Рыцарь и королева

Кровавое поле битвы, в воздухе витает запах крови и тлеющий пепел. Небо, словно отражая события, окрасилось в алый, создавая мрак, который верные солдаты даже не замечали, продолжая идти в бой. Тяжёлые тела, своих, врагов, посредников, валялись огромными кучами, по которым словно в забвении шли новоприбывшие отряды десантников. Слышалась стрельба, крупные калибры, дула перегревались, порох сгорал. Вздымались огромные и грозные лезвия, срубая чужие головы, словно не замечая, идя на таран, убирая всё на своём пути. Не было жалости, не было никаких эмоций, только приказ и его исполнение. Всё во благо императора и его воли, нельзя ослушаться, нельзя сомневаться, надо следовать за ним, даже если это приведёт к верной гибели тысячи солдат. Создатели, отцы, они не могли их подвести, беспощадно уничтожая противников, что не уступали в количестве, но были намного слабее и вера их была не так сильна и губительна. Звук железа и пламени глушил всё, в радиусе почти километра, создавая свою особенною хаотичную мелодию, под которые павшие солдаты засыпали навсегда. Рождённые для войны умирают на своём месте и да возгордится их отвагой и верностью великий. Какими бы мелкими сошками для него они бы ни были, это их верно выполненный долг. Новые корабли всё прибывали, словно мухи, мчащиеся в самый ад, лишь бы полакомиться кровью. Но были они слишком мощны и холодны, уничтожая препятствия для высадки, будь это подбитые собраться или умирающие солдаты. Над всем этим, возвышаясь, стояла она. Сама Рогала Дорн, в своих блестящих в свете пламени доспехах, сравнимыми только с самим золотом, чистым и мягким, податливым и уязвимым к прикосновениям. Но это было не хрупкое сокровище, это был лик великого бойца, не сравнимого с воинами, что умирали на поле боя. Она, подобно богине, коей поклоняются и уважают почти так же как и самого императора, стояла поодаль, пока что только наблюдая. Одно её присутствие уже вызывало бурю в крови, заряжая бойцов смертельным рвением, желанием выслужиться, обратить на себя это божественное внимание, показать себя как достойного в бою, доказать потом и кровью, что верен воле самого императора и что жизнь, это столь малая цена, для выполнения приказа. С её мощью, враги внизу являются лишь кусками противного и пока что ещё живого мяса, но стоит ей войти в азарт, пробиваясь через ряды противников, круша их только одним своим шагом, в глазах появлялся алчный блеск, что губил и проявлял истинную натуру. Её сила была столь велика, что сражение с такими сошками был подобен детскому лепету и было это схоже с чем-то, в роде, отрывания голов у насекомых, только кровь хлестала во все стороны, орошая и землю и прекрасную броню. И в бою и в спокойном наблюдении, она была прекрасна, слишком обманчиво прекрасна и так же холодна, подобно металлу или айсбергу. Но даже так, видя знакомое лико в бою, совсем рядом, её озаряла снисходительная улыбка одобрения, подобно родительской, что смотрит на продвижения своего дитя. Почти так и было, но отнюдь не со слабым ребёнком. Данным товарищем являлся Сигизмунд, что словно буря несся вдаль и за кровавой пеленой даже и не заметил холодного и внимательного взора. Было в нём что-то такое родное, совсем немного, почти и не заметно и тщательно скрывалось под слоем хладнокровия. Нельзя отклоняться от самой важной и главной цели. Слишком непростительно с её стороны позволять себе оплошности на поле боя, притягивая одним своим присутствием слишком много внимания и даже мощь, что с лёгкостью уничтожает слабую броню врага, не спасала от внимательных взглядов, что так и ищут слабое место, выжидают подходящий момент, слепую зону, подло нападая со спины, но не нанося даже и царапины. В противовес рассудительности и спокойствию, даже скудности на эмоции, чуть поодаль рвал и метал первый капитан. Голубые очи налились кровью и яростью, что только он и мог обуздать, разнося десятки врагов, тараня в лоб, атакуя честно, даже будучи окружённым со всех сторон. И броня его, сверкала желтизной, такой же схожей как и у примарха, находившегося не так уж и далеко. И средь мрачной кучки трупов и живого наступления, он был подобно песчинке, яркому золотому металлу, фальшивого или настоящего, не важно, среди обычной серой глины. Пребывая словно в забвенье, разрубая врагов мечом, подобно варвару, но так не под стать прекрасному, наделенному шрамами, что только красили. И казалось, буйство его и силу, никак нельзя было остановить, глядишь и на своих пойдёт, но великий примарх, что продолжала наблюдать, продумал и эту деталь. Товарища знала она давно и ценила, уважала, хороший боец и верен битвам, со службой Императору. Чего ещё для счастья надо. Своих не трогает и бьётся до последнего, разве что куда эмоциональнее, словно бомба, взрывающаяся от искры, стоит только заговорить о новом бое. Успокоило пламя ярости только тишь и смерть вокруг, трупы своих бойцов и проклятых врагов, что не желают прогресса и развития, что пользуются хитростями и портят жизнь всем. Рогала Дорн лишь мирно обозревала горы горелой плоти и подбитых кораблей. Вновь очередная победа, довольно лёгкая и почти неощутимая для легиона. Примарху хотелось быстрее закончить с этой уже обгорелой пустошью, вернуться в свои покои, где можно вернуться к разработкам планов и спокойно беседовать с названными сыновьями. Не всеми. Не каждый достоин выдержать взор и получить внимание, ради какой-то глупости или лишних слов. Совсем немногих, по пальцам одной руки пересчитать, Рогала была не против терпеть совсем рядом, беседовать и обсуждать итоги битвы и дальнейшие указания во благо Империума. К тому же это был излишек даже для примархов, что могли собираться время от времени, витая себе на мыслях. Каждый был своего мнения, кто-то пил, другие внимательно слушали с суровым видом, готовые вновь кинуться в битву или начать суровые тренировки, тех же новобранцев, чтобы лишний раз не распускали нюни. Но главное, что цель проследовали они одну. И была у полубогини одна из совсем немногих, довольно значительная слабость. Значительная только в плане комфорта и доверия. Верен ей был сын Сигизмунд, названный, слепо следующий за госпожой, что бы не случилось, всегда присягнёт на верность. Пожалуй один из приближённых, коего было приятно видеть рядом и полагаться в сложные моменты. Вдвоём они были подобно смертоносно у дуэту. Холод и пламя, рассудительность с безбашенностью. Предводителя императорских кулаков было за что уважать, честный и верный, самое главное разумный и даже наглый. Он честно восхищался госпожой и её мощью, способной уничтожить врага почти что одним взором, что пронзал душу и убивал уверенность. Благодаря этому на лице Рогалы появлялась снисходительная улыбка, а взгляд смягчался. В такие моменты она может и не полностью, но частично позволяла себе почувствовать эмоции и показать их мимикой. –С этой планетой покончено, госпожа.- Сигизмунд был краток и быстр, уверенно шагая в сторону главного корабля, был он без шлема, что обычно скрывал его хмурый вид, а иногда и восхищённый взгляд, когда речь и взор были обращены на Рогалу. В этом он не признается себе ещё долго, да и будет это весьма неприятным открытием, что осядет в душе. Никто этого не увидит, ведь ему в глаза тоже мало кто осмеливался глядеть, особенно учитывая, что примарх, чьё присутствие можно считать великой честью, и так притягивал к себе восхищающиеся взгляды. И будь кто способен оторвать свой взор от чужого лика, то понял бы и восхищение Сигизмунда, скорее всего даже прописался бы уважением к чужой персоне. Но такого не будет. Капитан Императорских кулаков просто не позволит такому случиться. Сейчас же, он в любом случае желал вернуться в покои корабля или как это иногда бывает, побеседовать с Дорном. Пока скулы подогревало пламенем, совсем не напрягаясь, его почти обгоняли, хотя походка была даже не ускоренной. Хорошим напоминанием о разности сил и величия, помимо разницы в росте, почти в два раза, была та же скорость с мощью. Полубогиня не ответила ему на слова, предпочитая промолчать и просто сделать. Они завершили это задание, потому, стоит просто наконец вернуться. Рогала желала скорее вернуться в покои, где комфортно и в полной мере тихо и безопасно. Для неё почти не существовало слова опасность, ведь мало кто решится посягнуть на жизнь примарха, разве что только равный по статусу, но и там не всегда можно предугадать победителя. Стечение обстоятельств всегда рознично. К тому же, может она и любила участвовать в битвах и крупных сражениях, решая, сколько её верному капитану достанется солдат на этот раз, но интереснее было наблюдать. Душа требовала новых стратегий и планов. На поле битвы она ощущала себя словно с мелкими жучками, что наскучивало и хотелось продолжать совершенствоваться в тактиках. Достойных для неё противников мало, это удручало, даже если она и не показывала это. И будучи уже на борту, был отдан приказ возвращаться, пока остальные солдаты шли дальше, зачищая территорию. Их будет достаточно, для первичного завоевания данной расы, вид достаточно приметивен. Потому, примарх со своим спутником спокойно держали путь во дворец. Корабль стоит чуть подлатать, не то, что бы царапины и сколы от битв не красили его, но могут быть и другие повреждения, которые следует устранить. Сигизмунд молча следует за госпожой, смотря на возвышающуюся фигуру со спины, отмечая красоту и мощь оной, только теряя дар речи и просто любуясь дальше, время от времени делая ещё более хмурый вид. Перелёт будет не долгим и скорее всего они отойдут от общего корабля на более «мелком» истребителе, чтобы уже на нём, не сбивая с пути основного гиганта, войти в покои. И уже там он сможет спокойно выдохнуть и насладиться компанией Рогалы. От таких мыслей становилось теплее на душе, как бы капитан это не отрицал и не скрывал. А дворец как на зло огромен и прекрасен собой, блистал под лучами огромной звезды и парил в небе, громоздкий и неуклюжий, но столь прекрасный и величественный, что ощущаешь себя в нём мелкой крупицей и почти что пылью. И место под стать его хозяйке, что всё так же идёт размеренным шагом, но чтобы поспевать за ней, нужно следить за темпом и время от времени ускоряться. Сигизмунд не слишком любил красоту, такую хрупкую как металл, что может покрыться пылью, поцарапаться или помяться, испортиться. Его глаз тянуло к другому прекрасному. Когда Рогала позволяла себе сесть за стол с картами, обращая внимание на капитана и её лицо смягчалось, она становилась более домашней и тёплой, что неимоверно цепляло и покоряло. То самое чувство в животе и сердцах, когда та приглашала его за этот же стол, рядом с собой и желала просто побеседовать, не пуская больше никого, позволяя насладиться компанией без суматохи. Слова её звучали плавно и не резали слух своей мощью и силой. Они вели беседу о разном, часто переходя с одной темы на другую. От битвы на которой побывали, до разных слухов, что могут зацепить их слух или как-то связано с важной информацией. Они всё же человечны и в таких беседах находят отдушину, не то, что бы верят всему что говорят подчинённые, но грех не поднять возможность того, что может произойти из перечисленного в самих пустых словах. Сигизмунду нравилось слушать чужие речи, уверенность в тоне и манеру, этот прекрасный говор. А Дорн любила то, как он слушает, глядя на него свысока, но видя в нём равного собрата, куда ближе чем остальные, тот, кому можно довериться. Кажется в такие моменты сам дворец начинал сиять ещё сильнее, отражая всю ту атмосферу, что происходит у него внутри и распространял дальше, удивляя красками и своей красотой. Прекрасный расцвет тёплых оттенков солнечного цвета с холодным металлом. И всё же, не смотря на такую мирную обстановку, оба не забывали о своих обязанностях, хотя их и тянуло к друг другу. Не страстью или лютой любовью, что подобно пламени, а скорее мягким теплом, уважением друг другу и пониманием, что это тот самый товарищ и собрат, что пойдёт до самого конца, если будет нужно, если позволят, да даже если и откажут, всё равно будет биться до конца. За чужое уважение, внимание и признание. И потом, после столь странного затишья и неплохих успехов в битвах и войнах, пришёл ещё один предатель. Ударил почти что в спину, когда его не ждали, не ожидали, что именно он повернётся против Императора, против их всех. Родной брат предал примархов, нагло вторгаясь на территорию, где его сразу же клеймили чужаком и врагом. Фулгрим, столь прекрасный и величественный, обращённый в ужасного демона, набравший силу и достаточно глупости, чтобы заявиться во дворец и быть уверенным, что к нему примкнут и другие примархи. Да, были и такие, но их сразу же уничтожали, что ждало и Фулгрима, на которого сразу же поспешил напасть Сигизмунд, чтобы не заляпать свою честь и гордость, чтобы защитить то, что ему дорого, во славу Императора, он был рождён умереть в битве, кровавой и прекрасной. А Рогала, глядя на это стояла поодаль, понимая, что это будет не честно, её сын обозлиться на неё за такой не честный бой, но для него это слишком сильный противник. Он нападает, чтобы в очередной раз его атаку отбили и уклониться от ответного удара. Чтобы пытаться вновь и вновь пробить чужую защиту, чтобы уничтожить как можно быстрее. Глаза вновь наливаются яростью, самым краем видя Дорна, от чего тело словно становилось сильнее, как и сила с уверенностью. Удар, ещё, ещё, быстрее, мощнее и наконец попадание Фулгриму в живот. Не смертельно, но его это только ещё больше злит, чистая ярость захлёстывает его и если раньше он ещё ждал ответа, давал возможность передумать и встать на его сторону, чтобы сражаться вместе, то теперь он не задумываясь атаковал в ответ, почти что убивая капитана Императорских Кулаков. Это было похоже на ту же битву кота с мушкой, у второго нет и шансов, против такой мощи. И уже почти добив, его сбивают с ног, откидывая и яростно нападая. Рогала предстала перед ним в той самой злости, что ранее сдерживалась. Её верный сын почтенно сражался ради неё, смог даже ранить столь сильного для него врага и почти что отдал жизнь. Она не смела двинуться ранее, чтобы не испортить чужую честь, чтобы не осквернить честную битву. Но теперь, когда она может мстить, за императора, за жизнь Сигизмунда, за предательство и такое смрадное предложение, она не будет сдерживаться и со всей мощью будет уничтожать предателя, стараясь продлить его муки. Разрывая мягкие ткани, ломая почти что титановые кости, раздавливая каждое сердце одно за другим, чтобы тот бился в агонии, стоя под её тяжёлой бронированной ногой, как последний червяк, умирающий, истекающий кровью. Как она была рада отомстить, как она была рада такой битве, почти равный противник, как прекрасно, когда наконец-то можно бить хотя бы в пол силы, чтобы почувствовать треск чужих костей. Не моргая, глядя, как кровь хлещет во все стороны, а её лицо покрывается этой самой жидкостью. И последний удар, что просто размазывает чужую голову, такую позорную и ужасную для всех примархов лоялистов, настоящих собратьев, что всё ещё верны. О как же их не много осталось. Но один Вулкан чего стоит, такой прекрасный добряк, чего никогда не понимала сама Рогала. Но сейчас, глядя на умирающего сына, она понимала те чувства. Тот самый трепет, когда Сигизмунд всё же выжил, вернулся в строй. Когда после некоторого времени одиночества, совсем не долго, но для неё тишина, что окружала её, казалась вечностью, такой долгой и ужасно тихой, промозглой и холодной. Не было того верного собрата, не было с кем поделиться мыслями, казалось, она совсем сходит с ума. А собратья примархи не могли бы заменить того общения, что даёт капитан. Но привязанность, которую она признала, сделала этот момент слишком неопределенным. Она была рада, когда капитан вновь вошёл в её покои, пока она сидела у карт, когда тот преклонил колени перед ней, позволяя себе извинения за столь ужасную и нелепую ошибку. И она улыбается, глазами, губами и мимикой, столь тепло, что может заменить солнце для капитана. Когда она позволяет себе прикоснуться к его плечу, поднимая с колен, вновь разглядывая его жёлтую броню, радуясь, что она осталась прежней и что у них есть хотя бы такое небольшое сходство, и грузно похлопывает, говоря, что он выполнял свой долг, перед ней, Императором и всеми воинами. В тот момент у обоих спал неимоверный груз с плеч и сердец, переживания, совсем лёгкие, но в то же время глубокие. Глядя на Сына сверху вниз, она развеивала свои переживания, он всё такой же, хмурый, серьёзный, с душой преданного пса, возможно глупого в этом, что падёт ради своей Госпожи, Империи и самой победы, но в первую очередь за хозяина. Тот самый луч яркого солнца. И тот момент не позабылся, даже во время обхода территорий дворца, что про себя можно было назвать подобием прогулки, с которой всплывали и другие темы для диалогов. Помимо войны и сражений, тактик. Всем нужна передышка, чтобы мозг не заклинило и частенько темы заходили на личные мнения и даже вкусы. Совсем немного, но это позволяло узнать друг друга поближе, как бы всё официально со стороны не смотрелось. Они по прежнему шли ровной полосой, на расстоянии друг от друга в пол метра, глядя прямо перед собой, да не смотря на собеседника, хотя в этом нужды не было. В Рогале читалось только одно спокойствие и умиротворение, не смотря на то, что к ним может кто-то подойти, чтобы доложить о чем-то или прервать, но ей кажется вовсе не до этого. Есть темы, что всё же нельзя поднимать, о которых нельзя говорить, это они так же понимали. Язык не посмеет произнести эти пустые слова, что потеряют своё значение, растворившись в воздухе, а память с восторгом выпихнет такой момент из себя, очищая место для более важной информации. Нежность, ласка и прочие синонимы, что так не подходят, слишком прямо, слишком много, слишком непозволительно и убого для таких созданий, для полубогини. Так думалось Сигизмунду и он не истязал себя такими мыслями, принимая то, что имеет сейчас как тот самый редчайший дар, то самое общение и тепло, может не прямое или физическое, но разговоры, другое отношение и близость душ. Он не посмеет посягнуть на что-то большее, не посмеет, никогда и ни за что, опуская разве что хмурый взгляд при таких мыслях в дорогу, слушая размеренные шаги своего бога. В его душе всё ещё был так ярок момент, когда богиня снизошла до прикосновения и своеобразной поддержки. Его сердце в тот момент, как казалось самому капитану, сейчас разорвется на куски, от такого переизбытка восторга и желания благодарить за столь великодушный жест со стороны Дорна. Да, это истинная доброта Госпожи, прекрасной и жестокой. Он не понимал чем заслужил такое, но он был несказанно счастлив и сейчас, вновь проигрывая этот момент у себя в голове, довольно выдохнул, вдохновляясь и сжимая кулаки. Он сделает всё возможное, чтобы отдать жизнь за Рогалу, чтобы послужить чем-то полезным, столь прекрасному существу как Дорн. И после столь приятного затишья, вновь надо идти в бой, как бы погано не было бы на душе, от грядущего предательства ещё одного собрата. Могучий Хорус. И не хотелось им верить, что это правда, но надвигающиеся силы говорили об обратном. И тогда, было решено, что Сигизмунд вновь будет гордо возглавлять войско против предателей, уничтожит их. Капитан лишь с гордостью принял приказ, как бы ему горестно не было бы оставлять Рогалу одну, страшась за её целостность и состояние, какой бы она не была бы уязвимой и сильной, во сколько бы раз не превосходила бы Сигизмунда, в душе он всегда будет рваться к её защите, как бы глупо это со стороны не выглядело. Но без подвоха жизнь никогда его не оставляла, как и неприятности. Прежде чем отправиться в бой, как и было приказано, случилась случайная и столь неприятная встреча. Как сказала сама старуха, так было предрешено, капитан бы ничего не изменил, как бы не хотелось, но решение стоит за ним. Рискнуть ли столь дорогой чужой жизнью, глупо и упрямо следуя приказу или же нарушить, надломить то доверие и остаться вблизи, сражаться и защитить. –Воин. Прийду они в тронный мир и прольётся кровь. Ты идёшь в запустение, где никого не встретишь. А воротитесь и нечего будет спасать. Решать тебе. Старуха, такая не многословная, горбатая, не понятно что вообще забывшая на данной территории, использует колдовство, говорит пророчество, предупреждает об опасности. Верить ли в это? Повестись ли и рискнуть? Стоит ли уже держать путь к старому месту, где должны были быть враги и оставить свою богиню сражаться одну? Империум? Нет, нет, нельзя, он не позволит этому случиться, даже если это окажется ложью, он слишком крепко связан с Госпожой, слишком убедительны чужие слова, слишком пугают слова о пролитой крови. Мысли сами себя нагнетают и становится очевиден выбор. Спешные шаги и разве что снисходительный кивок в сторону старой карги. Ей повезло, что она ещё жива, очень крупно повезло, что её магию не видела сама Рогала. Нельзя допустить, чтобы она, Госпожа, узнала, истинные причины нарушения приказа и то, что он останется подле неё, будет настаивать, как бы это не испортило их связь, он не позволит себе такой ошибки, не простит себе одиночество Дорна, пока он будет идти в пустую битву и бесполезным псом вернётся, чтобы лицезреть предателей в этом прекрасном месте, уже оскверненном и утопленном в крови. Удивление, это та самая малость, которую испытала Рогала, при виде Сигизмунда, что никуда не двинулся, оставив солдат так же без действия, те ожидали следующего приказа, не зная, кому повиноваться, а без командира они будут как утята без главы. Нельзя ослушаться. Но капитан Императорских Кулаков только что это и сделал, хотя обычные воины об этом и не знают, но он вернулся, хмуро глядя вперёди себя, не смея взглянуть в чужое прекрасное лико. Он ослушался, но на то есть причины, о которых он не скажет, ни за что. Дорн недовольно цикнула, но говорить что-либо не стала, разве что порицательно смотрела в сторону Сына. Не желая мысленно клеймить его или позорно и низко падать, думая плохие мысли о таком преданном человеке, убедила себя, что причины действительно стоящие, раз уж дошло до неповиновения. И в самой глухой глубине проскочила мельком мысль, неужели не хочет оставлять? А может не хочет видеть морду предателя? Но обычно тот только рвался мстить и уничтожать таких, чтобы у других не было сомнений, что они на верной стороне. И сбылось пророчество, права была старуха. А по окончанию битвы и прошествии некоторого времени, Рогала всё же узнала и вытащила из своих верных солдат информацию, почему же её самый верный сын остался и ослушался. Злость и непонимание, почему же, почему тот не уничтожил эту колдунью, это магию, волшебство, столь отвратительно звучащие для её слуха. Послушался кого-то столь незначительного. Даже принимая факт правоты, мерзкий осадок остался на душе, когда вскрылась правда, когда что-то, что было не понять полубогине повлияло на её Сына… Нет, уже бывшего Сына, она не посмеет его больше так назвать, никогда. Это столь непростительно, столь унизительно. Под ребрами казалось образовалась самая настоящая пустота, фантомная боль? Ран не было, всё целое, но ныло и мучало, так неприятно, что почти невыносимо. Но это раскаяние в чужих действиях, движениях, поступках. Как Сигизмунд опускается на колени, преподнося на ладонях меч, чтобы его Госпожа лишила его жизни, раз уж он лишил её чести и доверия. Он раскаивался за свой поступок, но был так же и доволен, что Дорн осталась цела, что чужое нападение было побеждено. Смерть, это самая малая плата за его проступок. Фраза о том, что он больше не смеет называть себя Сыном словно ножом впилась в душу, лёгкие и сердце, не позволяя дышать, двигаться, только так и замереть с протянутыми руками, пока его меч не отшвыривают в сторону. Так позорно и горестно. «Справедливо», мелькает в голове, ведь его оставят в живых, чтобы его терзала душа и свой проступок, ошибка, чтобы он страдал, но не мог так легко отделаться смертью, отплатил сполна. И так и порешилось, что Сигизмунд будет жить. Ещё один слишком щедрый, но жестокий подарок от столь прекрасной богини, поступок которой капитан и понимал и так же не желал понимать, сожалея, страдая, но и ощущая благодарность и огромное чувство долга, что горой давило на спину и плечи, не позволяя поднять головы, не позволяя ему подняться с пола и позорной позы предклонения, пока Рогала не уходит из зала, где всё произошло. Многие, кто не знал о такой ситуации, а их было мало, да и те, кто знал всё, что произошло, считали, что на вид ничего не изменилось, они по прежнему были рядом, капитан следовал за ней, помогал. О том, что разговоры их сошли на нет, как и встречи и прогулки, зеваки и никто, кроме самого Сигизмунда и Дорна, не знал. Но атмосфера стала холоднее, взгляд стал как никогда суровым и режущим, даже когда поводов для злости или такого негодования не было. Эта обида и злоба стали постоянными спутниками Рогалы, как и чувство вины и отвращения к себе у Сигизмунда. Но даже так, было в сердце полубогини ещё то тепло, что боролось со льдом и обидой. Она не простит капитана, не отпустит такой проступок и нарушение, но возможно со временем, она станет мягче. Ей не хватало прежнего времяпрепровождения, общения и компании, это очень сильно подкупало и питало то самое непонятное, но очень сильное чувство внутри неё. И когда-нибудь, всё же она смягчится.