Снимай штаны, просто Антон

Антон сидит в светлом больничном холле, иногда, практически истерически, поглядывая на настенные часы. Время всё идёт, и идёт, останавливаться не собирается, а дышать легче не становится. Подрагивают ладони, трясутся колени. Чёрт возьми, Шаст идёт к обычному врачу, в обычной больнице, а уже готов сбежать, наплевав на больную ногу. Те самые часы висели около головы работающей на ресепшене девушки, из-за чего приходилось в прямом смысле слова скрываться, подглядывая совсем коротко и сразу, сразу же, отводить взгляд. Ещё бы, кому понравится, когда тебя рассматривает чужой человек? И не подходить же потом, извиняясь объяснять, что ты смотришь на стену, а не на симпатичную брюнетку. Хотя, не такая она уж и симпатичная, чтобы смотреть не отводя взгляд. Вот был бы это парень… Антон мысленно даёт себе подзатыльник, рассматривая длинные пальцы. В голове появляется картинка, где собственный затылок истекает кровью, а всё из-за колец, коих на ладонях под десять штук. Нравится ему коллекционировать на себе бижутерию, что же теперь делать? Не давать себе невидимых подзатыльников? Нет-нет, это необходимая мера, помогающая прийти в чувство. Если верить двери, а точнее табличке на ней, травматолог — Арсений Попов, принимает в сто третьем кабинете. Приходилось прищуриваться, рассматривая двери каждого кабинета, ведь та самая брюнеточка посадила его буквально посередине коридора — и как понять, кто твой доктор? Благо, Шастун заранее записал в заметках инициалы мужчины. Сеанс был назначен ровно на три часа дня. Вот только стрелка часов упорно продолжала показывать: до приёма осталось порядка двадцати минут. Может чуть больше. Шаст так боялся опоздать из-за больной ноги, что вышел на целый час раньше. Да, он действительно мог бы опоздать, не прихватив с собой дополнительный час, но теперь он же вынужден сидеть двадцать минут посередине оживлённого холла, пялясь на дурацкую табличку — Арсений Попов. Какой этот Арсений? Добрый дядька Айболит или злая Урсула, что забирает у пациентов голоса, когда те кричат от боли? Вдруг Арсений скажет согнуть в колене ногу, тогда точно Урсулой будет. Кляпа в рот не хватает. А от боли, самое то, наверное. Антон никогда не был тем парнем, что молча разворачивается, избегая конфликт, но, если доктор будет прямолинейный, а тем более скажет согнуть ногу в колене, Антон за себя не ручается. Антон боится врачей. А корчит из себя гордыню. Ладони нащупали в кармане мобильный телефон, пытаясь отвлечься от преследующей тахикардии. Сердце стучит как ненормальное, а Шаст даже не знает почему. Попросить на ресепшене валидол, сославшись на боль в груди? Тогда точно подумают, что парень сумасшедший. Хотя, он же такой и есть — сумасшедший. Антон распутывает белые провода наушников, желая как можно скорее включить любимую музыку. Это хорошо помогает забыться. Не сосредотачиваться на сердце, что желает вырваться из груди. Не смотреть на людей вокруг. В конце концов, забыть про Попова, что как привидение может сожрать, едва открыв дверь. А потом накроет белым халатиком и в морг. Нужно рискнуть, довериться незнакомому мужчине. Наконец вылечить больную ногу. А то сколько можно хромать, ещё и с двухметровым ростом? И действительно, музыка заслоняет все мысли, но только не дверь с выученными на память инициалами. Глухой скрип совсем рядом заставляет вздрогнуть, а затем повернуться к источнику шума — низкая девушка на вид лет двадцати пяти. Окей, это же не Попов? Антон молча рассматривает профиль незнакомки, вспоминая разговоры с друзьями про трансгендеров. Ну нет… Она стоит несколько секунд неподвижно, пока не опускает взгляд на документы в руках. Какие-то бумаги, непонятно. Читает там что-то особенно внимательно, а потом спрашивает в лоб: — Антон Шастун? Парень вытащил наушники из ушей, рассматривая людей вокруг: никто не отозвался. Ещё бы, блин, на что вообще можно надеяться? Какой-то посторонний человек вряд ли захочет вместо него идти к травматологу. Ресницы несколько раз хлопают друг об друга, помогая прекращать паниковать. Наверное, пришло время выйти из ракушки и мило улыбнуться в ответ. Он же, в конце концов, тот ещё бунтарь. Один на один, естественно. — Это я. Девушка сразу оживилась, переводя взгляд на конкретного человека. — Вам на три? — Да. — Проходите в кабинет. — Так ещё нет трёх, — Антон машинально поднимается со стула, направляясь в сторону открытой двери, а затем корчит самую мучительную рожицу на свете, стараясь балансировать на одной, пока что здоровой, ноге. Он может ходить, лишь хромает. А иногда матерится, на что косятся окружающие. А что? Пусть они попробуют на одной ноге скакать третий день! Каждый шаг отдаётся болью в колене, но он действительно идёт в кабинет. Его «риторический» вопрос просто игнорируют. Внутри кабинета всё белоснежное, запах напоминает корицу, словно попал в комнату психушки. Нет, Антон не знает, как пахнет психушка! А вот белые стены, с подушками вместо обоев, не видел только слепой. Неприятное зрелище, но практически каждая больница белая изнутри, поэтому остаётся закатить глаза, игнорируя помощь медсестры, и усесться на кушетку. Ногу наконец удаётся выпрямить после короткого путешествия по холлу. Антон чувствует себя самым счастливым человеком, даже стонет в голос, а затем покрывается мурашками. Человек за столом, в нескольких метрах, внимательно наблюдает за пациентом, складывая руки на груди и по-собственнически облокачиваясь на спинку кожаного стула. Ещё бы, его кабинет — его правила. — Ну, что же, — Арсений рывком встаёт из-за своего рабочего стола непринуждённой походкой, а затем подходит практически к Шастуну в упор. Не хватает только обняться, блин! Ужас-то какой, он вообще слышал про личное пространство? Парень даже не понимает, почему покрывается мурашками во второй раз за несколько минут, а держать взгляд в глаза настолько сложно. — Давайте знакомиться, — голос доктора даже не дрогнул, говоря в сотый раз заученную фразу. — Шастун Антон Андреевич, правильно? — Да, — парень нервно сглатывает, ожидая дальнейших слов Попова. Антон тут принцесса — его спрашивают, он отвечает. Ему чинят ногу, и все идут по домам. Хочется сказать вслух: ничего более. Вот только в голове совсем другое: как можно превратиться из уверенного в себе человека, в социофоба, под видом голубых глаз? Арсений носит чёрные очки, белый халатик, идеальную выглаженную рубашку. Хуле он такой идеальный то? — Ага, Антон. Антошка, — травматолог улыбается уголками губ, а затем протягивает ладонь вперёд, почти касаясь впалого живота под футболкой. — Арсений Сергеевич. И Антон готов начать скулить — как можно так склонять имя незнакомого человека? Как можно почти касаться незнакомого человека? Да они видятся первый и последний раз в жизни! Что это, блин, такое? Антон — взрослый человек. Самостоятельно зарабатывает деньги, встречается с девушками, хотя любит парней, но так откровенно лапать нужно постараться. Ещё с дурацкой полуулыбкой. Ему тут грехи собрались отпускать или ногу лечить? Руку всё-таки пришлось пожать, они же культурные молодые люди. — Можно просто Антон. — Ладно, — мужчина присаживается рядом на кушетку, заглядывая в зелёные глаза. Шастун хочет откровенно заржать: ему смешно, ему весело, он ничего не понимает, но осекается, встречаясь взглядами с человеком совсем рядом. Даже руку не получится выпрямить между ними. Арсений какой-то… такой красивый, до дрожи, в уже дрожащих после травмы, коленках. — На что жалуемся, просто Антон? Шастун улыбнулся. Видимо, это манера речи Арсения Сергеевича. — Нога болит. Левая. — Оно и не удивительно! Кости уже выпирают. Вам бы поправиться, а то тощий как скелет. — Слушайте, Арсений… как вас там? — взгляд скользит по халату, останавливаясь на бейджике. Антон совершенно не смотрит на его соски, нет-нет! Он злится, очень сильно злится. Скорее на самого себя, ведь, как можно злиться на такую красоту? — Арсений Сергеевич, я к вам пришёл с конкретной проблемой. Просидел кучу времени в холле, а теперь, вместо лечения, вы мне рассказываете, что мне нужно больше жрать? Вы мне не родитель, уж простите, и не брат с Зажопинска. — М-м-м, — всё, что сказал доктор. — Снимай штаны. — Чее-го?? — Антон застыл, покрываясь мурашками в третий раз. Обычная просьба, травматологу нужно осмотреть ногу, но тон, с которым она была сказана! Да Антон в жизни не испытывал себя так неловко, даже во время поцелуя с лучшим другом. Ну, чисто эксперимент: тест на гея. А сейчас хотелось сбежать, трусливо сверкая пятками, но левая нога точно не будет счастлива. Максимум, до куда можно добежать, так это дверь, а дальше — упасть на пол, крича на всю больницу: «Попов, сделай что-нибудь!». — Говорю, ногу мне осмотреть твою нужно. Штаны снимай. Антон готов был провалиться под землю, от одной мысли доктора и себя без штанов. Это мог бы быть секс в одном из клубов, свидание вслепую, например, но это, блять, приём у доктора! Почему всё идёт не так? Сейчас нельзя включить музыку, нельзя смотреть на часы, делая из себя секретного агента. В реальности — только доктор, что закинул ногу на ногу, пока пациент расстёгивает ширинку, слегка подрагивающими руками. — Что, никогда не снимал штаны перед незнакомыми мужчинами? Попов откровенно ржёт. Антон откровенно готов кого-нибудь задушить джинсами. — Вот, знаете, вы будете моим первым! Арсений от удивления поднимает вверх брови, но ничего не отвечает. Да и не стоит, в принципе. Он никогда ранее не делал ничего подобного, но незнакомый парень, по кличке: «просто Антон» напоминал что-то родное и необходимое сердцу. Парнем, с которым хочется побыть подольше, пофлиртовать, возможно, прогуляться по ночному городу. Если тот вылечит ногу, естественно. Арс возьмёт это дело на личный контроль. Сохраняя молчание, которым успела пропитаться комната травматологии, Арсений поднимается с кушетки, жестом показывая, что сейчас всю её площадь займёт Шастун. — Ложись. Головой туда, ко мне ногами. Пока я буду проверять косточки, постарайся рассказать, что вообще произошло, что теперь ты ползаешь. Будет больно, говоришь, а не молчишь. Левую ногу пока не буду трогать. Идёт? — Ладно, — пациент послушно занимает место на кушетке, а затем покрывается мурашками, на что Попов приглушённо хмыкает. Заметил всё же, гад! Над Антоном нависает взрослый симпатичный мужчина, как тут, блин, не нервничать? Попов действительно не делает ничего страшного — сгибает и разгибает руки, ощупывает рёбра, грудную клетку. Казалось, его руки просто везде: сжимали, гладили, а Шаст заткнулся, не понимая, что вообще происходит. Ему просто не хочется отсюда уходить. Хотелось почувствовать чужие губы на своих сухих и потрескавшихся, запереть дверь на ключ и отдаться эмоциям, прямо на рабочем столе. Парень мысленно плывёт, пока над самым ухом, опаляя мочку горячим дыханием, не доносится: — Я тебя слушаю, просто Антон. — Ну, я шёл, — Антон пытается, правда пытается, продолжить начатую речь, но томно охает, стоит крепким мужским рукам обвести дорожку волос около паха с двух сторон, задерживаясь около пупка подольше. Что он себе позволяет? Хочется подорваться, дать по морде металлическими кольцами, но затянувшаяся игра слишком нравится одновременно двоим игрокам. Можно, конечно, можно дать Попову по морде, но стоит ли поддаваться эмоциям, когда все они находятся не в голове, а в члене? — Отлично, — ладонь спускается чуть-чуть ниже, останавливаясь около резинки трусов, специально массируя нежную кожу сквозь ткань особенно тщательно. Вперёд-назад, хаотично «открывая» для себя новую территорию, а затем проверяя реакцию на свои скромные движения. Антон закусывает губу, ему напрочь сносит голову, и он просто не знает, что делать: оттолкнуть или разрешить? Лишь продолжает скомкано охать, иногда дёргаясь. Потолочная лампа заставляет зажмуриться — глаза устали от яркого света, а затем Шаст разрешает себе закрыть лицо ладонями, хаотично протянув: — Блять, Попов, чё ты себе позволяешь? — Так останови меня, просто Антон. — Прикопался, к слову, да? — Да, — Арсений слишком резко убирает горячую руку от кожи, а затем обходит кушетку, останавливаясь около больной ноги. Антону стало как-то… пусто. Он совершенно растерян от смены обстоятельств, но сохраняет молчание. Что уж возмущаться? — Скажи уже внятно, что произошло. — Я шёл себе спокойненько, зависал в телефоне, а потом увидел, как прямо перед моим носом собирается уезжать нужный мне автобус! А они ходят раз в двадцать минут, представляешь? Вот я и решил: до дороги всего ничего, успею добежать. Сжал сильнее телефон в руке и стартанул. А потом как пидараснулся лицом в асфальт, вообще охуел. Ничего не понял, встал как ни в чём не бывало. Конечно, сделал вид, что всё ок, просто оступился. А потом пиздец как больно стало. Арсений надул губы, после чего принялся щупать место ушиба. Синяк на всю щиколотку не внушал доверия. Доктор даже ничего не сказал про маты. Удивительно. — Скорее всего растяжение второй степени. Только на рентген я всё равно выпишу направление. Ну, на всякий случай. — Нет-нет-нет, — Антон сразу подорвался, забывая о больной ноге. Ему никак не хотелось ехать куда-нибудь ещё, стоять огромные очереди, сверять настенные часы с часами в мобильнике, мечтая как можно быстрее свалить из кабинета. Оказаться дома, залезть в тёплую кроватку, забывая обо всём на свете. И вообще, он же хотел свалить, а сейчас всё ещё сидит. Интересно, почему? Рука Арсения, что резко сжала бедро, заставила сесть смирно, продолжая речь: — Лучше выпиши мне мазь какую-нибудь, я помажу несколько дней и всё будет заебись. — Антон, это же не шутки! — С каких пор я просто Антон? — парень смеётся с собственных слов. Мастер объяснять, конечно, сразу всё стало понятно. Порой хочется отведать курсы по объяснению своих мыслей окружающим, но таких, к сожалению, нет. — Ну, в смысле, ну ты понял. — Хм, — мужчина явно опешил от внезапного вопроса, но продолжил выглядеть безупречно, даже со складочкой на лбу. — Называть тебя Тошей? Шастун прикрыл глаза, сжимая кушетку с двух сторон. Нервы мешают нормально подумать, поразмышлять о собственной глупости, но в паху действительно саднит. Ужасно саднит. Хочется вдохнуть больше воздуха, продышаться или даже покурить, но лёгкие сжимаются изнутри совсем не от никотина. Он совершенно не знает, как следует себя вести. Попов — человек, что должен был помочь. Выписать лекарства, отправить домой на лечение. В лучшем случае — помочь вызывать такси, но это… не входит ни в какие рамки. Они незнакомые люди, что внезапно почувствовали напряжение от соприкосновения, а теперь ведут себя, словно старые любовники встретились в продуктовом магазине. Тоша? Может быть, может быть? Антон ничего не отвечает. Дожидается, пока Арсений пойдёт в сторону рабочего стола и хватает мужчину на полпути за белый медицинский халат. Приятная ткань комкается в кулаках, пропитываясь потом ладоней. Нервничает. Антон притягивает его к себе, смотрит в голубые глаза, а потом целует. Как только может, со всеми эмоциями, выплёскивая тревогу. Попов действительно отвечает, прогибается в спине, хватает Шастуна за шею сзади, а потом ненавязчиво улыбается прямо в поцелуй. Какой же чёрт! Антон тут с ума сходит от влюблённости, не знает куда деть член, а этот болван ржёт. — Ты чё ржёшь? — В кабинете ни смазки, ни презервативов. — Что, нечасто собираешься трахать пациентов? — Знаешь, — Попов вытирает большим пальцем нижнюю губу, а потом смотрит в глаза напротив со всей серьёзностью. Антон упал бы, не будь под ним кушетки. — Не часто ко мне наведываются Тоши. Садись на край, пациент, у меня есть идея. Антон хмурится, но замечая мужчину, что опускается между его ног, любезно разводя их в стороны, мгновенно заливается краской. Не может быть так идеально — тёмная чёлка скрывает похотливые глаза Арсения, а они даже под очками оставались такими волшебными, что невольно сходишь с ума. Арсений освобождает влажный член из белья, проводя пальцами вдоль всего ствола. Меряет что ли? А ведь реально меряет, что-то высчитывает в голове, а потом смотрит чётко в глаза и резко насаживается ртом до упора. Шаст затыкает рот ладонью, пытаясь сдержать рвущиеся наружу стоны — горло вибрирует, а член так глубоко, что кружится голова. Арс двигается резко, буквально трахая свою глотку, иногда покашливая, но снова возвращается в быстрый ритм. Он получает от этого не меньше удовольствия, судя по стонам. Попов ненадолго отпускает член изо рта, но лишь, чтобы мазнуть сочащейся головкой по губам. Облизать, буквально выводя узоры по всей длине, а потом вобрать вновь, насаживаясь максимально глубоко. Да как он не задыхается? Антон буквально плачет, зажимая рот, а потом сжимает собственные соски сквозь футболку, пытаясь отвлечься. Они совсем твёрдые, возбуждённое тело откликается на каждое касание до невозможности остро. Его всего трясёт, а мужчина между разведённых ног напрочь игнорирует это состояние, скользит ладонью по яичкам, решая поиграться ещё и с ними. Вылизывает каждую венку, ласкает промежность, смотрит из-под чёлки на Антона и смеётся в любимой манере. Спустя ещё несколько глубоких толчков, тело Шаста содрогается в оргазме, а Арсений любезно глотает горькую сперму, вылизывая остатки с покрасневшей головки. Кажется, он действительно доволен — поднимается с колен, натягивает чужое бельё на место, а затем, как ни в чём не бывало, продолжает: — Значит, направление на рентген я всё-таки выписываю. Антон, не в силах сопротивляться, лишь кивает. — И всё-таки, просто Антон, кушайте побольше. — Арсений… да я же… Мужчина за столом снимает очки, а Шастун задыхается от этого вида. Какой же он! Какой же чёрт! — Мазь я выпишу, она поможет снять воспаление и боль, поможет регенерации. А ещё таблетки, точнее витамины, для комплексной терапии. И питание, конечно, больше молочных продуктов, меньше сладкого. Избегать алкоголь. И курение. Ты же куришь? От тебя никотином отдаёт. — Может, ещё на руках меня вынесешь, как принцессу? А то всё таблетки-хуетки. Арсений смеётся, рассматривая напечатанную бумажку рекомендаций по лечению. Курение он стёр до печати, ну, потому что, зачем? Никто не будет бросать зависимость, над этим нужно работать медленно, заставляя вникнуть в проблему самостоятельно. Антон ему нравится, правда нравится. Смазливый, робкий, но в то же время такой самоуверенный и властный, что от смены тона голоса хочется визжать. Да и сам Антон, кажется, вовсе не против, раз так близко подпустил. Хочется узнать его получше — а, что, собственно, мешает? — Принцесса хочет в ресторан? Антон улыбается. Задыхается и ощущает бабочек в животе. — Только если на ручках.