Нет смысла бояться

Яширо кажется спокойным, как заросшее камышом озеро, и несерьезным, как логика полета бабочки. Его слова — легкий дым, почти правда и не совсем ложь. Когда он говорит с кем-то, он смотрит в глаза собеседнику, но его взгляд все равно ускользает пушинкой на ветру, которую нельзя схватить руками. Его спокойствие — и ложь, и правда, все вместе, смешалось в одно, один к одному. Его чувства почти реальны, когда он не один, но кажутся подделкой ему самому. Черный Пес не раз собирался его убить, и Яширо лишь улыбался, прикрывая глаза. Почти невинная ложь: на самом деле Исана Яширо боится смерти, боится почти незаметно, неощутимо, но это чувство словно гниет внутри, отравляет его днем и ночью, незаметно, что не значит безвредно. Его страх легок и спокоен, особенно днем, когда и времени нет бояться: слишком много событий, чтобы отвлекаться, много разговоров, новых сведений, своих мыслей и чужих слов за такое малое время. Его жизнь — неустойчивая, зыбкая масса, пересыпаемый из руки в руку песок. Как последний лист на дереве: вот-вот сорвется, исчезнет в холодном воздухе, рассыпется под шагами прохожих — никто не заметит. Вот бы время остановилось, и исчезло все: все банды, короли и все копии проклятого видео. Сейчас Яширо улыбается, и его улыбка больше не прохладно-вежливая — почти настоящая, ведь нельзя оставаться равнодушным, когда Неко проказничает, и нельзя не улыбнуться с благодарностью, когда Куро делает им всем обед. Теплое вечернее время словно обнимает его за плечи, нежно, как никогда раньше. Неко дотрагивается до него тепло, доверчиво, и тут же отвлекается на пролетающую мимо мушку, пытается поймать. Улыбаясь, Широ прикрывает глаза на секунду, а когда открывает, невольно встречается взглядом с Куро: тот смотрит как-то устало и даже немного удивленно, будто собирается спросить, сколько можно ребячиться. Все это кажется ненастоящим, фальшивым видением. Как если бы это было не реальностью, а потерянным воспоминанием. На секунду все вокруг как будто трескается, и сердце сводит фантомной судорогой. Яширо продолжает улыбаться и крепче впивается пальцами в ручку зонта, скрывая дрожь. Страх острыми сколами раздирает горло, недолго — минуту — больно, почти невыносимо, перед глазами встают пятна крови на белой рубашке… Хватит. Всему найдется объяснение. Со стороны, наверное, выглядит так, будто он задумался. Его страх холоден, как сталь меча, как мертвое тело, как могильный камень, как сама смерть. Яширо давится вдохом, кашляет — Неко тревожно оборачивается, Куро на кухне — слава богам — не слышит. Взять себя в руки не так просто, но вполне возможно: не в первый раз, и, если повезет, не в последний. Широ медленно гладит кошку по согретой солнцем шерсти, солнечные зайчики на стене складываются в причудливые узоры, из кухни доносится запах чего-то вкусного; и на самом деле, нет смысла бояться. Ужинают они, как всегда — весело и шумно, и на время страх исчезает полностью. Неко съедает половину его порции и хочет еще, Куро ей не дает — это выглядит так забавно, что Яширо тихо смеется в кулак. Ночью Неко уходит гулять. Она вполне может выспаться и днем, лежа на парте или на плече у Широ. Три шага до кровати кажутся Яширо дорогой на эшафот, и эта мысль неприятно сдавливает виски. Он отодвигается к стене, зябко кутается в одеяло, стараясь лишний раз не касаться лежащего рядом Ятогами, и думает, что вряд ли он сможет заснуть, и что из-за этого ночь будет казаться бесконечной. Ущербная луна светит прямо в окно, в вязкой тишине шелест листвы на дереве слышен даже с закрытым окном. Не это мешает Куро спать: он может спать где угодно, без крыши над головой и без одеяла, и лунный свет или посторонние шумы не являеются для него помехой. В голове Ятогами вертелась кощунственная мысль, что смерть Такары Тоцуки неожиданно принесла ему… не счастье — это было бы преувеличением, не удовлетворение… что-то теплое, как остывающий уголек. Неодиночество. Где-то глубоко в душе Куро уже знает, что Исана Яширо невиновен — и дело не в том, что трудно представить, как парень, с трудом находящий кнопку включения у рисоварки, может хладнокровно застрелить из пистолета первого попавшегося встречного. Яширо кажется беспомощным и неприспособленным к самостоятельной жизни, и Неко ему под стать — хотя, если подумать, для кошки не уметь готовить рис вполне простительно. Куро против воли привязался к этим двоим, и сейчас даже чувствует за них некоторую ответственность. Странно, но это даже приятно: в конце концов, после смерти учителя, он долгое время был никому не нужен и не интересен, хуже бродячего пса. Куро лежит, прикрыв глаза, и ему сейчас спокойно, как давно еще не было. Зная, что он теперь может спокойно заснуть, не думая о некстати меняющейся погоде или незваных гостях, не беспокоясь о тепле или поисках неизвестного Бесцветного короля, можно не торопиться засыпать, можно позволить себе насладиться теплом и спокойствием. Пустячок, мелкий каприз, нестрашно. Рядом с ним Широ спит неспокойно. Куро садится в кровати — бесшумно, даже ткань не шуршит. Медового цвета луна делит цвета на непроглядно-черный и зыбкий, нечеткий белый, из-за этого происходящее кажется картинкой из стилизованного комикса. Свернувшись в комок, вцепившись белыми в темноте, какими-то ломкими как подтаявший лед пальцами в край подушки, Широ неровно, сбивчиво дышит, кажется, давясь воздухом и почти незаметно, мелко дрожит. Вдох, похожий на всхлип; Куро осторожно, тыльной стороной ладони, дотрагивается до лба — горячий. Мешкает секунду, может, две — будить или нет? — но поздно: Яширо просыпается сам, резко раскрывает глаза и невидяще смотрит перед собой. И во взгляде — страх, явный, как отраженный луной свет, и чужое, незнакомое чувство, как будто режущее по горлу. Глаза Яширо блестят в темноте, и эта деталь неприятно отдается в груди. Так не должно быть. Это же Исана Яширо, которого не смогли вывести из душевного равновесия даже три попытки убить его за один день. Которого не особо удивляет голая девушка, которая становится кошкой. Не удивляют сверхъестественные способности и провалы в собственной памяти… Ятогами смотрит на Широ пару секунд — лоб покрыт испариной, пальцы чуть подрагивают, хоть он и вцепился в край одеяла — вздыхает легко, почти неслышно, и тянет того за плечо к себе, прижимая головой к груди, надеясь хоть так успокоить: все равно слова здесь будут бессильны. У Широ поначалу от страха перехватывает дыхание — а вдруг Куро догадался о рубашке в крови и сейчас задушит его голыми руками — но послушно прижимается головой к груди, сквозь слой ткани слышит чужое сердцебиение, и медленно, осторожно приходит в себя. — Кажется, глупо спрашивать, все ли в порядке, — Куро говорит осторожно, вопросительно, как если бы спрашивал. Яширо незаметно, немного робко улыбается, прикрывая глаза: — Думаю, ты прав. Его голос спокоен, а интонация беспечна, как если бы ничего не произошло. Куро до боли отчетливо слышит его уже спокойное дыхание, и смотрит на часы: полтретьего. Широ молчит и не спешит высвобождаться из его рук, как и сам Куро не спешит его выпускать. — Так лучше? — спрашивает Ятогами, и его голос в комнате звучит странно, едва ли не надтреснуто. — Да. Спасибо, Ятогами-кун, — чуть смущенно отвечает Яширо, и, наверное, незаметно краснеет — хотя неизвестно и в темноте не может быть видно. Широ чувствует себя немного неловко — вот так, перед Куро, трястись от ужаса — вдруг это покажется ему подозрительным? — еще более неловко после этого прижиматься к его груди, и Яширо утешает себя тем, что хотя бы в темноте не видно его горящего от смущения лица. Широ быстро засыпает снова, уже не отодвигаясь к стенке, а заснув, доверчиво утыкается Куро куда-то в плечо. Ятогами смотрит на обои и как-то не думает отодвигаться или засыпать: можно подумать, в этом есть смысл.