xxx
Выпускной. Пожалуй, самое знаменательное событие в жизни любого школьника, едва ли кто-то вспоминает свой первый день в школе так же, как самый свой последний день. Торжественное вручение дипломов об окончании старшей школы, гордые улыбки родителей за своих чад, влажные уголки глаз девчонок, что не могут позволить себе пролить и слезинки, ведь столько было вложено в один только макияж. Вся эта атмосфера захватывала, будоражила изнутри от одного только осознания, что высоченная ступень пройдена и настало время новой, не менее крутой, и одновременно напрягала, при всём старании организаторов и участвующих в этом выпускников, своей фальшью. Учителя, что фотографируются со старшеклассниками, ранее на уроках опускали их ниже плинтуса и заверяли, что те закончат школу вместе со следующим прилётом кометы Галлея. Одноклассники, что за всю школьную жизнь и слова доброго друг другу не сказали, улыбались друг другу и распинались в комплиментах. Традиционный цирк, который должен отпечататься в памяти каждого из выпускающегося в качестве одного из показательных. Мин Юнги не отличался высокими отметками в аттестате, но природная усидчивость и смекалка давали ему возможность реализовываться и пробираться к тому, что ему действительно интересно. Юнги ещё со средней школы был влюблён в литературу, крепко, трепетно, так, что под рукой всегда было место художественному томику. О почитателях литературы бытует мнение, что они так погружены в чтение, потому что рьяно стараются избежать реальности, и в этом есть доля правды. Но мало кто говорит о том, что даже в самом фантастическом вымысле, человек впервые может найти себя, отыскать ответ на мучащий вопрос в простой реплике, не говорящей за всё произведение, может получить дельный совет из уст самого героя, чья жизнь прошла перед глазами как собственная. И уж тем более никто не говорит, что в этой хвалёной реальности человек способен потеряться, раствориться в чём-то, что по силе куда мощнее всякой страсти к поиску себя. Или в ком-то. Юнги не сводил глаз с огненной макушки парня, что перепрыгивал от одного учителя к другому, принимая поздравления и благодарности. Чон Хосок, гордость школы, был награждён почётной грамотой самим мэром города, чей приезд школа ещё будет вспоминать в своих стенах следующие пять лет. Чон обаятелен, харизматичен, всегда был на хорошем счету у учителей, и, как понял после их знакомства Мин, научился грамотно этим пользоваться. Пока все ребята выбегали во внутренний дворик, чтобы успеть понежиться под заходящим солнцем перед обещанной дискотекой, Юнги светило его персональное солнышко. Ему не обязательно было ловить его взгляд, потому что лучей Хосока было достаточно, чтобы согреть в любую погоду. — Ты слышала, Джиён, что Чон Хосоку сразу после школы предоставили место в одном из университетов Сеула? Юнги не мог подвести его слух, это точно были его с Хосоком одноклассницы. Парень прислушался к разговору стоящих неподалёку. — Да, он заранее сдал экзамены и тут же подал документы. Говорят, отец спешит из него сделать своего преемника, поэтому всё так слажено и организовано вышло, — вздыхает вторая то ли от восхищения, то ли от завести. Гордости прибавилось, конечно, за Хосока, но тот и словом ранее не обмолвился о поступлении в Сеул, более того, ни разу не упоминал и мысли о возможном переезде. Юнги дождался, когда толпа нахваливающих преподавателей распустится, и подошёл к выпускнику. Чон о чём-то разговаривал с отцом, но заметив одноклассника обернулся. — Хосок, можно с тобой поговорить? — осторожно спросил Мин, предварительно поздоровавшись с господином и госпожой Чон. — Я на минутку, — бросил в ответ скорее родителям, нежели Юнги. — Что случилось? — спрашивает сразу, как только им удалось удалиться от посторонних глаз. Когда Мин в своей голове, обрамлённой в лазурные локоны, обдумывал наилучший вариант вопроса, он и не догадался обратить должного внимания на холод в глазах, что смотрели на него. — Я слышал, что ты поступил в один из университетов в Сеуле, — замялся Юнги, — поздравляю, я очень горжусь тобой, правда, солнышко, — и он не мог скрыть своей счастливой улыбки, что оголяла не только зубы, но и десна. — Но почему ты мне ничего не рассказывал про переезд? Я понимаю, это твой выбор, но… — Ты надеялся, что я буду с тобой таскаться до самой старости? Что после школы будет какое-то продолжение? — Хосок смотрел сверху вниз, едва приподняв одну бровь. — Прости, но я правильно тебя понял… — Ты отлично понимаешь с полуслова, хён, не надо уточнять. То, что было в школе, остаётся в школе. Поигрались и хватит, пора взрослеть и идти каждый своей дорогой. Укол. Один за одним вбивают каждое слово, подписывая в конце своего автора, на самом уязвимом человеческом органе. Кровь ещё не проступила, а Юнги уже чувствует, как забурлило всё внутри. Это похоже на пожар, перед которым то самое мягкое проткнули неоднократное количество раз копьями, на тот пожар, из-за которого возникает единственное желание, — замёрзнуть намертво и разбиться, чтобы после россыпью осколков расположиться на полу. — Ты сейчас… — Не шучу. Хён, мне было хорошо с тобой, но мне это не нужно в дальнейшем. Ты будешь только мешать, — Чон разворачивается в сторону зала, в котором они были до этого. — Прощай, хён.xxx
Воспоминания бывают различного характера. К некоторым люди возвращаются в преддверии приятного чувства ностальгии, что тёплым одеялом укроет соскучившееся сердце, некоторые воспоминания предпочитают избегать, отсекая любую нить, будь то красная или белая, связывающую их с тем самым прошлым. Но есть и те, которые люди всем нутром желают вычеркнуть из своей жизни, и нет ничего сильнее страха прошлого, ведь именно оно толкает на кардинальные изменения. Достаточно чему-то произойти в далёком прошлом, достаточно подставить что-то под сомнение, а человек уже бежит без оглядки. Бежит из года в год, забывая напрочь, что жизнь не любит двигаться по прямой, отдавая предпочтение давным-давно проложенному кругу. И Мин Юнги, стараясь все эти годы избегать воспоминания, вычеркнуть имя, место событий, хотя бы для того, чтобы не всплывало спонтанно в памяти, оказался в той точке окружности, которая привела её снова к старту. К Чон Хосоку. Они оба изменились, за более чем десять лет — уж точно. Светло-русые пряди мужчины аккуратно уложены назад, видимо, Хосок не изменяет своей страсти к окрашиванию, но уже не использует яркие цвета, как в школьные годы. На нём тёмно-синяя классика-тройка, дорогие часы на запястье. Всем свои видом Чон выделялся среди перебитых по несколько раз бархатом сидений и стен. Чон Хосок выглядит дорого, успешно. Юнги видит, что капитуляция в тот день была оправдана, что ноги, не двинувшиеся вдогонку, к счастью, сделали всё верно. Мин Юнги, лингвист по образованию и преподаватель корейского языка, не помешал бизнесмену по призванию Хосоку, здесь он уже гордится за себя. Хватило ума не унижаться. Брюнет скользит беглым взглядом по фигуре знакомого, дабы не подобрать ничего в свою память, и отворачивается. — Давно ты здесь обитаешь? — интересуется Чон. — Из всех мест, которые я мог представить, где ты окажешься, — это самое необычное, — смотрит на профиль старшего и тоже решает отвернуться. — Ладно, был вариант ещё насчёт Танзании, но это была крайность. Танзания — место, которое всегда с удивление рассматривал Мин на карте в классе географии. Едва ли бы он когда-нибудь решился туда поехать, он мечтал съездить вместе с Хосоком, но есть вещи, которые стоит отпустить вместе с людьми. Сложно выбрать, от чего перво-наперво отказаться: от человека или от мечты, когда они связаны между собой, — остаётся лишь забыть обоих. — Меня после университета сразу бросили в производство, показывали все основы. Как только все гаечки закрутились в голове, и я начал что-то соображать и видеть цельную картину, меня подпустили до управления, — бросился в непрошенное повествование временных лет Чон. — Отец настоял, чтобы я объездил как можно больше стран и набрался опыта, попрактиковался. Командировки, кстати, не такая весёлая штука, как мы предполагали в школе. Юнги как-то на одном из уроков услышал из уст учителя, что существуют благотворительные экспедиции, помогающие детям третьего мира получать образование и минимально адаптироваться в современном мире. Он не питал большой любви к детям, но Хосок убеждал его, что вместе они справятся, что пока Юнги будет налаживать контакт с детишками, Чон будет развивать всё больше отраслей в бедных регионах Африки. Вместе они были готовы вписаться в любую авантюру, потому что, когда идея исходила из Чон Хосока, она казалась абсолютно реализуемой. Мин всё ещё не питает большой любви к детям, поэтому преподаёт в вузе, где получают образования дети постарше, но с минимальным багажом ответственности и без всяких мам-пап за спиной. Хотя и последнее встречалось, но чего только не было. — А ты сам как? Чем занимаешься? «Собираюсь прямо сейчас утонуть в этом виски, в компании не нуждаюсь, » — думает про себя молодой человек. Может, Мадлен обманули и привезли на этой неделе палёный виски вместо обычного? Потому что весь монолог сидящего рядом Чон Хосока воспринимался Юнги не чем иным, как сплошным сюром.xxx
— Чем занимаешься, хён? — раздалось по ту сторону трубки. — Читаю вот, — Юнги поглаживал корешок книги, замеряя, сколько осталось до прочтения. — А в ближайшие два часа планируешь ещё читать? — Хосок никогда не предлагал прямо, он осторожно прощупывал почву пред тем, как завалить различными вариантами времяпрепровождения. Юнги хорошо его выучил, лучше он мог знать только стихотворения любимых поэтов. — Солнце, давай выкладывай. — У меня появилась идея, но я один не хочу, точнее, я могу, но подумал, что тебе тоже понравилась бы эта идея, — младший замялся. — Хён, можно к тебе? Согласие тут же было дано и Мин погрузился в ожидание той самой захватывающей идеи и её автора у своего порога. Хосок не заставил себя долго ждать, парень щебетал что-то о дополнительных занятиях, которые по объему домашней работы уже сравнялись с обязательными предметами. Юнги нравилось наблюдать за тем, как тот что-то рассказывает, ему даже не обязательно было погружаться, не обязательно было иметь отношение к делу, всё, о чём Хосок разговаривал, уже значило для старшего многое. Мин не хотел кривить душой, но иногда, когда парень так увлечённо что-то рассказывал, Юнги приходилось сдерживаться, чтобы дослушать до конца, прежде чем поцеловать. — Так вот, к чему это я всё, — слегка смущаясь, подытожил школьник, — я давно хотел покрасить волосы, но никак не решался. А сегодня я по дороге домой заскочил в магазин и увидел новинку, подумал, что терять нечего и купил два разных цвета вместе с осветлителем. Ты, конечно, можешь отказаться, хён, — он, как бы невзначай, отвёл взгляд в сторону, — но красить меня всё равно придётся тебе. — Пока ты так улыбаешься, я не смогу даже вспомнить, как звучит это самое «нет», — Мин раскрыл пакет. — Здесь разные цвета, кому какой? — Можем с закрытыми глазами вытащить из пакета по очереди, какой вытащишь — в такой и краситься будешь. Сказано — сделано. Юнги никогда не задумывался насчёт обновления цвета волос, свой натуральный чёрный был привычным, пусть и неприметливым среди экспериментов сверстников и ребят помладше. Как он будет выглядеть с новым цветом волос, пойдёт ли ему? Он не беспокоился на этот счёт, всё-таки волосы не зубы, а значит обязательно отрастут. На лице Хосока застыло ожидание на пару с интригой, оба схватили одновременно по пачке вслепую и уставились друг на друга. На счёт «три» договорились вскрываться. Раз, два… — Красная! — Голубая? — больше удивляясь выпавшему на его долю оттенку, нежели подтверждая свой выбор, произнёс Мин. — А почему именно эти цвета, Хоби? — Потому что мы как два полюса магнитика, если нас разделить, в каждом из нас всё равно останется что-то от другого, — на младшего уставились с немым вопросом в глазах. — Если магнит разделить на две части, ориентация полюсов сохраняется, образуя уже новые два магнита. Юнги не смог не сдержать смеха. — Это должно было быть романтично, солнышко, но это больше напоминает какое-то расчленение, — покручивая в руках упаковку с краской, отметил Мин. — Но ты же любишь литературу, я думал, ты оценишь метафору, — надул губки младший. — Да, но не метафору с физикой, — он приобнял Хосока за талию, присев на краешек стола. — Так значит, ты изначально планировал покрасить меня, не так ли? Чон тщательно избегал зрительного контакта с парнем, прикрывая победную ухмылку воровато приподнятыми уголками губ. — Что ты, хён! Просто удачно стечение обстоятельств, — замахал головой, а вместе с ней запрыгала и массивная серёжка на правом ухе. — Посмотри на меня и скажи, как есть, а то красными окажутся волосы не на твоей голове, а кое-где ниже, — продолжал впиваться в него упрямым взором Юнги. — Поцелуй меня, хён, — он резко повернул голову в сторону старшего, — тогда и скажу. Юнги не стал отказывать себе в таком удовольствии и притянул чуть ближе к себе всё ещё брюнета. Стоило ему ослабить инициативу, едва отдалившись от влажных губ, как Чон взял всё на себя, углубив поцелуй, пока ладони обвивали бледную шею. Кончик языка прошёлся по нёбу и старшему стало щекотно, а Хосок не спешил отодвигаться. Коленом развёл бёдра Мина в стороны и расположился между ними. Его руки не спускались ниже шеи, а старшеклассник уже сомневался, что дело закончится одним поцелуем. Каждое движение, легкое касание подушечек пальцев к чувствительной коже, опаляющее всё снаружи и изнутри дыхание стоящего напротив — всё это было знакомо, но каждый раз, когда Юнги доводилось ощутить хотя бы одно, оно было сродни книге, которую открывал и читал не один раз, но каждый слог, каждый абзац впитывался в сознание как совершенно новый. Так и Чон Хосок с каждым разом по-новому впитывался под кожу Мин Юнги, задавая внутри того своё кровообращение.xxx
Отвечать на поставленный вопрос совершенно не хочется. Но Мин уже успел дать понять, что и он узнал сидящего рядом, играть в молчанку было бы глупо. Для Юнги вся эта ситуация и так кажется до ужаса дурацкой и нелепой, словно он герой какой-то мелодрамы, который встречает свою школьную любовь на встрече выпускников. И он очень благодарен одноклассникам, что никто из них и пальцем не думал шевелить, дабы его пригласить на одно из таких мероприятий. Один только Чон решил, видимо, постараться. Мадлен с опаской покосилась на незнакомого ей мужчину, что продолжает доставать её приятеля на непонятном ей языке. Мин шёпотом объяснил, что всё в порядке. На деле, в порядке ничего не было. Чон Хосок, тот самый отличник и гордость школы, что после выпуска отправился покорять университетский пьедестал, тот самый, с кем молодой человек впервые поцеловался, с кем встречался и был готов с головой окунуться в любое дело, что может затеять младший, тот, кто растоптал всякое желание доверять и открываться одним простым «ты будешь только мешать», сидел на расстоянии вытянутой руки от Юнги. Представлял ли он когда-нибудь их встречу в будущем? Скорее, грезил о том, чтобы этой встречи никогда не было в прошлом. И Мин не отрицает, что его присутствие в жизни Хосока могло бы отяготить его карьерные аппетиты, он вовсе не считает себя кругом обиженным. Но слова, слова, что пугающим холодком эха прошлого проходятся от кончиков ушей до самых пят, их невозможно забыть. Синяки проходят, порезы затягиваются, шрамы бледнеют, но пока жив разум, живы и все слова, что когда-либо были адресованы в адрес человека. А слова самых дорогих отпечатываются, поселяясь там навсегда, какими бы они ни были. — Я работаю преподавателем в университете, — отрывисто отвечает Мин. — Ого! — удивляется Чон. — А какой предмет ведёшь? Работаешь здесь? — Да, здесь. Преподаю корейский язык. Юнги привык отвечать односложно, помнит прекрасно, как это бесило Хосока, который всеми силами пытался вытянуть из старшего развёрнутый ответ, ведь тот так много читает. Он бы рассказал многое, но стоит ли вообще пытаться делать это с собеседником, что отчаянно делает вид, будто ничего ранее не происходило? Мысль о погружении на дно стакана с виски кажется всё более заманчивой. — Наверное, ты теперь хорошо русский знаешь, — подмечает молодой человек. — Достаточно, чтобы полноценно интегрироваться в местную среду и найти работу, — Юнги мысленно хвалит себя за то, что смог связать предложение в более чем три слова. Хосок замолкает на какое-то время. Он что-то рассматривает в своём стакане, и брюнету хочется рявкнуть, мол, тут всё чисто, а если не нравится, то его всё равно никто не звал. Юнги не звал. – А что у тебя, — по интонации старший понимает, что Чон осторожничает, — на личном? — и тот вновь поворачивается к нему, прямиком смотря в глаза.xxx
Сколько бы в книгах не писали про первый поцелуй, для каждого человека его первый поцелуй будет особенным и ни с чем несравнимым. Юнги не имел понятия, как его угораздило влюбиться в мальчишку, младшего его на год, но перещеголявшего всех своих сверстников. Как «привет, я Чон Хосок, буду учиться в вашем классе» перешло в «хён, я хочу поцеловать тебя». Эти губы, что не спрашивают, а констатируют желание, так близко и на вид такие мягкие. И Юнги касается пальцем нижней губы, его взгляд был прикован к собственному движению, пока Хосок внимательно считывал реакцию на лице старшего. Хочет ли Юнги его поцеловать? Сложно сказать. Для него Чон всегда был тем самым солнцем, с которым действительно радостно встретить утро, даже если за ним последует очередное посещение школы, солнцем, чей закат наиболее болезненно было наблюдать изо дня в день. К такому солнцу до страшного хочется прикоснуться, обнять и отблагодарить за всё то тепло, что дарит своим светом. Это солнце хочется в кармашек, и под подушку, и за руку, следовать за ним и после захода. Звезда Солнце смертельно опасна для энтузиастов до сближения, но у солнца Юнги губы мягкие, слегка влажные после прошедшегося по ним кончика языка. У него угольного цвета глаза, но с каждой улыбкой в них Мин видит фейерверки и салюты. — Солнышко, — чуть слышно прошептал Мин, а губы уже были в объятьях чужих. Напиши он где-нибудь, что солнце сладкое на вкус, его сочли бы дураком. Но солнышко ведь на самом деле сладкое, лёгкое, как ветер, что раздувал расстёгнутую ветровку и пробирался под смятую футболку, невесомое, как момент, когда двое школьников замирают на самой высокой перекладине на детской площадке. Они целовались неумело, видно было, что для каждого это первый раз. Юнги придерживал младшего за талию из страха, что тот может упасть, но ещё и из страха, что этот поцелуй, первый поцелуй, окажется последним и Чон попросту растворится. Мин мог списать всё на книги, где в некоторых изрядно романтических произведениях все отношения начинались и заканчивались на одном поцелуе, но подобно бреду его преследовала мысль, что вот-вот он отстраниться, Хосок тут же спустится и больше никогда с ним не заговорит, не обнимет при встрече, не посмотрит своим лучистым взглядом. — Хён, — еле слышно выдавил из себя горящими губами школьник, — тише-тише, я никуда не убегу от тебя, — провёл кончиком носа по щеке. — Я люблю тебя, Юнги-хён. Поздний вечер, родители давно дома, но они оба тащились к старшему, держась за руки, на словах лишь простое рвение поиграть вдвоём в видео-игры, а по взгляду, что был адресован друг другу, всё и так было понятно. Юнги потерялся между восходом и заходом солнца, закат за окном знаменовал его личный рассвет, что плавными движениями между бёдер осветил его комнатный сумрак. Мин в первый их раз не оставлял без внимания ни один лучик, медленно прохаживаясь влажным языком по нежной коже оголённых ключиц. Чон осторожно притянул юношу к себе за шею. — Хён, постарайся быть таким же аккуратным, — тяжело выдыхая, бормотал в полголоса младший, — иначе я за себя не ручаюсь — и твои родители сразу узнают, в какие игры мы рубимся.xxx
— Наверное, ты теперь хорошо русский знаешь, — подмечает молодой человек. — Достаточно, чтобы полноценно интегрироваться в местную среду и найти работу, — Юнги мысленно хвалит себя за то, что смог связать предложение в более чем три слова. Хосок замолкает на какое-то время. Он что-то рассматривает в своём стакане, и брюнету хочется рявкнуть, мол, тут всё чисто, а если не нравится, то его всё равно никто не звал. Юнги не звал. – А что у тебя, — по интонации старший понимает, что Чон осторожничает, — на личном? — и тот вновь поворачивается к нему, прямиком смотря в глаза.горький осадок, но сахара не надо, говори всю правду как есть
Юнги делает глубокий вдох. Это не смешно. Чон, чёрт бы его побрал, Хосок прилетел во Владивосток, каким-то неслыханным образом оказался в том же клубе, что и Мин, и пытается прямо сейчас завести разговор, будто ничего десять лет назад не происходило. Юнги бы рассмеялся, если бы не тьма вопросов, что одолевают его, начиная с момента, когда Чон решил заговорить с ним. — Хосок, — смотрит на него так же прямо, но без всякой тени улыбки, — скажи мне честно, зачем ты здесь? Я не поверю, что ты забыл выпускной. — Я не забыл его. — Отлично, тогда у тебя должно хватить такта, чтобы не делать вид, будто ничего не происходило, — Юнги спокоен, но крайне раздражён. На губы Хосока ложится лёгкая улыбка, а в глазах пробегает то самое запоздалое сожаление, которое по всем канонам идёт под руку с «прости», но молодой человек отводит взгляд. — Я понимаю тебя, и ты имеешь полное право злиться на меня, — начал он, — и любые мои слова будут звучать как оправдание, но дай мне шанс высказаться, — поджимает губы. — Пожалуйста, хён, — и снова напротив Юнги те самые угольки, в которых когда-то плясало множество салютов. Стоит ли вообще пытаться выслушать? Конечно, не стоит. Для своей же безопасности и духовного спокойствия Юнги может спрыгнуть с барного стула и направиться к выходу, если постарается, то быстрым шагом от неприятного воспоминания вновь получится улизнуть. Но жизненный опыт, никак не читательский и не зрительский, подсказывает, что раз человек проделал такой длинный путь, ему действительно есть, что сказать. Кроме того, брюнета никто не заставляет дослушивать до конца. — Заранее скажу, я полностью признаю свой поступок глупым, — сразу после молчаливого кивка старшего начал Хосок. — Мой отец очень консервативный человек, касалось это не только бизнеса, но и моего воспитания. И если с судьбой будущего главы компании я смирился ещё в начальной школе, то с контролем личной жизни было тяжело. Очень тяжело, — Юнги внимательно слушает, не подавая какой-либо лишней реакции. — Не знаю, как так вышло, но он прознал за неделю до выпускного о наших отношениях. Я, правда, надеялся, что после школы его хватка ослабнет, но отец поставил перед фактом: либо я оставляю все привязанности в прошлом и еду учиться, либо Давон выдают замуж за одного из партнёров отца и он возглавляет семейный бизнес. Знаю, звучит как сюжет… — … второсортного сериала, ага. Тут такие показывают по каждому второму каналу, — Мин устало вздыхает, потирая переносицу. — Допустим, что в этом есть доля правды. Мне-то зачем это знать сейчас? — Я стал управляющим компании, хён. Теперь я главный, не отец. — С чем тебя поздравляю, — делает последний глоток. — Хосок, пойми, прошло десять лет. Прошло десять лет с того момента, как ты меня оттолкнул. Нельзя вот так объявиться, разъяснить всё и надеяться, что всё будет как прежде. — А я и не надеюсь на «как прежде»,— спокойно отвечает Чон. Юнги слегка опешил. Разговор либо вовсе потеряет смысл, либо пойдёт по второму кругу, а он не намерен водить словесные хороводы. — Прошло десять лет, Хосок, ты понятия не имеешь, через что я прошёл. — Именно поэтому я прилетел к тебе, — спокойным тоном, с той самой невинной улыбкой, от которой лёгкие ямочки проступаю и глаза искрятся, — чтобы выслушать тебя полностью. Прежде чем вычеркнуть меня окончательно из своей жизни, а ты имеешь полное на это право, выскажи мне всё. Прошло десять лет, а Чон всё ещё умеет стоять на своём, даже успел вырасти в этом. Юнги некуда деваться. Интересно, если через время начать забег по одной и той же траектории, результат будет тем же, или в силу опыта и времени его характер значительно изменится? Мин не узнает, если не вернётся к давно знакомому старту. — Пока ты думаешь, с чего начать, как насчёт потанцевать вместе? — Хосок покосился на пустой танцпол. — Я должен тебе танец с выпускного. К слову, что это за песня играет?и не поймём никак, что один из нас прощён уже
— Она не для медленного танца, — бывалое раздражение сменяется смятением и лицо старшего это прекрасно иллюстрирует. — Какой ещё танец? — Всего один танец, хён! — Чон готов сложить руки в умоляющем жесте. — А после танца обязательно переведёшь мне этот трек. Юнги не имеет понятия, как его угораздило оказаться на одном танцполе с тем, кто однажды буквально в лицо ему: «Но мне это не нужно в дальнейшем. Ты будешь только мешать.» Как «прощай, хён» перешло в «выскажи мне всё». От Чона приятно пахнет, а ещё он чертовски уверенно двигается под незнакомый ему ритм. Мин понимает, что слова Хосока объясняют многое, но отпустить десять лет… Десять лет он считал себя каким-то школьным романом, который по завершению последнего звонка оказывается в урне вместе с использованными презервативами, десять лет он на полном серьёзе считал себя помехой для карьеры младшего и со всей тяжестью принимал его решение, ведь так хотя бы одному будет лучше. Но было ли лучше Хосоку? Светило ли так же его солнышко на протяжении десяти лет или оно взошло только после того, как его выслушали? — Только не надейся, что я тебя простил, — бурчит Юнги, чьи руки успели схватить и утянуть в общий танец. — А я и не надеюсь, я жду, — Чон издаёт звуки, отдалённо похожие на слова играющей песни, — и уж поверь, я дождусь.а другой простил давно
— С новым годом, хён, — шепчет на ухо старшему под бой телевизионных курантов.