любовь без цензуры

      Ревность. У Юты из-под ног выбивают почву. Ментально. Скрепя сердце сцепляет невидимые удила зубами, тяня одеяло спокойствие на собственную душу. Иногда самоконтроль равен нулю. У ВинВина много свободы и мало ограничений. У него мало Юты в свободное время. Задыхается от возмущения и огненного разочарования. Ощущает чужие касания, как ожоги на собственной коже. Не все понимают, но никто не рискует. Юта не лезет, однако благоразумно намекает. Глазами. ВинВину действительно стоит задуматься о собственном благополучии.       Ревность. Юта не знаком со словом «свобода» и предпочитает держать на коротком поводке тех, кого искренне любит. Возможно это все «детские травмы», которые есть у каждого человека. А возможно чересчур собственник. Рядом с Сыченом он ощущает себя маньяком. Одержимым. Бешенным. Иногда прокусывает щеку изнутри до крови. Просто чтоб не портить прекрасную обстановку. Ведь любовь Юты — обжигающий коктейль, которым ВинВин пьян до тошноты. Ураган, завораживающий и загоняющий в ловушку. Не успеешь оглянуться, как полноправно застрял в непроглядной тьме и пугающем контроле.       Ревность. Каждое касание, слово и взгляд. Каждый след, мимолетная улыбка и фортуна. Каждый вдох и выдох. Юта — тиран, буквально наступает на горло. Душит Сычена словами любви, уничтожая каждую сладкую мысль о себе собственными повадками. А все начиналось слишком благополучно. Слишком влюблен. Слишком независим. Любовь одного может изматывать обоих. — Да ты просто ублюдок! — кидает Сычен, громко захлопывая за собой дверь. Устраивать прилюдные истерики не в его правилах. А в правилах Юты. Травмировать и разрушать. Заново создавать и поклоняться. Поломанный. Но родной. Даже слишком. — А какого хуя он касался тебя так? — у Накамото нет степеней ревности есть только «мое» и «чужое». Причем работает все это как-то односторонне. Юте заигрывать с Тэеном, флиртовать с Доеном, преданно смотреть в глаза Марка считается «нормой», а ВинВину держать ладонь Тэиля для моральной поддержки уже запрет. — А как, по-твоему, поддерживают друг друга друзья? — выплеснуть в лицо оппонента агрессию и наболевшее. — Ты конченный придурок, Юта! — это ведь так правдоподобно — с пеной у рта доказывать собственную правоту. Переходить на личности дело последнее, особенно если все это ссора с агрессивно-настроенным японцем. Они могут не разговаривать неделями и месяцами, делать вид, что буквально не существуют друг для друга, но жесткий секс в гримерке, душе или машине расскажет всем о примирении. Юта не бывает тихим, а Сычену не слишком хочется его затыкать. Позволяет царапать свою спину, и кусать шею. Оставлять следы зубов. Потому что: «мой, слышишь?» И у него нет сил сопротивляться. Бешенный цепной пес. — Да вы еще бы там засосались, потому что «поддержка друзей это святое», — язвит, потому как больно. Пытается скрывать свои открытые раны, которые наносит самостоятельно.       Зависеть от человека хуевая затея. Но в глубине души ВинВину это нравится. Нравится осознавать, что кто-то буквально дышит ради него. Живет. Существует. — О, это у вас в Японии называется «дружеские отношения»? Это то, что, между нами, да? — Сычен старательно переходит границы. Потому что ему нужен перерыв от чужой назойливости и агрессии. Ему нужны спокойные вечера в компании книг или же его обожаемый хен. Но только не Юта. — Нет это то, что у вас в Китае называется цензурой. — никто никогда не произнесет этого вслух: американские горки в отношениях ломают. Они называют друг друга просто друзьями. А после целуются до опухших губ. Юта скажет, что безумно его любит. А Сычен добавит. Как самого близкого и родного друга. Возможно даже как родственную душу. Но не более. Те самые слова не слетят просто так. Их нужно вымаливать на коленях и слезами. Вымаливать громкими: «пошел нахуй». Вымаливать игнором и злостью. В Юту летит первый попавшийся предмет. Дуну хочется, чтоб это попало Юте в лицо. Но грациозный Накамото ловко уклоняется. Слышится громкий звон. Видимо была чья-то кружка или что-то такое. — Пошел к черту! — Сычен делает пару шагов назад. От Юты не скрыться. Не спрятаться. Он чувствует чужие страхи на уровне инстинктов. Пробует на язык. Горько-сладко. ВинВин пахнет горькой болью, тэилевым одеколоном и сладкой, для Накамото, агонией любви. Китаец не знает, но ощущает власть. Ощущает в себе те глубины, куда тянется Юта и что там его привлекает.       Ведь Тэен как-то сказал, что опасается Юту. Все тогда посмеялись и Накамото тоже. Бархатное касание к шее и взгляд глаза в глаза. Черные глубины, те самые которые манят своей неизвестностью и желанием утонуть в них. ВинВин не осознает насколько имеет власть над Ютой. Насколько может придушить его за горло и заставить заткнуться. Накамото путает следы, пряча свою ебанную покорность под маской агрессивно-ревнивого уебка. Мягкий язык касается щеки и очерчивает скулу.       Ведь тогда, когда Тэен признался, что опасается Юту, засмеялись все — даже сам Накамото. Укус за мочку уха. Еще раз. И еще раз. — Пошел нахуй, — шипит Дун, путая пальцы в чужих прядях на затылке. Притягивает ближе к себе, покоряет снова. Юта сто процентов исполнит любую просьбу. Безоговорочно спустится в Ад, если ВинВин скажет ему сделать это, — ревнивый ублюдок. Я ненавижу тебя. Укус в шею и мокрый след по ворота футболки. Тяжелый вздох и еще пару шагов назад — чтоб упереться в шкаф. Почувствовать опору и дать зеленый свет наглому японцу. — Ты мой, — обжигающий шепот в область ключиц, — и я выгрызу тебя у любого. — оковы с губ сняты. Потому что они только вдвоем. Дун давит на чужие плечи, заставляя опуститься на колени. Юта первоклассно делает минеты и маленький червь ревности лижет грудную клетку изнутри вопросами по типу: «На ком учился японец?» или же «Сколько членов побывало в его глотке до него?»       Потому что в тот самый момент, когда Тэен сказал, что опасается Юту и буквально все смеялись, Дун понял. Ревность. Ее следы опаляют грудную клетку Сычена. Юта выцеловывает мягкую кожу, старательно причиняя сладкую боль. Его пальцы — ловкие и тонкие — привычными движениями высвобождают возбужденный член китайца. Юта заглатывает сразу и до основания. Совсем плюя на собственные рвотные позывы и желания поиграть. Просто Дуну нравится вот так и Накамото согласен запрятать собственные хотелки в дальний угол подсознания. Слышится громкий, пронзительный вздох. Значит все делает верно. Сычен предпочитает быть тихим, но позволяет Юте показывать всю глубину своего удовольствия.       Тэен ведь правда опасается Юту и Накамото это знает, пользуясь своим немым превосходством. Но с Дуном не срабатывало. Потому что в черных, неизведанных глубинах нет страха. И не было никогда. Только ревность. Та самая, которая заставляет кровь струиться по венам с бешенной скоростью. Та самая, которая душит при каждом чужом касании к его Сычену. Китаец стукается головой о фанерный шкаф, кусая пальцы. Но это не помогает — хлипкие стоны все-таки порождают бурю страсти внутри Юты. Побуждают брать глубже и активней сосать. Заставляют отдать себя без остатка. Сычен — блядский магнит и запрещенка. Он уничтожает Юту сам того не понимая. И единственное, что остается Накамото — ревновать, отгрызая свой кусок свободы у других участников.       Ведь каждый из них в глубине внимательных глаз опасается Юту, в то время как Дун ни капли не боится. Лишь дразнит, побуждая японца тонуть еще больше. Кульминация слишком неожиданно накрывает обоих. И вязкая, почти бесцветная жидкость стекает по подбородку, капая на пол. В полутьме комнаты тяжело определить останутся ли следы их грязного преступления видны другим. И поцелуй, вяжущий, горький, со вкусом спермы, успокаивает бурю.       Ведь только с Сыченом Юта может понять. — Еще раз так сделаешь, — китаец шипит, все еще с придыханием, — и я неделю не буду с тобой разговаривать. Они ведь бро-бро и другие считают их родственными душами. Они сами говорят так другим, пряча следы от очередного укуса. Они разыгрывают сцены ревности и преданности друг другу.       Просто, потому что только с Сыченом Юта может понять, что такое любовь без цензуры.