Об уходящем

Чуя новый год не любил от слова совсем - он лишь любил его ждать. Но больше всего он ненавидел, когда до нового года оставалось всего пару часов - время растягивалось, и Накахара не мог для себя решить - ждать, когда оно наконец выбежит из песочных часов, забирая с собой неповторимый год, или же навсегда заморозить себя в этом моменте. Пусть люди радостно убегут в новый год, а он останется в старом. Один. Прямо здесь, в этом автобусе, где нет никого, кроме спешащего домой водителя. Навсегда замерзнуть в этой зиме, законсервироваться с этими самыми звездами и этим самым вечером. В последние минуты старый год жалобно скребется: не отпускай, я не хочу умирать, останься со мной, не уходи. И ведь, со сменой чисел на календаре ничего не изменится, но именно в эти последние минуты мы почему-то только осознаем силу времени. Ведь время не жалеет старый год, оно лишь хмыкает на его мольбы и отсчитывает последние песчинки. Чуя никогда не считал новый год особым праздником - пытался попереворачивать что то внутри себя кочергой, чтоб что-то вспорхнуло стаей бабочек из самого пепла - вот же мы, живы, ничего страшного. Но пепел оставался бездушным, тлея когда-то отсиявшими язычками пламени. Все говорят, что волшебство нового года стихает с концом детства - мы посвящаем тебя во взрослую жизнь малыш, новый год теперь ничего не значит. Так же неумолимо, как и бег стрелок - волшебства больше не будет, добавки не просите, феи-повара в отставке, вернутся примерно никогда. Но дело в том, что у Чуи не было этот волшебного "а вот раньше я любил новый год", у него вообще никогда не было этого обнадеживающе трепыхающего "раньше". "Раньше" не согревало его по ночам и холодными зимами. "Раньше" не было его победным над отчаянием крестом. "Раньше я был счастлив" - звучит как брошенный вызов. Да, сейчас я убожественно несчастен, но у меня есть и будет это "раньше". У Чуи нет раньше. У него есть только "тогда". "Тогда" отличается от "раньше". "Тогда" это середина воспоминаний без начала. Оно сухое и безнадежное - у тебя никогда не будет "раньше". Будут только воспоминания, начатые с середины жизни. У тебя никогда не будет того, что было у всех вокруг. У тебя не будет твоего первого нового года, у тебя не будет первого дня рождения, у тебя не будет первой любви, у тебя не будет ничего первого. Все это кислотно и безмятежно счастливое забрал тот мальчик. И сразу же умер. Чуе лишь остается доживать эту жизнь. Встречать свой "первый" новый год. но он никогда не будет так же плоско-счастливым, лишь глубинно отчаянным. Не праздник. лишь жалкий суррогат. Водитель пытается поздравить с праздником, но сразу же замолкает. Смотрит сожалеюще-снисходительно. Так люди смотрят на глубоких нищих или инвалидов - перешептываются, жалеют. Но не приближаются, проходят мимо, скорее, скорее, а не то и к тебе несчастье прицепится. И все-таки, новый год абсолютно бесполезен. Так Чуя и думает, выходя из автобуса. Сейчас можно было допустить эту жалость к самому себе, размазать себя по стенам. Все равно они уедут туда, в старый год, а он, как бы ему ни хотелось здесь быть, останется в новом. Только его нога касается земли, и эти мысли водным отражением спадают на землю, всасываются в ступени, пропитывая стены автобуса болью. Дополняя картину человеческого отчаяния. Эти его мысли навсегда стеклянным отражением останутся на пропахших сигаретами сидениях. Но сейчас можно. Все равно никто не увидит. Люди так и говорят друг другу: "встретимся в новом году". Будто есть черта, разделяющая их, ну же, перешагни, оставь все худшее позади, позволь ему застыть бессмертной соляной статуей. И он оставляет такого себя в последние минуты. Надеется, что они его там сохранят.