без годовщины

Кога ревнует. Каору – к Рею. Каору ревнует. Когу – к Рею. Рей смеется над обоими и дергает за ниточки, в глупом треугольнике застряв намертво невольным краеугольным камнем. Рей улыбается, Рей слушает Когу и слушает Каору, Рей хранит секреты и в компании делает вид, что не видит, как Каору кладет руку на талию Коги, потому что Когу это смущает и злит, а Каору, вообще-то, не гей. Рей кивает. Не спорит. Каору – не гей. Кога был влюблен. В Рея. На первом курсе до одури, до звезд в глазах, до едкий пыли в легких и колкой истомы в мышцах. Любил и тонул, выныривал и вдыхал, и любил безответно. Это нормально. Никому не говорил, не плакал, терпел флирт и заигрывания со стиснутыми зубами и мокрыми глазами, и притворялся, что не хочет волком выть от бесконечных фанаток, уменьшительно-ласкательных, репетиций наедине и нежных похлопываний. И это нормально. Подростку любить нормально, и Кога любил, как мог, и как волк зализывал раны. Каору встречался. С Реем. Пылко, страстно и жгуче, до крови и синяков, засосов и криков, хриплых стонов и рваных вздохов. Они никогда не говорили об этих отношениях. Никто и не спрашивал, и кривой слой тоналки врозь с оттенком шеи выдавал себя сам прекрасно. У Рея были любовницы. У Каору, вообще-то, тоже, но сцены ревности начинал, как святой, и после ссор никогда не извинялся. Никто из них не любил. Они просто хотели. Хотели и получали то, что нужно, и никогда не лезли вглубь, и Рей ничего не отвечал, когда Каору говорил, что ляжет сегодня на диване. Голос Каору всегда дрожал, и спиной всегда – поближе к Рею. Рей не обнимал. Кога отказался от своей любви, здраво отделив страсть от уважения – самый умный поступок за всю его жизнь. Так было лучше. Для всех троих. А потом третий курс выпустился. Репетиции и тренировки – совсем другие, а Рей и Каору – как будто резко совсем взрослые. Взрослые и не вместе. У Каору дурь из головы вышла, а у Рея – взросла мудрость, и они разошлись спокойно, словно ничего не меняет. Остаться друзьями с тем, чьи стоны слушал ночь через ночь, для них оказалось слишком легко. И Каору заметил Когу. Ребенок взрослел. Ребенок умнел, брал на себя груз ответственности, ребенок становился все сильнее и пел все лучше, ребенок был все красивее, смотрел все горячее, дышал все тяжелее, ребенок думал и чувствовал и ввязывался в неприятности. И Каору тогда защитил, как смог. Защитил, как старший. Спас, как истинный гей, и в голове эхом отдался смешок Рея. Каору не меняется даже в самых благих намерениях. У Коги в глазах недоумение, возмущение, и щеки красные. Каору не отрывает взгляда. Полушутка Каору и полушутка Коги. Настолько сумбурно, что смешно, и оба не знали потом, считать ли первое свидание – истинным, а какое из последующих – первым. Поэтому у них нет годовщины. Каору делает подарки, потому что хочет. Кога – когда извиняется, и Каору смеется, что подарков становится слишком много. Рядом тепло, и на улице Кога ластится к Каору, а Каору прячет улыбку и никогда не называет гордого волка – домашним щенком. Просто никто не говорил, что одинокому волку нельзя любить. И Кога любит, как может. Не до одури, звезд и пыли, но мягко и спокойно, насколько умеет. Не умеет и учится. А Каору радуется новообретенной семье, и оба молчат о грехах прошлого. Потому что дорога к счастью не бывает простой. Каору целует пушистую макушку спросонья, и чужая ладонь чуть крепче прижимается к его лопатке. Кога все еще ревнует Каору, и Каору ревнует Когу. Но они всему обязательно научатся.