Счастье

Макс смеётся, бежит, тянет за собой, спотыкается, взрывается смехом и старательно продолжает движение. Противиться ему невозможно, да и не хочется. Синие стебли трав расступаются, пропускают людей. Особо настойчивые травинки приминаются под весом чужих стоп. Макс почему-то босой. Когда и где он оставил сапоги — вопрос, ответу на который не суждено быть услышанным. Солнце путается в светлых кудрях. Лента, связывавшая их в условно аккуратный хвост, давно слетела, став украшением какого-то здешнего дерева, и теперь соломенные пряди развеваются от бега. Шурф бежит следом, так же подарив этому миру свой тюрбан. Правда, сапоги все же при нем, не настолько он рассеян. Наблюдая за чужими движениями, подхватывает Макса, при каждой попытке споткнуться. Не отстаёт ни на шаг. Наступает на чужие следы. Лучи скользят по лицу, и Макс жмурится по-кошачьи. Закрывая глаза, он буквально в ту же секунду оступается. Падает лицом вниз, но даже не пытается остановиться. Наоборот, дергает Шурфа за руку, и Лонли-Локли летит следом, он ни секунды не сомневается, слишком счастлив и свободен, слишком жив. И Макс такой тёплый и всемогущий. Вот он, держит за руку. Крепко. Шурф распахивает глаза, с восторгом рассматривая окружение. Они летят вниз. Земли нет вовсе. Только солнце и облака, и лучи, освещающие громады пуха. И Макс. Он летит чуть ниже, спиной вниз, ветер треплет волосы. Развеваясь, они становились все больше похожи на пламя. Огонь, обрамляющий прекрасный лик юного божества. Синие, как небо вокруг, глаза его сверкают безумным счастьем и любовью. Макс сам сплошная любовь. Любовь во всей ее красе. Они падают все ниже, но Макс внезапно отпускает чужую руку, со смехом разворачивается и взмывает выше. Шурф улыбается широко, здесь нет места маскам, нет места недомолвокам и боли. Не меняя положения, он движется вслед за Вершителем. Над миром без земли, в небе, где всегда ясно, где светит солнце. Они кружили, переплетаясь, ветрами рвали перья облаков, кувыркались. Небо звенело чистым счастьем. Мир полнился их чувствами, пропитывался легкой и светлой силой. Макс проносился мимо, тянулся ввысь, падал ниже, но все ещё оставался частью чужих движений. Два потока слились в один. Разлетаясь по разным сторонам, они чувствовали единство, оставались ветром. Куда бы ни дули его потоки, как бы далеко их ни уносило — они цельны. Разгоняясь и свиваясь все плотнее, пролетев сквозь облако, они упали в душистые травы. Синие, горько-пряные, ароматные они прогибались под весом двух счастливых тел. Двух богов и созданий вечности. Мир ликовал, ощущая чужое, но такое родное счастье, и даже сама вечность не смогла бы разлучить их. Ничто бы не посмело помешать этому тихому счастью. Волосы спутались и закрутились единой копной. Лёжа на чужой груди, Макс не пытался двигаться. Слишком резкий переход от сущности к сущности. Так и лежал, вдыхая аромат трав и родного тела. Наконец, видимо придя в себя, он приподнялся на локтях, старался действовать осторожно. Не хотелось дернуть волосами и причинить боль себе и своему человеку. Протянув руку, Вершитель сорвал душистый росток. Тонкая травинка с множеством маленьких зонтиков соцветий, стебель прогибался под собственным весом. Макс принюхался и внезапно чихнул. Шурф моргнул, встретился с чужими глазами, и они засмеялись тихо, как-то устало, но счастливо. Макс отпустил руки, откинув куда-то в сторону сильно пахнущее растение, опустил голову. Так они и лежали, привыкали к своей и чужой плотности, к неудобным, с непривычки, конечностям. Трудно быть человеком. Особенно, когда знаешь, что можно им и не быть. Потеряв лёгкость движений, никто из них не сожалел. Сожалениям не было места в этом вечере, в этом мире. Став вновь людьми, они не только потеряли, но и приобрели. Возможность анализировать и понимать своё счастье. Постепенно Шурфа заинтересовал узел, в который превратились их волосы. Ночное небо. Темное полотно его собственных волос и яркие всполохи звёзд — чужие пряди. Макс не шевелился, позволяя постепенно отделяться. Шурф потратил немало времени на распутывание всех узелков, так крепко они сплелись. Тонкие пальцы проходились на манер гребня, натыкались на очередной узел и принимались за его ликвидацию, движения быстрые, но точные. Шурф успевал поглаживать и слегка массировать чужую голову. По завершению работы на небе уже появились первые звёзды. Макс поднялся, тряхнул освободившейся гривой. Уставился серыми глазами на Шурфа, нахмурился, но в следующий момент уже смеялся. Шурф приподнял бровь. Говорить не хотелось. Повинуясь чужому жесту, Лонли-Локли сел и придвинулся ближе. Звёзд в небе значительно прибавилось. Теперь можно было разглядеть многочисленные созвездия. Они кружились и перескакивали с места на место в каком-то неясном танце. Общая картина казалась упоительно легкой и подвижной. Продолжая хохотать, Макс потянулся к его волосам. Аккуратно схватил одну прядь и слегка дёрнул за неё, привлекая внимание. Прядь была прямой, как и все остальные, но неожиданно золотистой. Покопавшись в собственных волосах, Вершитель с тихим, восхищенным вздохом, вытащил волнистую, чёрную прядь. Наматывая ее на палец, он вдруг посерьезнел, глядел прямо и открыто. Шурф смотрел в ответ. Слова им заменяет пение трав. Все и так ясно. Видно. Слышно, как самого себя. Шурф улыбается, протягивая руку. Макс без сомнений принимает приглашение. Они кружатся под беззвучные переливы одним им ведомой мелодии. И небо свидетель их тихого счастья, а небу не свойственно много болтать.