вино и беседы со старым другом мастерить проект, была — но предложить Виктору тесниться в подвальном помещении в шаге от запретного плода, мучая и его, и себя невысказанным желанием снова разделить хекстек на двоих, — Джейс считал кощунством. Он слишком хорошо знал Виктора и слишком хорошо знал их посиделки последние пару лет. Они уже сделали вместе всё, что хотели, и дальше им друг с другом не по пути.       Они уже сделали вместе всё, что мог позволить им Джейс, и дальше ему с ним не по пути.       Джейс лениво стащил с полки книгу с закладкой на середине, упал в кресло в углу, из которого его не было видно при входе, и, забравшись с ногами на обивку, продолжил освежёвывать память.

***

      чай с имбирём       Утренний холод, крепкий зелёный чай в термосе, подошва, рискующая протереться со дня на день, тихий выдох, шаг, шаг, шорох снега под ногами, шаг, морозный выдох, шаг — остановка. Красный в черноте улицы горит неясно, замёрзло стекло светофора, человечка едва различишь. Костяшки нездоровой руки промёрзли — перчатка на полке в прихожей, — покраснели и кончики пальцев, и скулы, и глаза слезятся от холода, а потому тоже красные. Виктор разминает шею, пока не загорается зелёный, и переходит пустую от машин и людей улицу. Глоток чая — остывшего за часовое путешествие даже в термосе, — попытка отодрать пальцы от металла: пальцы, что окоченели так сильно, что теперь не разгибаются. Каждый год Виктор говорит себе, что ему ещё не тридцать, но скоро это тоже станет враньём, и он, идя по улицам и разваливаясь у людей на глазах, будет доволен: наконец-то у него есть причина того, что он дед.       Джейс замечает его на подходе ко входу, когда выбегает за кофе. Куртка расстёгнута, на ногах тапочки, а глаза красные — почти как у Виктора.       — Хекс? — окрикивает Виктор у основания лестницы, видя, как на вершине ступенек мнётся от холода Джейс, пытаясь разобраться с молнией. Тогда Джейс смотрит на него и понимает наконец, на кого вообще.       — Тек! — отвечает Джейс с таким же тухлым задором и наконец застёгивается, натягивая капюшон, спускаясь с лестницы трусцой. Тапочки его захламил сухой снег, но Джейсу уже не до возвращения в душный кабинет.       Виктор встречает его с лёгким выражением удовлетворения, присущим ему каждый раз, когда эта груда мышц и мозгов находит именно его для раскладывания мыслей по полочкам, и ничуть не удивляется, когда его подхватывают на ходу и тянут в сторону кофейни неподалёку. Джейс хмурится, как хмурится всегда, когда думает над чем-то серьёзным и не хочет, чтобы его отвлекали, но когда Виктор предлагает хлебнуть холодного чая, тот вдруг мягчает: шаг уже и не такой широкий, и по лицу как будто утюгом прошлись.       — Немного осталось.       Джейс, кажется, и не слушает — пьёт залпом, до дна и даже оттуда выскребает остатки. Виктор вспоминает, что они так и не купили хоть пачку кофе, и ему остаётся только додумывать, как долго Джейс просидел в своей голове в их кабинете, прежде чем осознал это. Должно быть, на часах было уже светло.       — Голодный? — Виктор мотает головой. — Круто, — кивает Джейс, как будто ничего и не хотел предложить в случае обратного.       Кофейня совсем небольшая, зато уютная. Когда они впервые набрели на это место, оба ещё только начали работать в Пилтоверском Университете Естественных и Точных Наук и Технологий. Джейс был молодым и лёгким на подъём. Виктор был... Виктором. Здесь они, в общем-то, и заговорили впервые.       — Два кофе, — сказал тогда Джейс, а потом принёс Виктору стакан.       — Кофе без сахара и чёрный чай с имбирём, — говорит бариста сейчас, ставя перед собой два высоких стакана. В кофейне посетителей нет — что не удивительно, ведь открыта она чуть меньше четверти часа. Виктор наблюдает за отмороженной кистью рядом с замёрзшим окном на всю стену и нюхает запах еловой веточки, смешивающийся и перебиваемый ароматом, доносящимся из стаканов в руках Джейса. Он садится напротив, ставит перед Виктором один и, улыбаясь, начинает после небольшой паузы:       — Я всю ночь пытался найти способ взаимодействий, но всё, что мне удалось найти — две строчки из учебника для первого курса.       — Больше, чем ничего, — пожимает плечами Виктор.       — Мне сдавать это в пятницу, — Джейс опускает лицо в ладони и шумно выдыхает. — Можно я всё брошу и больше никогда этим не буду заниматься, устроюсь работать к матери и проживу долгую жизнь, найду жену, рожу ребёнка и умру?       Виктор сделал глоток наконец-то чего-то горячего и, поставив стакан на столешницу, без угрызения совести сказал:       — Если ты забросишь хекстек, я тебя из-под земли достану и заставлю вернуться к работе.       — Раз этот хекстек тебе так важен — сам им занимайся, — надулся Джейс, вызывая на лице Виктора очередную пространную улыбку. — Извини, — откинувшись на спинку стула. — Я просто в тупике.       — Начни сначала.       — Третий раз начинаю!       — Посмотри под другим углом?       — В триста шестьдесят один градус?       — Спроси совет.       — Хеймердингер в гробу переворачивается.       — Только ли Хеймердингер? — вскинул бровь Виктор.       — Отцы-основатели?       — Джейс.       — Что?       Виктор отпил из стакана особенно сурово, не сводя глаз с лица Джейса, даже когда на язык попалась имбирная горчинка.       — Если дашь посмо...       — Исключено. — Джейс хлопает по столешнице так громко, что бариста едва со стула не падает. — Опасно. Я тебя не подпущу.       — Это было всего один раз, Джейс, — возмущается Виктор. — Больше не повторится.       — Это не было «один раз», а мне больше и не надо, — отрезает он. — Я серьёзно. Я не могу рисковать тобой. И не буду.       Виктор открыл рот:       — Тема закрыта.       Виктор закрыл рот.       Когда речь заходит про день рождения, про небрежность в документах, про дорогие подарки или про попытки заставить лечь спать пораньше, Виктор, в общем-то, не злится и не обижается — на Джейса трудно за что-то обижаться; но когда дело доходит до его личного выбора, заниматься ему той или иной областью экспериментальной науки и кто-то встаёт на его пути — да будь это трижды Джейс! — терпеть становится тяжело. За годы знакомства Джейс конечно знал это и уж тем более успел усвоить за то время, что был рядом с отстранённым от хекстека Виктором. Другое дело — как будто все их разговоры ни к чему так и не приводили, и Джейс, потирая глаза, начинает сначала:       — Почему я должен постоянно тебе говорить…       Но Виктор встаёт. Скрипит стул об пол. Выходя из кофейни, Виктор кладёт на барную стойку плату за кофе под недоумевание бариста и выходит — молча, — оставляя Джейса в тишине. Один на один. Сам для себя.       Кофе. Маленькие родинки на лице и руках. Маленькие трещины на губах. Неровность ногтей и щёлки между зубами. Пальцы на струнах. Натоптыши на стопах. Прикрытые глаза. Усталый выдох. Очередная ночь без сна. Очередной вызов врача. Привычная откачка в реанимации. Обыденный хирургический стол. Чудом — здоров, и дышит, и ноги, руки, голова — может, не всё цело, но пока на месте. Джейс старается обманывать себя, что все их общие дела закончились, потому что Виктор не смог придумать больше ничего, и, когда это звучит так — в такое даже можно поверить. Даже если правда в том, что ему больше ничего и не нужно, кроме этого чёртового проекта.       Джейс не может позволить себе роскошь предаться делу, потому что, в отличие от Виктора, он рискует потерять нечто большее, чем свою жизнь.

***

      персеида       Тёмными вечерами июля-августа Виктор любит надевать свитер, брать в рюкзак чертежи, а в зубы карандаш и, забираясь на велосипед, через полгорода ехать к Джейсу и его домашней обсерватории: телескоп, плед на покатой крыше частного дома и карманный планетарий — безделушка, ставшая со временем неотъемлемой частью таких посиделок. Он спрыгивает с велосипеда и с пятки на носок переминается, пока ждёт Джейса у входа. Тот с мешками под глазами, в трёпаной футболке и с бутылочкой слабоалкогольного в руке, предлагает Виктору войти. Виктор опережает его торопливым рывком под плечо и, уже через мгновение закинув велосипед во дворе, рассказывает Джейсу про редкие, но уже такие знакомые астрономические явления, которые хочет сегодня пронаблюдать. На дворе середина августа. Джейс понимает, к чему клонит партнёр, но всё равно предлагает ему немного выпить. Виктор улыбается, мотая головой:       — Не сегодня, Джейс.       Ласково провожая Виктора на чердак, Джейс убирает бутылки в холодильник, вздыхает, достаёт собственные чертежи и заметки и готовится лезть следом, вверх, откуда его уже заманивает восторженный голос. Виктор очень рад, что сегодня безоблачно и тепло; он расставляет оборудование на ровной части крыши так, чтобы удобнее было наблюдать и чуть что обращаться к Джейсу, но обнаруживает вдруг обстоятельство, вынуждающее его испуганно вздрогнуть: треснула линза. Джейс уже забирался на крышу, когда, увидев ссутулившуюся опечаленную фигуру Виктора, решил на всякий случай спросить:       — Что-то не так?       Виктор развернулся: лицо его и вправду выражало разве что разочарование; издав звук, напоминавший кряканье утки и шипение кошки одновременно, Виктор постучал ногтем по бленде и бессильно уронил руку вдоль туловища. Джейсу объяснять было не нужно: если у него нет ни запчастей, ни инструментов — значит, поломка неисправна.       — И что теперь? — растерялся Джейс. Виктор пожал плечами, потёр шею и горько усмехнулся:       — Неси пиво, Джейс.       И Джейс возражать не стал.       Уже совсем скоро рядом с распластанным на мягком пледе телом Виктора приземлился тяжёлый Джейс, ставя возле две бутылки и скидывая туда же пачку крабовых чипсов. Пыхтя, точно давно забывший о физических нагрузках, Джейс улёгся так, чтобы не задевать упокоенного около него Виктора и кончиком локтя, и принялся хвастаться умением без открывашки расправляться с крышками. Виктор наблюдал: за движением сильных, крупных, но ловких пальцев, за тем, как выражение лица Джейса совсем немного меняется в коротком промежутке между негромким хмыком и протяжным шипением выходящих на поверхность пузырьков, за тем, как бережливо он протягивает бутылку ему, Виктору, и за тем, как при этом домиком складываются его брови. Виктор молча забирает её, задерживаясь взглядом на лице рядом, и, приподнимаясь на локтях, поворачивается на бок. Джейс сначала с недоумением всё это наблюдает, а затем, когда Виктор, щёку подперев, сосредотачивается на лице Джейса со слишком нездоровым задором, сдаётся:       — Что? — Джейс первый делает глоток. Виктор многозначительно приподнимает бровь и улыбается. — Ну валяй, — ещё глоток. Джейс вновь обращается к небу. За городом меньше дыма, за городом небо чище. За городом проще понять, на что ему костлявыми белыми пальцами тыкает Виктор.       Радостно усмехнувшись, Виктор следует примеру Джейса и начинает всматриваться в черноту, стуча по стеклянной бутылке пальцами. Глаза его бегают из одного угла в другой, ищут, высматривают, пока с восторгом он вдруг не вскрикивает:       — Две! Восток! — указывает он пальцем, не отвлекаясь от поисков.       — Три в зените, — тоже указывает пальцем Джейс, и Виктор старается рассмотреть, но уже опоздал. Не то чтобы в рамках игры он что-то потерял — соревнование в том, кто больше упавших звёзд заметит, изначально основано на доверии.       — Одна в зените, — произносят они в унисон.       Виктор смотрит, проверяет — но не в небо. Джейс тоже смотрит, но тоже не в небо. Лёгкий хмельной запах горчит в носу, заставляет вздрогнуть вдох. Виктор засматривается. Широко открытыми глазами, как будто высматривает ещё внимательнее, чем Персеиду. Он не замечает, как замер на вдохе, пока не решает моргнуть. Джейс шепчет в маленькую тишину между ними:       — Две на западе.       Виктор тут же вертит головой, но опять не успевает; он ищет, как слепой котёнок, но ничего не находит, кроме трёх падающих огней в зените. Он обернулся снова на Джейса. Джейс в игру Виктора больше не играл, а играл в свою — как только Виктор открыл рот, чтобы сказать про три несчастных огонька, Джейс перебил его безбожно ослепительной улыбкой.       Виктор упал головой на покрытую пледом крышу и, закрыв глаза, признал поражение.

***

      фамилия       На освещённых субботним утренним солнцем сдвинутых столешницах, расположенных тогда ещё довольно близко к окну, распластались широкие листы чертежей, инструменты и затёртые до дыр книги. Виктор увлечённо сидел над затрёпанным листком и старательно орудовал карандашом и ластиком, пока Джейс, едва живой, подперев щёку за этим наблюдал. В очередной раз пытаясь прикрыть глаза и не уснуть, он словил на лениво брошенную кисть руки дуновение воздуха — Виктор сдувал и сметал сор от резинки, прежде чем показать Джейсу результат. Огонь в его неспавших всю ночь глазах и не думал утихать, и Джейс, опалённый им, даже сумел найти силы улыбнуться и рассмотреть листок.       Изображение на нём было весьма абстрактным. Уставший мозг Джейса плохо разбирал конкретные черты, но в целом набросок напоминал чертёж причудливой машины, изобретения, важнейшей деталью которого был, конечно же, хекстек.       — Что это? — хмурился и щурился Джейс, вертя лист под разными углами. Виктор трясущейся ладонью положил лист перед Джейсом верной стороной.       — Нечто вроде двигателя, батарейки, как... — Виктор замычал и несколько раз щёлкнул пальцами, пытаясь подобрать нужное слово.       — Запускающий механизм?       — Да, вроде того! — тело Виктора тряслось в предвкушении вылить из головы все мысли на слабо функционирующего Джейса.       — А топливо, выходит, хекс-ядро, — заключил Джейс, вызывая восторженный возглас со стороны партнёра, не сложившийся в конкретное слово. — Выглядит... — сонно вздохнул Джейс. — Интересно. Подпиши, чтобы не забыть.       Виктор кивнул несколько раз, заточил карандаш и записал на том же листке пару-тройку невысказанных заметок, завершив их своей подписью и громко стукнув карандашом об столешницу в довершение. Джейс засмотрелся на штрих в самом конце, обратившись к Виктору снова:       — Ты расписываешься именем? — удивился он.       — Да, а что, Джейс? — поумерив пыл, но не переставая довольно улыбаться каждый раз, как взгляд проходил по наброску.       — А какая у тебя фамилия?       Сначала Виктор нахмурился вопросу, но почти тут же усмехнулся, качнув головой — да так и не ответил.       — Виктор? — обратился Джейс снова, но получил лишь ухмылку и неторопливое пожатие плечами. — Что это значит?       — Кто знает, — принявшись собирать со стола чертежи.       — Ты не знаешь свою фамилию? — возмутился Джейс.       — Возможно, — кивнул Виктор, вставая из-за стола.       — Не может быть, нет, ты меня обманываешь, — раззадорился Джейс. — Она длинная или короткая?       — Что значит «длинная или короткая»? — наигранно недоумевал Виктор, складывая свёртки чертежей в тубус.       — Ну смотри, — всерьёз заговорил Джейс, — Талис — это короткая фамилия, Та-лис, два слога, пять букв, — активно жестикулировал Джейс, не сводя с кивающей ему фигуры глаз. — Твоя фамилия длиннее пяти букв?       Виктор открыл книжку со стёртым названием и, несколько секунд вдумчиво разглядывая её оглавление, нахмурил брови.       — Смотря, как написать, — парировал он, отправляя книгу на полку с учебной литературой. Джейс непонятливо встряхнулся:       — Это вообще к-а-к?       — Ну, — Виктор сложил остальные книги в стопку и забросил в свой рюкзак, утяжелив его килограмма на четыре. — Если я напишу только первую букву и точку, то она будет короче пяти букв, — сдерживал смех он. Джейс обиженно простонал, откинувшись на стуле.       — А если полностью? Длиннее?       — Возможно, — снова пожал плечами Виктор, раскладывая инструменты по ящикам.       — Так, — задумчиво сомкнув пальцы, — а первая буква? — вскинул он бровь. Виктор пожал плечами. Джейс задумчиво угукнул. — Первая буква «А»?       — Возможно, — закрыв ящик стола.       — Первая буква «Б»? — с надеждой.       — Возможно, — стукнув карандашом о донышко подставки.       — Ты скажешь «да», если я угадаю? — возмущался Джейс.       — Амм... Возможно, — кивнул Виктор.       — И как ты тогда предлагаешь мне угадывать?!       — Я предлагаю тебе? — удивился Виктор, убивая подступающие смешки.       Джейс разгладил лицо ладонями и гортанно взвыл, но затем подскочил:       — Первая буква — «М»! Я помню, что ты где-то ставил её, когда тебя просили подписаться, — заключил Джейс победоносно.       — Ты уверен, что это была не «W»? Или, может, я пишу так «N»? О, или, — хлопнув ладонями о столешницу, — вдруг это «Ш»?       — «H»? — недоумевал Джейс.       — Нет, «ша». «Шэ». «Шшш», — извивался он как гадюка, отпугивая едва не валящегося с ног Джейса.       Джейс растерянно заискал глазами, заполняя пустую от адекватных мыслей голову воздухом. Вопросительный жалостливый взгляд на Виктора стал финальной точкой: Виктор громко и хрипло рассмеялся на весь кабинет. Джейс подпёр и обиженно надул щёки. Виктор не задержал в голове мысль о том, что после полугода знакомства, наверное, можно и поделиться этим «секретом». Взяв с канцелярской подставки ручку, он наспех чиркнул на листке с наброском и передал его Джейсу, уходя в сторону дивана. Джейс зачарованно засмотрелся на запись, только слыша, как скрипит тихонько под весом партнёра неновая мебель. На листке топорными латинскими буквами была написана она — фамилия Виктора.       Джейс прочитал её несколько раз, бережно взял листок в пальцы, чтобы на всякий случай не ошибиться, и прочитал вслух. На звук, как и на вид, она была не очаровательна и не прекрасна.       Джейс посмотрел на Виктора. Тот, свесив ноги с диванного подлокотника, уже спал.       Она была идеальна.

***

      «Вы»       Джейс уже четыре недели и два с половиной дня пытается понять, что не так: он каждый рабочий день приносит в кабинет шоколад из кондитерской лавки неподалёку и исправно делится им с Виктором, но тот, отблагодарив, всё равно никогда не ест его ни в обеденный перерыв, ни между лекциями, ни после работы — никогда. В один момент он подумал, что Виктору просто нечем запивать, хотя у того всегда был при себе почти до краёв наполненный термос невесть чем. Тогда Джейс стал заваривать в обеденный перерыв кофе, надеясь, что в тот раз Виктор просто не хотел пить — да, в день их первой встречи Джейс просто выпил второй кофе сам, — но и это не помогло: опытным путём Джейс всё-таки выяснил, что Виктор к кофе равнодушен. Позднее кофе сменился сначала на горячий шоколад — Виктор повздыхал, но трогать не стал, — а затем и на чай. Сказать, что Джейс был на пятнадцатитысячном небе от счастья, когда Виктор во время проверки домашней работы студентов всё-таки притронулся к чаю — ничего не сказать. С того дня начались эксперименты: Джейс заваривает зелёный чай — Виктор пьёт его маленькими глотками, только когда надо промочить горло; Джейс заваривает каркаде — Виктор притрагивается к нему в самом начале перерыва, забывает, а под конец залпом допивает и мчится на пары; Джейс заваривает молочный улун — Виктор ставит его рядом с раковиной и кривит нос каждый раз, когда проходит мимо. Джейс заваривает чёрный чай с имбирём.       Виктор отвлекается от работы, берёт кружку в обе руки, дует у ободка и пьёт размеренно, поглядывая в окно напротив и отодвинув в сторону всю канцелярию. Шоколадные эклеры, к великому сожалению, всё ещё остаются нетронуты.       Джейс идёт на отчаянные меры: после заключительной лекции в среду, когда Виктор обычно сидит в их с Джейсом кабинете и разбирается с документацией за предыдущую неделю, он заваривает ставший уже обычным делом чёрный чай с имбирём и, ставя кружку напротив Виктора, спрашивает в лоб:       — Профессор, Вы ели сегодня что-нибудь?       Виктор растерянно вылупил хмурые глаза на Джейса, ровняя стопку бумаг по столу.       — Завтракал, — косясь сначала на чай, а затем на спрятанную за спиной руку. — Тебе можно звать меня Виктор, мы же коллеги.       — Завтрак был восемь-десять часов назад, — игнорируя всё прочее, концентрируется на главном Джейс. — А после?       Виктор ищуще разглядывал пустоту рядом, лишь бы не смотреть в глаза так близко находящемуся «профессору Талису», и вспоминает все приёмы пищи за сегодня.       — В обед госпожа Медарда предложила мне жвачку с арбузом, — подметил Виктор, поднимая взгляд. Джейс цокнул языком и помотал головой неодобрительно.       — Как раз на такой случай я в перерывах бегаю в кондитерскую в двух кварталах отсюда, — Джейс выпрямился, вытаскивая из-за спины коробку свежих донатов – шесть штук, шоколадная глазурь. Лавка, которую посещал Джейс, славилась тем, что, если люди хотели отведать сотню разновидностей шоколада — они знали, куда обращаться. Джейс был одним из таких сладкоежек. — Не разделите трапезу?       Виктор с интересом взглянул на упаковку с прозрачной крышкой. Увидев содержимое, он учтиво ответил:       — Спасибо за предложение, но я откажусь.       — Почему? — выпытывал Джейс. — Это лучшие, — Джейс повысил тон, — луч-ши-е пончики во всём Пилтовере, Вы целый день нормально не питались и отказываетесь? Потому что я якобы из богатой семьи? Гордость не позволяет принять подачки, даже если Вы в них нуждаетесь? Это просто десерт, я же не зову Вас в ресторан есть омаров, — раскраснелся Джейс, громко хлопая ладонью по кипе тетрадей на столе. — Просто пончики. Круглые, с дыркой, вкусные — зажуёшься, глаз даю. Я всерьёз оскорблюсь, я приму на свой счёт Ваше высокомерие, если Вы не изволите угоститься, и — если Вам так угодно, — я первый начну есть любой выбранный Вами пончик, чтобы Вы убедились, что он не отравлен.       Под конец своей речи Джейс пыхтел, а его раздутые ноздри Виктор разглядывал в двух сантиметрах от своего лица. Вжавшись в плечи, Виктор крайне удивлённо рассматривал тяжело дышащего партнёра, бегал взглядом до коробки пончиков, по сжимающей её руке, вверх по вздувшейся венке на предплечье, по плечу, по кусочку видной из-под опустившегося ворота рубашки шее и, наконец, останавливается на прямом взгляде — не ниже и не выше, — где его встречает гневный запал в зрачках и хмурые густые брови.       — Прошу прощения, Джейс, я всё равно не могу принять Ваше предложение, — Виктор краснел и запинался всё больше с каждым словом. — Дело в то...       — Да почему?! — взвыл Джейс, роняя коробку пончиков на стол и падая на свой стул рядом. — Я, что, настолько ужасный человек?       — У меня аллергия.       Джейс недовольно вздохнул, складывая руки на груди, и уставился в дальний угол кабинета возле раковины, разгоняя рой в голове и дальше, пока слова, сказанные Виктором, не дошли наконец до его ушей. Рассматривать, как меняется лицо профессора Талиса, когда он понимает, что его безупречный план даже не предполагал такой переменной, — бесподобно, но Виктор напряжённо поджимает пальцы на ногах и боится шевельнуться. Джейс смотрит наконец-то на него — чисто и без примеси домыслов, как будто только сейчас ему разрешили предположить, что он банально не знает всего. Стыдливо прячет взгляд, неловко першит кашлем, садится прямо и уже готовится задать вопрос, но его обрывает внезапно пришедшая в голову мысль: он пытался сварить ему горячий шоколад.       — Извините, — уронив лицо в ладони. — Я не хотел срываться, просто подумал, что, а вдруг Вы считаете меня таким же, как все те, кто просто пытается получить расположение ради выгоды, и...       Виктор был возмущён: подобная мысль в его системе координат не была применима к Джейсу совсем. Отсюда, однако же, рождался резонный вопрос, но Виктор испугался его даже себе задавать.       — Прошу, позвольте загладить вину, — вздохнул Джейс, потирая шею.       — Не нужно, — откликнулся Виктор.       — Если Вам нетрудно, просто позвольте сделать хоть что-то.       Виктор задумался на мгновение, но тут же ответил:       — Ладно, есть одна вещь, — Джейс придвинулся ближе на стуле и приготовился слушать.       Со следующего дня, когда Джейс принёс Виктору фисташковые эклеры, он больше не обращался к нему на «Вы».

***

      чертежи       Воскресными утрами последние несколько месяцев из-за перепланировки подвальных помещений Университета они вынуждены собираться в другом подвале — поменьше и поскромнее, но для них это большой роли не играло; помнится Виктору — когда они только начинали, дом Джейса и так был на ремонте после неудачного эксперимента с прототипами нынешнего хекстека. Джейс, как это давно уже водится, едва ли не с порога вручает Виктору кружку чая — а в летние месяцы это изредка коктейль из содовой, имбиря, лимона и льда, — себе ставит на стол кофе, сваренный в турке, раскидывает на всю поверхность столешницы один большой чертёж, снимает со стен всё лишнее и крепит актуальные добавочные. Нетронутым чаще всего остаётся пространство над столом Джейса — а некоторое время уже их с Виктором стола, — где он держит больше личные, чем рабочие вещи: фото мамы, детские фотографии, очень старые неиспользованные билеты на рождество домой, ветхая заметка от Кейтлин «Не забывать спать хотя бы с двух до пяти до полудня», лист с расписанием на текущий месяц и прочие бытовые мелочи, становящиеся мусором за несколько дней, но Джейсу лень разбираться. Там же, кстати, висят и заметки, написанные рукой Виктора; так как в большинстве случаев Виктор редко поднимает голову без необходимости, он до сих пор не знает, что там, над всеми старыми и новыми записками, красуется перед любым желающим взглянуть его фамилия.       Джейс развернул последний чертёж на стене рядом с небольшим подвальным окошком под негромкое сюрпанье со стороны стола и слабый шелест страниц. Виктор настукивает носком тапочка об пол мелодию из шоу, которое они иногда смотрят по вечерам — если Виктор засиживается надолго, — пока Джейс, выпрямляя пришлёпанный на малярный скотч угол чертежа, не проходится тылом ладони по непонятного содержания загогулине. Похоже на надпись. Прежде, чем обратить на неё внимание Виктора, Джейс пытается разобрать сам — как он делает в большинстве подобных ситуаций, — но в этот раз всё тщетно ровно настолько же, насколько в остальных.       — Виктор? — подзывает Джейс, не отрываясь от каракули.       — Да, Джейс? — Виктор перевернул страницу, но так и не смог найти рисунок описываемой в книге дребедени.       — Что это такое? — он ткнул пальцем в угол чертежа так, будто рыщущий в дополнительных материалах Виктор в десяти метрах от него, сидя спиной, это увидел.       — М? — нехотя отрывался тот, сцепленный глазами с нумерацией рисунков и глав. Когда он отвёл взгляд от картинок в книжке, пришлось изрядно поднапрячь глаза, чтобы понять, о чём вообще говорит Джейс.       Виктор вздохнул, встал и подошёл к чертежу, сделанному им, если память не изменяет, буквально на днях-ночах. Он плохо помнил обстоятельства, при которых создавал его, и мысли, что были в его голове, а потому здорово смутился, прочитав, на что ему указал Джейс. Прописью, корявой и ленивой, сонной, в которой отражена вся боль и вся усталость, на чертеже в углу было написано расплывчатое: «блять». У Виктора на мгновенье спёрло дыхание, но голос Джейса помогал войти в колею:       — У тебя везде такие закорючки, и я никогда не понимаю, что они значат, — Джейс кивнул в сторону других чертежей Виктора, спрятанных на полках шкафов. — Это какие-то иероглифы?       — Нет, Джейс, — тактично прокашлялся Виктор, — это...       В голове не было толкового объяснения и отмазки такой, чтоб Джейс отстал. Всё, о чём мог сейчас думать Виктор — как много раз, нет, как давно в принципе Джейс натыкался на подобные «примечания» и как высоко было его желание в этом разобраться? Судя по всему, не слишком-то и великим было — раз уж напрямую он спросил только сейчас.       Выжидающий взгляд Джейса подначивал взболтнуть хоть что-то, и Виктор нашёл лучшее оправдание из всех, что лезли сорваться с языка:       — Честно говоря, Джейс, я не помню, что именно тут писал.       — Разве? — скептично оглядел его Джейс, сохраняя презумпцию невиновности. Виктор ненапряжно закивал. — Ты делал его четыре часа назад и не помнишь, что написал?       — Четыре? — возмутился Виктор.       — Ну, — цокнул языком Джейс, — четыре с половиной уже, наверное. Не придирайся.       — Удивительно, я действительно не ложился спать этой ночью! — почти посчастливилось Виктору перевести тему, но его быстро вернули с небес на землю:       — Я примерно понимаю, что вот это — крошечная развёрнутая «R», — Джейс взял в руки карандаш и принялся на том же чертеже расшифровывать полусознательные послания Виктора. — А это похоже на маленькую «b», — не замечая, как панически кривится в лице партнёр, продолжал он: — Вот это, должно быть, тоже уменьшенная большая «Т». И, что тут у нас? — Джейс довольно осмотрел проделанную работу, пока за его спиной Виктор с ногами забирался на стол, ожидая, когда ему надоест. — «RTb»? Это какой-то ко-о-о... господи, Виктор, с тобой всё хорошо?       Виктор сидел на столешнице, покачиваясь вперёд-назад и закусывая подотросший ноготь большого пальца. Глаза его с катастрофическим ужасом бегали по развешенным вокруг чертежам, но ничем больше — как будто этого мало! — он своё волнение не выдавал.       — Да.       — What?       Виктор прокашлялся и ответил:       — Yeah, Jayce, I've just thinking about... something.       — Что ты только что сказал? — ухватился Джейс. Он и раньше такое замечал — слова, которые он сразу не может расслышать, которые Виктор говорит как-то по-другому, как будто это для него даже проще, чем сказать «нет»... на английском.       — Я сказал: «Да, Джейс...»       — На каком языке? — как маленький бенгальский огонёк зажглась в нём эта мысль. Виктор был обречён. В него ткнули пальцем в прямом и переносном смысле, и теперь жадный до ответов Джейс уже не желает разбираться с хекстеком, не интересен ему мировой прогресс и какая-то там наука. Джейс подобрался к разгадке невероятно важной для себя тайны и чувствовал, что на сегодня это лучшее открытие из возможных.       Виктор же, однако, молчал. Смотрел в угол, прятался от нарочито хитрых глаз, и даже когда Джейс подошёл совсем близко, даже когда расставил руки по бокам от Виктора на столешнице и едва не уложил того на лопатки — ничего, кроме покрасневшего от смущения и неясно чего ещё лица, он не добился. Тогда Джейс рассмеялся. Он упал лбом в костлявое плечо партнёра и, не переставая улыбаться, похлопал того по спине широкой и мягкой ладонью.       — Расслабься.       Виктору захотелось ударить Джейса по голове за такие советы.       Джейс отстранился одним толчком руки от стола и, перекатившись с пятки на носок в шаге разок-другой, взял свой кофе и стал рассматривать основной чертёж. Большего Джейсу и не нужно: он знает, куда копать. Надпись «джейс лох» скоро раскроет ему свои коварные тайны...

***

      подарок       Декабрьским утром Джейс пришёл на работу в ожидании предновогодней суеты. В его дипломате, который чаще всего носился перекинутым через плечо, лежали разве что две с половиной рабочих тетради с подготовками лекций и личный дневник, каждую страницу которого Джейс подписывал своим именем. Преподавательский состав редко участвует в украшении здания, и, как и в этом году, к делу ещё полмесяца назад привлекли студентов с особым энтузиазмом, отвлечься от занятий ради развешивания гирлянд и игрушек под потолком. В первый год работы тут — вспоминал он в такие периоды ностальгически, — он и сам хотел заняться этим делом, но в тот же год на свою беду встретил одного хлипкого нескладного учёного-коллегу, и как-то не задалось. «В другой раз», — уверенно казалось ему тогда. На третий год работы он пока так и не попробовал.       — С наступающим, — вместо приветствия провозгласил Джейс на весь кабинет, получив в ответ только суетливую тишину; он не был возмущён — как раз-таки больше удивлён отсутствию ответа, ведь это на Виктора совсем не похоже: если уж он в кабинете и услышал, что Джейс пришёл, он всегда хоть что-нибудь ляпнет поздороваться.       Пройдя в кабинет чуть глубже, бросив дипломат на диван и найдя Виктора в дальнем углу кабинета, который не видно на входе, он обнаружил удивительную для себя картину: стоя перед стеллажами с книгами, Виктор неусидчиво бегал взглядом по корешкам, ритмично настукивая носком туфли по полу неслышную Джейсу мелодию; в заднем кармане рабочих брюк у того торчал телефон, а от него тонким проводом тянулись новые «Маршаллы». Тогда Джейс, преисполненный гениальностью своей идеи, приблизился к Виктору за спиной насколько возможно близко, приложил кулак к губам и, изобразив таким образом рацию, громко и с хрипотцой огласил:       — Земля-Космос, приём, Земля-Космос, как слышно?       Тут же Виктор вздрогнул, замешкался, глядя по сторонам, и, освободив одно ухо, в очередной раз — казалось бы, пора уже и привыкнуть — ошалел от отсутствия у его партнёра представления о личных границах. Джейс одобрительно хмыкнул.       — Доброе утро, Джейс, извини, не заметил тебя, — отлепил он от задницы телефон и выключил музыку. — Ты что-то говорил?       — Не думал, что тебе нравится так погружаться в работу, — подметил Джейс, кивая на наушники и стягивая парку. Виктор быстро догадался, к чему клонит партнёр:       — Нет, это подарок, — откинулся он, наконец находя в глубине полок нужную книгу.       — Да? От кого?       — От госпожи Медарды, — Джейс респектабельно покивал головой, садясь на спинку дивана. — Если не ошибаюсь, она сказала что-то вроде... «Вижу, как ты часто сидишь в гробовой тишине, и подумала, что это может скрасить рутину хотя бы иногда».       — Вот это внимание, а мне она ещё ничего не дарила в этом году, — мечтательно вздохнул Джейс, вспоминая прошлогодние подарки Мэл. — Да и не рановато ли?       — А? — Виктор вопросительно глянул на Джейса, затем моргнул и решил пояснить. — А, нет, это ко дню рождения.       — День рождения?! — Джейс, кажется, напугал засевших в самых дальних углах пауков.       — Да, Джейс, я тоже был шокирован, узнав, что в году есть день, когда я родился, — подметил Виктор шутливо.       — Нет, я имею в виду... — голова Джейса подрывалась от количества негодования на квадратный кубомиллиметр. — Когда? Как?       — Вчера, тихо и за работой, — с обыкновенным к таким вещам безразличием подметил Виктор. Джейс хорошо знал, что Виктор равнодушен к большинству праздников, но в голову никогда не приходила мысль о том, что и собственный день рождения для Виктора не был днём, отличным от заурядного вторника.       — Так дело не пойдёт, — обозначил Джейс твёрдо, вставая с дивана. — Это надо отметить.       — Джейс, ты...       — Я должен подготовить подарок. И мы отметим твой день рождения, хочешь ты этого или нет.       — Впереди новый год, Джейс, — Виктор устало опустил плечи.       — Хочешь верь, хочешь нет — мне всё равно. Отпразднуем на каникулах или... Или даже вместо. Да хоть сегодня после занятий!       Виктор уже не слушал Джейса. Даже без наушников у него неплохо выходило абстрагироваться, а потому ответом на все его громкие высказывания были лишь кивки и поддакивания. К сожалению, Виктор слишком поздно узнал, на что согласился.       Много месяцев спустя Джейс частенько будет замечать, что Виктор практически не вылезает из плейлиста: после работы сидит в кабинете и ритмично чиркает в тетрадке студента, во время обеда пьёт чай, смотрит в окно, угощается печеньем от мамы Джейса и наслаждается не тишиной, даже в перерывах между лекциями, которых при всей необходимой подготовке не хватает и на половину песни, в его ушах играет что-то Джейсу неведомое. Именно с этой мыслью он однажды и засиделся в кабинете допоздна, с ней же включал лампу настольную и с ней заваривал в только что помытой кружке свежий имбирный чёрный чай.       — Что слушаешь? — вскользь поинтересовался Джейс, зажимая листья чая и имбирь во френч-прессе.       Виктор откликнулся на слова Джейса тут же, вынимая наушник:       — Повтори, пожалуйста.       — Что у тебя там играет? — Джейс поставил кружку на стол перед компьютером Виктора.       — Хочешь послушать?       Говоря откровенно, Джейс уже приготовился к ситуации с фамилией, но был приятно удивлён и даже немного разочарован: видимо, у Виктора нет настроения играть сегодня во что-то помимо работы. Молча и без лишней суеты Джейс принял наушник из рук Виктора. Он поставил рядом стул, удобно расположился и вставил его в ухо, ожидая практически чего угодно, но не будучи к этому «чему угодно» на все сто процентов подготовленным. Из наушника заиграла песня.       Голос певца был словно разодран на плёнке, как будто его заставляют произносить каждое предложение, а оттого так невнятно звучат все слова и звуки. Джейс попытался разобрать хоть строчку — у него закономерно не вышло, а не вышло, потому что он не знал языка, на котором это поётся.       — И о чём она? — ожидая очередного пожатия плечами.       — Она о грусти, — без задней мысли ответил Виктор; Джейс, однако, его ответу не поверил.       — А мне кажется, она о наркотиках, — легко усмехнулся тот. Виктор цокнул языком и помотал головой.       — Могу включить о наркотиках, если хочешь...       — Не стоит, — перебил его порыв переключить трек Джейс, вслушиваясь в то, что ему предложили изначально. — «Just... in...» — подбирал на слух слова Джейс. — «Poor? us key?» — Джейс улыбнулся как на обложку журнала. — Чего ты смеёшься?       Виктор почти упал на стопку тетрадей возле него, пытаясь сдержать намеренье перебить Джейса смехом.       — «Просто в бедности наш ключ», Джейс, ты прав.       — Правда?       Виктор глубоко вздохнул, не отрываясь от работы.       — Неправда.       Сдавшись и дослушав песню до конца — а до него не то чтобы долго оставалось, — Джейс вытащил наушник, перевёл дыхание и уставился на Виктора в явном ожидании чего-то существенного. Виктор же, собственно, желаний его не понимал — не повезло родиться без телепатии, — и тоже только смотрел, ожидая не менее умопомрачительных вещей от партнёра. Поняв, что они ждут друг от друга примерно одного и того же, Джейс высказался первым:       — Откуда ты родом?

***

      череп       Джейс с ужасом осознал, что они знакомы семь лет, и все эти семь лет он не замечал одной маленькой детали, которую, казалось бы, должен был заметить давно, учитывая, как часто и как подолгу он смотрит на его губы. Это происходит реже, когда Виктор говорит, потому что во время речи Виктора хочется смотреть на его бегающие глаза, на жесты хрустальных рук, на голос, который Джейс, как ему кажется, видит в угловатых комках бумаги на столе, в карандашах, в скулах и смертельно острой улыбке. Он обращает внимание на эту деталь сегодня, осенним вечером, когда они, засидевшись дома у Виктора и напроверяв штук тридцать домашних работ, решили расслабиться под почти безалкогольное пиво, затем откопали старый подарочный бренди, потом — виски четырнадцатилетней выдержки, а дальше Виктор достал из холодильника прошлогодний сок.       — Ну улыбнись, — мотая бокалом в руке. Джейс сидел на полу перед кроватью Виктора, а тот, прижавшись к стене спиной, в закрытой позе пытался спрятать румянец на щеках и кажущуюся теперь столь чудовищной улыбку. Почему-то разного рода комплексы приходят к Виктору, не когда он в здравом уме, а когда разум затмевает бокал-другой алкоголя и пьяный Джейс перед глазами. Уперевшись лбом в колени, Виктор мотает головой и отнекивается. — Пожалуйста, — умоляет Джейс. Кровать Виктора настолько узкая, что, лишь едва касаясь её края, Джейс уже задевает поджатые замёрзшие пальцы на его ногах. К тому же она довольно жёсткая, и Джейс в трезвом состоянии только и гадает о том, как Виктор на такой высыпается. Ответ, в общем-то, прост: он очень редко спит.       Виктор недовольно стонет, но всё-таки убирает от лица колени; его задачу упрощает Джейс, смотрящий на него такими мечтательными и одурманенными глазами, что улыбка сама ползёт по лицу; в какой-то момент его губы размыкаются, и Джейс имеет честь наблюдать ту самую деталь.       — Достаточно? — Джейс часто замотал головой, приподнимаясь, чтобы разглядеть поближе. Виктор снова напряг щёки, оголяя зубы пьяно-пристальному взгляду партнёра. — Я мог бы просто дать тебе рентген моих зубов, у меня есть.       Джейс присел рядом с ним на кровать, опустив голову достаточно низко, чтобы иметь возможность беспрепятственно разглядывать скалящееся лицо Виктора. Выражение ему, мягко говоря, непривычное и не слишком идущее — но, чёрт возьми, эти маленькие и совершенно нечестные щербинки между его зубов стоят всего, всего в этом мире, что не навредит самому Виктору. Джейс будет убивать за них, Джейс будет драться и будет судиться с каждым, кто посчитает их уродливыми, недопустимыми, кто скажет Виктору, что тому нужно найти хорошего стоматолога или начать как-то иначе питаться. Виктор — его крошечные щёлки — самое идеальное, что есть в человеке как минимум этим вечером. Так, по крайней мере, думает пьяный Джейс.       — Что ты разглядываешь? — Виктор снова подобрал коленки и снова уложил на них голову — так, чтобы видеть Джейса.       — Тебе говорили когда-нибудь про... — Джейс вдруг забыл все слова, которые когда-либо применял для описания этого феномена, и не нашёл ничего лучше, чем просто потыкать в собственную белоснежную улыбку. Виктор прищурился.       — У меня что-то в зубах застряло?       — Не-е-ет, у тебя трещины в зубах, — смеялся Джейс.       Не на шутку испугавшись, Виктор принялся трогать свои зубы как будто в надежде что-то нащупать. Тогда же Джейс умудрился осознать сказанное:       — Не трещины, а... Щели. Щёлки. Микрощёлки такие.       — А не макро?       — Нет, точно не макро, — сердито закивал Джейс. — Между прочим, они симпатичные.       — У меня зубы кривые, а ты говоришь, что это симпатично? — Джейс пихнул Виктора в плечо, едва не уронив того на стоящий прямо возле кровати книжный шкаф. — Надеюсь, ты это от недостатка опыта.       — Вообще-то, — громко вмешался Джейс, почти перебив Виктора,— я видел очень много женских ртов, и ни у кого таких симпатичных зубов не было, — Джейс наклонился к Виктору очень близко, опустошая последний на сегодня стакан с виски. Виктор намеренно не отстранялся, проверяя неосознанно, насколько Джейс в принципе способен сократить расстояние. — И я тебе даже больше скажу, — Джейс наклонился так, что его лоб соприкасался с растрёпанной чёлкой Виктора, — на ощупь эти зубы тоже были совершенно обыкновенными.       — А мои, Джейс? — Виктор вскинул бровь и легонько стукнулся своим лбом о его лоб.       — Не помню, — Джейс засмотрелся на то, как вопросительно приоткрытые губы обнажали возможность дотронуться до острых краёв резцов. Впрочем, Виктор не ограничивал его этим, скалясь снова и показывая маленькие клыки далеко не такие заметные, как у самого Джейса.       Вопреки прочим ожиданиям Виктора, коих накопилось примерно нисколько, Джейс первым делом бережно уложил Виктора спиной на кровать. В сравнении с ней Виктор не был таким уж широким, поэтому Джейсу почти не пришлось прибегать к непосредственным нарушениям личных границ Виктора ещё больше; сам же Виктор до сих пор скалился, уже чувствуя, как хочется запить сухость во рту и как влажные дёсны холодеют от каждого вдоха. Джейс разглядывал каждую мелочь, что попадётся на глаза: родинку над губой, выступающий кадык, клеточки на домашней рубашке, лёгкую щетину, морщинки, румянец, исподлобья взгляд — держа Виктора за плечи, прижимая его руками к кровати, Джейс был выше, Джейс был больше и тенью перед жёлтым светом люстры падал на пьяное тело под собой. Фактически, многие узлы были развязаны прямо сейчас, но Джейс слишком нетрезв, чтобы вспомнить, что они были завязаны вообще. Всё, что его интересовало — какие же всё-таки на осязание они.       Как по мановению своей бредовой фантазии, Джейс легко дотронулся до плоских резцов подушечкой большого пальца и, ощутив податливую влагу, скользнул ко клыку; пока Виктор дышал так тихо и с дрожью, что Джейс этого даже не замечал, налегающий палец поддавил нижнюю губу, чтобы дотронуться до десны, и, поддевая щёку, двинулся к молярам. В тот момент Виктор разомкнул зубы, пропуская Джейса внутрь; слегка задевая ногтем верхнюю челюсть, Джейс обвёл нижний ряд по самому краю, не надавливая и не настаивая, но — Виктор всё равно прикрыл рот, только дотрагиваясь верхними зубами до ногтевой пластины. Палец Джейса был зажат между зубов Виктора.       Не пуская его дальше по прямой из-за основания фаланги, Виктор заставил Джейса пройтись вдоль нижнего ряда снова; это мучительно медленное действие привело к тому, что теперь челюсть Виктора оказалась у Джейса в руке, и — Джейс, кажется, только сейчас догадался, — череп Виктора неадекватно хрупкий. Настолько же, насколько влажные у него губы после того, как Джейс вынимает палец и проходится им поверх.       — У тебя губы потрескались, — переключает он внимание молниеносно, и лицо его вдруг меняется на тревожно-обеспокоенное. — Это от холода?       — Наверное, — Виктор пожимает плечами. — Скорее всего.       Джейс ведёт влажную дорожку по скуле, обнимая пальцами шею Виктора, и уже совсем сухим касаясь мочки его уха. Зрительный контакт не рвётся и ни на мгновение с той самой секунды, как Джейс вынимает палец. Виктор подаётся вперёд, прикрывая глаза и принимая в свою ладонь неторопливую ладонь Джейса. Он перетягивает её обратно к губам и прижимается к пальцам; Джейс начинает оглаживать шёлковую кожу век, прикасается к ресницам, ведёт по линии бровей, опускается по скуле к уголку губ, к шее и к ключице, открытой за распахнутым воротником. Джейс чувствует сердцебиение — не быстрое и не медленное, а словно ровно такое, какое и должно быть.       — Виктор?       Но Виктор молчит. Виктор уже уснул.

***

      своё место       На чёрной доске молчаливо чертятся туда и обратно длинные отрезки. Большими и уверенными штрихами здоровой руки дорисовываются вспомогательные черты. Полудугами очерчиваются границы рисунка, так и не завершаясь в круги. Ритмично стучит по полу неизвестная Джейсу мелодия. Мучительный обеденный перерыв можно было провести где угодно, но они оба негласно договорились встретиться тут, чтобы сорок минут растянуть на вечность.       Джейс хлопает книгой, бросая её на диван, и под шелест страниц следующей слышит чёрство со стороны:       — Не порть библиотечные экземпляры, Джейс, многие из них очень дорогие и редкие.       — Удивительно, — начинает Джейс язвительно, и Виктор уже закатывает глаза. — Так ты умеешь заботиться о чём-то! Может, применишь ту же логику к себе?       — Что тебя не устраивает? — Виктор проводит резкую черту вовне своего рисунка. — Что мне хочется поучаствовать в создании величайшего достижения за последний век? Прости, я, наверное, не должен этого хотеть, я же всего лишь несостоявшийся учёный, — он развернулся назад к чертежу на доске, сверяясь с образцом и обнаруживая лишнюю черту.       — Нет, Виктор, меня не устраивает отсутствие инстинкта самосохранения, — чеканит он, захлопывая вторую книгу. — Я не хочу, чтобы всё повторилось, я не хочу давать тебе и шанса на это, слышишь?       — Замолчи, — хмурится Виктор.       — Нет, ты послушай: погружаться с головой — это нормально, но терять рассудок, и!..       — Джейс, помолчи, пожалуйста, — Виктор напряжённо проводит по доске мелом, высекая на ней линию.       — Виктор, ты чуть не исчез! — заявил Джейс на весь кабинет под громкое рявканье.       Мел ударился о пол. Полураскрытый рюкзак упал на плечо и дверь уже едва не ударилась о стенку, но Джейс перехватил Виктора за запястье. Тот вырывался, отворачивался, молчал, злился, обижался — Джейс выдержал каждый рывок не шелохнувшись, смотря сверху-вниз, ожидая, когда эта маленькая тихая истерика закончится. В конце концов, здоровая рука Виктора ослабла в металлической хватке, и сам он обессиленно встал, приготовившись игнорировать всё, что скажет ему партнёр.       — Ты представляешь себе, что я чувствую каждый раз, когда захожу в кабинет, а тебя тут нет?       — Это практически никогда не происходит, — отмечает Виктор.       — Вот именно.       Виктор застыл. Он под кожей чувствует то, что хочет сказать ему Джейс, но не может прервать неотвратимо произнесённые слова:       — Может быть, однажды это случится опять, — Джейс сжимает запястье Виктора, сам не веря, что хочет сказать, — а потом снова, и каждый день — ты можешь себе представить такое?       Руку Виктора наконец отпустили.       — Можешь представить, каково мне будет, если таким будет каждый день?       Восемь очень долгих лет: Виктор многое успел повидать и попробовать, многим вещам научился и научил, много разочарований встретил и принёс. Встретил много новых людей, но одному только был нужен настолько, что стал ему другом. Ни один в мире человек, кроме Джейса Талиса, не возьмёт его костлявую руку в надежде, что тот не пропадёт насовсем, пытаясь удержать ещё совсем на чуть-чуть, ведь, по существу, Джейс ни капли зла на Виктора не держит — только бесконечное желание не дать ничему сколь-либо плохому с Виктором произойти. Эксперименты с хекстеком были, пожалуй, источником большинства этих вещей.       — Я... Я понимаю тебя, — Виктор вздыхает. Других слов в голове не было.       Между хрупким молчанием и крепко сжимающим Виктора в объятиях Джейсом прошло меньше мгновения; в больших и сильных руках Виктор и не мог чувствовать себя небезопасно, но Джейс зачем-то сказал:       — Не уходи, пожалуйста. — Виктор обнял Джейса в ответ. — Не исчезай никуда.       За окном конец февраля. Завтра Виктору идти на первые лекции триместра, будто всё как всегда. За все эти годы упорных поисков своего места он, кажется, в самый-самый первый раз ощутил, что нашёл его.

***

      враг       В сине-лиловом освещении бара Джейс не сводит глаз со сцены. Девушка рядом с ним всеми силами уговаривает его посмотреть на неё, но Джейс отнекивается, шикает на неё, мечтательно задрав глаза туда, откуда раздаётся нетактичный пьяный кашель. В какой-то момент мулатка с крашеным в пурпурный локонами сама толкает Джейса в плечо, неодобрительно мотает головой и уходит восвояси — к клиенту, которого есть шанс задобрить.       Пустой бокал из-под джина ставится на стол. Джейс в первом ряду, в этом захудалом, пропахшем похотью и грязью помещении, он находит для себя единственное близкое и не сводит глаз; Виктор с микрофоном в руке, зал пуст почти весь — только Джейс, работница и столик за ширмой, куда снуют туда-обратно официантки в откровенных костюмах и с каменными лицами. На них партнёры-учёные тоже не смотрят совсем. На экране уже пошёл текст.       Перед очередными выходными под конец триместра Джейс решил сводить Виктора в караоке. Решение было не спонтанным: после наушников Виктор в один момент начал неосознанно напевать сначала мелодии, потом стал бубнеть под нос слова, а в один из дней, когда они по обыкновению в конце недели на ночь остались у Джейса, утром на весь двухэтажный дом разразилось под кипящий чайник его грубое негармоничное пение. Джейс стоял на входе в кухню и только ждал, когда Виктор закончит с чаем, чтобы под конец песни вставить своё довольное приветствие.       — I wake up to the sounds of the silence that allows,       For my mind to run around, with my ear up to the ground...       Джейс не был удивлён. Ещё когда тут были люди — на их глазах трезвый Виктор отказывался выступать, — один из посетителей включил её, и Виктор услышал наиотвратительнейшее исполнение песни, которая до этого ему нравилась, которая сидела в его плейлисте едва не с момента выхода. Кстати говоря, именно её Джейс слышал и на кухне, и в кабинете, и однажды ночью во время позднего хекстекосидения, и пока они ехали в автобусе до центральной библиотеки Пилтовера, чтобы не испортить Джейсу карточку читателя. Так что — да, он не был удивлён выбору.       Он был удивлён тому, как точно и выверено каждый пик акцента Виктора попадает под мелодию, как натурально, как аутентично слова для неё звучат, учитывая, что в тональность Виктор практически не попадал. Он положился скорее на речитатив и крик, и — да, чёрт возьми, пьяный Джейс не поставит оригинал и рядом с этим исполнением.       — Tell you you're the greatest       But once you turn, they hate us!       У Джейса замерло сердце, стоило ему услышать, на каком призывном порыве Виктор вырвал слова из глотки. Вместо первой строчки припева он в пьяной полуулыбке кивнул Джейсу на сцену — тот не смел перечить. Микрофон в его руке, недопитый бокал виски забирает в ладонь Виктор и залпом опустошает, ставя на ближайшую столешницу.       — Your words up on thе wall as you're prayin' for my fall       And the laughter in thе halls and the names that I've been called.       Виктор смеётся в такт этим словам, вызывая ответную улыбку на лице поющего Джейса. Оглядев зал, Виктор понял: они остались здесь одни. Совсем одни.       — I stack it in my mind, and I'm waiting for the time       When I show you what it's like to be words spit in a mic!       — Покажи мне, — шепчет Виктор не думая.       — Tell you you're the greatest, — перебивает его Джейс. — But once you turn, they hate us.       Виктор издаёт короткий смешок.       — Oh, the misery, — в громкий унисон, совершенно не сочетаясь — идеально соединяясь.       — Everybody wants to be моим врагом!       — What?       — Spare the sympathy, — перебивая Джейса. — Everybody wants to be!..       — ...my enemy, — заканчивает он.       Мелодия играет дальше. Виктор опускает микрофон. Его лицо покраснело от напряжения и азарта, а Джейс, видя всё это, как будто трезвеет вмиг. Его опьянённые уже чем-то совсем другим глаза смотрят прямо на Виктора так неподкупно и доверчиво, получают в ответ то же самое — раскрепощённость. Не будь они с Джейсом партнёрами, он никогда не услышал бы то, что услышал сегодня. Он был бы в числе тех зрителей, что ушли бы раньше, чем началось главное представление. Гвоздь программы. Ключевой номер. Виктор говорит:       — Хорошо двигаешь ртом, Джейс.       — Ты... — Джейс засматривается на тонкую улыбку Виктора, — тоже.       Караоке-бар вот-вот закроется, и Виктор так и не узнает ещё очень-очень долго, что Джейс в этот момент поцеловал бы его, если бы тот ничего не сказал.

***

      рубашка       Закинув ногу на ногу, Джейс открыл конспекты для предстоящей лекции и, позволяя кофе остывать, погрузился в них с головой. Момент этот очень трепетно важный для Джейса, так как настроиться на работу в одном кабинете с Виктором невозможно, а его — повезло, — пока ещё нет. До занятий добрых полчаса, и обычно Виктор в это время уже на месте, но бывают и такие дни, когда даже ему случается опоздать. Причём, никогда не бывает чего-то среднего — либо за два часа до лекций он уже сидит за столом, либо студенты половину пары проводят в полубодрствующем состоянии хотя бы не на виду у преподавателя. Сегодня, однако, случай особенный.       Джейс почти роняет остывший кофе на пол, когда в кабинет вламываются. Никто никогда не делал этого — не врывался в их с Виктором кабинет, — и за восемь месяцев работы тут он вроде никому не успел перейти дорогу, но звук бьющейся об стену двери всё-таки раздался, и причиной тому был Виктор. Он наспех бросил на стул смятое пальто и уронил рюкзак на пол; под скрип защёлки он бросил Джейсу торопливое приветствие. Пока сам Джейс пытался сначала своими мозгами дойти до причин подобного поведения, Виктор расстегнул рюкзак и вытащил оттуда запечатанную рубашку. В их кабинете — помимо книжных шкафов и стеллажей для чертежей, — в самом углу стоял небольшой гардероб; Виктору понадобилось время, чтобы отыскать его глазами, и, под всё так же недоумевающий взгляд Джейса, он пересёк кабинет в несколько широких шагов и вытащил из одёжного шкафа костюм, к которому притрагивается только в самом особом, самом крайнем случае, когда нужно выглядеть красиво.       — Ты женишься? — вдруг подал голос Джейс, смотря на стоящего рядом Виктора. Новая рубашка легла на спинку занятого Джейсом кресла. За дверью открытого гардероба Виктор отыскал пыльное зеркало.       — Хуже, Джейс, — Виктор наспех растягивал галстук, из стороны в сторону виляя узлом. — Совет вызывает на ковёр.       — Прямо сейчас? — Виктор угрюмо закивал. — Что случилось?       — Точно не знаю, может, у кого-то из студентов жалобы на... — Виктор расстёгивал пуговицу на рукаве дежурной рубашки, — что-то. Не знаю, что в голове у этих сумасбродных детей, но госпожа Медарда упомянула одного из них, и я...       — Тише, — успокаивал суетливый голос партнёра Джейс. — Успокойся для начала. Ты точно ничего не знаешь.       — А если... — не останавливался Виктор, расстёгивая рубашку. — А если это насчёт того, что я на лекции упомянул про наш проект? — Виктор беспокойно рассматривал лицо Джейса, стягивая одежду и бросая на стоящий поодаль диван. Его руки дрожали точно лапы запуганного зверька, и чем дальше развивались его мысли, тем хуже получалось это игнорировать.       Ещё некоторое время Джейс был способен слушать то, о чём говорит партнёр, но сосредоточиться был не в силах. Даже когда они оставались дома у кого-то из них, даже когда им приходилось неделями задерживаться вдвоём, он никогда за все два с половиной года пристального наблюдения за Виктором не смел видеть этого; ровная, чистая, прямая спина — это не про Виктора: у того родинки на лопатках, на позвоночнике, на талии, на тазобедренных костяшках, у того сутулая осанка, искажённая, пока Виктор пытается разобраться с упаковкой новой рубашки. Он никогда не держит её прямо и как будто никогда не расслабляет плечи, он, чертыхаясь, возится с пакетом дрожащими ладонями и уже готов бросить всё да явиться перед советом в одних брюках, а Джейс, смотря и видя, не может просто восхищаться и продолжать смотреть.       — Успокойся, — исподлобья смотрит он на коллегу, — давай помогу.       Пальцы его в холодном спокойствии разрывают упаковку точно по отмеченной линии, достают рубашку и расправляют. Виктор рассказывает о переживаниях, о том, как сильно ему нужна эта работа, как многое он готов сделать, чтобы просто остаться на должности, и Джейс пропускает мимо ушей, что Виктор называет его «одним из основных пунктов, почему он чертовски боится потерять работу». Он слишком занят: развёрнутый к нему Виктор много шевелит руками, пока Джейс пытается просунуть их в рукава; он натягивает рубашку Виктору на плечи, начиная с пуговичек на манжетах опоясывать таканью его запястья. Внезапно раздаётся нервозный смех, Виктор изображает взрыв; Джейс сидит на подлокотнике кресла, закрывая от своих глаз сначала белую грудь, затем — обтянутые одной кожей рёбра и напряжённый живот. Застегнув последнюю пуговицу, руки Джейса оседают на талии Виктора, и он смотрит в напуганное лицо. Джейс и без того знал, что значит для Виктора быть уволенным из Университета, а потому во всех этих тирадах не нуждался — однако был спокоен. Спокоен, потому что знал: что бы ни случилось с Виктором, Джейс его от себя не отпустит.       — Хочешь, я схожу с тобой? — ненавязчивым тоном предлагает Джейс.       — Нет, — уверенно отвечают ему, — я справлюсь. Я смогу.       — Вот это настрой, — невзначай щёлкнув Виктора по животу, Джейс берёт со спинки кресла галстук и продевает в него голову Виктора. — Я знаю, что они тебя не уволят, — бережно протягивая его под воротником.       — Откуда? — издав скептичный смешок.       — Оттуда, — некрепко затянув галстук, — что ты — самый большой молодец из всех, что я когда-либо видел.       Виктор неторопливо — с куда большими вдумчивостью и спокойствием, — стянул с вешалки пиджак. Джейс рассматривал руки, для которых даже эта маленькая приталенная рубашка была велика, и не был уверен, поднимет ли он глаза после того, что сказал — того, что сделал. Того, о чём задумался.       — Спасибо, Джейс.       — Не за что.       Джейс пожимает плечами и выпускает Виктора из комнаты. За хлопком двери так и хочется добавить всё невысказанное, хотя — что-то Джейсу подсказывает, — Виктор не был бы против услышать, что он самый замечательный, самый прекрасный, самый чудесный и восхитительный, самый великолепный — нет, не из всех, кого Джейс встречал. Из всех — в общем. В принципе.       Остывший кофе так и стоял, когда через несколько часов Джейс узнаёт, что Виктора вызвали по поводу пропуска предыдущего преподавательского собрания. Советница Медарда между делом отметила, что Виктору идут новые рубашки.

***

      советник       Одним дождливым субботним вечером вместо стандартного похода до ближайшей кофейни и приобретения там пары напитков для себя и партнёра Джейс решил погреть ноги обогревателем и поискать в шкафчиках над раковиной остатки кофе, чая или хотя бы растворимого лекарства — Джейс иногда берёт их в сезон простуд. Пока большие руки копошились в непросторных полках, дверь сбоку от него тихо отворилась, и Джейсу даже не пришлось отвлекаться, чтобы понять, кто такой молчаливый и без стука объявился после лекций.       — Ты поздно, — подметил Джейс.       — Джейс, можно... — Виктор надолго запнулся, аккуратно укладывая на диван рюкзак.       — Ммм?       — Могу я поговорить с тобой?       Дверца, скрывающая за собой всё для Джейса сейчас бесполезное, захлопнулась, и тот, опираясь на столешницу мягким местом, развернулся к Виктору.       — О чём?       Виктор на него смотрел растерянно, забегал глазами, как только Джейс наладил зрительный контакт, и, сев на диван так, чтобы Джейс был прямо перед ним, сложил у рта руки в замок.       — Это немного личное, — прокашлялся Виктор. — Это серьёзная тема, Джейс.       — Я очень внимательно слушаю, — Джейс постарался спрятать привычную полуулыбку и обнаружил вдруг, что для него это не слишком удобно.       — Это касается... — Виктор вздохнул. — У тебя же было много партнёрш, да?       Джейс удивился заданной теме, но не стал делать поспешных выводов.       — Не то чтобы очень, но несколько девушек у меня за жизнь было, да, — закивал Джейс, припоминая лица тех, кого знал в трезвом и не очень состоянии.       — И ты был с ними... — Виктор очень аккуратно подходил к выбору слов. — У тебя была с ними близость?       — Ты имеешь в виду секс? — уточнил Джейс легкомысленно. Виктор покраснел, но кивнул хмуро. — Да, я думал, ты об этом с самого начала говорил.       — Ох, — несколько удивился Виктор. — В таком случае, ты знаешь, как это происходит, не так ли? Я подразумеваю... Сам процесс, понимаешь, Джейс? — впервые поднял на него взгляд Виктор с момента, как появился в этом кабинете.       — Ух ты, неужели тебе нужен совет опытного? — Джейс огляделся в поиске стула, но ничего подходящего не отыскал, в конце концов опускаясь на диван рядом с Виктором. — Тогда ты должен признаться, кто эта везучая дамочка и знаю ли я её, — заговорщицки посмотрел на партнёра Джейс, перекидывая руку через его плечи.       — Нет, не совсем, там... Трудная ситуация, ты не то чтобы знаешь её, просто... — Виктор надеялся, что любопытство Джейса пройдёт само собой и им не придётся продолжать диалог в таком ключе.       — Она из Университета? — Виктор задумался, но кивнул несмело. — Студентка? — Виктор помотал головой нахмурившись. — Преподавательница, — Виктор с натяжкой согласился. — Состоит в совете? — Виктор кивнул. — Афроамериканка?       — Джейс, это не госпожа Медарда.       — Но там не только госпожа Медарда, — нащупывал Джейс.       — Начнём с того, что она... — Виктор зашипел, стиснув зубы. — Забудь всё, о чём мы говорили.       — Это госпожа Медарда.       — Нет, Джейс, это не она.       — Она единственная в совете, кто дарит тебе подарки на каждый день рождения, вы часто пересекаетесь, и у вас много общих интересов! Это она? Ты меня не обманешь, скажи, это она?       Виктор вздохнул, сдавшись:       — Да, Джейс, — протирая глаза, — это она.       На разражённом победной радостью лице совсем не отразилось отчаяние, вмиг охватившее нутро Джейса и так же вмиг отпустившее.       — Знаешь, Виктор, — начал Джейс вкрадчиво, — она из особого типа женщин. Не думаю, что тебе понадобятся мои советы — она сама сделает всё, что нужно.       — Даже если так, — продолжал Виктор не смотреть в сторону Джейса, — я хотел бы знать, что вообще ожидать от процесса.       Джейс задумался.       — Полагаю, получать удовольствие? Ну, помимо очевидного вставить-вытащить, вам должно быть обоим приятно.       — Отлично, — подытожил Виктор, — а что конкретно происходит между вставил-вытащил и приятно? — докапывался он.       Джейс задумался ещё пуще. Ему не составляло труда представить, что он сам делает это с Мэл, пусть на инстинктивном уровне за каждое движение и хотелось извиниться и написать объяснительную. Впрочем, он быстро нашёл способ:       — Сначала ты кладёшь её на кровать, — Джейс сделал соответствующий жест, — затем, если вы уже обнажены, ты...       — Постой, — прервал Виктор, — а что, если, скажем, представить, что делает в этот момент она? — Виктор нашёл весьма занимательным разглядывать кружку на письменном столе.       — Оу, — Джейс тоже решил порассматривать кружку — на столе возле раковины. — Ну, ты подчиняешься тому, что делает он?       — Хорошо, а чему конкретно?       — Представь, — начал Джейс, повернувшись к Виктору и встретившись с ним глазами, — он берёт тебя и кладёт на кровать, спрашивает, были ли у тебя партнёры раньше, и, когда ты отрицательно мотаешь головой, — Виктор кивнул, Джейс продолжал, — разводит в стороны твои колени. Он обязательно позаботится о контрацепции и смазке, потому что специально накануне заглянул в аптеку и не поскупился на большую упаковку, потому что смазка имеет свойство расходоваться в огромных количествах. Затем он...       Джейс замолчал, смотря на то, как спрятал всё, кроме глаз, лицо Виктор под сцепленными ладонями. Его медовые радужки бегали туда-сюда по зрачкам Джейса.       — Ты смотрел когда-нибудь порно? — Виктор медленно кивнул. — Тогда ты знаешь, что дальше.       «Смазывает пальцы и тебя там, внизу, входит сначала одним, чтобы ты привык, затем вторым, чтобы растянуть тебя, и, пока ты стонешь, задыхаешься, запыхавшийся пытаешься ухватиться за его плечо и спрятать красные впалые щёки, он смазывает свой член и спрашивает тебя на ухо, готов ли ты».       — Я крайне благодарен за консультацию, Джейс, — прерывает его мысли Виктор, тактично прокашлявшись. Он встал с дивана и подошёл к доске рассматривать чертежи. Переминаясь с пятки на носок, он глубоко вздохнул, тут же уходя в свои размышления уже далеко от этой темы.       — Виктор, — неверяще уставившись в его спину, позвал Джейс, но его перебили.       — Она не одна в совете дарит мне подарки на день рождения, Джейс.       За этими словами Виктор покинул кабинет так же неслышно, как прибыл. Джейс вздохнул громко, вспоминая, что его подарком на последний день рождения Виктора — удобные дорогие кроссовки, ведь он знает, как любит Виктор иногда ходить по восемнадцать километров в день.       Его подарком на день рождения Виктора.       — А.       Джейс с ужасом понимает.       — Ох.       Джейс смотрит на дверь.       — Воу.

***

      виноградная газировка       Как и предполагал, Джейс застал его за столом, разбирающим почерк недавно зачисленного студента. Под конец ноября поступила вторая волна, и Джейс сам бы рад запомнить хоть половину имён новых первогодок на потоке, но — вместо этого с сожалением потирает глаза, пытаясь вспомнить то, чего не знал.       Виктор размял пальцы и бросил за спину приветствие, но опоздал: стремительно пересёкший три метра Джейс уже хлопнул о несчастную столешницу ладонями и протараторил:       — Сегодня пятница, а значит у тебя нет права отказаться провести со мной этот вечер за выпивкой у меня дома, — заигрывающе улыбался Джейс, подхватывая падающую с предплечья жилетку. За дождливыми днями стало жарко, и он не учёл этого сегодня, боясь, что снова замёрзнет.       — Тебе не приходило в голову, что я просто не фанат алкоголя, Джейс? — скептично обвёл его взглядом Виктор.       — Ты? Ха! Нет, ни за что. С каких это пор? — Джейс выпрямился, и, чтобы смотреть ему в лицо, Виктор откинулся лопатками на жёсткую спинку стула.       — С тех, когда меня увезли в реанимацию с отравлением, — подметил Виктор. Джейс перестал улыбаться. — Люблю, Джейс, но не умею.       — Я не знал, извини, — начал было Джейс, но партнёр перебил его:       — Брось, мне тогда только стукнуло девятнадцать, Джейс.       — И всё-таки. Что насчёт... безалкогольного? Или виноградного сока? Притворимся, что это вино, — подшутил Джейс.       — Не имею ничего против последнего, — заметил Виктор, возвращаясь к работе.       — Ты не шутишь?       — Нет, Джейс, я не шучу, — успокоил его Виктор. — Не хочу смотреть выпуск шеф-поваров пьяным.       — Мы будем смотреть выпуск шеф-поваров? — Джейс уронил сидалище на так кстати стоявший рядом стул.       — А ты думал, что мы НЕ будем? — исподлобья и с шутливым укором взглянул Виктор.       — Ладно, — капитулировал Джейс, — сдаюсь. Сегодня в восемь зайду за тобой, мне ещё нужно кое-куда заскочить. — Стул Джейса со скрипом проехался по половицам.       — Будешь выбирать сок в одиночку? — Джейс просунул голову в ворот помятой жилетки.       — И это тоже, — усмехнулся Джейс, забирая с крючка куртку. Виктор по привычке улыбнулся. Когда Джейс закрыл за собой дверь, Виктор задался вопросом: а что, собственно говоря, собрался он выбирать ещё?       Ему не приходилось думать над ним долго не столько оттого, что ответ лежал на поверхности — хотя и это в том числе, — сколько от количества гештальтов, которые необходимо было закрыть, чтобы провести этот вечер без тревожных мыслей и полностью отдаться тому, что Джейс называет «расслаблением». Виктор редко употребляет этот термин и редко прибегает к тому, что он под собой несёт, но что-то ему подсказывает, что именно за этим они сегодня и собираются провести вечер вместе. Праздники нескоро, но Виктору уже почти двадцать четыре, и он не хочет превращать свой день рождения в уникальную возможность побыть с Джейсом наедине.       Побыть с Джейсом наедине. Он думает об этом, когда они сидят в автобусе на задних сидениях и молчаливо разглядывают иллюстрации в новом издании рабочей методички. Голова Джейса на определённо остром плече Виктора, и Джейсу определённо неудобно, и объективно было бы лучше поменяться позициями, но никто так и не решается предложить сделать это. То есть, это должно означать, что они осознают свою позу, и что они оба не против — и, как бы невероятно это ни звучало, обоим доставляет тайное удовольствие делать вид, будто они ничего не замечают.       Виктору нравится притворяться, будто он не обращает внимания на выходки Джейса местами: положить руки на талию, задержать объятия дольше обычного, дотронуться до шеи во время приветствия вместо плеча; не сказать, что он действительно придаёт значение этим вещам, но когда у него получается задуматься над этим дольше мгновения, всё это кажется несколько странным. Впрочем, Виктор любит игры — особенно те, чьи правила ему ещё предстоит узнать.       Каким чудом Джейс вообще умудрился запихнуть в дипломат точно жёсткие банки с виноградной газировкой и не смять их, и каким чудом он вообще умудрился найти виноградную газировку без таурина на территории вблизи Университета — Виктор не спрашивал, ровно как давно не интересуется, делает ли Джейс заготовки к занятиям дома или ему дипломат этот нужен только чтобы покрасоваться; дома у Джейса никогда не выключается отопление, а потому Виктор, снимая обувь, не ощущает тут привычного холодка по стопам даже сквозь тёплые носки. Успевшие протереться белые кроссовки встают с элегантно заляпанными лишь сегодняшней грязью замшевыми тёплыми сапогами. Вероятнее всего, Джейс сдавал их недавно в чистку, потому что Виктор знает — у этого неряхи нет времени заниматься сложной чисткой обуви самому, ему это время нужно, чтобы проводить его в подвале.       Пока Джейс насиловал взглядом холодильник в поисках позавчерашней лазаньи, Виктор забрался с ногами на просторный мягкий диван, в полтора раза шире его собственной кровати и, заприватизировав пульт, ультимативно включил канал с шеф-поварами; шоу ещё не началось, его собственный шеф-повар пытался разобраться с режимами духовки, а на журнальном столике, заманивая отблесками приглушённого телевизора, потели четыре полулитровые банки газировки. Виктор взял одну. Он не думает, что случится что-то плохое, если Джейс присоединится к нему позже.       — Есть планы на выходные? — Джейс безбожно отвлекал его от одного из самых напряжённых моментов шоу. Виктор не сердился на него за это: Джейс любит поговорить вовремя и нет, а для Виктора — всегда вовремя.       Полчаса шоу, однако же, прошло без подобных происшествий.       — Я не думал об этом, — Виктор пожал плечами, отвлекаясь от телевизора на Джейса. Банка в его руке была опустошена наполовину. — Не было времени.       — Как же тогда твоя личная жизнь?       Джейс виделся с Виктором с того отвратительно-неловкого разговора всего несколько раз за неделю; редко партнёр оставался работать после занятий, а в обеденные перерывы заглядывал лишь на несколько минут. Предположение Джейса уже начало пошатываться в основании, но слова Виктора не выходили из головы — и это, как самому Джейсу казалось, были единственные слова, ради которых они вообще говорили.       — Ты-ы-ы имеешь в виду меня и госпожу Медарду? — усмехнулся Виктор невзначай. Его хрупкое алиби трескалось по швам от слов его самого, но почему-то под шум шеф-поваров, половину двенадцатого вечера и вкус виноградной газировки ему совсем было не до того.       Джейс пожал плечами, не сводя мягкого, как плавленый зефир, взгляда с Виктора. Привыкшие к холоду пальцы держали уже тёплую банку газировки, Джейс наблюдал каждый момент дрожи и каждое напряжение мышц, когда вместо того, чтобы сделать глоток, Виктор только прикладывал банку к губам и вглядывался в происходящее на экране.       — Скажем так, — Виктор вздохнул, — обсуждавшийся нами человек не пошёл на контакт в предполагаемое время, но я пока не знаю, как развернутся события в дальнейшем.       — Тебя отшили? — продолжал Джейс, вскинув бровь и сделав глоток.       — Я не знаю, — Виктор развернулся на Джейса очень резко, вторя его выражению лица и тоже делая глоток. — Он ведь ещё не пошёл на контакт.       — Вы говорили с ним об этом? — Виктор опустил колени, а между ними повисли держащие банку пальцы. Сама банка была уже пуста.       — Да, мы точно разговаривали, — Виктор откинул голову назад, на спинку дивана, но всё ещё смотрел на Джейса.       — И разве он, — Джейс поставил банку на журнальный столик, — не обозначил свою позицию?       Виктор задумался.       — Возможно, я недостаточно опытен и сообразителен в таких темах, — Виктор опустил взгляд на банку в руках. Джейс пересел с дивана на колени между Виктором и журнальным столом. За его спиной горело шоу, и яркие кадры отбрасывали тень на лицо Джейса. Не включенный свет размывал очертания его выражения, но Виктор был трезв, и Виктор видел его достаточно отчёливо даже в этом полумраке. На банке не осталось интересных бликов. Откуда-то они взялись во взгляде Джейса.       — Я могу ошибаться, — Джейс провёл взглядом по руке Виктора вверх, задержался на родинке над скулой и остановился на распахнутых глазах, — но, возможно, ответ был дан раньше, чем ты задал вопрос?       Кроткое касание голени, но ткань брюк хорошо пропускает пальцы Джейса словно сквозь себя, разрешая дотронуться едва не до самой кожи. Это касание движется, поднимается, доходит до коленки и, словно отточенное умелым массажистом, обхватывает бережливо ладонью.       — Это неконструктивно, — легонько щурится он, — откуда он вообще знал вопрос?       Движение не останавливается, но и не торопится — с опытом выверенным темпом по внешней стороне бедра, там, где ткань соприкасается с кожей настолько, что давить будет излишне, проводят линии только подушечки пальцев Джейса.       — Такие вопросы не рождаются из воздуха, — Джейс опускает движение обратно, к коленке, где только с разрешением невесомо обнимает под ней.       — «Такие» — это какие?       Кончиком носа Джейс проходится по колену, поднимаясь и замирая, на уровне губ держа хрупкий сустав. Томный, но всё ещё вопрошающий, всё ещё не переходящий черту, пусть и стоящий прямо на ней взгляд держится на лице Виктора:       — Были ли у тебя партнёры раньше?       Виктору нужно приоткрыть рот, чтобы дышать. Его выдох словно знаменуется морозным паром — иначе не дрожали бы так крупно локти, не трепетали бы рёбра, верно? Из стороны в сторону Виктор мотает головой, следит за Джейсом несосредоточенно, боясь оторваться от его лица на что угодно другое. Виктор любит игры, любит игры изучать, и часто исследования заключаются в опытах — в любимой части Виктора; он принимает условия эксперимента, поддаваясь смелому жесту Джейса пройтись по бёдрам руками; Джейс привстаёт, перекидывая руку Виктора через плечо, и, не разрывая зрительного контакта, будто говоря «Всё под контролем», поднимается, чтобы взять Виктора на руки.       Он перехватывает его так, чтобы держать крепче, чтобы позволить Виктору сидеть на своих руках и обнимать себя за шею; он делает всё, чтобы их лбы, соприкоснувшись, не ударились, пока они будут подниматься по лестнице вверх. Виктор обнимает его талию ногами, когда они доходят до спальни, и Джейс преклоняет его голову, чтобы тот не ударился о дверной проём. Невесомое прикосновение к шее губами — не значит ничего и ничего, кроме случайности, под собой не несёт, но выдох, вздрогнувший и тихий, который Джейс услышал просто потому что ему повезло — значит, а потому каждое следующее сухое касание — специальное для него. Виктор всё ещё крепко держится за рубашку Джейса, даже когда тот опускает его на незаправленную кровать; с большим нежеланием он распускает пальцы, как будто то, что происходит прямо сейчас перед ним и для него правда способно завершиться заботливым поцелуем в лоб и пожеланием «спокойной ночи»; Джейс прижимается губами к изгибу шеи Виктора, пока убирает его руку от себя, только чтобы уже вернуться к прозрачной коже запястья и с осторожностью поцеловать. Виктор сам убирает вторую руку, роняет где-то внизу онемевшие пальцы, несмело поглядывая в сторону очарованного неприкосновенностью лица Джейса; он выпускает руку Виктора, укладывает её на кровать и поднимается. Джейс встаёт с кровати, оставляя Виктора смотреть в потолок и в затуманенном рассудке понимать, что лежит он сейчас один.       Страх окутывает мигом: вздрог, вздох, ищущий по комнате взгляд — Джейс стоит рядом с ним, расстёгивая рубашку и роясь в ящике стола. На его лице — Виктор замечает это и это даёт ему успокоение — смиренная благодарность. Он не мечется, он не боится — лишь делает: открывает пачку презервативов, отрывает один; достаёт большой флакон смазки — Виктор краснеет, вспоминая дословно, но совсем даже этого не замечает. Джейс расстегнул последнюю пуговицу — достаточно долго он это делал, и, развернувшись, почему-то удивился. Виктор лежал в той же позе, в которой его оставили, и, кажется, пошевелил только головой.       Он и продолжал: пока Джейс, снимая рубашку, забирался на кровать, Виктор не смел шевельнуться; пока бросал на кровать всё пока ещё лишнее, пока расстёгивал ремень и вынимал его из шлёвок, только Виктор довольствовался одним лишь рассматриванием лица. Джейс с упоением разглядывал всё: сведённые вместе колени, застывшие в грудном вдохе рёбра, вытянувшуюся шею, небрежно брошенные руки; задравшуюся жилетку, обнажённые пальцы ног, расстёгнутый ворот рубашки, приоткрытый рот. Виктор моргнул. Джейс глянул точно в этот момент, убрав ремень в сторону и, наконец, вернув долгожданны касания. Он взял полы жилетки одной рукой и рёбра Виктора другой, приподнимая его; Виктор поддавался всему, пока Джейс стягивал жилетку, пока придерживал его норовившее упасть обратно на кровать тело, пока расстёгивал пуговицы одну задругой, как будто всерьёз опасаясь случайно прикоснуться к коже Виктора, как будто пальцы его были углями, способными расплавить изо льда высеченную плоть. Рубашка ушла торопливо, её отбросил в сторону сам Виктор, освобождёнными от одежды руками прикасаясь к лицу Джейса. У Джейса дома жарко, но ладони у Виктора холодные от виноградной газировки; пока Джейс расстёгивает штаны Виктора, тот держит его за скулы, водит по ним большими пальцами, заставляет смотреть на себя, пока принимается в его сумасбродной голове решение: чаще всего он бы коснулся Джейса лбом и вздохнул; сегодня — сейчас, — Виктор подаётся вперёд губами.       Джейс не знал и не думал никогда, на что это в действительности похоже; как грубая ткань, как треснувшая вишня, как влажными лепестками бархатцев — Виктор никогда, ни разу в жизни, никому за все свои почти двадцать четыре года не разрешал испытать такое, и Джейс, знающий это по неумелым губам, по торопливым укусам, замирает пальцами над ширинкой, понимая, что он — особенный. Он не просто самый смелый, самый надёжный и самый чистосердечный выбор, который совершил для этого действия Виктор, — он первый. Тот, с которым, если Виктор ещё когда-нибудь с кем-либо ещё решится на такое, и это будет не Джейс, — он будет сравнивать его всю жизнь, он — тот раз, который Виктор запомнит. Ширинка расстёгнута, Джейс подаётся вперёд, разрешая Виктору снова лечь, и, ведя поцелуй, стягивает вниз его брюки.       Коленки у Виктора в первую очередь сравнительно большие — ведь ноги его, сколько бы тот ни ходил по восемнадцать километров перед работой, очень-очень тонкие; в них больше мышц, и оттого такие жилистые голени и бёдра кажутся тощими в сравнении с одними только руками Джейса. Снимая штаны с себя, он не отказывает себе в наиболее заманчивом: смотреть, как осмелевший Виктор дышит бодрее, как влажные от языка Джейса его губы отражают неяркий свет, как костяшки остреют, когда в пальцах сжимается белая ткань простыни, и, конечно, считать. Считать то, на что сейчас у него не должно быть желания тратить время, на что у него наверняка будет шанс потом — родинки. Он и не ждал, что их будет много, но вот одна — в самом низу живота, — вот вторая — на груди, и третья — там же. Он оглаживает сотканную из самых блёклых и невзрачных нитей кожу, теми самыми касаниями, на которые Виктора уже скоро не хватит: колотится сердце, Джейс слышит это, Джейс видит румянец, Джейс знает, что делать.       Он вопросительно кивает, касаясь резинки белья, и Виктор — он даже не смотрит туда, он только кивает в ответ, стараясь спрятать лицо в подушке не слишком заметно, и потому не прячет вовсе, только отводит взгляд. Окончательно его пронизывает током только когда пальцы Джейса проходят весь путь: от тазовых косточек до колена, от колена до щиколотки — по обнажённой коже. Виктор смиряется с тем, что не посмотрит сегодня вниз; Джейс не отвлекается от рассматривания самого интересного — выражения лица Виктора, которого только что полностью раздели. На его ногах поджимаются пальцы, крупная дрожь пробирает тело, когда Джейс дотрагивается внутренней стороны бедра и ведёт ногтями вверх; тишину прорывает громкий вдох, когда Джейс большими пальцами проводит по впадинкам у самого паха. Виктор прикусывает губу и закрывает глаза — Джейс может обхватить его талию и практически сомкнуть средние пальцы на позвонках; он приподнимает талию Виктора, только проверяя, насколько тот податлив, а Виктор точно глина для статуи — подаётся движению и замирает, когда останавливаются руки Джейса, но поддадутся снова, когда Джейсу это будет нужно.       С себя бельё он снимает куда менее бережливо; разведя ноги Виктора ещё совсем немного шире — только чтобы было удобно обоим, Джейс наклонился к нему, почти прижимаясь губами к уху, и произнёс прежде, чем открыть презерватив:       — Ты здесь главный, — начал он шёпотом, — если станет больно или неприятно, если передумаешь, если не хочешь — останови меня. Не думай обо мне, хорошо? — в довершение он медленно и легонько поцеловал Виктора в мочку уха. Виктор кивнул глубоко, обнимая Джейса за шею руками и носом зарываясь ему в плечо. Жаркое дыхание касалось ключиц Джейса, пока он растягивал презерватив по стоящему члену; гладкая кожа на внутренней стороне бедра покрылась мурашками, когда Джейс с нажимом провёл по ней руками в последний раз. Он очень хорошо понимал, что конкретно собирается сделать сейчас, и был уверен, что, в отличие от него, Виктор до конца ситуацию не осознаёт. Безусловно, он знает, что такое секс, безусловно, он знает, как люди занимаются им, но можно посмотреть сотни фильмов про плаванье, прочитать сотни книг и послушать сотни лекций инструкторов, и всё равно не уметь держать равновесие, погрузившись в воду. Джейс тут, чтобы быть его спасательным кругом или балластом.       Виктор поёжился, когда ощутил смазку; холодная и густая, стекающая вниз, на постель — Виктор не был уверен, что всё идёт по плану уже сейчас, и старался как можно дальше отстранить бёдра от простыни, но Джейс ему не давал, успокаивающе нашёптывая ему на ухо: «Всё в порядке, так и должно быть». Отчётливый шёпот вселял уверенность: когда Джейс приставил средний палец ко входу, Виктор уже почти не дрожал. Обилие смазки позволило Джейсу войти достаточно безболезненно: его партнёр поморщился от непривычного чувства, поёрзал по кровати, примеряя удобное положение, и даже на мгновение задержал дыхание, когда внутри ощутил движение — Джейс подмечал каждое изменение в Викторе и действительно несказанно обрадовался, когда тот расслабил плечи с пальцем внутри. Движение — Виктор подушечками царапает его идеальную спину, толчок — Виктор отодвинул ногу, давая Джейсу пространство, ещё толчок, и снова, и снова. Когда Виктор достаточно разжимает руки, чтобы позволить Джейсу приподняться, тот наконец имеет возможность наблюдать: Виктор не чувствует дискомфорт, ему не неприятно, ему не хочется, чтобы Джейс перестал. «Это хороший знак», — мелькает как спусковой рычаг где-то на периферии. Джейс поднимается выше, добавляет ещё смазки и входит вторым пальцем.       Где-то в этот момент до Виктора доходит, что назад пути нет — не то чтобы он очень много работает сейчас головой, но некоторые факты, приводящие его в состояние крохотного ужаса, то и дело сменяют друг друга с разной периодичностью. Второй палец ощущается как что-то абсолютно новое, как будто до этого с ним и вправду только играли, а сейчас Джейс настроен серьёзно. Много времени привыкнуть ему не дают — впрочем, оно и не нужно, — Джейс сразу начинает двигаться, опошляя и без того рваную тишину мокрыми шлепками. Виктор борется с желанием сдвинуть ноги и справляется только благодаря ладони Джейса, успокаивающе оглаживающей его бедро. Это становится действительно критически необходимо, когда к ставшим приносящими удовольствие толчкам добавилось т а к о е движение.       Виктор шипит сквозь зубы и смотрит ниже, на лицо Джейса, с негласной просьбой в глазах. Джейс обеспокоен этим: он почти полностью вынимает пальцы, выискивая на лице Виктора причину, но получает в ответ стоящее на грани разочарования выражение. Джейс вновь толкается внутрь и уже намного медленнее разводит в стороны средний и безымянный пальцы. Благодарностью ему становится утопающий в удовольствии протяжный выдох и подающаяся кверху грудь: Виктор выгибает спину, а Джейс жалеет, что не видит сейчас, как сдвигаются у Виктора лопатки, как виднеются позвонки. С другой, буквально, стороны, он чувствует костяшками, как таз Виктора опускается ниже, но не меняет положение руки при следующем толчке. Резкий вдох — точно на грани вскрика, или — даже — стона. Джейс толкается опять, и спина Виктора рискует поломаться оттого, как резко он подаётся вперёд; внутри пальцы снова расходятся, двигаясь ножницами и растягивая Виктора, пока тот окончательно отпускает контроль над ногами и разводит их в стороны так широко, как позволяют ему сделать это расслабленные мышцы. У некоторых девушек за всю жизнь не выходит расслабиться во время секса — Джейс знает это по неоднократно слышимым рассказам тех, с кем проводил случайные ночи. Виктор расслабляется сейчас почти весь, и пусть это только пальцы, Джейс до потери пульса доволен: человек, невинность которого он собирается забрать этой ночью, уже давно полностью ему доверяет.       Наступает момент, когда пальцы выходят. Виктор опускает спину на постель, пока Джейс смазывает Виктора и свой член. Он вновь смотрит на Джейса: на его уверенный взгляд и на то, как он двигает его, Виктора, ноги, как расставляет их в удобной позе, как кладёт худощавые бёдра на свои широкие и крепкие, как Джейс сам смотрит на Виктора, как снова спрашивает разрешения. Удостоверившись, что поза удобная, Джейс говорит ещё раз то, что скажет столько раз, сколько потребуется:       — Всё хорошо, я рядом.       Вскрик — на вдохе. Джейс задерживает толчок, когда вошла только головка — Виктор мечется взглядом по потолку, царапая предплечье Джейса, и, жмурясь, отрывисто выдыхает. Джейс успокаивает его: гладит по животу, бокам, ногам, тянется к искажённому болью лицу широкой тёплой ладонью. Виктор льнёт к ней и, не открывая хмурых глаз, часто кивает.       — Ты уверен?       Виктор кивает снова, медленно выдыхая. Джейс продолжает двигаться.       Его всё ещё немного пугает, с какой непозволительной неосторожностью Виктор допускает проникновение чего-то настолько большого и твёрдого в себя; Джейс останавливается каждый раз, когда слышит отзвук боли в шипении Виктора, и продолжает как только тот даёт понять, что готов. Он едва вошёл наполовину, прежде чем пытается совершить первый толчок, но как только подаётся назад — отвлекается на участившееся дыхание Виктора под ним. Его спина снова изгибается, его руки ищут опору в мускулах Джейса, его тонкие ноги сгибаются в коленях и держатся в нужной позе только благодаря тому, с каким усердием Джейс не даёт Виктору их сомкнуть. За каждым громким и отрывистым вдохом Джейс чувствовал только растерянность. В конце концов, он видит вполне объективный признак того, что делает всё как надо: член Виктора до сих пор стоит.       Джейс толкается, и рёбра Виктора, кажется, вот-вот прорвут ему кожу; он запрокидывает голову, когда Джейс входит глубже, и закусывает палец, когда по влажной смазке скользит его член; Джейс вошёл на две трети, остановившись снова — Виктор сжал его предплечье и всхлипнул.       Откровенно говоря, он почти кончил. Под ним лежал не профессор, не учёный, не опережающий своё время гений — под ним лежал парень, невинный, не тронутый до него никем; под ним лежал парень, тело которого он может уложить буквально в любую позу, потому что Джейс физически больше и сильнее его. Под ним лежал, бесспорно, идеальный парень — от синяков под глазами до родинок на лодыжках — и этого идеального парня только ему одному, только Джейсу можно, только Джейсу разрешено забрать себе, присвоить. Такие мысли опьяняют. Джейс делает неосторожный толчок, входя полностью; Виктор вздрагивает под ним, но не от боли — ему слишком хорошо, чтобы боль действительно делала больно.       Потому что с его, Виктора, стороны — его своей собственностью объявляет Джейс, мать его, Талис, и когда член Джейса, мать его, Талиса начинает неторопливо в Викторе двигаться, когда он заполняет Виктора изнутри, снова и снова толкаясь так размашисто и широко, когда совсем недавно такие кроткие касания сейчас — грубая хватка, когда Джейс берёт бёдра Виктора и вместо равномерных толчков начинает двигать его телом на своём члене — невозможно не задыхаться в наслаждении. Невозможно не кусать себе костяшки, пока Джейс издаёт такие громкие и пошлые шлепки на всю спальню, невозможно не царапать всё, до чего дотягиваются ногти, пока очень мокрая смазка стекает там, внизу, по внутренней стороне бедра на скрипящую кровать.       Виктор тихий, в сравнении с почти любой девушкой, которую когда-либо втрахивал в постель Джейс, Виктор очень тихий — и даже редкие вскрики удовольствия этого не меняют. Конечно, он хочет слышать его стоны — ради такого он, пожалуй, на многое готов пойти. С другой стороны, молчаливый со всеми, кроме Джейса, особенно громкий только во время опытов и если пьян, — как он вообще ожидал, что этот человек будет заливаться стонами во время того, как Джейс будет сжимать его бедро и закусывать кожу на ключице в неимоверном желании наконец-то кончить?       Пальцы Джейса точно оставят синяки, зубы Джейса оставят рельефные следы; ногти Виктора оставят царапины на лопатках, а смазка — трудные пятна на простынях. Влажным поцелуем Виктор впивается Джейсу в шею, перебивая себя же, хрипло хныча; Джейс хватает Виктора за челюсть, своевольно задирая его голову назад, чтобы показать: кожу надо засасывать, покусывая зубами, облизывать, прилагать усилие, и тогда — только тогда, — получится оставить свою лиловую отметку.       Виктор не выдерживает урок. Вздрагивает.       Джейс отстраняется от обмякшего тела, позволяя ногам Виктора расслабиться. На лице его мутная попытка отдышаться; на его шее — большой и заметный засос, на его ногах — синяки. На его животе — вязкая и прозрачная сперма.       — Ты охуительный, Виктор, — на неровной попытке отдышаться констатирует Джейс. Виктор издаёт невнятные звуки и несколько раз протяжно стонет в ответ, пытаясь свести ноги вместе. Чтобы дать ему это сделать, Джейс вынимает член и стягивает наполненный спермой презерватив. — Я очень хочу лечь с тобой, — рассматривая пытающееся прийти в себя тело, — но сейчас я обязан набрать нам ванную.       В полудрёме кивнув несколько раз и даже, кажется, издав внятный звук, Виктор, наконец, сводит колени вместе. Джейс собирается набрать ванную. Джейс Талис собирается набрать им ванную. Джейс Талис, который только что лишил Виктора девственности, собирается набрать им ванную после секса. Виктор смеётся пустой комнате.

***

      хрусталь       — Oh, the misery…       Джейс открывает глаза. Рядом с ним — пустое место, а в комнате шлейфом из кухни доносится сомнительного качества аромат. Джейс слышит шкварканье масла, перебиваемое голосом Виктора:       — Everybody wants to be my enemy!       Ему нужно время, чтобы потянуться, широко зевнуть и свесить с постели босые ноги. На нём только домашние спортивные штаны — только они, — а, значит, то, что произошло ночью, ему всё-таки не приснилось.       — Spare the sympathy.       В несколько ленивых шагов Джейс преодолевает расстояние до шкафа и достаёт свежую футболку. Ему почему-то всё равно не хочется появляться перед Виктором совсем уж откровенно обнажённым: захочет — сам разденет.       — Everybody wants to be!       Запах сам манит его за собой, а уже Джейс волочит дальше тонну вопросов; чем ближе он становится к кухне, тем отчётливее слышит шаги оголённых стоп Виктора туда-обратно, от плиты до раковины — и назад.       — my enemy.       — Даже я? — появляется в дверном проёме ультимативно Джейс.       — Ты — в первую очередь, — снимая с плиты сковороду, на которой зажаристого бекона было больше, чем яиц.       — Не знал, что ты умеешь готовить, — Джейс подошёл к Виктору со спины и стал рассматривать неловкие его движения через плечо.       — Я не умею, — пожал Виктор плечами. — И настоятельно не рекомендую тебе это есть.       Сковородка упала в посудомойку. На тарелке, улыбаясь четырьмя ртами, лежала чуть обгоревшая с краёв яичница. Джейс оглядел кухню — второй порции не нашлось.       — Я так понимаю, мне придётся делать себе завтрак самому, — поинтересовался он. Виктор всерьёз отозвался:       — Настолько ужасно?       Лицу настолько искреннему нельзя солгать, над ним не подшутишь и не спросишь вскользь. Джейс, поражённый, ответил:       — Ты чудесный, — вырвалось вместо сотни слов оправданий.       В конце концов, перед Джейсом в растянутой его футболке и нижнем белье стоял Виктор, голыми пальцами на ногах скребя об пол, коленки забросив одну на другую, худыми ляжками заманивая прикоснуться к себе и унести, чёрт возьми, в спальню. Где-то в этот момент Джейс перестал думать совсем. Слова Виктора сквозь вату доходили до него:       — Тогда я не виноват, если у тебя будет несварение.       Он проходит мимо Джейса, словно не замечая этого — словно специально, нарочно устроил это, чтобы Джейса подразнить. Тарелка завтрака в его руках одним взглядом на себя принуждает задуматься о том, насколько — насколько Джейс теперь очарован каждым движением Виктора, и насколько далеко он готов зайти, если на часах не половина двенадцатого, на журнальном столике не стоит банка виноградной газировки, а по телевизору не идут шеф-повара.       С ужасом он находит Виктора снова в гостиной — и теперь на нём ещё и шорты. Джейс бы спросил, откуда Виктор достал их, но предполагает, что на ящик с нижним бельём его партнёр всё-таки наткнулся. С одной стороны, теперь Виктор в одежде, и что бы он ни сделал, это не будет отличаться от того, что он сделал бы в любой другой день до вчерашней ночи. С другой стороны, Виктор в одежде Джейса, а такого, на минуточку, не происходило совсем ни разу, и, пожалуй, именно этот момент и делит жизнь Джейса на до и после.       — Мы можем поговорить? — Виктор сидит над методичкой, закинув ноги на диван, но сразу отвлекается. Джейс неосознанно улыбается, видя его растрёпанные волосы и неумытое лицо.       — Да, конечно, Джейс, — всё так же непривычно торопливо отвечает Виктор. Джейс заметил это ещё на кухне, как будто партнёр и вправду куда-то спешит.       — Как ты, — Джейс садится на диван, — себя чувствуешь?       Виктор задумался над вопросом и задумался надолго. Вспомнил, как проснулся: как от находящего осознания накатывала паника, как он пытался спрятать неконтролируемо громкое дыхание в подушку, как полчаса смотрел в потолок и никуда больше, почти не мигая, как хотел разбудить Джейса и отчётливо протараторить ему буквы всех известных ему алфавитов, как заварил себе кофе, как вылил кофе в раковину, как чертыхнулся и заварил кофе Джейсу, как этот кофе остыл и он тоже вылил его в раковину, как сварганил из говна и палок себе завтрак — четыре ломтика тостового хлеба и банан, — как обошёл вдоль и поперёк весь дом Джейса, как нашёл в ванной мыло, а на чердаке верёвку, и как, вылупившись в окно, размышлял над смыслом своего существования и существования всего вокруг него. От этих мыслей у него заболели коленки. Он нашёл в холодильнике два сырых яйца и нераспечатанную пачку нарезанного бекона. Посмотрел на часы — время близилось к двенадцати, — и предположил, что к часу-то дня Джейс встать должен. Помыл руки. Мокрыми ладонями прошёлся по лицу, смывая панику и стресс и усиленно не замечая в отражении тёмно-фиолетового пятна на шее. Отрыл сковородку, уронив на ногу тяжёлую коробку с соковыжималкой — благо, с самой нижней полки. Нашёл телефон, но вспомнил, что оставил наушники на работе. Спрятал телефон в карман пальто и начал вспоминать то, что наиболее отчётливо засело в голове: «Я просыпаюсь под звуки тишины».       — Виктор?       — Всё хорошо.       Джейс поджал губы; большой ладонью он накрыл костлявую кисть Виктора, но получил в ответ исступлённо замерший стеклянный взгляд. Воздух, стремительно пытающийся исчезнуть и создать в груди Джейса вакуумную дыру, принуждает его убрать руку и протереть устало глаза.       — В понедельник будет лекция у совмещённых групп, мне придётся объяснить часть материала снова, и для этого нужно вспомнить, о чём я говорил на том занятии.       Виктор говорит что-то ещё про функциональные особенности инструментов для работы с оптическими механизмами, а Джейс смотрит — мечтательно и грустно. Словно выстроенный им мост разрушили, словно ткавшееся им с таким усердием и трудом полотно сожгли; Виктор произносит слово за словом, смотря в учебник, говорливо отсекая любую попытку Джейса безмолвно обратить внимание на себя. Он, конечно, может сказать напрямую, но ведь что мост, что полотно, что созданное им прошедшей ночью — это всё хрусталь, хрупчайший, безоговорочно сломающийся от любого неосторожного движения. Джейс снова разработал план, но так и не учёл весомую, на самой водной глади покоящуюся идею — Виктор не случайная девушка из бара, клуба, с работы или из компании школьных друзей. Четыре года дамасской стали он променял на мгновение, уничтожив которое он навсегда выстроит неприступную стену между ними. Если этому действительно суждено случиться, если Виктор разрешит ему, и если он даст Виктору столько времени, сколько на это требуется — Джейс уверен, — его щедро отблагодарят открытой и честной взаимностью.       За одной чертой лежит другая, за одной целью тут же ставится новая. Чем дальше путь, тем он тяжелее, и тем проще оступиться, но у Джейса выбора нет: дойти до конца или разбить к чертям без оглядки.

***

      имя       Вечером среды, когда Виктору необходимо было попросить в библиотеке отксерокопировать несколько важных для документации бумаг, в читальном зале, сидя за словарём, орудовал ручкой над личным дневником Джейс. Виктор и не заметил бы его, если бы со скуки, пока местный библиотекарь преклонного возраста разбирался с обновлённым МФУ, не решил прогуляться вдоль неизученных полок и не подыскать себе занятное чтиво на вечер посвободнее. На удивление Виктора Джейс работал очень тихо: даже стук ручки о столешницу, когда тот раздражённо перелистывал тонкие страницы, не отдавался глухим эхом от стен. Неспешно прошагав к нему, однозначно выдавая своё приближение, Виктор наклонился тому через плечо и с интересом стал разглядывать знакомые слова. Джейс развернулся. Его нос чуть не уткнулся Виктору в шею, но тот стоял расчётливо на расстоянии. Вместо приветствия Джейс прокашлялся:       — Можешь ты… понимать… мне? — Виктор выпрямился. Его руки были тактично сложены за спиной, будто он был Джейсу учителем. — Меня, — поправился Джейс.       — Да, Джейс, но, боюсь, только благодаря достатку собственных знаний. Но, говоря по существу, у тебя неплохо получается.       Джейс в немом вопросе приоткрыл рот, как будто пытаясь отыскать на учтивом лице Виктора издёвку. Ничего подобного, естественно, он там не нашёл, а оттого и вопрос вырвался наружу:       — What? — Виктор рассмеялся тихонько.       — Ты молодец, Джейс, — уже на понятном для партнёра языке изъяснился Виктор.— Давно занимаешься этим?       — Где-то… — Джейс прикинул в уме, — пару месяцев? — Виктор действительно удивился и задумался над тем, как редко он посещал библиотеку, пожалуй, даже в этом году. — А, кстати, что значит это?       Джейс показал Виктору в своём дневнике вручную выверенную почти викторовским почерком запись: «джейс лох».       — То есть, первое я понял, это моё имя, а второе? Не могу найти это слово в словаре и не уверен, что правильно разобрал буквы…       — С твоего позволения, Джейс, я не стану разъяснять тебе его значение здесь, — перебил его Виктор. В голове вертелась задумка какой-то шутки, но Виктор решил рассказать её после того, как Джейс начнёт понимать его язык не ниже среднего.       — Тогда что насчёт у меня дома?       Фраза эта и ей подобные никогда не заканчивались чем-то ординарным для Виктора, но он каждый раз вёлся: в конце концов, только у Джейса дома есть большой дорогой телевизор, на котором можно посмотреть шеф-поваров, а шеф-повара, между тем, идут каждый будний вечер! Джейс этим, впрочем, активно и беззастенчиво пользуется — если и появляется какая-то дурная мысль в голове одного из них, то воплощают они её чаще всего сидя то в гостиной на жёлтом диване, то в подвале в белом свете потолочных ламп, то на крыше — под звёздами. Виктор никогда не сопротивляется долго. Пожав плечами, он соглашается чуть раньше, чем хриплый голос библиотекаря зовёт его забрать готовые бумаги.       «Завтра четверг, — думает Виктор, — рабочий день, а значит всё пройдёт гладко».       Гипотетический план вечера рушится в голове Виктора, когда Джейс приносит на журнальный столик четыре вещи: два бокала со льдом, личный дневник и бутылку крем-ликёра. Словарь едва не падает из рук Виктора и не отбивает Джейсу пальцы, за что тот, конечно, благодарен, но удивления партнёра не разделял и не понимал. В значительной степени из-за того, что уже критически много раз видел Виктора пьяным в хлам и примерно столько же раз отвечал за то, чтоб тот не превратился в хлам буквально.       Подтверждаются опасения Виктора, когда за третьим бокалом они отбрасывают словарь и записи Джейса куда подальше. Виктор сидит напротив Джейса в раскрепощённой позе лотоса и в полурасстёгнутой от жары рубашке, в его руке плещутся заманчиво, отблёскивая от заглушённых поваров в гранях бокала, кубики льда в нежном и вязком напитке, а Джейс, словно в самом деле стараясь сосредоточиться, бросает в их шумных попытках перевести дыхание после забытой уже шутки:       — Vitya, — ловя в чужом взгляде насмешку или укор, но получая разбуженный спешный инстинкт преподавателя в Викторе.       — Look, here's how you do it, — он убирает бокал на столик, освобождая руки, и, указывая себе на губы, не без улыбки пытается отчётливо произносить звуки: — Ви-и-и-и-и, — Джейс усердно наблюдает, — ви-и-и-и-и, not like when you say… Violet, Vi, — нащупывает Виктор, вспоминая броскую знакомую Джейса.       — I know how to spell «Vi»,— смеётся Джейс, не оставляя попыток повторить за Виктором произношение. — Ve-e-e-e-e-e-e?       — No, no it's — Ви-и-и-и, do you get it? — сделав акцент на выпирающей букве «В». Джейс, несмотря на периодический расфокус, усиленно подмечал каждое движение губ Виктора: как он закусывает губу, как выезжает ею вперёд, оставляя половину и произносит на выдохе: — В-в-в-в-в, — выжидающе наклонившись к Джейсу. Тот наскоро повторил движение партнёра:       — В-в-в-в-в, — удивлялся Джейс выходящему звуку. И пусть достигать этого звука ему всё ещё приходилось потрудившись, результат его более чем устраивал.       — Great, now you'll need to stretch your lips — here, just like that, — Виктор повторил то длинное движение, чтобы Джейс не растерялся, и растянул уголки губ так, словно очень хотел уродливо улыбнуться, — and now, you should let it go, — выпустив искусанную губу. Раздался звонкий протяжный звук «и».       — В-в-в-въи-и-и-и-и…       — No, it should be soft, as if you're saying the "i" in "his".       — It doesn't seem soft at all, what are you talking about?       — Just try one more time, — настаивал Виктор. От пьяного румянца на его щеках почти не осталось следа.       Джейсу понадобилось несколько попыток, прежде чем он, пробуя и так и этак поставить язык, дошёл до верного варианта, обозначенного Виктором громким шлепком и бормотанием под нос «Спасибо, Господи».       — Okay, next, — Виктор указал пальцами на губы, тем самым побуждая возрадовавшегося Джейса продолжить обучение. — Тя.       Джейс всё ещё ждал. Не сразу поняв, что многочисленные «тя» и есть то, что ему нужно повторить, он с непонятливой уверенностью произнёс:       — Tya, — Виктор замотал головой и снова указал на губы.       — Тя.       — Tya?       — It's not «тьа», it's «тя», Jayce.       — Damn, I don't get it, what's the difference? — Джейс взялся за голову, что так и норовила свалиться куда-то вниз, примерно к Виктору на колени; сам Виктор рядом с ним неприкрыто хихикал.       — It seems like you're separating the sounds, instead of doing the same thing you did with «Ви» — you've said them in one go, do you get it, Jayce? Together. Like one was the direct continuation of another, — Виктор показал очень плавное движение руки, и Джейс, проследив за ним, в отчаянно-пьяном недомогании издал негромкое:       — Тя-а-а-а, — он не сразу увидел, как воодушевился Виктор, — тя-а-а, тя-а-а-а-а-а-а?       — Тя-тя, Джейс.       — Jayce, I understand this part. But I'm not «тя-тя», you're the one who is «тя-тя».       — No, Jayce, I'm not «тя-тя» neither. I'm Витя.       Джейс широко и нерасторопно улыбнулся:       — Витя, — произнёс он.       — This one was almost perfect, — Виктор взял бокал с журнального столика и залпом допил всё, что в нём оставалось. Ликёра в бутылке хватит на ещё одну такую посиделку — в отличие от самого Виктора. — Откуда ты узнал? — Виктор потянулся на диване, замечая, что на часах уже довольно поздно.       — Нашёл в словаре и предположил, что не ошибусь, — ослепительно улыбался Джейс. — Теперь буду звать тебя Витя.       — Только если больше никто этого не услышит.       Сегодня вечером, когда Джейс подшофе и слишком доволен собой, он не поинтересуется; когда он будет укладывать Виктора спать на свою постель, он тоже ничего не спросит; и даже когда сам, завернувшись на диване в комок, на грани сна вдруг вспомнит эту брошенную неосторожно фразу, в голове его не всплывёт наиочевиднейший вопрос. Это хорошо, потому что Джейс неплохо выспится и утром будет готов вызывать Виктору такси до дома и работы — даже если тот будет сопротивляться. Но через несколько недель, выходным вечером в одиночестве сидя у себя дома и переминая на устах неказистое имя, спросит пока не его, а только себя:       — И что в этом такого?

***

      отказ       Так розово и в то же время так избито — Джейс встречает Виктора поздно ночью возле кабинета — что важно, не внутри — с букетом цветов и отчаяньем на лице. Его тёплый красный шарф оборкой проходится по полу, когда Джейс поднимает голову и демонстрирует Виктору гладковыбритое осунувшееся лицо. Уже не настолько романтично звучат его слова:       — Прости, это, наверное, жутко.       Холодные и пустые коридоры Университета, в которых ремонт обещает делаться несколько позже, чем в подвале, пропускают каждый звук сквозь себя тихим эхом: здесь и щелчок замка, и шорох праздной бумаги, и мелкие шаги Виктора, севшего с Джейсом рядом и засмотревшегося на его усталое лицо.       — Мне стоило поехать домой, наверное, — Джейс пожал плечами, обведя носки ботинок взглядом. Перед глазами картина всё та же, и Джейс готов повеситься.       Молчание провисает как водонепроницаемая ткань под напором, но так кажется только Джейсу; Виктор обеспокоенно его разглядывает: морщинки на лбу, потерянный взгляд, глубокие редкие вдохи и пальцы, готовые в любую секунду разжать букет и выронить на пол цветы амаранта и чёрной мальвы. Виктор касается бархатной бумаги кончиками пальцев и выпрямляется, смело выхватывая букет из ослабевших пальцев и перекладывая на свои колени. На его лице лёгкая улыбка.       — Поехали домой.       Джейс следует за Виктором молча и покорно — всё равно никаких других идей в его голове нет, а если кто-то готов взять в руки его, разваливающегося и жалкого, — он не станет отвергать это. Виктор оставляет свой велосипед пристёгнутым на стоянке и вместе с Джейсом, держа в медленно замерзающих пальцах букет, идёт ждать на остановку автобус. Цветы чудесные, воистину — их вид не сравнить с розами или тюльпанами, и Виктору остаётся только гадать, откуда Джейс вообще достал такой букет. Каждый раз, когда он чуть задирает голову и смотрит на Джейса, тот как будто понемногу выбирается из той мрачной пучины мыслей, что варится в его голове. Виктор принимает это на свой счёт и слегка улыбается.       Как обычно поздний рейс встречает их безлюдным салоном. Они присаживаются на любимые места в самом дальнем углу, и Виктор чувствует себя неловко в руках с таким габаритным свёртком. Джейс не против, когда кончики амарантов ложатся ему на колени, и, оглаживая их медленно и вдумчиво, он понемногу начинает отходить. На самом деле её голос не звучал настолько грубо — Джейс просто так запомнил, — а слова в сути своей не несли отвращения или отторжения. Она была обходительна и вежлива, аккуратна, не давая лишней надежды, сказала ровно то, что сказать было нужно, а Джейс — Джейс воспринял так, Джейс так напредставлял, когда на самом деле всё было иначе. Амаранты не колючие, не колючая и бумага, в которую ему бережно завернула букет флористка, зато колючий мороз, что вместе с пальцами Виктора коснулся его, Джейса, руки, когда за окном уже была их остановка. Дом Виктора достаточно далеко от Университета, но ближе, чем дом Джейса. Восприняв касание, как прощание, он несколько раз кивнул Виктору и был готов окунуться в тягучий омут рефлексии опять, но мороз обхватил его ладонь, мороз ступил с последней ступеньки на влажный асфальт, и мороз, утягивая повинующуюся тушу Джейса за собой, провожал его мимо магазинов и лавок, жилых и не очень домов в многоквартирные апартаменты. Только когда Виктору потребовалось достать свободной от букета рукой ключи, Джейс ощутил, что мороз пропал и вокруг него, и на его пальцах. Всю дорогу Виктор молчал, но это совершенно не помешало ему быть понятым.       Узкий коридор Джейса встретил неприветливо; темнота прихожей и бегущий по оголённым рукам холодок настаивал тут же одеться, но Виктор вовремя предложил Джейсу тёплый растянутый домашний свитер — он немного покалывал шею, но зато в нём можно было спрятать оледеневшие пальцы. Сам Виктор сновал туда-сюда: включил везде свет, поставил чайник на плиту разогреваться, повесил в шкаф рубашки и натянул обтягивающую водолазку, которую любил за то, что та очень быстро высыхала после стирки. В холодильнике нашёлся обед из забегаловки неподалёку и купленный пару недель назад виноградный сок; последний он достать при Джейсе не решался и не собирался, а потому в ход пошёл дешёвый чай с химозным привкусом мыла и повесившаяся на кухонных полках мышь.       — Я могу заказать что-нибудь, — Виктор заглянул в единственную в апартаментах комнату, где Джейс рассматривал богатую домашнюю библиотеку Виктора. — Если ты голодный, Джейс.       — Я не голоден, спасибо.       — Травить тебя чаем?       — Не откажусь, — попытался спародировать Джейс. Виктор облегчённо выдохнул: шутливый Джейс эквивалентен здоровому Джейсу.       Дома у Виктора из развлечений были только книги, его записи, расклеенные по стенам всех апартаментов, и старый ноутбук, не покидавший своего места с тех пор, как Джейс увидел его впервые. Заняться чем-то, кроме обсуждения их общего проекта, за кружкой чая им было существенно нечем, но они никогда и не возражали. Сейчас же, когда лично Джейсу было, мягко говоря, фиолетово на хекстек и всё с ним связанное, Виктор даже не начинал — позволял Джейсу сидеть на своей кровати у окна и, разглядывая черноту, под клетчатым махровым пледом запивать горечь отказа чуть менее горьким чаем. Когда же редкие мысли в голове Джейса всё же рождались, тот не спешил озвучивать их: обкатывал на языке, подбирал слова вместо эмоций, но крайне нечасто какая-то идея проходила фильтрацию до финиша и была произнесена. Одной из счастливиц стала следующая:       — Ты когда-нибудь признавался кому-то в чувствах?       Естественно, Виктор мог заглянуть в лицо Джейсу только через нечёткое отражение в стекле окна, а потому даже не старался разобрать ту неловкость и тот труд, с которым партнёр разрешил себе такое спросить. Виктор подпёр щёку согретой о бока кружки ладонью и, задумавшись, начал ответ:       — Почти всю свою жизнь я провёл без каких-либо ярких чувств к кому-то, — рассуждал он. — То есть, я испытывал восхищение и восторг от различных концепций или от тех результатов, которых достигал, но в отношении других людей… — он всё-таки посмотрел на Джейса, плечи которого, кажется, ссутуливались с каждым следующим его словом. — Не думаю, Джейс.       — Но ты хотел? — предполагал он дальше.       Терзания Виктора о том, как бы не сорваться с тонкого лезвия да не взболтнуть лишнего, читались на его лице неспроста сейчас так отчётливо — он знал, что Джейс не посмотрит в его сторону вдруг, и знал, насколько сейчас тот погружён в себя, чтобы такие мелочи подмечать. Долгое суетливое молчание не станет для него откровением, не подведёт к истине на шаг ближе, а значит, ничего не разрушит, и у Виктора есть время подумать.       — Да, Джейс, — признаётся Виктор, — хотел.       — Пытался представить когда-нибудь, что будет, если тебе скажут «нет»? — Джейс не останавливался. Игра, в которую тот нехотя Виктора заманивал, самому Виктору не нравилась, но у него не было выбора, кроме как ей поддаться — со временем, может быть, он к ней привыкнет.       Вдруг Виктор понял, что всё это время только на самом неосознанном уровне принимал любое решение относительно своих действий: он не отдавал себе отчёт в полной мере оттого, что именно скажет Джейсу и что именно сделает, но каждый раз точно знал, чего делать не должен, и каждый раз как-то выходил сухим из воды. В его представлении не было идеи об «отказе» — потому что он знал, что, если вдруг решит озвучить всё напрямую — ответ его волновать не будет. Как не будет волновать и то, что будет после того, как закончится этот неловкий разговор, как начнутся счастливые будни и как Виктор день за днём будет разочаровывать его. Он никогда не предполагал, что неловкий разговор закончится тем, что ему не ответят ничего. Не предполагал тактичных жестов, успокаивающих фраз и вокруг да около бродящим попыткам доставить как можно меньше боли. Он не видел себя на месте Джейса ни разу, но сейчас, после одного его вопроса, вдруг посмотрел на него и понял: точно так же, в том же пледе, колючем свитере и с чашкой в руке, рассматривая неумолимую ночь, Виктор просидел бы недолго, но только потому что света бы в комнате не было, и потому что сидел бы он здесь совершенно один.       Джейс сидит не один.       Виктор ставит полупустую кружку на рабочий стол; в пошедших по глади кругах мигнул жёлтый свет старой лампы. Так осторожно, как обращался бы он с хрупчайшим объектом исследований, он стянул с Джейса за край плед, разворачивая того лицом к себе. Узкая кровать толком не позволяла им находиться друг с другом рядом, и исключительно ради удобства Джейс выпрямил ноги, чтобы Виктор мог сесть на его бёдра — так они могли друг на друга смотреть. Нежнейшие касания тёплыми ладонями Виктора щёк Джейса, его попытка разгладить морщинку на лбу — Джейс вспоминает её улыбку и лёгкий поцелуй в скулу на прощание. Виктор пытается успокоить сщурившиеся глаза, но они жмурятся, и Джейс ластится к его ладони. Громко и долго вдыхает, удерживая руку Виктора рядом, с дрожью выдыхает, прижимаясь губами к ней. Виктор стукается своим лбом о лоб Джейса и слышит — в маленькую тишину между ними:       — Всё будет хорошо, я рядом.       Слышит, потому что говорит.       Лампочка мигнула в последний раз, чтобы в следующую секунду умереть.       Джейс поднимает взгляд, но отчётливо лица Виктора не видит. В полумраке он ловит его глаза, совсем не такие же, как у неё — пусть в них тот же мёртвый янтарь, у Виктора короткие ресницы, много мелких морщинок, сильный недостаток сна и родинка, вот тут, прямо под веком. Джейс засматривается на неё, пока они между собой разделяют один и тот же воздух, и, не думая ни мгновения, дотрагивается до неё пальцем, выпуская руку Виктора из своей ладони. Кожа на лице Виктора такая же тонкая, как и на запястьях, как на бёдрах, как на шее и на лодыжках; Джейс не знает только, пожалуй, насколько тонкая она на его узкой груди, а на ней, как некстати, плотная и тёмная водолазка. Джейс ставит пустую кружку куда-то никуда и ненамеренно проходится по бедру Виктора, чтобы дойти до полов. Он пальцами поддевает совсем немного, не сводит с трещинок на губах Виктора глаз, а тот почти бесшумно с трепетом выдыхает, приоткрыв рот. Заманчиво было бы Джейсу провести по ним пальцем сейчас, но Виктор падает лбом Джейсу на плечо, когда тот поднимается чуть выше, забираясь под одежду всего на две фаланги. Виктор напряжённо сводит лопатки, ощущая дыхание Джейса возле уха, и вздрагивает, когда под водолазку забирается вся ладонь и ложится ему на бок. Напряжённые плечи Джейс без усилий заставляет отпрянуть, подбирая полы водолазки пальцами обеих рук и утягивая кверху, оголяя живот, выпирающие рёбра, тёмные соски и острые ключицы и, наконец, снимая с Виктора такую преступно закрытую одежду. Виктор откланяется назад без капли стеснения — Джейс смотрит на родинки, рассыпанные по бледной коже, и каждую, что находит, хочет вслух назвать: «Две на севере, одна на юге и три в зените». Тишину же, однако, прерывает пока только Виктор — ему не неловко совсем от того, как тщательно Джейс его изучает, и он готов дать ему столько времени, сколько потребуется, потому что пока Джейс сидит напротив, пока его руки заняты очарованными касаниями его истерзанного работой и нездоровой жизнью тела, Джейс выглядит спокойным; Виктор уверен, что в этих полных неосознанной тяги к нему глазах, нет этого разочарования и отчаяния, а значит, то, что происходит сейчас, хорошо — ведь, в конце концов, Виктору чудовищно хорошо самому.       Не делая резких движений, Виктор берёт Джейса возле ворота рубашки одной рукой, а второй помогает себе откинуться спиной на кровать; Джейс быстро понимает, что от него нужно, и позволяет Виктору изменить позу — лечь под него, вздрогнуть от холодной простыни, подавшись чуть вверх поясницей, развести ноги по обе стороны от Джейса, чтобы не мешать. Широкие ладони его на обтянутых домашними штанами узких бёдрах Виктора медленно идут вверх, гладят кожу невесомо, но беззастенчиво, проводят кончиками пальцев по груди и обнимают рёбра; большие пальцы его рук дотрагиваются до жёстких сосков, вызывая дрожь по всему телу Виктора, заставляя его чуть поджать колени; Джейс носом проводит по шее Виктора, целуя легонько то место, где когда-то в порыве страсти оставил давно зажившую метку. Виктор кусает костяшки, но Джейс убирает от его рта руку и собственнически обхватывает его хрупкую шею, сжимая на загривке пальцы. У Виктора тело холодное и сухое, даже губы его совсем не влажные, и Джейс решает исправить это — маленький поцелуй в уголок, целует верхнюю губу, нижнюю; зубами ненастойчиво оттягивает вниз, втягивает, проводит языком и выпускает — влажную. Переходит к верхней, и Виктор начинает на поцелуи отвечать, неумело пытаясь повторить за Джейсом: тоже кусается, тоже пытается облизать его язык своим, но — проигрывает, когда поцелуй заходит глубже, когда Джейс требовательно и грубо толкается своим языком в его рот, когда больно закусывает верхнюю губу и медленно, тихо её отпускает, выдыхая. Джейс чувствует, что рот Виктора достаточно влажный, а потому пока он ещё податливо приоткрыт он оглаживает его большим пальцем и проходит внутрь совсем ненадолго, лишь чтобы смазать.       Ни один в мире человек никогда не касался холодными мокрыми пальцами сосков Виктора — и это заметно. Первое, что Джейс слышит, и то, что он слышит впервые — короткий и громкий стон Виктора на вдохе. Он почти сипит, в то время как Джейс продолжает легонько задевать его чувствительные точки. Такие маленькие, такие невинные — Джейс засматривается на них, рискуя смутить Виктора ещё больше, но тот только продолжает ногами стучать об кровать, когда касания Джейса становятся совсем уж невыносимо приятными. Виктор закатывает глаза и сильно-сильно жмурится в борьбе с соблазном посмотреть на Джейса и громко попросить его сделать с ним что-то непристойное.       Джейсу, однако, такие прямые просьбы не требуются. Он убирает одну руку от соска Виктора, гладит ею впалый живот и спускается к лобку, чуть видному оттого, как активно ёрзает в удовольствии его тело; резинка белья вместе с домашними штанами спускаются ниже, но не снимаются совсем, только обнажая эрекцию Виктора. Беспокойно забилось сердце: Джейс до сих пор одет, в его доме нет ни презервативов, ни смазки, а штаны всё ещё где-то возле коленей. Только когда Джейс припадает губами к оставленному без внимания мокрому соску Виктора, тот понимает — нет, тот чувствует, что именно хочет сделать Джейс.       И, конечно, совершенно никто до него ранее не делал с ним этого.       Джейс не стал проходить грубоватой сухой ладонью, а лишь, смочив в открытом от стона ротике Виктора пальцы, провёл ими по влажной от предэякулята головке и сделал долгое и мучительное движение ими вниз; Джейс был удивлён, ведь, в сравнении с собой, Виктор истекал смазкой намного, намного сильнее — точно девушка, — а оттого в некотором роде это упрощало процесс. Задержавшись большим пальцем на отверстии, Джейс сделал несколько массирующих движений, вторя тому, как его язык облизывает почти онемевший сосок. И снова стон, протяжный, но тихий дрожащий и переходящий в скулёж, ведь сам Виктор, руками впиваясь в свитер Джейса, совершенно ничего не мог предложить взамен, кроме своего отзывчивого и разгорячённого тела. Когда движения Джейса по его члену стали чаще, он почти задыхался от количества тех чувств, которые, испытывая впервые, невозможно было удержать в себе — Виктор хрипло и шумно дышал, срываясь на крик то и дело, толкался навстречу бёдрами, хватался за волосы Джейса и вынуждал оторваться от сосков хоть на мгновение, хоть ненадолго прервать неостанавливающийся поток и дать себе шанс выдохнуть не срывая голос. Джейс продолжал ритмично двигать вверх-вниз влажными пальцами, надавливал на головку, чтобы взять ещё смазки, и двигался опять; Джейс целовал грудь Виктора — и ореолы, и родинки, и измученные соски, — выбивая раз за разом вскрики ещё громче и ещё слаще. Он очень хотел, правда хотел снять одежду и с себя, и, несмотря на полное отсутствие подготовки, войти в Виктора полностью; он очень хотел уложить его на грудь, заломить руки за спину, уткнуть лицом в подушку и присвоить себе, наплевав на то, сколько боли это Виктору причинит; он очень-очень хотел использовать это тело, так жарко отзывающееся на его касания — но он ни за что бы этого не сделал. Ему не нужны причины, чтобы желать доставить удовольствие только Виктору, чтобы отказывать в своих грубых и жадных фантазиях, но эти причины находятся сами собой, когда Виктор под ним замирает и сильно жмурится. Пальцы его с силой сжимаются на спине Джейса, когда тот чувствует в своей ладони горячую и вязкую сперму. Коленки Виктора бессильно разгибаются, ступни проезжаются по простыням, а Джейс отрывается от его груди и поднимается выше, к сбитому дыханию и туманному взгляду.       В очередной раз Джейс убеждается, что нет ничего более приятного, чем видеть оргазм Виктора.

***

      исчезновение       Ворох бумаг на столе совсем немного мешает Джейсу работать, но он не останавливает Виктора в его попытках превратить утром ещё аккуратный стол в полный балаган. Он рыщет в ящиках стола, на стеллажах, заглядывает за кресло, за книжный шкаф, в гардероб — но не находит ничего. Проезжается по карманам штанов, пробует нащупать в пальто, потрошит рюкзак — но и там пусто. Обед вот-вот закончится, а поиски, начатые Виктором ещё с утра, пока не принесли никаких плодов. Джейс, наконец, интересуется:       — Ты что-то потерял?       — Да, Джейс, — тут же вздыхает Виктор, — ты не видел мои наушники?       Сегодня Виктор в водолазке с высоким воротом. Джейс припоминает:       — В последний раз я видел тебя в них ещё до выходных, когда мы работали в подвале. Я тогда показывал тебе нестабильную активность…       Виктор вскакивает с места и, проверяя ключи в кармане, бросает Джейсу благодарность. За последние месяцы госпожа Медарда ни разу не видела его без подарка, и Виктору не хотелось показаться нетактичным в её отношении. Может, он перегибает палку, конечно, но это уже его дело — то, каким он хочет быть в её глазах.       Подвал, чистый и ухоженный после бурных выходных двух его завсегдатаев, встречает Виктора лёгкой знобящей влажностью. Мигающие лампы одна за другой освещают помещение, позволяя взгляду Виктора оглядеть пространство вокруг и на первый взгляд ничего не найти. Они с Джейсом в некотором роде заприватизировали подвал, выдворив отсюда весь не относящийся к хекстеку «хлам», однако произошло это с письменного позволения госпожи Медарды, а значит, никто не возражал. Такое распределение пространства помогало им не переживать за безопасность хекстека и прототипов механизмов, с которыми они пробуют его использовать, но также накладывало большую ответственность на самих партнёров.       Когда Виктор стал искать на единственном заваленном хоть чем-то столе, где Джейс очень часто складывал в одну кучу все те бумаги, с которыми не хочет разбираться, ему на глаза попалось много ещё нереализованных проектов, заявленных ими пока только в чертежах. Виктор боялся вместо перерыва потратить время не на поиск наушников и, в конечном итоге, засидеться тут слишком надолго, но соблазн опробовать одну из их недавних разработок ещё раз, взглянуть с другой стороны, возможно, дать инсайту ещё шанс посетить его голову, он сдержать не сумел. Взяв защитные окуляры с полки, он обернулся на стол, где они в тот раз оставили хекс-ядро, и…       Не нашёл ничего.       Запускающий механизм был на месте, но самого камня внутри не было. Позиционный ключ открыт не был, повреждений вокруг тоже не наблюдалось — словно кто-то без знания кодовой комбинации просто вынул хекс-ядро из прочных щипцов-держателей и скрылся, причём прихватив, судя по всему…       — А наушники-то за что?       Виктор ринулся в кабинет. На входе его встретил Джейс, намеревавшийся пойти в аудиторию, но тут же перехваченный Виктором под локоть. Объяснял ситуацию Виктор на ходу, а на возмущённый вопрос Джейса, куда же они направляются — ведь шёл Виктор в обратную от подвалов сторону, — тот громко, не глядя на прочих работников университета, обозначил:       — Камеры, Джейс! Я зря их установил?       — Ты установил камеры в подвале? — в ответ на дёрганный взгляд искренне удивился Джейс.       — Как раз на такой случай.       Несколько тактичных, но рваных стуков в охранный отдел не остановили Виктора от того, чтобы фактически без разрешения ворваться внутрь и спросить у первого попавшегося на глаза лица, кто отвечает за камеры в подвале. Не работай Виктор в Университете вот уже почти три года, его бы тут же повязали, но большинство тех, кто знает его хотя бы дольше месяца, уже привыкли к неординарным выходкам без какого-либо предупреждения. Виктор был для них вспышкой — для кого-то мимолётной и яркой, а для кого-то блёклой и мельтешащей. Студенты любили его за верность профессии, но ненавидели за порой завышенные стандарты. Единственный, кто за всё это время успел испытать целую гамму невиданных ранее ощущений — тот, кто прямо сейчас извиняется перед всеми, кого Виктор невзначай задел, пока торопился взглянуть на записи.       — Нужна ночь с четверга на пятницу той недели, — едва успев оказаться в тёмном помещении, освещаемом лишь настольной лампой да ненасыщенными картинками с разных мониторов. Не предупреждённый о проверках охранник хотел поначалу потребовать разрешения, но Джейс успокоил его:       — Советник Талис, одобряю.       Без лишних слов, но под долгий бурящий хмурый взгляд Виктора смотритель торопливо нашёл нужную запись, вывел её на отдельном мониторе и пригласил партнёров взглянуть. Не было ничего необычного на записи первое время: Джейс и Виктор работают, что-то увлечённо обсуждают, о чём-то громко спорят, Виктор бьёт по доске ладонью, затем себя по голове и словно вскрикивает очевидную вещь, а Джейс, разводя руками, стукает по голове уже себя. Они снова работают молча — Виктор просит ускорить ещё немного, — Джейс подзывает Виктора, чтобы показать ему нестабильную активность, — Виктор просит ускорить ещё, следя за тем, как его наушники покоятся прямо возле хекс-ядра. Под конец шумной ночи оба прибирают со стола, но Виктор забывает про наушники и выходит из подвала, выключив свет. В ночном объективе камера ещё долго снимает неподвижную тишину, но вдруг:       — Что это? — озвучивает общий вопрос каждого зрителя Джейс. Экран мигнул на мгновение, затем вернулась картинка, но хекс-ядра на положенном месте уже не было. — Кто-то обрезал запись?       — Нет, советник Талис, — уверял его смотритель, — время точное, это не монтаж.       — Тогда что? — под нос себе спросил Виктор. Удивившее его больше всего он пока не озвучил.       — Помехи, наверное. В подвале такое возможно…       — Это не просто помехи, — Виктор оторвался от экрана и направился обратно в кабинет с громким призывом Джейса следовать за ним. Смотритель всё ещё не был уверен, что действовал согласно уставу, но — сделанного не воротишь.       — Тогда что это? — спросил уже Джейс, стараясь оставить вопрос между ним и Виктором, пока они почти бежали обратно в кабинет.       — Пропажу ядра заметил? — тихо удостоверялся Виктор. Джейс кивнул несколько раз почти уверенно. — А что ещё?       — Что — ещё?       — Наушники, Джейс.       Лицо Виктора с каждой секундой, что он думал над случившимся, озаряла всё шире воодушевлённая улыбка. Джейс наконец понял эту вовлечённость и, разделяя одну на двоих мысль с Виктором, позволил капельке безумия засесть и в своей голове:       — Мы близко.

***

      согласие       Триместр только начался, студенты после каникул как всегда не в форме, и на занятиях уйма времени уходит только на то, чтобы их расшевелить. Справедливости ради, сам Виктор, зевая и покачиваясь из стороны в сторону, тоже нуждался в своего рода взбучке перед началом работы, за которую ему платят деньги, но если у учеников для этого были преподаватели, то у преподавателей только они сами. С такой мыслью пару дней назад обратился к Виктору Джейс, и тот, ещё несколько дней проходив в вегетативном состоянии, согласился на очередную сумасбродную идею, которая, конечно, начиналась с того, что они собирались у него дома.       Распластавшись животом на жёлтой мягкой обивке, Виктор выключил галдящий телевизор и прислушался к звукам готовки из кухни — Джейс любил, когда есть минутка, варить себе кофе в турке, а на это уходило время, которое предоставляло Виктора самому себе. В отличие от маленькой квартиры Виктора, куда Джейса приглашали редко и только в особых случаях, одна гостиная была такой просторной, что Виктор мог бы жить в ней и ни в чём не нуждаться, но двухэтажный особняк, подаренный Талису в честь устройства в Университете, явно даже не предполагал жизни в нём одному. Две кружки — с крепкими кофе и зелёным чаем — совершенно не сулили ночи быть спокойной, и Джейс, доставший полотенце и массажное масло, тоже не казался Виктору до конца хорошей затеей. Когда тот сделал глоток обжигающего напитка и с готовностью выдохнул, Виктор, наконец, спросил:       — Ты правда делал это раньше?       Джейс понимающе усмехнулся, пока Виктор стягивал с себя рабочую рубашку и складывал её на журнальном столике.       — У меня было несколько девушек, с которыми мы познакомились только благодаря моим пальцам, — невзначай хвастался Джейс.       — Точно не благодаря твоему лицу с обложки журнала? — скептически отзывался Виктор.       — Просто поверь мне, ладно?       Виктор пожал плечами и лёг обратно. В конце концов, Джейс хотя бы не разложил его на гладильной доске и не заставил раздеваться полностью, а это уже о многом говорит. На диване, конечно, тоже не обошлось без неудобств: Джейсу пришлось сесть Виктору на ноги и немного сжать, чтобы не соскальзывать, а тяжесть его тела, вообще-то, превышала среднестатистическую нагрузку на эту конкретную часть тела Виктора в пару десятков раз. Однако, Джейс не только был большой и тяжёлый, а ещё и весьма аккуратный в движениях, и когда его смазанные пальцы коснулись-таки застывших без тонуса трапецевидных мышц, Виктор простил ему всё, что было и будет.       Руки у Джейса ангельские. Настолько, что, даже когда он стал больно разминать лопатки и с силой надавливать на поясницу, Виктор только продолжал прятать лицо в предплечьях и тихонько выдыхать, боясь быть услышанным. Подушечки, созданные для очистки переспелых персиков, с таким трепетом и умением огибали поясницу Виктора, проходились вдоль позвонков, задерживались у загривка и опускались вниз, что вскоре, не в силах держать в себе всё, Виктор выгнул спину — совсем легонько, но для Джейса, сидящего на его бёдрах, весьма ощутимо. Джейс прошёлся ещё раз, с нажимом под лопатками, ведя пальцами выше, чтобы размять мышцы шеи опять, и словил себя на том, что запоминает: под включенным светом ему удаётся рассмотреть, как отражает смазанная маслом фарфоровая кожа и как отчётливо видны на ней родинки Виктора. Он пытается сфотографировать в памяти каждую неровность, каждый шрамик, косточку, каждый изгиб. Виктор то и дело сдвигает лопатки, когда Джейс проходится по его талии, а сам Джейс и не думает останавливаться, раз за разом вырывая рассредоточенные горячие выдохи. Виктор под ним не извивается — он изламывается, как будто стараясь вылезти из собственной кожи и как будто делает это не на глазах у Джейса.       Когда тела касается махровая ткань полотенца и когда Виктор чувствует прохладу на шее, плечах и лопатках, позвоночнике и пояснице, ему не дают отдохнуть надолго. Пальцы Джейса, также уже не смазанные каким-то там маслом, своевольно обнимают талию Виктора, поддаваясь его желанию выгнуться дугой, поднять выше таз, разорвать костьми шёлк; Джейс опускается ниже губами, к уху Виктора, и сквозь его шумные сбитые вдохи ставит себя на перипетии: он может в очередной раз совершить ту же ошибку, что допустил, когда они делали это впервые, когда он доставлял Виктору удовольствие руками, когда целовал в сумраке переулка, чтобы попробовать последний глоток, когда они делали это снова, когда — всегда, если дело доходило до чего-то личного, когда Джейс разламывал границы и шёл вперёд, несмотря на то, что перед ним стен была ещё сотня, а то и тысяча. Джейс может совершить эту ошибку снова, а может — не совершать:       — Можно я поцелую тебя?       За недолгой паузой, в которой замерли оба, Виктор, не развернувшись, глубоко и медленно кивает себе в руки. Джейс опускается к сухой холодной шее Виктора и заботливо, долго целует; продолжает водить по спине Виктора руками как по нестойким стенам карточного домика и очарованно, с предыханием целует плечо; опускает ладони на приподнятый низ живота и обнимает губами ушную раковину. Виктор выдыхает: пальцы на его животе не торопятся опускаться ниже или подниматься к груди, они остаются там, пока горячие губы ведут сухую невинную дорожку по загривку, по позвонкам, обдавая каждый палящим дыханием и задерживаясь на родинках. Кончиком носа он проводит по лопаткам, в поцелуях ласкает кожу языком; пальцы Джейса надавливают на впадинки тазовых косточек, который раз убеждаясь, что Виктор очень худой, что форму его скелета можно прощупать сквозь кожу почти в любом месте. Мысли о болезненной худобе сопровождаются не менее болезненным стоном: Виктор устал. Джейс слышал его одышку, Джейс чувствовал дрожь и своё возбуждение, наталкивающее на определённые мысли. Виктор под ним, горячий, как расплавленный металл, не был подготовлен к тому, чтобы его так долго и так приятно дразнили. Всё тело его, все эрогенные зоны, которых Джейс не касался этим вечером, ныли от того, как сильно им хотелось продолжения, и в то же время сам он содрогался от мысли, что они действительно сделают это опять. Ему нравилось делать это, ему нравилось делать это с Джейсом, но потребовать принести презерватив, или, скажем, развернуться и снять с него рубашку — чёрт возьми, Виктор вообще не был уверен, что это хороший момент.       С другой стороны, а какой тогда вообще момент назвать хорошим?       Когда Джейс отстраняется, Виктор поднимается следом, вылезая из-под него. Он разминает приведённую в тонус шею, потирает её рукой и смотрит искоса на партнёра взглядом таким, что режет бумагу и Джесу дыхательные пути. Его губы всё ещё приоткрыты, он всё ещё переводит дыхание несколько мгновений, пройдя через которые, сделав последний глубокий вдох, выпрямляется, по струнке вытягивая позвоночник, вполоборота смотрит ясно на обомлевшего партнёра:       — Займись со мной сексом, Джейс.

***

      Мэл       Впервые Джейс заметил это уже давно, но никогда не придавал значения. Судя по тому, как сам он вёл себя рядом с Виктором, он медленно приходил к выводу, который его совсем не утешал и только добавлял головной боли: госпожа Медарда — она же Мэл, — дышит к нему неровно. И было бы всё стократ проще, и он бы даже не против был пойти у неё, такой утончённой, грациозной, такой исключительной, на поводу, но стоило ему предстаить, что он держит её за талию, как вспоминались вздрагивающие от новых ощущений коленки, губы, хватающие ртом воздух жадно, глаза, ищущие, за что бы зацепиться — лишь бы не за лицо самого Джейса, методично трахающего его на своей огромной мягкой кровати. Мэл была совсем другая: от шоколадной кожи, на которую у Виктора аллергия, до женственных изгибов, на которые у Виктора, наверное, тоже аллергия. Однако Джейс смотрел на неё так же. Когда его приняли в совет — а произошло это именно благодаря Мэл, — и когда у них стало больше тем для обсуждений, он замечал за собой, что вместо того, чтоб оставаться вечером наедине с Виктором в пыльном тёмном кабинете, он выбирал проехаться до ресторана на такси, прогуляться до особняка Медарды, что совсем недалеко был выстроен возле Университета, засидеться с ней над документацией в её личном кабинете, смотря, как вдумчивый взгляд, только что бегавший по строчкам, вдруг переключается на него, Джейса, и будто тоже что-то пытается прочитать. Случалось это так редко, что Виктор этого и не замечал, но когда случалось, Джейс словно опять окунался в то же чувство, что нависало над ним, когда в воздухе летал аромат виноградной газировки: что-то очень близкое к ощущению падения с огромной высоты, когда внизу тебя ждёт либо грунт, либо милосердные объятия высоких вод. И в том, и в том случае ты знаешь, чего ожидать, но позволит ли тебе это чувство воспроизвести себя снова — вот, где главный вопрос. С Мэл он пока ещё ни разу не упал и, пожалуй, был очень рад этому.       За очередным заседанием совета Мэл и Джейс, прогулявшись до кафетерия, где готовили по их единогласному мнению отвратительный кофе, но продавали вкусную колу, они снова засиделись в её кабинете; часы вот-вот отобьют десять, а в это время уже начинают обходить коридоры и кабинеты смотрители — Джейсу это хорошо известно. Когда Мэл устало потирает глаза, сидящий рядом с ней Джейс, помогающий сортировать архивные документы, это замечает; он откладывает бумаги в сторону:       — Мэл? — зовёт он её вполголоса. Та откликается сразу:       — Да, Джейс?       — Не желаете сделать перерыв?       — Боюсь, моя язва не позволит мне спуститься за напитками ещё раз, — улыбается она, откладывая заявление в сторону. — Но я не против и просто поболтать.       — У Вас разве есть темы? — подшучивает Джейс. Мэл пожимает плечами, не сводя с Джейса сонных глаз. — Тогда я начну, — подперев рукой щеку. — Какие цветы Вам нравятся?       Медарда задумчиво подняла взгляд.       — Амаранты, думаю, — отвечает она, и Джейс понимает, что она готовилась к этому вопросу. — И мальвы, — вскользь добавляет она, — чёрные.       — Необычный выбор, — конфузится Джейс, — такие не в каждом цветочном отыщешь.       — Как ты мог заметить, я себя тоже не в цветочном нашла, — парирует она. Джейс конфузится только больше.       — Пожалуй, дарить Вам розы и правда будет кощунством.       — Если ты хочешь подарить кому-то цветы, — Мэл с улыбкой возвращается к бумагам, — лучше спрашивать не так прямо.       — И я продолжу не допускать таких ошибок, госпожа Медарда, — отшучивался Джейс в ответ.       Странным образом между ними натянута была не острая леска, а будто нить, сотканная из облаков; ничего из того, что затронуло бы почти любого, ими двумя в отношении друг друга не воспринималось даже как попытка задеть. Их юмор, как будто построенный на бесконечных попытках выставить другого в дурном свете, со стороны покажется словесной перепалкой, но выточенное годами чутьё, присущее, пожалуй, только лучшим, даже из круга советников, различало отчётливо, кто и когда действительно хочет навредить, а когда пытается лишь согреть зачерствевшую тишину. Джейс никогда не замечал за собой этого прежде, и только когда в его окружение так тесно вписался кто-то, кроме Виктора, он начал давать этому волю — и, судя по реакции Мэл, не зря.       Джейс смотрел на неё почти так же, как на Виктора. Джейс держал её ладонь, пока та волнительно раздумывала, почти так же, как ладонь Виктора. Джейс говорил с ней почти с той же заботой и вдохновением, с какими говорил с Виктором, но огромная разница между всем этим была: несмотря на хрусталь, стены остаются стенами, границы — границами. У Мэл не было границ. У Мэл была только улыбка, прямая спина, хитрый искоса взгляд и ровный шаг, виляющие бёдра и гладкая чистая кожа, на которой Джейс старался, но не нашёл ни одной родинки. Зато губы у Мэл изящные, зато ресницы длинные, зато бёдра пышные, зато она знает, что значит «секс». Зато она слышит Джейса, когда тот негласно отдаёт ей себя всего.       Зато амаранты и мальвы — чёрные, — она в свои руки не берёт.       Зато Джейс ошибся. Зато никому он, чёрт возьми, оказался не нужен.

***

      сладкое молоко       Одна из основных, по мнению Джейса, проблем Виктора заключалась в его категорической нелюбви к шапкам; он с удовольствием носил шарфы и не пренебрегал капюшонами худи, но вот к шапкам питал какую-то неясную Джейсу нелюбовь. Как раз-таки поэтому сейчас он, шмыгая носом, сидит на диване в их кабинете и, пытаясь вчитаться в собою же подготовленный материал, заполняет тишину редкими чихами и сухим кашлем. В один момент Джейс не выдерживает:       — Почему ты не остался дома? — хмурится он, отбрасывая в сторону ручку. Она с дребезгом прокатывается по столу, но Виктор этого даже не слышит.       — Потому что сегодня рабочий день, Джейс? — недоумевал он, поднимая невинный взгляд на партнёра.       — Да, но ты заболел, — Джейс окинул его взглядом, подмечая, что Виктор пришёл в тонких носках.       — Откуда ты знаешь?       В следующий миг Виктор не сдерживает громкого чиха — такого, что пауки в уголках гардероба содрогнулись на паутинах. Джейс засверлил Виктора скептическим прищуром, и тот, стараясь обращать на поведение партнёра внимания как можно меньше, осмотрел кабинет на наличие обогревателя. К сожалению, ни на привычном месте, ни где-либо ещё Виктор его не нашёл.       — А где?..       — Его забрали на кафедру пракфиза. Ещё неделю назад. На днях должны вернуть.       — Какой кошмар, — тихо заворчал Виктор, погружаясь обратно в работу. — Первый технологический Университет страны нуждается в обогревателях.       Речь свою он завершил продолжительным прочищением горла, которое как будто всё ещё пытался спрятать от Джейса. Тот, впрочем, ни на что, кроме Виктора, настроиться уже был не способен. А потому вышел; Виктор не стал предпринимать попыток догадаться, зачем — в большей степени из-за нарастающего час от часу жара, — но это и не оказалось так уж необходимо: спустя едва ли четверть часа в кабинете снова раздалась возня, и Виктор обнаружил на полу, у своих поджатых на диване ног, таз, наполовину заполненный водой, от которой клубами поднимался пар. За окном задрожал ветер, и Виктор, словно почувствовав его на себе, вздрогнул.       — Снимай носки.       — Для чего? — ужаснулся Виктор. Мысль показать Джейсу избитые об всевозможные угловатые поверности своей квартиры пальцы на ногах Виктору, конечно, не сильно претила, но больше вызывало ужас представление о том, что Джейс собирается с его измученными конечностями делать.       — Вопросов не задавай, — отчеканил Джейс, смотря на Виктора снизу вверх. Чистое полотенце на его плече и его непосредственная близость к горячей воде совсем не складывались с позицией «не задавать вопросы». — И штаны закатывай тоже.       Виктор поддался, когда выносить одним лишь чихающим лицом взгляд Джейса стало невозможно. Он сложил носочки рядом с собой и подвернул каёмки рабочих брюк, оголяя ноги до середины голени, но пока не решаясь их куда-либо ещё переместить. Джейс глянул на Виктора исподлобья — но совсем не угрожающе и не сердито, а так мягко и заботливо, что тот и не заметил, как его худощавую мерзлявую ногу обхватили тёплые шершавые ладони. Осознание вернулось, когда истоптанных подушечек коснулся мокрый жар.       Виктор вскрикнул, одёргивая ногу, но не вырывая из рук Джейса. Исступлённо он уставился на стену перед собой, боясь даже опустить взгляд ниже и осознать, чего он только что коснулся.       Джейс, цокнув языком, точно знал о таком исходе, стянул с плеча полотенце и с осторожностью мокнул в кипяток. Руки его, словно приученные и не к таким раскалам, даже не дрогнули, когда он стал выжимать полотенце; Джейс бережно дотронулся тёплой влажной тканью до покрытой натоптышами кожи и провёл по ступне, ожидая, что Виктор вздрогнет от щекотки, но тот не стал — лишь выдохнул томно, как будто из него самого выходил не иначе как пар. Джейс сделал ещё одно аккуратное движение, проводя по ребру ступни и ловя себя на мысли, что для человека со столь худощавым телосложением и сидячим образом жизни у Виктора слишком уставшие и напряжённые ноги; Джейс убирает в сторону полотенце, обмакивает в воде свои кисти и уже ими начинает обводить косточки пальцев, массировать подушечки стопы, помогая непривыкшей коже приспособиться к нежности горячей воды и захотеть самому опуститься в неё. Чем дольше умелые пальцы Джейса оглаживают ногу Виктора, тем ниже она над водной гладью, и, когда жар снова соприкасается с кожей, Виктора только раз и совсем немного встряхнуло, пока он погружал в кипяток стопу сантиметр за сантиметром. Всё то же самое Джейс проделывает и со второй ногой. Когда покрасневшие от тепла конечности уже привыкли к температуре, Джейс вновь опустил руки в воду, продолжая массаж уже там.       — Ты бы хотел сходить на педикюр? — с особой осторожностью обходясь с мозолями.       — Джейс, я никогда в жизни не ходил на педикюр.       — А хотел бы? — ухмыльнулся Джейс. Виктор пожал плечами, не сводя взгляда с приятно надавливающих на уставшие мышцы пальцев.       Вода как раз доставала чуть ниже закатанных штанин Виктора, а потому, закончив разминать стопы, Джейс отправился выше — по щиколоткам, проходясь по коротким волоскам вдоль берца совсем недолго — так, чтобы не выходить выше границы воды. Виктор снова чихнул и громко шмыгнул носом.       — Тебе бы выпить чего-то тёплого, вроде чая с мёдом, — сказал Джейс как вместо «Будь здоров». — Любишь сладкое молоко? — воодушевился он.       — Я даже не знаю, что это, Джейс, — шмыгнул он снова.       — Тебе стоит попробовать. В моём родном городе его продавали рядом со школой, где я учился. Брал его во время обеда, — вспоминал Джейс с ностальгической тёплой улыбкой. — Дорогущее, правда, но стоило того.       — Рядом с моей школой была только парковка и лесопарк, — пожал плечами Виктор. — И, конечно, никаких эксклюзивов.       — Ты должен попробовать, — утверждал Джейс. — Тебе понравится.       Виктор тоже улыбнулся. Джейс вынул руки из воды, протёр всё ещё влажным полотенцем и поднялся перед Виктором во весь свой немаленький рост.       — Если станет холодной — зови, — он направился к выходу. — Вернусь минут через пятнадцать.       — Занятия начнутся в это время, — смутился Виктор, провожая спину Джейса взглядом.       — Скажу Мэл, чтобы предупредила совет, что ты взял больничный. Заодно заберу обогреватель. И плед. В кафетерий зайти? — Виктор с запозданием быстро-быстро помотал головой. — Не скучай. Не вынимай ноги, — требовательно указал Джейс и, наконец, выбрался из кабинета.       Виктор вздохнул. По лицу его поползла невольно кроткая улыбка, но не задержалась надолго: в следующий миг оконные стёкла вздрогнули от ещё одного сокрушительного чиха.

***

      песня       Тёмная спальня Джейса озарялась тусклым светом настольной лампы в дальнем углу. Виктор сидел на кровати, Джейс — у его ног на полу, внимательно наблюдая за каждым его движением. Опираясь на рамку для фотографий стояли на тумбочке партии, на которые Виктор с прищуром смотрел вот уже несколько минут, пока настраивал инструмент. Он не был слишком хорош, чтобы сделать это полностью на слух, а потому пользовался программой в телефоне и периодически поглядывал на экран; когда требовалось перевернуть страницу, Джейс в этом ему послушно помогал. Смычок в руке лежал привычно; Виктор только пару раз пробежался по гаммам, но Джейс уже не был способен оторвать от изящных пальцев взгляд и в ступоре забыл повернуть страницы назад. Виктор позвал его:       — Ты не забыл, Джейс? — удостоверялся он. — Когда я киваю, — он кивнул, — переворачивай. Тогда всё будет как надо. Хорошо?       Джейс закивал, отрывая глаза от грифа. Виктор ещё раз кивнул, будто закрепляя информацию в голове партнёра. Была уже глубокая ночь, полчаса назад Джейс только-только закончил мучать тело Виктора на кровати, где он сейчас сидит, и в целом лёгкий тормоз был ему понятен, но не для того он в выходной вместо хекстековских чертежей притащил к Джейсу футляр со скрипкой.       — Я начинаю, — прокашлялся он. Некоторая доля стеснения, конечно, присутствовала. Он так давно не выступал для публики трезвым, что в голове уже корил себя за то, что не распелся, за то, что разыгрался недостаточно, за то, что он сейчас в рубашке да трусах и что ему неплохо было бы встать для начала — но Джейс смотрит, и смотрит с таким трепетом, что идти на попятную поздно.       Он начал. Вступление, переливающееся не только на слуху, но и по подушечкам бегущих пальцев; дыхание дрожало ровно те пару десятков секунд, что требовались Виктору, чтобы закончить его. Тихим голосом, почти шёпотом, но таким мелодичным, что у Джейса вправду замерло сердце, Виктор начал петь:       — И крыши сорвёт у людей,       И люди сорвутся с крыш,       И будут падать чаще дождей,       И однажды ты к ним улетишь.       Джейс не смел сделать даже вдох, чтобы не прерывать льющуюся в тишину музыку, и пытался расслышать каждый звук неизведанного до конца языка, что ему дозволял расслышать Виктор. Несмотря на трогательный восторг, Виктор даже не смотрел на партнёра — его взгляд был обращён то на струны, то на партии, то на собственные руки, а страх — нет, нежелание ошибиться — только подстёгивало сосредоточиться сильнее. Скоро пропала и дрожь в руках. Виктор продолжал:       — Бездомный так хочет домой.       Бездумно рвусь на тот свет.       Ты так же, как прежде, живой —       Я так же, как прежде, нет.       Виктор сглотнул перед припевом. Джейс обратил на это внимание.       — И кем бы ты ни был —       Однажды мечта поведёт за карниз.       Виктор впервые взглянул на Джейса, словно боясь, что тот вдруг поймёт строчки, которые только что услышал.       — Мы падаем в небо.       Джейс же в лице не изменился. Виктор почувствовал себя спокойным.       — Чуть позже мы с лёгкостью падаем вниз.       Выступление длилось недолго, но Джейсу показалось, будто он упал в вечность, слушая, как постепенно всё сильнее и сильнее Виктор отдаётся произведению, как с силой, будто отбивая собственным сердцем ритм, он вкладывается в слова, что ещё только что побоялся бы произносить. Виктор не сказал Джейсу сейчас, не скажет и потом, наверное, никогда, почему именно эту песню счёл нужной для того, чтобы выучить и преподнести сегодня в качестве результата месячных трудов, но когда-нибудь Джейс догадается. Найдёт в словаре каждую частичку этого текста, отыщет носителя-билингва и потребует каждый речевой оборот разъяснить доходчиво, чтобы вникнуть и самому разобраться в непроходимых на первый взгляд дебрях его, Виктора, души. Джейс так и не знал за все эти годы, почему именно Виктор улыбается: потому что правда смешно или потому что это сказал Джейс; он так и не понял, почему Виктор рассказывает ему те истории, которые держал на замке всю жизнь: потому что скучно или потому что это Джейс попросил рассказать; он так и не смог осознать глубину сокрытой в этих строчках боли до тех пор, пока собственными глазами её не увидел в отражении безжизненно-янтарных стёкол. Мёртвый янтарь. Искусственный. Холодный.       Дрожь от пят до макушки пробежится не раз, прежде чем огласит скрипка в руках Виктора последний аккорд. Джейс несколько долгих мгновений, обомлев, ещё будет наблюдать, будто ожидая продолжения, а Виктор всё в те же мгновения замрёт и будет недвижим ни мыслями, ни телом, ни дыханием. Он откроет глаза на последнем умиротворённом выдохе и выведет Джейса из транса неловким:       — Так… как, Джейс?       Джейс как рыба захлопал ртом — растерялся; слово сорвалось с языка необдуманно, но без сожалений:       — Идеально.

***

      расслабление       Пока в Университете не начались занятия, Джейс и Виктор каждый чёртов день проводят вместе, сидя то над хекстеком, то над планами работы, то друг над другом — у Джейса в кровати, у Джейса на кухонном столе, у Джейса на диване в гостинной, у Джейса…       У Джейса большой дом.       Виктор приходил сюда уже очень много раз, но каждый из них они могли придумать что-то новое — то подвал с чертежами, то звёздное загородное небо с телескопом, то прихожая с тремя куртками Джейса — по одной на каждый сезон, — но каждый из этих многочисленных разов неизменно заканчивался тем, что Виктор уходил. В рабочее время Джейс мог найти этому объяснение — ему нужно было готовиться к занятиям каждый день, большую часть материала он хранил дома, да и свежую рубашку надо дать ему хоть возможность прихватить перед работой. Во время каникулярных летних отпусков он это тоже понимал, пусть и иначе — на каком-то интуитивном уровне догадывался, что эту стену он ещё не готов разрушить. В один момент, когда пребывание Виктора в этом доме становится почти постоянным, и тот прерывается, похоже, только чтобы прихватить из дома инструменты, книги или чистую пару нижнего белья, Джейс решается задать вопрос вслух:       — Может, переедешь ко мне?       Виктор босыми ногами стоит на холодной плитке в ванной, расстёгивая пуговицы широкой ему рубашки с рукавом, что должен быть выше локтя, но Виктору закрывает пол предплечья. Он задумался. Под шум воды расстёгиваются одна за одной сверху вниз пуговицы; Джейс торопливо стягивает домашние шорты с бельём и почти падает в набранную ванную. Виктор всё ещё возится с манжетами.       — Мне всё ещё нужно личное пространство, Джейс, — он разрешает партнёру взять себя за запястья и расправиться с рукавами, пусть это и не было обязательно.       — В твоей квартире у тебя его меньше, чем здесь.       Виктор стягивает рубашку, складывая её в корзину для стирки, и аккуратно залезает следом: пробует носками температуру, погружает стопу, чтоб не обжечься; а Джейс, за всем этим наблюдая завороженно, почти не слышит ответ:       — У меня его больше где бы то ни было, где я могу побыть один.       Встав в воде уверенно, он ложится спиной на широкую и такую же, как вода, горячую грудь Джейса, опрокидывая голову ему на плечо; Джейс тут же пристраивает руки на его животе.       — Я могу выделить тебе комнату, — одной ладонью ложась Виктору на лоб, чтобы подвинуть его голову и открыть беззащитную шею. Губы Джейса ложатся на неё, как будто Виктору не хватает жара от клубов пара в ванной, и, невесомо проходясь, вызывают мурашки на тонкой коже.       — Комната и квартира — разные вещи, — выдыхает Виктор, держа Джейса за волосы, но не отстраняя или прижимая — только давая себе шанс проконтролировать в нужный момент.       — Не в твоём случае, — шепчет Джейс ему на ухо, оставляя мокрые следы на ушной раковине; он аккуратно ласкает мочку, поднимается по хвосту завитка к бугорку, проникая языком глубже — к противозавитку и чаше. Виктор тяжело дышит, едва позабыв про вопрос и отдаваясь ощущению, когда Джейс обхватывает раковину губами, прикусывает и — дышит, дышит над влажной кожей своим горячим воздухом, причмокивая везде, куда дотянется. Виктор сводит коленки. — Так что?       Как из яркого сна его бросают в кошмары, и вдруг прикосновения Джейса становятся невыносимы настолько, что он тянет партнёра за волосы, заставляя отпрянуть. Джейс недоумевает сначала — Виктор поднимает голову, поджимает колени и обнимает их, ссутулившись. Джейс обнимает его, целуя в плечо как будто с вопросом, но Виктор отмахивается от него:       — Я не хочу об этом говорить.       Джейс услышал это впервые. Не было больше ни разу — ни до, ни после, — когда с таким лицом он обозначал Джейсу открыто, что что-то обсуждать не готов. У них буквально ни разу за почти восемь лет, что они знали друг друга, не было такой ситуации, и что Джейс, что Виктор, вдруг ощутили взаимно колющую друг друга неловкость. Сгладить её решил Джейс:       — Если не готов, — он проводит носом по плечу Виктора. Тот вздрагивает снова. — Я не настаиваю.       Руки Джейса обнимают Виктора за грудь, заставляя его открыться, а тот, впрочем, и не против; когда напряжённые костлявые плечи опускаются, Джейс припадает к шее вновь, не рискуя целовать и только обводя губами венки. Когда он снова доходит до уха, а его ладони снова опускаются по животу, к паху — Джейс пользуется совершенно нечестным, но всегда рабочим приёмом:       — Всё хорошо, — шепчет он, — я рядом.       Виктор откидывается назад, давая Джейсу полную власть над собой. Тот решает воспользоваться ею с умом, и через пару мгновений мокнет пол в коридоре, вода стекает на ковёр гостиной, на лестницу на второй этаж; скользкие мокрые бёдра Виктора обнимают Джейса за талию, а тот держит их, сжимает — не так, чтоб оставить синяки, но так, чтобы и шанса не дать Виктору усомниться в себе. Измученная прошедшей ночью и утром накануне простынь теперь ещё и промокает. Джейс нависает над Виктором тенью, закрывая от солнечного света снисходительную ухмылку Виктора, и находится в шаге от того, чтоб не отыскать в себе сил оторваться от показавшихся резцов и ужасно привлекательной щёлке между ними; румянец, столь близко от неё находящийся, заставляет его вспомнить, где лежат презервативы.       Джейс бросает смазку из тумбочки рядом на кровать, но, не успевает он сделать ещё одно движение, тонкие руки, с силой облокотившись на его плечи, принуждают Джейса лечь на спину. Виктор берёт смазку в руки, перекидывая ногу через Джейса и находясь всего в паре сантиметров от его члена. Спина Виктора изгибается под таким углом, что, видя это, Джейс ничего не может поделать с дёрнувшейся головкой члена, с которой ему на живот капает прекум. О презервативах он вновь вспомнил, между прочим, только из-за этого.       Потянувшись обратно к тумбочке, Джейс был безжалостно остановлен: Виктор задержал его грудь на постели одним элегантным толчком, свободной рукой уже открывая бутылочку смазки. Вязкая жидкость на глазах следящего Джейса опускается на тончайшие пальцы, которыми позже Виктор сам, без спросу и без должной, как казалось Джейсу, сноровки, проникает в себя. Головка снова оскорблённо дёрнулась, стоило Джейсу услышать кроткий, но шумный вдох; Виктор опирался одной рукой ему на грудь, второй толкаясь в себя сразу двумя пальцами, и Джейс кожей на внутренней стороне бедра чувствовал, как много использовал смазки Виктор. От одних ощущений, даже без точного представления, даже не глядя, Джейс уже готов был сорваться со всевозможных цепей и уложить на лопатки этого невинно глядящего мальчишку, но Виктор медлил; не нарочно — но медлил, оставляя Джейсу время вообразить, как многого его лишили, забрав возможность пальцами ощутить жаркое, влажное и узкое, нерастянутое тело, в которое он с секунды на секунду войдёт.       Виктор взял ещё смазки, роняя капли прямо Джейсу на член, и хорошо смазал его, прежде чем приподнять бёдра, взять в аристократические пальцы ствол и приставить к колечку мышц. Виктор не разрешал ему смотреть больше никуда, кроме своего лица, однозначно схватив Джейса за челюсть. Его хищный взгляд, сосредоточенный точно на растерянном и словно немного пьяном лице Джейса, казалось, возбуждал даже больше, чем неумелые, совершенно невинные попытки Виктора оседлать его. В конце концов, он сдался — упал лицом в плечо Джейсу, потому что глядя на него невозможно было сосредоточиться хоть на чём-то, — и, наконец, ощутил в себе, насколько Джейс в эту секунду был возбуждён.       Большой, определённо большой член Джейса под таким углом казался Виктору неправильным; они редко занимались сексом в такой позе, но когда это происходило, Джейс хорошо запоминал, как нравится ему, когда на его члене Виктор сам, без помощи сильных рук, пытается двигаться. Как только пальцы потянулись, чтобы обхватить талию и насадить Виктора до основания, прямо на ухо Джейсу раздалось негромкое шипение, а запястья цепко перехватили. Виктор уложил несопротивляющиеся конечности на кровать, освобождая руки и выпрямляясь, показывая Джейсу себя полностью: от раскрасневшихся щёк, узких плеч, худощавой груди — до опустившихся на живот Джейса разъезжающихся подушечек пальцев, вздрагивающих бёдер и стоящего члена самого Виктора. От одной этой картины Джейс уже мог бы кончить — думал он ровно до того мгновения, когда почувствовал: Виктор начал двигаться. Его неумелые движения тазом, попытки насадиться сильнее и, что ещё великолепнее, подняться обратно, ощущались как благословение; в виски бешено ударялась мысль о том, что раньше никому и никогда Виктор не пытался доставить настолько много удовольствия, и Джейса безусловно уничтожал факт своей особенности. Он не смел толкнуться в ответ, чувствуя всё отчётлевее тугое нутро, царапающиеся ноготки и сбитое дыхание, как будто сделай он сейчас хоть что-то, и этот своеобразный акт насилия из исключительной потребности сделать партнёру хорошо превратится в настоящее изнасилование. Джейс дрожал дыханием и, ради пущих ощущений, лишь положил ладони на покрытые мурашками бёдра Виктора. Они двигались — вверх, вниз, снова вверх, — и такие неспешные, но проникновенные движения намного больше походили на способные причинить наслаждение, чем все предыдущие попытки Виктора сделать так уже во время секса. Оставалось только надеяться, что он не практиковался втайне — этой мысли Джейс незаметно усмехнулся.       Тяжёлое дыхание было слышно всё реже, пропорционально тому, как постепенно нарастал темп движений Виктора; чем быстрее приходилось быть, тем ниже он опускался на грудь Джейса, пока в конце концов не обнял его за шею, закусив кожу на плече. Джейс уловил жест: Виктор устал — оно и неудивительно, — а значит настало время брать дело в свои руки. Крепко сжав ягодицы Виктора, Джейс принялся с силой толкаться во всё ещё узкое и всё ещё словно совсем не готовое к такому сексу тело; право слово, Джейс трахал его уже столько раз, но каждый почему-то в один момент начинает ощущаться словно первый, и Джейс не в силах сдержать порыва сорваться на нём до конечной. Виктор тяжело дышит под ухом, иногда вскрикивая и царапая кожу, хватаясь больно за волосы, а Джейс в ответ на это только глубже толкается и только сильней сжимает тощий зад, старательно оставляя прошенные синяки. Ситуацию совсем не спасало отсутствие презерватива — приятная и частая у них в последнее время практика, — и, доведя до оргазма партнёра, Джейс сделал ещё несколько грубых толчков, прежде чем кончить.       Виктор изгибался в спине, пытаясь встать, но раз за разом безуспешно проваливался обратно Джейсу на грудь; тот обнимал его, по худой спине поглаживая, целуя макушку, прижимая к себе.       — Это было приятно, детка.       Виктор ужасно смутился. Джейс почти никогда не звал его так.       — Ещё б это было неприятно, — съязвили Джейсу в плечо, и тот хрипло рассмеялся. Плечи Виктора были опущены. В ушах Джейса звенело — так бывало у него иногда после секса, — как если б он находился на глубине в несколько метров. Воздуха в лёгких на таком уровне не хватало, Джейс почти чувствовал, как задыхается, пока лежавшее на его рёбрах всё это время потяжелевшее от усталости тело, наконец, не поднялось.       Лохматый. Довольный. Кусает губу.       Они поговорят позже.

***

      жизнь       Чарующие своими неторопливостью и изяществом снежинки спускались с сумрачного неба, загороженного испарениями, проводами, крышами небоскрёбов; луна едва-едва пробивалась сквозь клубы фабричного дыма, не было видно звёзд, только мерцающие точки пролетающих самолётов сновали туда-сюда — и то редко. Подняв руку, сложив тонкие пальцы в самолётик, Виктор провёл ею клин, как будто пытаясь рассечь облака; конечно, облака оставались на месте, но фантазия, родившаяся у Виктора в голове, столь ярко отпечаталась в мыслях, что ему показалось, будто кусочек ясного неба всё же проглянул в беспросветной тьме застилающего космос дыма. В это мгновение за его спиной со ступенек привычной радостной походкой вприпрыжку спустился Джейс, оповещая на пустующий двор университета:       — Извини, задержался, — поровнялся он с Виктором, чьё лицо выражало умиротворённое безразличие. — Мэл хотела приплести меня разгребать документы ещё и за июнь с июлем, но я вовремя попросил её пойти отдохнуть.       — Госпоже Медарде так нравится твоё общество, Джейс? — усмехнулся Виктор, глядя себе под ноги, когда они выдвинулись в сторону остановки.       — Думаю, больше, чем в одиночестве разгребать завалы оставшейся после Хеймердингер работы, — пожал плечами Джейс. Виктор нахмурился. — Правда не знаю, почему все вдруг вспомнили об этом.       — Может, после твоих речей о глобальных публикациях работ о хекстеке, они захотели взглянуть на ситуацию с самого её начала? — предположил Виктор, вставая на поребрик.       — Звучит как... — прикинул Джейс, — что-то похожее на правду, — он помог Виктору удержать равновесие. — Поверить не могу, что без Хеймердингер у нас бы ничего не вышло.       — Это не так, Джейс, — возразил Виктор, — думаю, твоя семья и её друзья смогли бы проспонсировать твои хотелки.       — Не исключено, конечно, но я не говорил о себе, — он взглянул на Виктора. Тот, поддерживая равновесие руками, смотрел точно под ноги. — Как думаешь, где бы ты сейчас был, если бы не... всё это? — Джейс развёл руками в стороны.       Виктор задумался, оставляя взгляд на заснеженном бордюре, по которому шёл, стараясь не поскользнуться; задумался о многом: не будь в его жизни «бога из машины», он так никогда и не поступил бы в Университет даже не в качестве преподавателя — хотя бы студента; не произойди чуда, он бы наверняка столкнулся с отцом, которого выкопали-таки б из-под земли и приставили следить за неродивым ребёнком; если бы только не слепое стремление к прекрасному, он бы, пожалуй, никогда и ни за что не встретил бы Джейса. Мысль об этом отдалась колющей раной в груди, Виктор сщурился и произнёс:       — Думаю, я был бы с отцом.       Джейс удивился ответу как минимум из-за того, что за десять лет знакомства они никогда не говорили о родителях Виктора, но вовремя обратил внимание, что Виктор, похоже, даже не с ним разговаривает — его, Виктора, собеседник отвечает хрустом под ногами время от времени и отблёскивает тусклый свет фонарей.       — А почему не с обоими родителями? — аккуратничал Джейс. Виктор на возникший, казалось, из неоткуда вопрос почти незаметно горько усмехнулся.       Он вспоминал самое первое, что отложилось в его памяти на всей линии жизни: мама плачет, стоя возле плиты на их маленькой кухне. Он не помнил, а может, и не знал, из-за лука это или из-за ублюдка, посмевшего мелькнуть в её голове призраком прошлого; мама стояла высокая, много метров ростом, и её в жёлтом свете застилал пар из-под крышки сковороды. Виктор вспоминал, как, постарше, она брала его на колени и читала с ним учебник, повторяла слова, указывая на губы, учила Виктора произносить звуки отчётливо, правильно, но дома никогда с ним на этом языке не говорила. Они нечасто ходили куда-либо, кроме больницы или магазина, а потому о том, как люди на этом языке говорят, он узнавал очень скудно и медленно. Гулять ему разрешалось только в присутствие мамы, но Виктор не любил это — его больше привлекало сидеть в тёплой комнате, укутавшись одеялом, пить пакетированный чай с сахаром и, конечно, читать.       Читал Виктор до безобразия много, и притом — совершенно разного: это и сказки, и газеты, и журналы о робототехнике или дизайне, и учебники местного языка — всё, что попадало домой, вплоть до инструкций к лекарствам и состава освежителя воздуха, Виктор читал или хотя бы пытался. Мама его ни в холод, ни в жару не гнала из дома, даже окно не требовала открывать — мама много спала, много сидела на кухне, много смотрела сериалы на маленьком экране смартфона и много учила Виктора читать неизвестные ему странные буквы на упаковке сахара или на пакете из-под хлеба. Виктор представлял, что жизнь у других детей — тех, кого он видит в клинике, или мимо проходящих на улице, — такая же, а потому искренне недоумевал, как мальчики из разных семей могут вести себя как родные. Когда он спросил маму, есть ли у него братья, она сказала, что у него есть только она — мама. Виктор принял эту идею за чистую монету и очень долго не уделял этому вопросу время.       За пару лет до школы Виктора отправили на курсы по музыке для детей. Он был одним из самых старших в группе, за исключением одной девочки: у той были чудесные кудри, округлое лицо и приятнейший взгляд, столь же тёплый, сколь весеннее солнце. Она была восхитительна ровно настолько, насколько пуглив Виктор, когда она впервые поздоровалась с ним. Тогда он растерянно забегал глазами, вспоминая, что значит произнесённое ею слово, и ответил:       — Привет.       Виктор потерял равновесие, но Джейс его подхватил.       Девочка нахмурилась, посчитав, что не расслышала. Мама оторвалась от разговора с учителем и на понятном Виктору языке вмешалась в диалог:       — Помнишь, Витенька, как в книжке было? — Виктор растерянно посмотрел на маму. — Скажи: «Hello», — отчётливо артикулировала она, — давай.       — Hello, — повторил Виктор как смог. Мама назвала его молодцом и ещё долго говорила с учителем.       Девочка с кудрями ему улыбнулась.       Виктор улыбнулся, сметая затвердевший снег с поребика. Джейс уставился на него с интересом.       Виктор вспоминал, как в классе, сидя за последней партой среднего ряда, вырисовывал на полях нотной тетради угловатые фигуры, геометрические узоры которых складывались в причудливые механизмы. Учительница ругала его за неаккуратность, но Виктор выполнял задания и игнорировал её — что было просто, ведь он её почти не понимал; как не понимал и большую часть вещей, о которых говорят его одногруппники: лепечут что-то неразборчивое, пока с ними возится преподавательница, смеются, говорят про задания на дом, мультики и сладости, а Виктор — Виктор смотрит, наблюдает большими глазами, лёжа на парте подбородком. За ним, однако, такие же большие и непонимающие глаза точно так же украдкой наблюдают на уроках.       Однажды в классе сделали перестановку: из-за увеличения мест для учеников парты были сдвинуты попарно, и три маленьких ряда превратились в два больших. Виктора всё так же оставили за последней партой, однако теперь он там сидел не один; очень непривычно было ему наблюдать, как выросшие в пышный хвост кудри шатались туда-сюда, пока девочка елозила над рюкзаком, доставая учебники. Когда она закончила — Виктор хорошо помнил волнение, с которым она произнесла:       — Ты инопланетянин? — она зашатала ногами под партой. Виктор растерянно забегал по ней глазами, ища подсказок, но не находил.       — Нет, — сипел он с непривычки. Чем больше говорили люди вокруг него, тем реже он вспоминал о том, что сам умеет говорить.       — Тогда на каком языке ты говоришь?       Виктор засмеялся, припоминая ненаходчивость Джейса. Шедший рядом, тот с каждой секундой всё больше сомневался в его, Виктора, нормальности.       — Это мамин родной язык.       — Твоя мама не похожа на инопланетянина, — констатировала кудряшка. — А ты похож. Худой и глаза большие, как у инопланетянина.       Виктор ощутил что-то в глубине грудной клетки — словно что-то отзывалось, что-то проснулось и требовало выхода наружу. Что-то кричало в нём — радостно, восхищённо, — и своими словами он тихо вторил этому крику:       — Ты тоже похожа на инопланетянина, — отвечал Виктор, подавшись вперёд, будто рассматривая её. — У тебя кожа тёмная и завитушки на волосах. И мама у тебя тоже на инопланетянина похожа.       Девочка отпрянула назад, а лицо её медленно искажалось сначала ужасом, а потом — непередаваемым восторгом. Ей словно открыли глаза на какую-то невероятную правду, и, пытаясь найти слова из своего весьма обширного для шестилетки запаса, она только взвизгнула.       — Мисс Янг, не могли бы Вы не шуметь так сильно? — строго заметила учительница. Янг впала в ступор, и Виктор, заметив это, подхватил прежде, чем она успела что-то сказать:       — Мы инопланетяне! — прозвучало на весь класс. На них обернулись все присутствовавшие в помещении, впервые услышав голос не поющего Виктора так громко. Учительница выдержала паузу, пока скромная улыбка поползла по её лицу. Не сводя глаз с Виктора, она кивнула:       — Как скажете.       И вернулась к работе.       Янг развернулась к Виктору, чуть не махнув ему по лицу пышным хвостом, и заулыбалась так широко, что Виктору показалось, будто она на самом деле инопланетянка.       — Моё имя Скай, — Виктор знал это, как знал имена всех своих одногруппников. — А твоё?       — Это Виктор, — ответил Виктор.       На следующий день он услышал разговор своей мамы и матери Скай о том, что Виктор якобы внушил её дочери, что она инопланетянка. Скай смотрела на него с ошалелой улыбкой. Он смотрел на неё так же.       Через год — если Виктору не изменяла память, — Скай перестала ходить на занятия, а ещё через пять лет он и сам бросил класс скрипки. Его мать устроилась на работу и начала новую жизнь, забыв про ублюдка, бросившего её с ребёнком. Виктор вспоминал школьные годы по большей части по проектам, которые класс выполнял парами, а он — так уж сложилось, — один. Ему не было привычно работать в паре вплоть до окончания обучения, и, наверное, именно этим он и привлёк однажды Хеймердингер — оттого ли не странней, что ему предложили работать в паре с кем-то вроде Джейса.       Ещё спустя несколько лет, как складывалось в памяти Виктора, мама стала жаловаться на головные боли. Он отчётливо помнил день, когда в связи с работой ей необходимо было пройти медосмотр; помнил, как пошёл с ней, помнил острую разрезающую грудную клетку боль, помнил, как впервые за шестнадцать лет жизни сорвался — кричал в пустой кухне бил стол костлявыми кулаками, хватался за голову, в панике, в непреодолимом ужасе прогоняя в голове страшные картины. Он был рационален донельзя, мать часто удивлялась его способности здраво рассуждать, когда ситуация выходила из-под её контроля, но в самый первый раз Виктор почувствовал, что контроль потеряли все.       Он вспомнил, как лечащий врач говорил с ним, рассказывал про сроки, симптомы и стадии. Он вспомнил, как допоздна сидел с ней в палате, делая домашнее задание, разговаривая, слушая, как она спит. Вспоминал, как расчёсывал волосы, рассказывая, что сегодня на уроках снова было скучно, и вспоминал, как она расчёсывала его по вечерам, когда ей расчёски стали не нужны.       Виктор вспоминал последнюю их ночь: со среды на четверг они долго не спали, разговаривая о противной еде в больнице и о том, как она хочет попробовать лобстера. Виктор сказал ей, что когда-нибудь обязательно достанет для них парочку, что они как-нибудь сходят в ресторан. Мама смеялась и шутила на языке, которого никто, кроме них двоих, в больнице не понимал. Он снова поцеловал её в лоб, попрощавшись — «До завтра».       — Моя мать умерла, Джейс.       Виктор смотрит в стену больничного коридора, сложив руки в карманы куртки, пока врач говорит с ним о результатах и рисках.       — Рак мозга. Наследственность.       Джейс вздохнул, но прежде, чем он начал извиняться, Виктор его перебил:       — Это было давно. Сейчас всё в порядке.       — Неужели ты из-за этого?.. — нахмурился Джейс, ругая себя за то, что продолжил говорить, но сомневаясь, что когда-нибудь снова захочет поднять эту тему. — Ну, алкогольное отравление.       — А, нет, мне было семнадцать, — Виктор помотал головой и горько улыбнулся.       Джейс наконец осознал, что случилось, когда им с Виктором было по девятнадцать лет.       — Значит...       Виктор закивал. Перед ним поребрик прервался, и он ненадолго снова стал ниже Джейса, но вскоре поровнялся вновь.       Два года спустя умерла Хеймердингер.       Виктор обернулся, поняв, что Джейс остался за ним.       — Если бы она увидела тебя с таким лицом, то настучала бы по башке, Джейс, — заявил Виктор. Хмурый Джейс снова посмотрел на него. — Выше нос.       — Ты прав, — устало усмехнулся он, нагоняя Виктора. Остановка уже была перед ними. — Унылые люди ей не нравились, — продолжал Джейс. — Она мне не говорила, но, думаю, поэтому тебя и выбрала.       Спустя несколько дней после смерти матери, в его дом явилась немолодая дама: высокая, статная, с пилтоверским говором и в дорогой одежде; она представилась советницей и тут же отчитала Виктора за то, что тот и не предложил ей войти. Виктор с отвисшей челюстью растерянно забегал по полу глазами, осмотрел снизу вверх гостью и отошёл в сторону — женщина вошла сама.       — Кстати, Джейс, — увлечённо начал Виктор, оборачивяаясь к Джейсу снова. — Так у вас был роман?       О возрасте женщины Виктор догадался разве что по седеющим прядям, но никак не по общему виду: кожа у неё была подтянутой и гладкой, она уверенно держалась на каблуках, а голос её был столь твёрдым, но в то же время столь женственным, что больше трёх десятков ей точно дать было нельзя.       Джейс поперхнулся воздухом.       — Она была нас вдвое старше, о чём ты? Она мне... как мать! — нашёлся Джейс под хриплый тихий смех Виктора.       — Мне тоже, — согласился Виктор, садясь на скамью остановки. Джейс от возмущения мог разве что стоять и пыхтеть. — Но она была ничего, да, Джейс?       — Прекращай, — Виктор рассмеялся чуть громче, видя, что Джейс тоже улыбается — сердито, но улыбается. — Возможно, конечно, ты прав, но я точно не был в её вкусе.       — А сейчас был бы? — вскинув бровь.       — Виктор!       — Джейс!       Остановка залилась смехом Виктора и недовольным бухтежом Джейса к тому моменту, когда на горизонте показался автобус.

***

      раньше       Двадцать девятого числа Джейс забежал в кабинет на семь секунд: поздравил Виктора с днём рождения, поцеловал в макушку и убежал обратно в подвалы. Виктор несколько мгновений потерянно пялился в экран компьютера, а когда обернулся к двери — за ней уже сверкали пятки Джейса. Он всё ещё не закончил проект, но, судя по всему, уже находился на финальных этапах. Виктор вернулся к компьютеру, где его ждали годовые отчёты и ящик с университетской почтой, который Виктор традиционно весь месяц не разбирал.       Тридцатого числа Джейс запрыгнул в кабинет на девять секунд: поздравил с прошедшим, поцеловал в макушку и закинул на стол кружку из-под кофе, которую не мыли уже несколько дней. Виктор занялся этим в перерыве между лекциями, на которые всё равно ходило три с половиной человека — потому что Джинкс он боялся человеком называть. Он хотел заварить Джейсу новый кофе, но помнил, что тот категорически запрещает кому-либо находиться рядом с хекстеком, когда Джейс над ним работает. Виктор заварил себе каркадэ, достал с полки хлебцы с ароматом томатной пасты, занялся исследовательской работой Джинкс, где в тысячный раз исправил «проэкт» на «проект» и задал себе вопрос: нужен он ей как научный руководитель или как проверка правописания.       Тридцать первого числа Джейс объявился на одиннадцать! секунд, сказал, что завтра будет свободен, поцеловал в макушку, схватил пару вчерашних хлебцев со стола и убежал. Виктор задумался, провёл ли Джейс дома хоть одну ночь за последнюю неделю и ел ли он хоть что-то, кроме заказной лапши, холодного кофе и пары несчастных хлебцев — потому что выглядит он так, будто ответ на всё категоричное «нет».       Проснувшись следующим утром и не ощутив ровно никакого праздничного настроения, Виктор уже собирался вспоминать о расписании на тридцать второе декабря, но его перебил утренний звонок. Виктор ответил механически:       — Шлушаю, — поправив тёплый носок на спичке-лодыжке.       — Приняли! — Виктор непонимающе хмыкнул. — Они его приняли! Они приняли мой проект и согласились на расширение сферы публикации работ по хекстеку за пределами Пилтовера! — очень устало едва не взвизгнул Джейс. Виктор сонно кивнул. — Я заеду... — Джейс выдохнул шумно, — вечером, часам к восьми, извини, я не спал несколько ночей и мне нужно... Мне нужно выспаться.       Виктор ещё несколько раз кивнул, а под конец речи Джейса выдал невнятное «ага» и бросил трубку так, будто Джейс разбудил его в три ночи с рассказом про финал «Как я встретил вашу маму» и полчаса плакался в трубку — не то чтобы такого никогда не было и не то чтобы Виктор жаловался. Он пока ещё не до конца осознавал услышанное и происходящее, инерционно пытаясь отыскать в холодильнике еду и думая о планах на сегодня.       Джейс заедет.       Виктор хлопнул дверцей холодильника, облокотился на него руками, помял и порастягивал эту мысль; последнее время встречи с Джейсом начали вызывать в Викторе трудно скрываемое волнение, и у этого были причины: Джейс вот уже месяц открыто позиционировал их... взаимоотношения, и непоследней частью у всего этого был и их далеко недружеский контекст. На этой неделе они виделись нечасто, даже поругались из-за его, Виктора, упрямства, но продолжительное время до этого Университет имел честь наблюдать и выслушивать Джейса, совсем не скрывающего, что он с Виктором...       Виктор мотнул головой, выбрасывая непрошенные мысли, и снова открыл холодильник. Он слышал один раз, как они с Мэл обсуждали что-то, не касающееся работы, и темой их разговора в том числе был Виктор — который совсем не подслушивал, а только поздней ночью проходил рядом с кабинетом Мэл, — и Джейс вполне однозначно отвечал на её вопросы из разряда: «Как ты относишься к Виктору?». Когда о подобных вещах кто-либо спрашивал самого Виктора, тот без зазрения совести отвечал:       — Мы партнёры.       Виктор закрыл холодильник, в руке держа творожок с кокосом. Не «мы друзья», не «коллеги», не «приятели» — «партнёры». Джейс его партнёр по кабинету, по преподаванию, по чае-, кофепитию в перерыв, некогда по хекстеку, в конце концов. Местами — Виктор открывает творожок, — да, они занимаются сексом, но не так уж и долго! Виктор достаёт десертную ложку и подсчитывает; десертная ложка падает в мякоть творожка, а голова Виктора падает на его ладони: порядка шести лет Джейс с разной периодичностью трахает Виктора, оставаясь при этом — Виктор смотрит на творожок так, будто тот чудовище из фильма ужасов, — его партнёром. Не другом, не мужчиной, не кем-то ещё — партнёром. Виктор берёт творожок в руки, спиной облокотившись на стену, и, сползая по ней вниз с невнушительной скоростью, заталкивает кокосовое блаженство меж вдумчиво приоткрытых губ.       Джейс невероятно красив, и Виктор вздыхает, стоит ему задуматься о принадлежности этой красоты; ему казалось как будто недавно, а на деле уже довольно-таки давно, что Джейс не является чьим-то, но мог бы, скажем, если бы у них с госпожой Медардой всё получилось; Виктор вспоминает их взаимодействия недавно так, будто Джейс не приносил ему в отчаянии букет из амарантов и чёрных мальв, а затем одёргивает себя, понимая, что заниматься сексом — уже больше чем всё, что Джейс с кем-либо делал последние годы. Виктор задумывается над вопросом, сколько сексуальных партнёров было у Джейса после той ночи с виноградной газировкой, и не может припомнить ни одной женщины и ни одного мужчины — никого, о ком Джейс бы упоминал или кого Виктор даже теоретически мог идентифицировать как «парня» или «девушку» Джейса. Виктор в панике достаёт ложку изо рта и втыкает обратно в творожок; Джейс говорил о ревности, о том, что «Никогда бы так не поступил», и Виктор ненадолго абсолютно теряется, складывая в голове два и восемь. Он удивляется, что справился с этой задачей с таким трудом, учитывая его недюжую эрудированность и статус в обществе, однако в то же время находит оправдание, пока творожок тает в его рту: раньше у Виктора никогда и ни с кем не было похожих отношений.       Ключевое слово — «раньше».       Виктор встаёт с пола, пробираясь между книг в коридоре, вновь поправляя носок на ноге и заглядывает в ступоре в шкаф, где висит пара чистых рубашек, сложены на полках домашние футболки и штаны, стоят в парах пылесборники-туфли; зеркало на дверце шкафа смотрит на Виктора в ответ, как будто осуждая за что-то — внешний вид то или неразборчивая эмоция, а может, годовалое пятно зубной пасты на вороте или растянутые боксеры; Виктор вдумывается, примеряет идею смотреть в зеркало и видеть в отражении не одного человека, хмурится, осознавая — успокаивается, примиряясь. До коликов в пальцах охолодевших рук, до дёрганных плеч и сгорбленной спины — Виктор начинает задумываться, что он здесь, в этом месте, быть не должен и что своё место он, может быть, и нашёл уже, но почему-то бесконечно далеко пытается от него убежать. Где-то сейчас на прилавках пропадают несвежие лобстеры, а свежие ещё только ползают по дну аквариума; где-то автомат зажимает банку виноградного швепса под недовольные возгласы рабочего; где-то работает и умирает над чадом своим очередной великий гений, а Виктор стоит перед зеркалом в своей квартире и как будто так ничему и не научившийся продолжает отторгать очевидное. Творожок заканчивается; Виктор выбрасывает в мусорку упаковку и кидает в раковину ложку, а после этого застывает на кухне, как очередная мебель; Джейс в неумалимом движении, а Виктор — книжный шкаф, переполненный таким количеством учебников, художественных шедевров, инструкций к лекарствам и составов хлеба, что, кажется, пространства не хватит ни под что, но как-то — боком, наискось, поверх, — Виктор заталкивает новые. Круговорот всех этих вещей в голове останавливается только тогда, когда Виктор совершает первое осознанное за сегодня действие: он принимает как данность тот факт, что вечером за ним заедет Джейс, и им надо будет всерьёз обсудить то, что происходит между ними, потому что у Виктора буквально две дороги начиная с сегодняшнего дня: на свалку или на своё место.

***

      напряжение       Одним ранним утром, когда Джейс снова засиделся на всю ночь над той работой, которую ему приходится делать в качестве преподавателя, Виктор застал его в кабинете, сгорбившимся за компьютером, с остывшим кофе. Джейс выглядел уставшим настолько, насколько непривычно бодрым был сам Виктор, и вопрос прозвучал незамедлительно:       — Ты выспался?       Слышалось это с таким упоением, что Виктору впору бы удивиться, но Джейс едва ли был в состоянии контролировать тон своей речи.       — Можно и так сказать, — слегка улыбнулся он, забегав глазами от столешницы к Джейсу и обратно; будь они оба в достаточно трезвом уме, Джейс бы уже заподозрил, что от него что-то скрывают. — Доброе утро, Джейс.       — Добрейшее, — вскинул брови тот, массируя веки.       — Тебе нужно поспать, — ткнули Джейса без прелюдий.       — Я не могу, — пробубнел Джейс в ладони.       — Сегодня суббота, — расчётливо начал Виктор, — так что фактически ты можешь.       — Нет, я… — Джейс указал на монитор так, будто Виктор и без слов всё понимал. — Сорок один отчёт до понедельника.       Виктор возмутился:       — Это откуда?       Джейс виновато опустил глаза в пол, словно там были его оправдания:       — Два месяца назад их было пятьдесят девять, — надул он губки, щёлкая мышкой и разводя синие прямоугольники на рабочем столе. Виктор понимающе закивал:       — Восемнадцать отчётов за два месяца, Джейс, да ты сама продуктивность.       Джейс вскинул руки, захлопал ртом, забыл, о чём думал, взглянул на Виктора, задумался о том, какой Виктор красивый, и снова опустил руки. Он бы, конечно, поспал — с удовольствием, да, он бы хотел уснуть — но напряжение и нервозные мысли настигали его каждый раз, когда глаза закрывались, а голова касалась обивки дивана; задница, как по какому-то фиическому закону, пыталась притянуться к стулу, а руки так и норовили написать «Отчёт № какой-то там», будто работа над отчётом заканчивалась на этих строчках, и каждый раз, когда он позволял невротичному желанию осуществиться, глаза закрывались, а голова едва не падала на клавиатуру. Он с удовольствием не спал ночами, работая над хекстеком, но бумажная волокита доводила его до усталости всего за считанные часы, а приближающиеся дедлайны ситуацию только ухудшали, добавляя щепотку самобичевания в и так ядрёный коктейль из усталости и раздражительности. С последним, кстати, только что очень хорошо справился Виктор, когда появился в кабинете: смотреть на его неровные движения, наблюдать за прелестными пальцами, глазами, губами — Джейс готов был достаточно долго, но, к сожалению, наблюдение за Виктором никак не сопутствовало написанию отчётов, и это вгоняло в тоску.       — Тебе правда стоит поспать, Джейс. Я помогу тебе сделать часть.       — Это… — Джейс напряжённо вздохнул, почти разозлившись на мышку за то, что та не отреагировала на нажатие, и Виктору не нужны были дальнейшие пояснения.       Фактически, он был даже очень рад предоставившемуся шансу, и, пусть Джейс и не замечал, но, покусывая губу изнутри, Виктор с волнением наблюдал за сильными руками, готовыми раздробить ручку в пальцах, если случится ещё хоть что-то из ряда вон. Тогда Виктор встал, проведя по спинке стула кончиками пальцев, неторопливо обошёл сдвинутые столешницы так, чтобы оказаться рядом с Джейсом, и, бережно погладив его рукой по плечу, привлёк его расстроенное внимание к себе. Сегодня тепло, и Виктор был без жилетки или пиджака, а его рубашка с коротким рукавом обнажала предплечья с их кошмарно нежной кожей и редкими родинками; Виктор смотрел сверху вниз, как Джейс поворачивается торсом на стуле к нему и как уставшие глаза поднимались, чтобы взглянуть Виктору в лицо; вторая рука с той же нежностью опутала шею Джейса; в тишине ещё несколько секунд Виктор простоял между разведённых ног Джейса, прежде чем без спешки руки — как и всё его тело — начали опускаться вниз: провели по груди, по прессу под рубашкой и остановились на ремне вместе с характерным стуком коленок об пол. Джейс вздохнул:       — Виктор, ты… — не глядя на Джейса, Виктор задумчиво расстёгивал ремень брюк. — Виктор.       — Тихо, — Виктор уже расправлялся с пуговицей. В волнении дыхание Джейса задрожало.       — Ты раньше?..       — Ни разу, — ширинка расстегнулась, давая Виктору увидеть, что он не ошибся: у Джейса действительно стоял. Издав короткий смешок, Виктор примостился удобнее, поглаживая член Джейса сквозь ткань.       Под рваный вдох ловкие, но холодные пальцы спустили резинку белья, и Виктор взглянул на Джейса в тот момент, когда головка ударилась о живот с неприличным шлепком: тот, смутившись, отвернулся, одной рукой вцепившись в столешницу, а другой — в собственное бедро. Ничего запрещающего Виктор в его мимике и жестах не увидел, а потому коснулся члена Джейса подушечками пальцев, получив в ответ глубокий выдох и прикрытые от удовольствия глаза. Сквозь пелену самозапретов Джейс тихо простонал:       — Если честно, мне хватит и…       — За-мол-чи, — выдохнул Виктор, рассматривая объём работы и вынуждая Джейса покрыться мурашками о соприкосновения с эрогенной зоной такого контрастно-горячего дыхания.       Виктор дотронулся до головки губами, обхватывая ствол пальцами и приводя его в удобное для себя положение; он был уверен, что ему не стоит обнажать зубы в этом деле, но совершенно не был готов к тому, как широко ему придётся раскрывать ротик, чтобы опуститься ниже; под вздрогнувший выдох Виктор ощутил, насколько непривычно для него такое положение, и только когда головка Джейса проехалась по его нёбу внутри, доходя почти до горла, он осознал, почему люди по-особенному воспринимают тех, кто умеет делать так называемый «минет с заглотом». Он бы сравнил это с попыткой пропихнуть в рот целый хот-дог, не кусая его, и, чёрт возьми, как бы похабно ни звучало сравнение — у Джейса довольно большой хот-дог. Конечно, Виктор знал это, и, конечно, он не раз об этом говорил самому Джейсу, но сейчас инициатива была исключительно за ним, Виктором, а значит, ему стоит постараться, чтобы не разочаровать своего партнёра.       Как будто, мать твою, он был способен Джейса разочаровать: от одного осознания, что происходит и, чёрт, где это происходит, Джейс едва сразу же не кончил прямо в этот узкий и влажный рот. Виктор берёт почти наполовину, головкой Джейс чувствует стенки его горла и понимает, что если сейчас грубой ладонью схватит его за волосы и принудит взять глубже — точно ему там что-нибудь травмирует. Но рука всё равно ложится на затылок — дрожит, но ложится — чтобы аккуратно надавливать, если Джейс чувствует, что Виктор действительно способен постараться больше. Он видит его губы: тонкие, в трещинках, но такие мокрые, обхватывают его член так плотно, но в то же время так свободно скользят; глаза Виктора то подняты на Джейса, когда он пытается понять, хорошо ли его партнёру, то закрыты — когда Виктор берёт глубже; Джейс сдерживает себя, чтоб не сжать его волосы слишком сильно, чтобы не начать мастурбировать его ртом, чтобы дать Виктору возможность самому выбирать, как двигаться. И только когда Виктор, выпустив член изо рта полностью, глубоко вдыхает и, смотря на Джейса, снова примыкает к головке, Джейс понимает, что у Виктора вообще нет плана. То есть он не умеет и он буквально не знает, что ему делать. Заботливо поглаживая по затылку, Джейс толкает его чуть вперёд; смазка капает Виктору на нижнюю губу и стекает с подбородка; Виктор приоткрывает рот, делает глубокий вдох носом и одновременно с этим позволяет Джейсу войти в него и самому контролировать неумелые движения Виктора: негрубый толчок, член снова внутри Виктора только наполовину; ещё толчок — короткое мычание, под которое Джейс разрешает себе, наконец, отпустить ситуацию; снова толчок — похоже, Виктору не так уж удобно, но Джейс ловит дичайший кайф от соприкосновения с настолько узкой частью его глотки; и глубже — Виктор упирается руками в бёдра Джейса изнутри, но не отталкивается — только поднимает взгляд, показывая проступившие от рвотного рефлекса слезинки.       Джейс в ауте.       Он даёт Виктору сделать глубокий вдох ртом, с шумом оповещающий весь кабинет, с каким трудом Виктору даются подобные ласки. Его тело всё ещё очень маняще сидит на коленках, и Джейс, в конце коноцов, пока ещё не кончил. Безмолвно он просит Виктора о продолжении, и тот не отказывает, поднимаясь и расстёгивая рубашку, сверху вниз оглядывая Джейса, пьяно и взбалмашно срывая одежду со своего чересчур маленького для мужчины его возраста тела. Их следующая остановка — старый диван, и этой рухляди придётся постараться, чтобы выдержать то, что они собираются сделать.

***

      взрыв       Стоило разъехаться студентам по домам на целые три месяца, Виктор с Джейсом почувствовали ту самую свободу, что настигает их уже вот пятый год: свобода от побочных обязанностей преподавателей, навешенных им состоящим из кучи нудных морд и Мэл советом, и полная сосредоточенность на единственно имеющей важность задаче: хекстек и всё, что с ним связано. Джейс занимался им достаточно давно, но произошедшее чуть больше месяца назад событие, перевернуло все его планы на неизведанную энергию причудливого кристалла, ранее считавшегося чем-то — не побоявшись этого слова — магическим; если в самом деле хекстек способен уничтожать вещи, в первую очередь ему хотелось разобраться с тем, во что превращается объект. Сделать это было непросто: природа явления не была выявлена ими за время нескольких экспериментов в рабочее время, но впереди у них целое лето, и — Джейс уверен — они должны справиться.       Из грёз его вытягивает Виктор, открывший дверь кладовой подвальных помещений единстенным существующим экземпляром ключа и попросивший более мускулистого партнёра заняться расставлением оборудования. Он очень увлечённо рассказывал Джейсу о спроектированной им накануне доработке установки, доставая её чертёж из тубуса, и оповестил, что все необходимые для её изготовления детали, которые он заказал на днях, лежат в той коробке на верхней полке и подписаны как «не урони её, пожалуйста, Джейс». Джейс, кстати, не уронил.       — Я бы для начала сделал прототип, — взглянув на чертёж Виктора, уточнял Джейс.       — Не хочу тебя торопить, но изготовление прототипа — трата времени, Джейс. Не думаю, что нам удастся стереть с лица Земли весь Университет, даже если что-то пойдёт не так, — бодро гнул свою линию Виктор. Некоторые механизмы были собраны уже на этапе производства, и фактически всё, что оставалось им с Джейсом — сложить детали как лего. Это не занимало много времени.       — Нам некуда торопиться, — непонимающе осматривая взбудораженного партнёра, настаивал Джейс. — Мы собрали основу из скрепок и коробки из-под пиццы за несколько дней, нам нужно…       — Как долго? — всерьёз возразил Виктор, хлопнув ладонями об стол. — Джейс, мы пять лет вместе корячимся над этим, а хоть какой-то прогресс появился только сейчас, ты понимаешь? Я доверяю нам, я уверен, что нам стоит попробовать, я…       Он вздохнул, понимая, что его аргументов мало. Видя, как настойчиво Джейс просит его одними глазами остановиться, ему не остаётся ничего, кроме как наплевать на разболевшуюся утром голову и пожать плечами.       — Мы сделаем прототип.       — Хорошая идея, — подытожил Джейс. Руки его уже принялись согласно чертежам конструировать устройство, однако руки Виктора, которые, казалось, занимались тем же самым, выглядели настолько мертвенно уставшими, что Джейс невольно начал приглядываться: опущенный не в чертёж, а куда-то в свои мысли взгляд; нервные сглатывания на каждом шагу сборки; неостаналивающийся тик — Джейс видит каждое телодвижение и сопоставляет его с тем, что Виктор, вообще-то, сегодня утром по-настоящему горел.       Они горели, когда, только встретившись, всю ночь проболтали о хекстеке; они горели, когда от заката до рассвета проводили, сидя спиной к спине и высчитывая необходимые для построения первых прототипов мерки; они горели, когда Виктор пришёл к Джейсу домой посреди выходного дня и, пронеся в тёплый дом холод морозной улицы, снимая ботинки, рассказывал, что, кажется, нашёл ещё один способ попробовать. Джейс горел, когда в семнадцать лет мать отпустила его учиться на преподавателя в Университете. Виктор горел, когда в бездонную апатию, настигшую его в одиночестве, ворвалась Хеймердингер с её безбашенным предложением изменить весь мир. Джейс счастлив видеть Виктора горящим вне зависимости от того, причина тому хейкстек, шальная, сумасбродная идея или он сам, но прямо сейчас рядом с ним, собирая холодный металл и готовя к припайке неживые микросхемы, он вот-вот увидит, как Виктор, наконец, сгорит.       Может быть, если бы он допустил это, Виктор бы ещё мог когда-нибудь сыграть на скрипке.       Но Джейс решил этого не допускать.       — Как ты собираешься использовать это на практике? — спросил он у партнёра, и тот, отложив в сторону часть механизма, обратился к чертежу. Джейс прервал его до того, как он начал объяснять:       — Не рассказывай. Давай соберём это, и ты покажешь, что хотел сделать.       Виктор приоткрыл рот в недоумении, поднимая на Джейса ошеломлённый взгляд. Джейс кивнул, и Виктор, едва сдерживая маниакальную улыбку, кивнул тоже:       — Тогда это на тебе, — он передал Джейсу собранные детали и пластинки интегральных схем, уходя в другое помещение подвала, где в подобающих ядерному оружию на минималках хранился сам мистический кристалл бесконечных возможностей.       Джейс собирал молча, пока за его спиной творилась вакханалия настроек, шорох бумаг и стук каблуков на туфлях Виктора, снующих из зала в зал. Джейс склонился над паяльником в укромном тёмном углу подвала на стареньком столе, пока в просторе вширь и ввысь Виктор истязал бездушные железки, так некстати решившие в этот раз не собираться так, как взбалмашному уму учёного заблагорассудится. Джейс видел искры через пластины тёмных сварочных очков, а у Виктора искры сыпались отовсюду: от щёлкающих в сосредоточенной попытке вспомнить, где что находится, до бегающих по подвалу в поисках всплывшей в памяти детали глаз, и Джейс, прекрасно зная это, успокоился.       Негаснущее пламя, которое однажды удалось разжечь, в Викторе сохраняла сначала его любящая мать, затем наставляющая Хеймердингер, а теперь эта задача была возложена на его широкие и сильные плечи; на этих плечах и так уже чёртов совет и чёртова куча студентов Университета, и Джейс старается не думать, способен ли он ради негаснущего Виктора однажды сбросить всю эту ответственность. Когда Джейс заканчивает со сборкой дополнительного механизма, он оборачивается к Виктору и вдруг слышит:       — Закончил, Джейс? Хорошо, ставь это вот сюда.       Пожалуй, он способен.       Джейс вздыхает во всю грудь, снимая плотные перчатки, и глядит на проделанную Виктором работу: в одни руки собрать конструкцию, на которую у них, как правило, вдвоём уходит не меньше часа, едва ли не за тридцать минут, потратив на это всего лишь около всех своих сил, но оставаясь на полусогнутых ногах — вызывает восхищение. Джейс присобачивает механизм в указанную точку; несколько секунд Виктор роется в кармане, достаёт оттуда дешёвые проводные наушники и бросает в отверстие образовавшегося придатка; он закрывает контейнер, надевая защитные очки, когда в их случае стоило надевать грёбаные скафандры, и с задорной улыбкой просит положить на пьедестал кристалла хекстека — кристалл хекстека.       — Зачем ты кинул туда наушники?       — В предыдущий раз это помогло, — пожал плечами тот. Спусковой рычаг они ещё при проектировке этой махины решили расположить на дистанции. — Честно — не думаю, что в них дело, мне кажется, сам факт проводника электрических сигналов или, может, сочетание материалов, или… — он смотрит на Джейса и машет в его сторону рукой. — Запускай.       Джейс посмеялся. В двадцати шести метрах от них находилась машина сраной смерти, а он был рад тому, что Виктор сейчас чуть ли не до потолка от предвкушения прыгнет. Перед спуском рычага он словил себя на мысли, что его куда больше волнует не успех эксперимента, а партнёр, сжимающий его, мать твою, ладонь, и впивающийся в кожу нестрижеными ногтями.       Виктор, закусывающий губу. Виктор, не уверенный, но верящий. Впервые в голове Джейса возникла идея предложить ему…       Взрыв.       Не настолько большой, чтобы двум горе-учёным сильно досталось — их почти не задело, и шрама от отлетевших щепок не останется. Чего не скажешь об окружении — потолок и соседняя стена точно не похвастаются такой же целостностью: наверху дыра, ведущая на верхний этаж подвалов, а сбоку трещина таких размеров, что вот-вот не выдержит и точно рухнет. Пол, под которым лишь фундамент да твёрдая земля, пострадал меньше всех: пятно сажи, разросшиеся щели от упавших обломков и разлетевшаяся по всем углам пыль. Пострадали безвозвратно приборы на полках, некоторые чертежи, шкафы и стулья. Точно так же досталось и слепленному недавно громоздкому аппарату, напоминавшему когда-то сверхмассивный микроскоп, а сейчас скорее изображающему экзоскелет морского конька, сломавшего хребет. Гигантская куча денег вылетит из казны совета и Университета в частности, и, конечно же, стотонная кипа бумаг уйдёт на одни только отчёты, объяснительные и извинения, но Виктор — Виктор скачет из стороны в сторону над грудой нерабочего металла, из угла в угол полуразрушенного, непустого только от них двоих подвала, заливаясь восторгом и ликом. Когда Джейсу удалось прийти в себя, он в первую очередь посмотрел на разъём для хекстека.       Хекстека на месте не было. Ровно как и в отверстии не было наушников.

***

      падение       Тем холодным февральским вечером они отпраздновали завершившийся, наконец, треместр очередным походом в караоке, коим они отмечали только тогда, когда заняться было совсем нечем. До дома Джейса они добирались в состоянии только слегка пьяном — если бы им предложили выйти на работу в таком виде, они вполне могли бы провести лекцию на нетрудную тему и никто ничего б не заподозрил. Горько-сладкий джин вскоре заменился на простой апельсиновый сок, а затем, когда адекватные продуктовые уже были закрыты, на водичку с лимонным привкусом из круглосуточного ларька — потому что дёшево. Всю дорогу Виктор рассказывал о своих предположениях о хекстеке: о вариантах использования, о возможных способах раскрыть весь его потенциал, о наблюдениях, проводимых им накануне: полутрезвый и полусонный Виктор рассказывал, что ночью, под лунным и звёздным светом, нестабильные кристаллы лучше вступают в контакт, и что они могли бы опробовать несколько задумок, когда вернутся домой. Джейс скептически посмеялся, ответив, что подобные эксперименты лучше проводить на трезвую голову, на что Виктор надулся и махнул в сторону слишком осторожного по его мнению учёного рукой. Да, однажды Джейс в одиночку чуть не спалил дом, работая над хекстеком, но то было лет десять назад, может, меньше — в последнее время на такого рода вещи они шли только на пламенеющем энтузиазме Виктора. Джейс, право, не знал, откуда в партнёре такая неустанная тяга к риску — или, скорее, куда делось его чувство опасности, если без должного снаряжения и оборудования провести самоубийственный опыт для него в целом то же самое, что заварить чай с сахаром и добавить туда дольку солёного огурца. Дома Виктор продолжил:       — Мы четыре года топчемся на одном месте…       — Так, — перебил заплетающийся акцент Виктора Джейс. — Во-первых, мы не топчемся: мы придумали, как обезопасить хекстек от взрыва каждый раз, когда мы прикладываем к нему усилия больше, чем дуновение вентилятора.       Виктор уже принялся возражать, нахмурился, забрался воздухом, но Джейс продолжил настойчиво, стягивая с худощавых плеч пальто:       — Во-вторых, — Виктор нетерпеливо промычал, — вот эта твоя неосторожность тебя до добра не доведёт, — он легонько ткнул Виктору в грудь пальцем, вызывая такую бурю негодования, какую бы не был способен выдержать даже этот мускулистый поджарый умный парень, если б не знал Виктора достаточно долго и если б Виктор к тому же не был уже трезв.       — Я думаю, что хочу попробовать сейчас, — сверлил он взглядом партнёра напротив. Джейс тоже уже протрезвел.       — Нам стоит подождать до утра и придумать план.       — К чёрту план. Я молод. Дай пощекотать нервы.       Джейс вздохнул, почти заставляя Виктора поверить, что тот победил. Затем он внезапно подхватил партнёра на руки, перекинул через плечо и, стараясь не задеть его вертящимся затылком никакие перекладины да не уронить, поднимаясь по лестницы, донёс возражающего Виктора до спальни, и бережно бросил на мягкий матрас.       — Мы не будем заниматься сексом! — вскрикнул он пугливо и возмущённо.       — Как хочешь, — усмехнулся Джейс, стягивая рубашку и бросая её куда-то в шкаф.       — Зачем ты раздеваешься? — подлавливая, произнёс Виктор.       — Чтобы лечь спать? — парировал Джейс. Виктор кивнул несколько раз. Он не был пьян, но выпитый алкоголь в сочетании с долгим недосыпом давали о себе знать не только опечатками в сообщениях и чуть заплетающимися ногами. — И тебе советую, кстати, — отбросив в сторону такие тяжёлые брюки и уже приготовившись раздевать партнёра, но Виктор остановил его коротким жестом. — Всё хорошо?       — Я буду спать рядом с врединой и трусом, — бросил устало Виктор.       — Я буду спать рядом с упрямым самоубийцей, — шутливо отвечал Джейс, заваливаясь под одеяло. Виктор промолчал.       И уже когда время перевалило за полночь, когда Виктор должен был спать в некрепких объятьях способных задушить рук — он не спал, а нервно высчитывал тиканье настенного механизма и вслушивался в редкий шум проезжающих мимо машин. Он размеренно дышал, словно подчиняясь тику часов, но шквал разнородных мыслей в его голове всё ещё находился в том самом состоянии сумасбродного хаоса, не позволяющего Виктору толком сомкнуть глаза и погрузиться в сон. Виктор знал, что в подвале сейчас лежит несколько образцов хекстека и незаконченный прототип устройства, что должен позволить совершать полностью контролируемые опыты с хекстеком. Полное оборудование находилось, конечно, не в маленьком подвале Джейса, но для проверки его гипотезы хватит и того, что имеется под рукой. Джейс давно уже не в этом мире, ему видятся прекрасные картины перед глазами, а Виктор, стараясь не разбудить его, стягивает массивную руку с груди. Затаив дыхание, он приподнимается, спуская с кровати ноги в строгой очерёдности да с грацией голодающей кошки, ставит босые носки на прохладный пол и садится так тихо, что даже не спавший Джейс наверняка бы не заметил каких-либо изменений. Виктор, наконец, встаёт, опираясь на ступни полностью, и пятками босыми шагает к выходу из просторной спальни Джейса. Дверь открывается почти бесшумно, благоволя успеху несанкционированной операции, и Виктор, от греха подальше, решает её не закрывать.       Прокравшись вниз по ступенькам, он отыскал в кармане пальто Джейса связку ключей и вооружился тем, что отпирает подвал; добравшись до массивной двери, он старательно тихо елозит ключом в скважине и чуть не падает в обморок, поняв, насколько громкий на самом деле это процесс — попасть в подвал. Его спасает собственная торопливость и присущие в такие моменты собранность и отточенность каждого движения: вот он надевает рабочие перчатки, пусть на нём, кроме них, только домашняя футболка да трусы; вот достаёт из сейфа футляр с кристаллом, а вот уже прихватывает то самое оборудование, о котором речь и шла: компактный ускоритель с контейнером, сделанный по прототипу того, что они с Джейсом однажды взорвали в подвалах Университета, но мобильный и самостоятельный: не служащий для каких-то глабальных целей, а, скорее, лишь для демонстрации. Этой ночью Виктору большее было и ненужно.       Выйдя из подвала, и перед тем, как забраться дальше, Виктор мельком пошарился по карманам собственной верхней одежды и откопал там нерабочие наушники, подобранные в аудитории несколькими днями ранее, ещё до того, как начались каникулы. Посчитав, что этого достаточно, Виктор скоро направился на второй этаж, на носках пробегая мимо спальни Джейса, затем на чердак, откуда — ещё выше, в прохладу покрытой тонким слоем уходящего снега крыши. Уже было достаточно тепло, но местами гололёд отдавался в кончиках пальцев босых ног так и манящим желанием не удержать Виктора на месте и заставить его упасть, но он держался. Лёгкий ветер пробирал до костей, и уже спустя несколько минут дрожали губы, но руки были в тепле, и они знали, что делать.       Виктор сел на ровной части крыши так, чтобы точно никуда не съехать, и, отмораживая пятую точку, пальцами в прочных перчатках отворяя футляр и доставая кристалл. Как Виктор и полагал: тот светится ярче обычного и, кажется, словно готов вот-вот фейрверком вспыхнуть прямо у него в руках, но этого закономерно не происходит; Виктор ощущает, как в камне пульсирует энергия, отдаваясь даже сквозь плотную ткань в кончики пальцев. Он отворяет предназначенный для кристалла отсек в устройстве, внешне напоминающем строительный степлер, а затем помещает в секцию для «скрепок» непрочные проводные наушники. Для старта реакции ему нужно всего лишь нажать переключатель, но Виктор, засмотревшись на сверкающий синим аппарат, таит дыхание: он чувствует, что в его руках что-то намного большее, чем простой «инструмент».       Виктор встаёт. Тонкий слой льда отблёскивает на крыше перед ним в лунном свете, и он направляет «степлер» перед собой; смотрит вдаль, в тёмную гущу голого леса, и делает глубокий вдох, держа руку на переключателе. Он дрожит слегка, но уже не от холода: от предвкушения. Если бы прямо сейчас перед ним стоял человек…       Он нажимает на «спусковой крючок».       Мгновением позже перед ним возникает такой мощности и яркости луч, что Виктора буквально отбрасывает отдачей и ослепляет. Похоже, каркас механизма не выдержал, направив бушующую энергию не во взрыв, а в летящую вперёд угасающую вспышку. Виктор не слышит собственного дыхания — и он бы поверил, что его оглушило, если бы за спиной не раздавался смутно крик. Он точно слышит, что его зовут и зовут в панике, но как-то ему совсем не до этого: всё его сознание пробирает до дрожи увиденное, и перед глазами только неповторимая красота стремительно гаснущего вдали снаряда чистого и сияющего явления. В обнажающейся перед ним действительности он будто сквозь воду видит собственные руки: в ладони всё ещё разогретый металл конструкции, он чувствует, как тот жжёт кожу, как будто руку из ледяной воды вдруг окунули в кипяток, и как потерявший рассудок радуется. В медленном вальсе с этим чувством он неуклюже разворачивается назад и видит, наконец, кто кричал, его подзывая: босыми ногами, точно так же, как несколько ранее он сам, пытается по скользкой крыше до него дойти Джейс. Виктор рад его видеть: он столько всего хочет рассказать, стольким поделиться, что, даже если его руке сейчас так невыносимо больно, он всё равно улыбается, продолжая рассматривать нечёткую фигуру, одновременно такую далёкую и такую близкую. Крики не останавливаются, жжение не проходит, и вдруг с лица начинает сходить опьянённая улыбка: Виктор понимает, что он оступился. Виктор понимает, что падает.       Джейс хватает его за руку, удерживая рядом с собой, и грубым и резким ударом выбивает из ослабевшей руки окровавленное орудие: аппарат падает вниз, исчезая ещё до того, как успевает коснуться земли. В его руках Виктор тоже падает; как кукла тряпичная, невзирая на изничтожающую боль, он, словно её и не чувствуя, проваливается в обморок прямо на руках Джейса.

***

      всё хорошо       Морозное касание вечера заставило Виктора в момент пожалеть, что он забыл надеть перчатки, и теперь, вынужденный застёгивать куртку обнажённой больной рукой, с досадой поглядывал то и дело на время. Джейс говорил, что к восьми заедет, но за собственными мыслями и прочтением мемуаров Хеймердингера Виктор совсем забыл о времени, а разряженный, валявшийся в углу кровати телефон не давал ему в режиме реального времени зафиксировать рекорд по количеству звонков от Джейса в минуту. Он топтал заснеженный тротуар возле дома уже когда перевалило за девятый час и, торопливо выискивая в журнале вызовов номер Джейса, не заметил, как тот сам объявился перед ним с парой банок газировки и очаровано-усталой улыбкой. Виктор поднял глаза, когда на него упала тень, и замер — то ли от неловкости, то ли от удивления.       Не казалось, что в Джейсе что-то вдруг радикально переменилось — совсем наоборот, он был совсем обычным, таким же, как последние много лет; однако Виктор, сегодня днём одарённый инсайтом, не мог смотреть больше на Джейса как на партнёра. Не мог просто обратиться по имени, будто они не были знакомы до этого десять чёртовых лет, и не мог смотреть в глаза с теми же беспристрастием и холодным интересом, что и…       Кого он, чёрт возьми, пытается обмануть?       — Нас ждут, — с мягкой улыбкой начал Джейс. Виктор безмолвно принял из его рук пурпурную банку газировки и переключил внимание уже на неё. Пока очень долго соображающий над ответом Виктор разглядывал состав мелким шрифтом так, будто этот язык был ему снова незнаком, Джейс подхватил его под руку и повёл неспешно в сторону остановки.       Хрустел под ногами белый ковёр. Редкие макушки снующих туда-обратно людей мелькали под подбородком Джейса и тут же исчезали то за его спиной, то в сумраке вечерней аллеи. Виктор ютился под боком, ковыряя открывашку банки, но не спеша её дёрнуть; его промёрзшие пальцы как будто совсем не мешали ему подушечками больной руки играться с незамысловатым алюминиевым механизмом, а вздрагивающие иногда плечи как будто служили напоминанием только Джейсу о том, что Виктор пока ещё живой и пока ещё рядышком. Сам Джейс, сложив свободную руку в карман широкого пальто и рисуя длинные следы на непротоптанном тонком слое снега, бессловно наблюдал за начинающимся снегопадом, из-за которого обычно тёмное по ночам небо как будто озарялось мимолётно летящими вниз звёздами.       — Как ты себя чувствуешь? — спросил Джейс у Виктора, не надеясь на ответ. Тот, однако же, голос подал:       — Я в порядке, — ответил он, не выходя из произвольного транса. Крышка газировки всё ещё была для него предпочтительней щетинистого лица в дециметре от него. — А ты?       Джейс глубоко вдохнул. Они уже подходили к безлюдной остановке.       — Пойдёт, — улыбнулся он никому. Затем глянул вниз, на тёмную взлохмаченную макушку у плеча, и, слегка толкнув её, продолжил:       — Ты можешь поговорить со мной, если чувствуешь, что что-то не так.       Очень скоро улица перестала двигаться, и они с Джейсом замерли под статичным фонарным столбом в его тёплом жёлтом свете. Снег продолжал падать и оседал у Джейса на волосах маленькими хлопьями: когда Виктор заметил это, он уже смотрел на заботливый прищур Джейса и клял себя, как мог, ведь он очень надеялся начать этот разговор или не сегодня, или когда они с Джейсом будут оба в стельку пьяны.       — Я не думаю, что… — Виктор отвёл взгляд на пол. Никаких перебивок от Джейса не следовало, и Виктор понял, что его намерены слушать достаточно. — Я не уверен, что готов говорить об этом.       — Хорошо, — вздохнул Джейс устало. Не то чтобы у него просто не было сил переубеждать Виктора — скорее, он уже был готов к такому ответу и только смирился с неотвратимостью. — Но, если будешь готов — я рядом.       Джейс выбросил пустую банку, и та с глухим звоном ударилась о стенки урны.       Молчание воцарилось снова. Шума машин не было достаточно, чтобы его прервать, а автобус, похоже, не слишком торопился в вечер первого января забирать с остановки непутёвых учёных. Виктор убрал газировку в карман куртки, решив спрятать там и руки, да с какого-то неведомого желания привычки взглянул на Джейса, прежде чем сделать это. В лице его Виктор наконец рассмотрел то, чего не мог заметить ни пока они шли, ни пока Джейс, улыбаясь обаятельно, говорил с ним: в проложенных на лбу морщинках, в светящейся задором прошедших лет радужке глаз, в убранных обречённо в карманы ладонях и опущенных вместе с головой плечах Виктор увидел бездонную преданность — и не науке, не прогрессу, не матери с отцом и не миру — Виктор нащупал в кармане виноградную газировку и увидел, наконец, преданность себе.       — Я много думал сегодня, — начал Виктор, обращая на себя внимание Джейса. — Знаешь, я просто стоял на кухне, и мне пришла в голову идея. Я до конца так и не разобрался с ней и, думаю, без тебя мне не удастся.       Джейс вскинул брови:       — Неужели есть что-то, в чём ты правда не разберёшься без меня? — Виктор пожал плечами.       — Это касается не моих исследований, — говорил Виктор, стараясь не оступиться да не бросить лишнего преждевременно. Джейс заинтересованно слушал. — Это, скорее, про то, что происходит… обычно… между людьми, Джейс.       Не давая закончить мысль, подъехал автобус, приглашая в пустынный салон пройти двум поздним пассажирам. Джейс подал Виктору руку, когда они заходили, и Виктор протянул Джейсу в ответ свою давно покрывшуюся рубцами ладонь, не болевшую только тогда, когда её касался Джейс. Внутри кондуктор принял оплату по карте Джейса за двоих — просто потому что это удобнее, они часто платят по очереди, когда едут вместе; в изобилии пустых сидений были недоступны только несколько задних — никто не хотел делить тесное пространство между несвежими после праздников пассажирами, когда выбор предоставлялся настолько большой, и Джейс отвёл Виктора к сиденью возле окна, где перед ними стояла опирающаяся на поручень перегородка.       — Продолжай, — кивнул на место возле окна Джейс, и Виктор присел, возобновляя диалог:       — Я нечасто ранее имел продолжительные знакомства, — Джейс уселся рядом, поправляя пальто. — В школе я знал нескольких ребят, но мы общались только на уроках, и мне даже ни разу не доводилось быть хоть на одной из их грязных вечеринок. Но всё сильно изменилось, когда я стал работать здесь и… — Виктор отвлёкся на Джейса. Тот слушал, то ли не выдавая, то ли на самом деле не чувствуя, к чему ведёт Виктор; от такого расклада ему самому было не по себе. — Когда я познакомился с тобой, Джейс.       Джейс кивнул.       — Затем мы начали общаться — много, — усмехнулся Виктор, — в какой-то момент даже довольно близко, если ты понимаешь, о чём я, — Виктор отвёл взгляд почти без смущения. — Я сначала старался не придавать этому значения, думал, что… — он шумно выдохнул, — Ничего я не думал, я просто не знал, что делать.       Его ладони, только что так обильно жестикулировавшие в пространстве между ним и Джейсом, упали меж разведённых коленей, вторя свисшей голове. Джейс осторожно — чтобы не навредить, — дотронулся шрамованных пальцев, провёл подушечками ниже, к ладони, и с нежностью упокоил настрадавшуюся в своей.       — Я давал этому просто существовать безымянным, но когда я вижу тебя — когда я смотрю на тебя, Джейс, — я понимаю, что мне, может, и хватает, но тебе — нет.       Горечь, с которой звучали слова Виктора, приводили Джейса к неутешительному финалу, но он давал Виктору закончить, всё ещё держа его руку.       — Поэтому я принял решение.       Виктор поднял голову и выпрямил спину, набрал воздуха в грудь и, повернувшись к Джейсу, сказал, глядя ему в глаза:       — Я готов идти дальше.       Весь мир словно погрузился в мёртвую тишину, отчеканивая только самое важное:       — И я хочу идти дальше с тобой.       Как будто затих двигатель автобуса, как будто замолчали пьяницы за их спинами, как будто перестал существовать будний городской перекрёсток. Не слыша своего голоса, Джейс сказал:       — Ты выйдешь за меня?       Взвизгнули шины, разразился гром удара — столкновения, разрубившего напополам внешние металлические пластины и разломившего каркас; осколки тяжёлого стекла рванули внутрь, раскроенная обивка впилась рваными острыми сломами, а колёса не выдержали, накренив и свалив в конце концов всю конструкцию на землю с невыносимым грохотом, срывающим барабанные перепонки. Раздробленное окно впустило холодный ветер, в панике, что в потемневшем салоне обратилась давкой на задних сидениях, по покрытым трещинами от удара об асфальт стёкол полилась кровь из рассечённой обломками головы и растерзанной, но ещё живой плоти. Жалостливый ной раздавался на всё полузамкнутое пространство, водитель спешил открыть аварийный люк, но, оказавшись рядом с ним, ему на глаза попалась воистину тошнотворная картина: на коленях у сильного взрослого мужчины, роняя неаккуратно коротким дыханием воздух, голова покоилась человека, спина судорожная которого скривилась под больно неестественным углом.       Срывая аварийную дверь, водитель крикнул мужчине, чтоб тот выходил, а сам, переступив через изливающееся кровавыми ранениями и пробитой банкой газировки тело, ушёл помогать другим пассажирам. Мужчина взял на руки тело в разорванной куртке, уходя с пути людей, уносящих труп. Мужчина рыдал с глазом, залитым кровью из раны на брови. Мужчина уверял, что помощь скоро придёт. Мужчина не кричал.       Он держал его на руках, успокаивая:       «Всё хорошо».