Лучший из худших

      Одинокий паренёк брёл под дождём, куда глаза глядят, ещё не осознав, что произошло, и что всё на полном серьёзе. Родители никогда с ним не церемонились, воспитывали в строгости. А минутами ранее едва не убили. Понятное дело, если единственный ребёнок объявит себя геем, у любого случится шок. К счастью, убийство заменили смачной отцовской оплеухой, и теперь пол-лица Ирвина ярко пылало снаружи и внутри.       Дождь до нитки промочил его серую куртку, хоть выжимай, но паренёк и не думал укрыться где-нибудь и переждать непогоду. Он шёл, опустив взгляд, чудом не налетая на редких прохожих, и с болью размышлял, кто его дёрнул признаться. Ему всего шестнадцать, мог бы пару лет потерпеть, тем более что постоянной пары у него пока нет. Как итог, испорченные отношения с родителями, голод и отсутствие крыши над головой. Отныне он не просто гей, а бродяга-гей.       Небольшой сквер отделял жилой район от череды причудливых домишек, выстроенных, словно солдатики, в ряд. Здесь жили семьи квазикобольдов – антропоморфных существ небольшого роста, что полвека назад вышли из-под земли к людям. Люди, поторопившись, назвали их кобольдами из-за драконоподобной морды, серой кожи, задних лап, как у динозавров, и хвоста. Дом их действительно был под землёй. Почему был? Последнее столетие пласты земной коры пришли в интенсивное движение и почти целиком разрушили их родину. С тех пор эти существа, ростом на голову ниже взрослого человека, живут рядом с людьми. А в благодарность за кров квазикобольды учат людей своей магии. Наверное, не предложи они это полвека назад, никто и не подумал бы приютить их.       Ирвин учился в Ланбасте – основанной специально для этого дела Академии магии. Учителя-квазикобольды прекрасно знали свою науку, обучали исправно, и не потому, что обязаны были по соглашению с людьми, - эти существа действительно полюбили чужих детей, наслаждаясь поистине прекрасным чувством, когда делишься с кем-то своими знаниями, ведь все квазикобольды рождались магами. Это потрясающее ощущение сопричастности к великому делу обогащало их внутренний мир, стирало границы меж разностью видов. Владея магией, они никогда не считали себя выше человека и с радостью делились ею, в то время, как люди… Впрочем, это уже совсем другая история, случившаяся вскоре после этой.       Взглянув на семью квазикобольдов возле одного из этих домов, Ирвин невольно остановился. Семья из отца, матери и их ребёнка занималась уборкой на летней террасе. Он отдал бы всё на свете за подобную семью, которой в одночасье лишился. Тем грустнее стало ему, идти дальше уже не хотелось.       Переведя взгляд на другую сторону улицы, Ирвин заприметил знакомое строение. В домике с серой крышей жил один из его учителей, квазикобольд Эндель. Юноша запомнил дом потому, что как-то раз навестил заболевшего учителя по приказу директора Ланбаста. Посещение вышло максимально коротким, поскольку магию Ирвин любил, а вот учителей – не очень. Именно этот учитель был одним из нелюбимых, хотя и не самым плохим. К самому плохому (читай – строгому) Ирвин ни за что бы не зашёл, поэтому сейчас паренёк почти бегом бросился к крыльцу. Эндель, хоть и не был хорошим учителем в понимании юноши, именно к нему Ирвина потянуло в этот момент. Быть может, тот поможет мудрым советом, как помогал другим своим ученикам, даже если проблема не касалась учёбы. Всегда мягкий и ласковый, он терпеливо выслушивал каждого, и Ирвину казалось, будто квазикобольд и вправду способен понимать людские проблемы так же глубоко, как сам человек. Вот в этом он и нравился Ирвину. Когда же их сталкивал учебный процесс, Энделя будто подменяли. Ясно, что он всего лишь выполнял свою работу, где нет места сантиментам, но мог бы и на уроках общаться с ними, как свой. Любя его достоинства и ненавидя недостатки, Ирвин получил нейтральную середину в своём личном отношении к учителю. Сейчас те, кого он считал лучше Энделя, жили гораздо дальше, Эндель же, лучший из худших, обитал за этой дверью, в которую Ирвин только что постучал.       Прошло совсем немного времени, и дверь отворилась. На Ирвина воззрился немолодой, но пока и не старый, квазикобольд. По человеческим меркам, ему было слегка за пятьдесят. Волосы, светлее серой кожи, Эндель носил стянутыми на затылке в низкий хвост, с середины и до кончиков заплетая. Ещё он иногда оставлял волосы отрастать на висках. Первое молодило его, второе – старило. Сейчас учитель, к счастью, сбрил виски, но лишь потому, что стояла жаркая весна. Одет Эндель был в синий тканый халат с типичным для своего народа пошивом складками. Из-за высокого голеностопа квазикобольды не носили обуви, обходясь подошвой из грубой кожи, которую привязывали к ступням шнурами.       Склонив набок слегка вытянутую морду и шевельнув остроконечными, как у эльфа, ушами, Эндель сощурил чёрные глаза, что казались такими из-за очень тёмной радужки.       - Здравствуй, Ирвин. Что это с твоим лицом, мальчик? Подрался?       Неуместное, как считал Ирвин, любопытство, он тоже считал отрицательной чертою учителя. Впрочем, последствия сильной пощёчины бросались в глаза первее, чем, собственно, лицо.       - Пожалуйста, приютите меня на время, - взмолился Ирвин и ощутил, что вот-вот расплачется. Он никогда бы не опустился до такого, если б не понял буквально минуту назад, насколько сильно нуждается в понимании и сочувствии. – Мои родители, они… Это они сделали… Я расскажу, что случилось, только впустите!       Дождь закончился, едва он вошёл в поселение, и Ирвин мог бы ещё побродить, а к вечеру попробовать уговорить родителей открыть дверь, но, если честно, в глазах квазикобольда он видел сейчас больше понимания, чем в глазах отца или матери в любой из моментов своей жизни.       - Ну что ж, входи, - оглядев парнишку ещё раз, квазикобольд отошёл в сторону.       В уютной обстановке чужого жилища Ирвину сразу стало лучше, спокойнее. Он уселся в кресло, оглядывая небольшую гостиную, и когда учитель налил ему чай и сел напротив, гость поведал свою невесёлую историю. Вряд ли, конечно, Эндель чем-то поможет ему, - родители прислушивались только к директору Ланбаста, которым был человек.       Сложнее всего Ирвину далось повторное признание в своей ориентации. О квазикобольдах он знал мало, ни одной книги о них, кроме очень скучной и толстой энциклопедии, что он листал в библиотеке, написано не было. Существуют ли среди них подобные отношения, Ирвин тем более не знал. Но, как оказалось, Эндель внимательно слушал, - даже слишком внимательно, когда зашла речь на деликатную тему.       Закончив, Ирвин долго не поднимал взгляда. Вторая щека его тоже пылала, и он не знал, куда себя деть. В наступившей тишине паренёк вдруг услышал странный вопрос, но от волнения в тот момент не нашедший его таким уж странным.       - Ты не сказал кое о чём, мальчик мой. О своей роли в постели. Она верхняя, или нижняя? Или ты универсал?       - Я сверху, - буркнул Ирвин, и, наконец, поднял взгляд.       - Тебе хватило смелости признаться постороннему, - уважительно закивал Эндель. – И даже не человеку.       - Не такой уж вы и посторонний, - пожав плечами, юноша потянулся к чашке. – Мне стало легче, правда. За одно это я благодарен вам и не особо надеюсь на какую-то помощь, да и не собираюсь об этом просить. Скорее всего, через час-другой я вернусь домой и стану умолять о прощении. Не верю, что от меня отказались на полном серьёзе.       Чуть отвернувшись, Эндель о чём-то задумался, и, попивая чай, Ирвин решил ему не мешать. По правде говоря, уходить отсюда он не хотел. Эта гостиная дышала таким покоем и уютом, что манила остаться насовсем. И хоть Эндель жил один, стеснять его паренёк не желал и, допив чай, нехотя поднялся с кресла.       - А, может, не с родителями твоими говорить нужно, а с тобою, Ирвин? – услышал вдруг юноша, и от изумления плюхнулся обратно. Вот и ищи понимания у других существ!       - Я ожидал от вас помощи, - с обидой начал Ирвин, спрятав лицо в ладонях. – А вы такой же, как и они. Поговорить… Да пропустите болтовню и перейдите к главному: пустите в ход магию, заклинание – да что угодно, что сделает из меня натурала!       Усмехнувшись, Эндель покачал головой.       - Тише, мальчик мой, ты всё не так понял. Даже при помощи магии я не смогу сделать из тебя того, кем ты не являешься. Никакая магия на это не способна. Тебе всего лишь нужно оставаться тем, кто ты есть. Кем ты считаешь себя и кем ощущаешь, тем и будь. А я постараюсь помочь тебе в этом, если ты колеблешься, находясь под чужим влиянием.       - «Помочь»? – иронично отозвался Ирвин, и тут же замер от пришедшей на ум очевидной догадки. – Вы же не из их числа? Или…       - Именно так, - кивнул Эндель, лукаво наблюдая за реакцией ученика. – Кроме того, мы с тобой совпадаем в позициях. Ты – верхний, а я – нижний.       - Да как же… Быть такого не может! – вскочил Ирвин, не веря. – Вы же учитель магии в Ланбасте, я бы ни за что не поверил…       - Прежде всего я живое существо, а не только учитель, - строго возразил Эндель. – А теперь сядь и выслушай меня. Помочь с родителями, залезть к ним в мозги, убедить словами я не смогу при всём желании. А тебе я уже объяснил, что первым делом в таких вопросах нужно слушать себя. Ты гей, и точка, понимаешь? Я точно такой же; среди нас, как и среди вас, ваших животных и даже насекомых, есть однополая любовь. Кто-то считает, что её выдумали сами люди, или что это болезнь психики – и то, и другое неверно. Прими себя, свою самость, Ирвин, и, быть может, родители поймут, что не сумеют тебя изменить. В них осталась любовь к ребёнку, заглушить которую ничем нельзя, а значит, всё со временем наладится. А пока они злы на тебя, пока не поняли, что натворили, побудь, пожалуйста, у меня. Тебе ведь некуда идти, верно?       В словах учителя Ирвин уловил некую разумность и чуть успокоился, даже сел обратно, как Эндель и велел. Если всё так и будет, может, и стоит остаться. Остаться и расспросить квазикобольда о том, чего он и большинство людей ещё не знали о них. Навряд ли в той большой энциклопедии написано о половой жизни этих существ – во всяком случае, о той, что не каждый одобрит.       Эндель уже видел по блеску в глазах ученика, как тот жаждет узнать пикантные подробности из жизни квазикобольдов-геев. И, надо сказать, рассказ учителя поразил его гораздо сильнее, чем парень того ожидал. Так, он узнал о том, что квазикобольды могут, как гиены, менять пол.       - Когда квазикобольд понимает, что желает лежать не на женщине, а под мужчиной, - рассказывал Эндель, - его пенис втягивается внутрь, выворачиваясь наизнанку. Ткани его преобразуются в мышцы, аналогичные женским. Возникает имитация женского лона. При этом женщины-квазикобольды пол менять не могут, так как их рождается меньше, чем мужчин.       - Так что же, - не удержался Ирвин от вопроса, - значит, у вас уже нет пениса?       - Давно нет, - усмехнулся Эндель.       - Хотел бы я увидеть, как это выглядит, - зачем-то ляпнул юноша и спохватился, слегка вжавшись в кресло. – О, нет-нет, забудьте, что я только что сказал!       Ласково рассмеявшись, Эндель развёл лапами.       - Видишь, мой мальчик, за тебя говорит твоё истинное «я». Не стыдись этих желаний, лишь они не могут лгать.       - Пусть так, но я не собираюсь это проверять, - смущённо потупился Ирвин.       Покосившись на дверь спальни, квазикобольд возразил:       - В этом нет ничего постыдного, друг мой. Идём. Мало кто из людей изучал нас так глубоко. Всяких ваших учёных и биологов исключим – их интерес не равен твоему.       - Что вы задумали? – напрягся Ирвин, когда Эндель приблизился и мягко взял его за запястье, вынуждая подняться. – Эта связь запрещена!       - А кто говорил о связи? – обернулся учитель, настойчиво ведя его за собой. – Ты лишь посмотришь, и всё.       - Я верю вам на слово, - ухватился за соломинку напуганный Ирвин. – Пойду-ка я лучше домой.       Попытавшись выдернуть руку, юноша обнаружил, что держат его крепко.       - Послушай, ты не так уж и хорошо учишься, верно? – вдруг произнёс Эндель, явно намекая на то самое. – Знаешь, я могу закрыть на это глаза и поставить тебе любую на выбор оценку, кроме неуда. Взамен на то, что сейчас ты сделаешь всё, о чём я попрошу.       Такой ход конём даже недотрога Ирвин пропустить не мог. У него никак не получалось отдалиться от опасной грани исключения, а в последнее время не везло и по предмету Энделя. Разновидность магии, которой он обучал, становилась всё сложнее для усвоения. Балансируя между желанием остаться в Ланбасте и нежеланием ложиться в постель к учителю, Ирвин, скрепя сердце, поддался уговорам.       - Чёрт с вами, я хочу эту проклятую оценку. Хоть будет время заняться другими предметами.       - Вот и славно, - улыбнулся квазикобольд, обнажая острые клыки. Несмотря на это, улыбка его не утратила доброты, а в чёрных глазах читалась искренняя благодарность. – Ты поймёшь, Ирвин, как чудесно оставаться собой. Только будь нежен, у меня давно не было партнёра.       «Что я творю?» - гадал юноша, залезая на неширокую кровать, но страх почти исчез, уступив место пьянящему чувству свободы, что в полной мере он ощутил лишь сейчас. «Да, я трахну своего учителя, это моё решение, довольно ограничений, родительских пут! Мне шестнадцать, я почти взрослый маг, чёртов взрослый маг! А ещё я гей, и горжусь этим! Всех научу уважать себя и свою независимость!»       Решительно повернувшись к Энделю, Ирвин резко рванул рубашку, поспешно освобождая себя от одежды. Едва успев снять подошву с задних лап, квазикобольд округлил глаза, наблюдая за решительными действиями гостя.       - Я не люблю спешку, мой мальчик, - слегка испуганно произнёс он. – Разве ты уже возбудился?       Ничего не ответив, Ирвин стянул с себя штаны, затем трусы. Член его пока висел, и Эндель, облегчённо вздохнув, подполз ближе.       - Раздень и меня. Только не спеши.       Его партнёр кивнул и улыбнулся, но прежде впился учителю в губы. Целовать в выступавшую клювоподобную морду было неудобно, и всё же он ухитрился склонить голову так, чтобы впиться поглубже, захватить языком шершавый язык учителя. Эндель мгновенно поддался, и, стоя на коленях, они наслаждались близостью, и это, наверное, было впервые за десятилетия, когда квазикобольд и человек вступили в интимную связь.       Почти прервав поцелуй, Ирвин дотронулся до шнуров на халате Энделя, потянул, распуская узлы. Участившееся дыхание квазикобольда выдавало его нетерпение, но, как и хотел, Ирвин не спешил. Его почти не возбудил поцелуй, а, увидев обнажённое тело и отсутствие члена, он, возможно, не сумеет вообще ничего.       Раздев учителя, покорно ожидавшего его действий, юноша неспешно провёл ладонями по шероховатому, будто покрытому ороговевшей кожей, серому телу. В паху и под мышками – нигде не росли волосы, зато кожа отличалась, гладкая и мягкая, почти как у людей, и чуть светлее. А меж задних лап и вправду не было члена, заменял который аккуратный вход-щёлочка, слегка прикрытый небольшими наростами.       Учитель прижался к нему, обнял за талию, попытавшись повалить на себя. Он молчал, позволяя партнёру прислушаться к себе, изучить чужое тело, но от нетерпения жаждал почувствовать в себе человеческий член как можно скорее. Ирвин понимал, но чувствовал, что нужно больше времени. Повалив учителя набок, он слился с ним в поцелуе, более долгим, чем первый, и ощутил, что это начинает ему нравиться. Потребность в сексе с другим, нечеловеческим существом, приятно возбуждала и будоражила сознание. Его член стал наливаться тяжестью, парень крепко стиснул партнёра, и, не размыкая губ, начал жадно ласкать его остроконечные уши, сперва пальцами, а затем и губами, покусывая, впиваясь в волосы, затем снова в губы, наслаждаясь стонами Энделя, раздразнённого ласками, готового принять в себя ученика…       Ирвин не помнил, в какой момент квазикобольд перехватил инициативу и жадно погрузил в пасть возбуждённый член. Охнув, парень растянулся на небольшой кровати, спустив ноги на пол. Клыки учителя не задевали нежную кожу, Эндель умело обхватывал ствол, плотно зажимая его в пасти, проталкивал поближе к глотке, но длины, увы, не хватало. Его язык, шершавый, но не настолько, чтобы вызвать дискомфорт, ласкал член юноши с мастерством опытного любовника. Ирвин задыхался, выгибаясь, готовый кончить, если б Эндель позволил себе ошибиться, не рассчитать дозу ласк. Парень теперь понимал увлечённость квазикобольда им, как новым существом, и старался выдержать сладкую пытку, не подвести учителя.       - Кончи в меня, - выдохнул Эндель, вновь падая в объятья ученика, вновь покорный, расслабленный, но пылающий изнутри в неистовой жажде покориться, принять семя.       - Мне понравилось, - негромко произнёс юноша, мягко укладывая учителя на подушки. – И вы мне понравились.       Когда Ирвин лёг на него, в полумраке спальни какое-то время слышалось лишь их тяжёлое дыхание. Негромкий вскрик в унисон со скрипом кровати – и вновь тишина, в которой лёгкая возня говорила о том, как, слившись воедино, учитель и ученик, один в объятьях другого, готовы завершить древний ритуал телесной любви.       Внутри Энделя он ощутил тугое сопротивление – почти, как в заднем проходе мужчины. Раскачиваясь под стоны учителя, загоняя член поглубже, парень ласкал партнёра, а душа его полнилась счастьем и благодарностью к этому квазикобольду. Сейчас Эндель, опьяневший от любви, был собой, и он сам – тоже. Лучший из худших оказался на удивление понимающим, тонко чувствующим людские проблемы, возможно, оттого, что когда-то пережил подобное сам. И сойтись с ним означало лучшую награду для них обоих.       Ирвину так хотелось закричать: «Я люблю вас» - и повторять это всегда. Правда, сейчас слова были лишними. Резкими толчками он заставил Энделя стонать громче, чаще, вцепиться в него, оцарапать когтями спину, сомкнуть челюсти на плече, на шее… И от этой сладкой боли двигаться сильнее, до жалобного скрипа постели, вгоняя готовый извергнуться член в тугое кольцо конвульсивно сжимавшихся мышц…       С трудом, но он замирал, чтобы заткнуть поцелуем просьбы учителя кончить. Никто, даже он, не смеет сейчас командовать им! И лишь когда Эндель закричал, кончая, и член Ирвина зажало в тугих тисках влагалищных мышц, парень очнулся, выгнулся – и бурно излился семенем внутрь учителя. Обессилено рухнув на него, заключив в объятья, юноша ощущал безграничное счастье и уже никуда не собирался уходить. А спустя минуту он осознал, что позабыл о просьбе учителя быть нежнее, и решил сделать это ещё раз, только в задний проход.       После череды поцелуев для повторного возбуждения Ирвин бережно перевернул учителя мордой вниз, и, надрачивая обвисший член, что-то ласково шептал партнёру. Эндель не сопротивлялся, позволил. Молодой и пылкий любовник его заслуживал большее, чем однократный, поспешный и грубый секс.       На сей раз ученик был нежен с ним, не спешил и даже довёл себя и Энделя до слабого, но второго оргазма. Когда он имел его сзади, ощущения казались ярче, насыщеннее, и учитель кричал, уже не от боли, а от наслаждения. Прижатый к постели тяжестью горячего тела, он в экстазе повторял слова любви, вцепившись когтями в простыню, хлестая хвостом по ягодицам и бёдрам Ирвина. Юноша прикусывал кончики его ушей, обдавал морду жарким дыханием, доводил до предела безумия своими ладонями, что блуждали по чужому телу, беззастенчиво трогая и изучая самые чувствительные точки, вновь и вновь к ним возвращаясь.       Партнёру Энделя потребовалось гораздо больше времени, чтобы кончить. Узнав, что учитель вовсе этим не расстроен, Ирвин крепко обнял его и жадно поцеловал. Они сплелись в объятьях и в этом страстном поцелуе, мечтая, чтобы это длилось вечно. Но страсть, утолённая на время, покинула их, возвращая в реальность свершённого греха. Впрочем, никто из них и не думал стыдиться за то, что произошло. Из постели оба так и не вылезли до самого утра.       - Я мало с кем спал, и, конечно же, все они были людьми, - говорил утром учителю Ирвин, поедая предложенный завтрак. – Но вы… вы другой. Так хорошо, как с вами, мне никогда не было. Повторим как-нибудь?       Эндель улыбнулся и кивнул.       - Да хоть сегодня вечером.       Проглотив еду, Ирвин отказался.       - Я дважды кончил вчера. Не знаю, как у вас, а для нас, для хорошего секса, нужно дня три подождать, а то и больше. Возможно, захочу раньше, но не обещаю. Если б было можно, я бы, как лев во время гона, по двадцать раз за день, и только с вами.       - Нет, мой друг, - рассмеялся Эндель. – Столько раз даже квазикобольд не выдержит.       В доме учителя Ирвин прожил чуть больше недели, пока его не нашли родители. Как и предсказывал Эндель, мать не смогла вынести разлуки и простила сына, правда, отец ушёл из семьи, не в силах вынести позора. Мать переживала развод тяжело, но Ирвин всегда был рядом, утешая её. За этой и прочими заботами он совсем перестал навещать Энделя, видя его лишь на занятиях. Квазикобольд не обижался, всё понимая, и всё же чувствовал он себя более одиноким, чем прежде, когда не страдал от любовных мук так, как теперь. Он нуждался в Ирвине, его любви и надёжных объятьях, словах, поцелуях, в его члене внутри себя… Ни один квазикобольд не дарил ему того же, что этот человек, этот юноша, подающий большие надежды. Ирвин и учиться лучше стал, и не только по его предмету, итоговую оценку за который заработал досрочно своей потрясающей любовью.       Но едва жизнь у подаривших счастье друг другу существ начала налаживаться, всё это рухнуло в один миг. Миг, когда люди предали и распяли тех, кто подарил им магию.       Поздно ночью Ирвин проснулся, услышав странные звуки, похожие на взрывы, и тут же с тревогой подумал об учителе. Открыв окно, он уловил направление – звуки доносились оттуда, где располагалось поселение квазикобольдов. Моментально одевшись, юноша вылез через окно и помчался в ту сторону.       То, что он увидел, не поддавалось описанию. Военные подрывали одно жилище квазикобольдов за другим. На мгновение Ирвин решил, что всех жителей переселяют на новое место, а здесь построят рынок, или разобьют парк, но тут услышал душераздирающие стоны из-под ближайшего завала.       Мирно спящих квазикобольдов хоронили заживо в собственных домах.       - Что вы творите??? – завопил юноша, бросаясь к тому, кто, как он полагал, всем этим руководил.       - Кто пустил подростка за периметр? Немедленно убрать! – громко приказал мужчина в камуфляже, и Ирвина схватили под руки. Парень мгновенно применил телепортацию, но магия не подействовала. Неясно, кто, и неясно, как, заблокировал её действие здесь.       Вызванная, но не вышедшая наружу волшебная сила больно вспыхнула внутри тела, вызвав жгучую, нестерпимую боль, и Ирвин закричал – больше от бессилия. Выходит, и квазикобольды не могут спастись.       Его вышвырнули за границу поселения, но Ирвин никуда не ушёл. Не в силах остановить этот ужас, он лежал пластом, сотрясаясь в рыданиях, и всё звал и звал Энделя, дом которого взорвали одним из последних.       В тот момент Ирвин услышал (а может, даже почувствовал) крик ужаса учителя, его отчаяние перед лицом смерти.       В момент, когда послышался взрыв, Ирвин поднял голову и застыл.       В момент, когда неподалёку на асфальт упала оторванная до локтя передняя лапа Энделя, юноша долго глядел на неё, затем стиснул зубы, зажмурился – и…       Вне периметра магия работала в одном направлении, и обезумевший от дикой боли Ирвин этим воспользовался. Он возник под завалами дома учителя, и тяжёлые обломки придавили его тело. Не обращая внимания на боль, юноша уловил остатками заблокированной магии чужое тепло, что стремительно угасало, словно догоревшая свеча.       Прорываясь туда, Ирвин ободрал ладони в кровь, сворачивал одну глыбу за другой, беззвучно крича от бессилия, ярости, отчаяния…       Он прорвался к учителю, ещё живому, утопавшему в собственной крови из развороченного взрывом и обломками тела. Череп Энделя треснул от удара, морду заливала кровь, ещё одну лапу – заднюю – оторвало взрывом.       Едва умещаясь на крохотном пятачке среди завалов, ученик, захлёбываясь поднятой пылью и горем, рухнул на колени, роняя слёзы, прикоснулся ладонями к морде Энделя. Умирающий понял, кто пришёл, открыл глаза, хоть и с трудом.       Ни слова не говоря, Ирвин коснулся лбом его лба и крепко сжал ладонь уцелевшей лапы. Они не могли общаться словами или мысленно, никакая магия не работала, но в эту минуту они не просто прощались без слов. Этот жест Ирвин когда-то запомнил, прочитав о нём в той самой скучной энциклопедии. Так квазикобольд, умирая, передавал другому весь запас своей магии, чтобы усилить чужую, не рассеивая её обратно в космос после своей кончины. Всего лишь жест благодарности и любви, не более, но сейчас это могло помочь Ирвину не только преодолеть блокировку и убраться отсюда, но и ещё кое для чего. С этим запасом он надеялся на миг стать сильнее самого опытного мага, правда, не знал, как чужая сила, из чужого тела, поведёт себя внутри него, ведь ещё никогда не было случая передачи от квазикобольда к человеку.       Эндель не знал, что Ирвину известен этот жест, но перед тем, как покориться смерти, он, кажется, понял, что хочет сделать ученик.       Несмотря на жуткую, непрерывную боль, учитель улыбнулся ученику и возлюбленному – и отпустил свою магию, даря её Ирвину. Его глаза закрылись, и Эндель покинул этот мир.       Прилив магии небывалой силы отвлёк на мгновение Ирвина от смерти учителя, но с этой секунды стоило поторопиться.       Обняв его в последний раз и поцеловав в лоб, юноша выпустил тело, провёл рукой по плечу учителя, где оторвало лапу, затем эта рука сжалась в кулак, собирая всю магию – и свою, и полученную – в один огромный сгусток энергии.       Заклинание, составленное на гибель в муках всех, кто взрывал дома, ударило бешеной волною, не оставив после себя никого не обречённого на смерть, а Ирвин, получив свободу над остальными заклятьями, телепортировался в неизвестное место, прочь из этой поганой страны, чтобы продолжить начатый путь мщения за то, что пришлось ему пережить. За разрушенные мечты, судьбу, за обретённую и потерянную любовь. Он пока не знал, как будет мстить, не знал и причины предательства, но эта трагедия и личное горе побудили его к действию, которое он был просто обязан завершить справедливой победой ради памяти учителя и всех загубленных в ту ночь невинных жизней.