***
— Прикинь, мне приснилось, что я — шимпанзе. Дилюк от неожиданности утопил ложку в банке с кофе и едва удержал саму банку в руках. За неделю он так и не смог заново привыкнуть к этим явлениям: Альберих передвигался бесшумно, словно телепортировался, и всякий раз заставал его врасплох в самых неожиданных местах, как будто нарочно караулил. Хотя почему «как будто». Может, и вправду караулил. С хитрого гада сталось бы. Ублюдок. Чтобы восстановить равновесие, потребовалась секунда передышки. Дилюк откопал ложку в россыпи сублимированных гранул. Вдохнул-выдохнул. Игнорируй. Увы, Кэйе Альбериху, этой блядской диве, не требовался отклик аудитории, чтобы, мать его, блистать. Дилюк не столько слышал, сколько всей шкурой чуял, как бывший брат перемещается по общей кухне, по-утреннему неуклюже собирая бедрами углы тумб, гремя чем-то в шкафчиках. — Я сидел в зоопарке в клетке, но я там был, конечно же, самый умный и подчинял себе всех зверей, — продолжил Кэйа, как обычно, ничуть не смущенный отсутствием реакции со стороны Дилюка. — А ты был смотрителем зоопарка, которого я очень хотел. Я дарил тебе самодельные цветы из веток и банановой кожуры, защищал от жирафов и строил козни, чтобы тебя завоевать. Дилюк всерьез задумался, куда ему следует налить кипяток — в кружку или, может, все-таки на голову этому блядскому… YOU MAKE ME SO HOT MAKE ME WANNA DROP От того, чтобы уронить еще и чайник, Дилюка удержали только высшие силы и, быть может, еще инстинкт самосохранения. Кэйа где-то за его спиной ударился об стол так душевно, что зазвенела посуда, и чертыхаясь, закопошился, роясь в карманах. I CAN HARDLY BREATHE YOU MAKE ME WANNA SCREAM Заорать и правда хотелось. Эти звуки за неделю соседства успели выесть Дилюку мозг. Кэйа ставил будильники с хаотичностью, достойной шизофреника — не в одно и то же время, а совершенно рандомно, но всякий раз в абсолютно безбожную рань. Дилюк подрывался посреди очередного кошмара, колотил в стену, матерился — бесполезно. От безысходности он даже зашазамил пару песен, — так, просто чтобы знать, какая сука является причиной его недосыпа. Аврил Лавин. Этот ублюдок, мать его через корыто, слушает гребаную Аврил Лавин, ставит ее на репит, на будильник, на звонок и, кажется, поставит Дилюку на похороны вместо марша — и случится это очень скоро, потому что еще одни сутки «Girlfriend» на повторе он просто не вынесет. И вообще, с каких пор этот засранца кусок слушает какую-то попсу для тринадцатилетних девочек?! — Выключи, ради бога! — рявкнул Дилюк, теряя терпение. Музыка смолкла: Кэйа нажал кнопку. — Забыл будильник, прости, — сказал он, и голос его вдруг раздался непозволительно близко, так близко, что можно было понюхать слова. — Ты все? Легкий перегар и запах мяты и вины. Старый чайник, видно, тоже будучи в гневе, изошел брызгами и паром ошпарил Дилюку кончики пальцев. Поэтому он и вздрогнул. Да. — Да, — повторил он вслух и грохнул чайник на подставку. И сбежал из кухни к чертовой матери, уже в коридоре вспомнив, что не забрал с собой кружку. …Это длилось уже неделю. Этот ад длился неделю, с тех самых пор, как Дилюка все-таки выследили после четырех лет догонялок и угрозами и шантажом принудили явиться сюда. Ну, если «ученые прогнозируют тройное появление пятой категории через две недели, в гавани Ли Юэ три дня назад была пробита стена, ты нам нужен» можно считать угрозами и шантажом. Джинн Гуннхильдр умела быть убедительной даже будучи просто Джинн, с которой они ходили на построения, сражались плечом к плечу и жили в бараке в соседних отсеках, но звание полковника словно придало ей внутреннего огня и веса. Светловолосая девочка с добрыми глазами за четыре года превратилась в женщину из титана и стали, и когда эта женщина сказала, что через две недели миру придет конец, Дилюк не нашел в себе достаточно храбрости — или трусости, — чтобы сказать «нет». О том, где именно он им нужен, Джинн с решимостью партизана не говорила ему вплоть до прибытия их «черного ястреба» на базу. Он был готов ко всему: пилотировать «бродяг» — одиночные малые егеря разведки и поддержки, обучать новобранцев, консультировать отдел по усовершенствованиям, помогать в разработке тактики, — но к реальности оказался не готов. — Он ждал тебя все эти годы, — сообщила Джинн, с трудом перекрикивая рев двигателей и гул ветра в ушах. «Кто», — хотел спросить Дилюк, отплевываясь от мокрого снега и лезущих в рот волос, и не успел. Он стоял чуть вдали от площадки, ловко подставляя один зонт ветру, чтобы не вывернуло, другой держал закрытым подмышкой, и что-то быстро набирал в телефоне, хмурясь и кусая губы, словно судьбы мира решал, ублюдок. Синие волосы, та же пижонская серьга в ухе, смуглая кожа, кажущаяся нелепо теплой на фоне тусклой декабрьской хмари… Форма… лейтенанта? Не лейтенанта — капитана. Об этом Дилюк узнал уже после, когда трое дюжих парней оттащили его от лежащего в слякоти тела, а с глаз спала кровавая пелена первой инстинктивно-зазубренной ярости, позволяя разглядеть, наконец, детали. — Ого, пылко, — гнусаво заметил Кэйа, зажимая рукой разбитый нос и, пошатываясь, поднялся, вытерев свободную ладонь о промокшие грязные брюки, ухмыльнулся, блеснул белыми зубами — целыми, к сожалению. — И тебе добрый вечер, братец. — Что он тут делает? — прорычал Дилюк, гневно глядя на Джинн. Та стойко приняла его взгляд своим, не менее гневным. — Потрудитесь соблюдать субординацию и порядок, мистер Рагнвиндр, — отчеканила она. — Капитан Альберих не прекращал здесь работать, а вы не прекращали быть моим подчиненным, — Дилюк пораженно уставился на нее, не мигая, затем перевел взгляд на Кэйю — тот лишь насмешливо вскинул бровь и демонстративно пожал плечами, — и впредь я не потерплю подобного безобразного поведения в своем присутствии. Успокойся, Дилюк, — добавила она уже тише, смягчив взгляд, и положила руку ему на плечо, дав знак, чтобы его отпустили. — Вы оба трудились на благо человечества. Тратить время на внутренние распри сейчас — непозволительная роскошь. Дилюк принял ее правоту, как принял и зонт, который Кэйа подал ему, подобрав с земли и отряхнув от грязи. Посмотреть ему в глаза — глаз, господи, глаз — Рагнвиндр, впрочем, так и не решился: он, конечно, остыл, но гарантировать абсолютное спокойствие не мог. «Не прекращал здесь работать», говорите? Хах. «Все пойдет через задницу», — подумал он, покидая вертолетную площадку в сопровождении одной только Джинн — Кэйа почему-то остался позади, хотя Рагнвиндр был уверен, что тот не преминет воспользоваться случаем и потрепать ему нервы. Костюмчик побежал отчищать? Смешно. И, собственно, как он предсказывал, все и пошло через задницу. Джинн привела его в ангар. Дилюк уже заранее знал, что он увидит, но сердце все равно предательски сжалось. «Феникс» стоял там, семьдесят метров металла и смерти, начищенные и сияющие, словно он не превращался четыре года назад в груду металлолома, словно никогда не случалось той аварии, словно не было крови и боли, не было гнутой арматуры в боку, не было осколка стекла, торчащего из того, что раньше было синим сияющим глазом его тогда еще брата, не было недель в лазарете с горячкой и невыводимым привкусом морской соли и кислой крови кайдзю в пересохшем рту— Словно не было Кэйи с забинтованной головой и «мне нужно сказать тебе кое-что, Люк». Словно не было того злосчастного симуляционного дрифта, когда брат в очередной раз впустил его в свою голову — но, как оказалось, впервые по-настоящему. Словно Дилюк не сбегал, словно не бомжевал год в трущобах разных городов и не строил Стену Жизни три года на двухсотметровой высоте — уровнях смертников. Словно кошмары не ночевали у его изголовья еженощно. Он не был готов. Ему нужно было быть готовым. Джинн молчала долго, тактично дав ему время собраться с мыслями, затем заговорила. — Полгода назад, когда интервалы между появлениями удлинились до месяца, а четвертая и пятая категории перестали появляться, будто вымерли, Тейватский оборонный корпус сократил финансирование программы «Егерь» вдвое и бросил сэкономленные средства на строительство Стены Жизни, — сказала она и встала ближе к Дилюку, почти касаясь его плечом. — Аналитики протестовали, убеждали этих олухов в правительстве, что это просто… кризис. Мнимое улучшение, как при болезни, понимаешь? — Разве во главе аналитического отдела не Альбедо? — отстраненно поинтересовался Дилюк, прокашлявшись. — Как так вышло, что к ним не прислушались? Джинн горько усмехнулась. — Альбедо лично представлял на комиссии свои математические выкладки и модели, но даже его научный авторитет не возымел силы. Он был в гневе. Наш Альбедо — в гневе, только представь! — Дилюк не сдержал невеселой ухмылки, — он разругался с ними в пух и прах, но это не помогло, — ее голос дрогнул. — Нам сократили штат, урезали бюджет на вооружение. Они уповали на эту их стену, Дилюк, едва не молились на нее, — Дилюка передернуло от слова «молились». О, о культах он знал не понаслышке. — А три дня назад в акватории Ли Юэ случилось двойное появление — Альбедо, кстати, это предвидел, — и кайдзю четвертой категории пробил ее, как гипсокартон. Просто прошел насквозь, представляешь? — Джинн рассмеялась, зло и устало. — Вчера я очень своевременно получила уведомление о восстановлении финансирования программы «Егерь». Но мы не сможем построить с нуля боеспособных егерей, набрать новичков и обучить их за две недели, что бы эти идиоты в кожаных креслах там не думали. — Поэтому ты решила ворошить старые кости, — устало и хрипло произнес Дилюк, потерев переносицу пальцами. — Почему я? Могла бы подобрать кого-нибудь в пару к… Кэйе. Из нашего поколения или из нового. Розария, Эола… — Он отказывается входить с кем-либо в дрифт с тех пор, как вы… — Джинн кашлянула и отвела взгляд, — …поссорились. Розария — один из лучших рейнджеров «бродяг», и никого себе в голову не пустит, даже лучшего друга, ты ее знаешь. — Эола? Они часто выпивали вместе. — Уже стоит в паре с Эмбер, из младших, она пришла уже после твоего ухода. Они пилотируют «Скаута». Вон тот, — Джинн кивнула в сторону небольшого по сравнению с «Фениксом» красно-белого егеря с обтекаемыми линиями корпуса и странной двойной антенной на макушке шлема, очень непрактичной, по мнению Дилюка, — увеличенная маневренность за счет облегченного корпуса, и внушительная боевая начинка. Успешно отбивал нападение четвертой категории на Драконьем Хребте. Настоящий стеклянный танк, но они с ним как-то справляются, — сказала она и печально улыбнулась. Пока — осталось висеть в воздухе невысказанным. — Если он отказывается дрифтовать с кем-либо, то с чего ты взяла, что он согласится на дрифт со мной? — спросил Дилюк после недолгого молчания и прочистил горло. — И что я соглашусь на дрифт с ним? После всего? Джинн посмотрела на него с непонятным знанием и грустью, от которой у Дилюка прошел мороз по коже, и он плотнее запахнул черную потрепанную куртку. — «Феникс» принадлежит вам двоим, и он должен взлететь снова, — сказала она вместо ответа. — Помоги ему сделать это. …Дилюку бы самому кто помог. Разговор с Джинн в ангаре закончился его поражением, но он все еще пытался поверить в здравомыслие своей давней подруги и в то, что Кэйа после четырех лет порознь и выходки на вертолетной площадке не захочет с ним больше видеться. Однако, когда его поселили в офицерском блоке в комнате через стенку от той, где жил Кэйа (здравствуй, Аврил Лавин), Рагнвиндр волей-неволей заподозрил неладное. Дальше — больше. Каждая совпадающая по времени тренировка, каждое якобы случайно оставшееся незанятым место в столовой или кабинка в душевой рядом с этим придурком заставляли крепнуть подозрения, что все происходящее — хорошо отрепетированный и подстроенный глобальный фарс. Дилюк, однако, считал себя выше того, чтобы скатиться в неконтролируемую паранойю. Нет-нет, параноил он вполне контролируемо. Да и вообще у него все было под контролем. Всю гребаную неделю. У него все было под контролем — и именно поэтому он сейчас стоит в коридоре взвинченный, с обожженными пальцами, заевшей в голове дурацкой попсой, да еще и без кофе. Это в семь-то, прости господи, утра. Дилюк застонал и взлохматил себе волосы обеими пятернями. Из неспокойных размышлений его вызволил прохладный голос главного аналитика. — Капитан просил передать вам это, мистер Рагнвиндр, — ровно произнес Альбедо и протянул ему его кружку обеими руками. — Вы забыли. — Я не добавлял молока, — глупо брякнул Дилюк, по-совиному хлопнув глазами, и кружки не взял. — Он перепутал. Это была правда — за годы жизни в рабочих бараках он отвык от подобных излишеств. Кофе стал пить только черный, сделался неприхотлив в еде. Однако… если бы он чуть хуже знал Альбедо, то решил бы, что ему не показалось, что тот — господи боже — закатил глаза. Что за черт? — Все вопросы к капитану, мистер Рагнвиндр, — непроницаемо улыбнувшись, сказал ученый, и, видно, потеряв терпение, всучил в руки Дилюку несчастную кружку. — Я лишь выполнил просьбу и, признаться, тороплюсь. Всего хорошего. — Спасибо, — запоздало отозвался Дилюк ему вслед, но тот уже скрылся за поворотом. Он заглянул в кружку снова. С молоком, значит. Помнит, значит.***
Дилюку снова снился кошмар. Сценарий тот же, знакомый с детства: ему восемь, он под кроватью, скованный ужасом надежнее любых веревок, темнота, вонь крови, ошметки внутренностей и пальцы, боже, пальцы, отцу на опознании не хватало пальцев, — Дилюк не видел их, но знал, что они там, потому что тогда, в реальности, они были там, и от этого было еще страшнее, — сдавленный хрип, песнопения на странном языке, «не стой на пути у Владык, Крепус Рагнвиндр» и «да сметут Они все сущее карающей своею волной», и… И элемент, добавившийся в выродство его воспаленного разума четыре года назад, когда он узнал, что тот, кто подарил ему все, был воспитан теми, кто отнял у него все. Повзрослевший, похолодевший — Дилюк не знал, как назвать то, что он видел перед собой, — и немного, самую малость, мертвый Кэйа Альберих. Не Кэйа даже — просто фанатик Культа кайдзю с лицом Кэйи, убивавший полковника Крепуса Рагнвиндра раз за разом. Раз за разом. Снова. И снова— В этот раз что-то пошло не так. Мертвый взгляд не-Кэйи столкнулся со взглядом Дилюка — где кровать, она только что была тут — и Дилюк понял: сейчас он умрет. В собственном сне — умрет. Он закричал и не услышал собственного крика. Не-Кэйа растянул рот в широкой, пластилиново-жуткой ухмылке. NOW YOU’RE IN YOU CAN’T GET OUT YOU MAKE ME SO HOT MAKE ME WANNA DROP Дилюка вышвырнуло из проклятого сна, как пробку из бутылки. Ох, твою же, господи, мать. Оцепенение спало, страх смело приливом раздражения. Весь в липком поту, Дилюк с полурыком-полустоном закрыл лицо подушкой, как никогда чувствуя, что ему — вот уж действительно — бежать некуда. Одиннадцать секунд спустя (секунда, чтобы откинуть подушку, две — проверить время на телефоне половина-сука-пятого-утра, три — спросить себя, жаждет ли он крови, и получить положительный ответ, плюс пять секунд в пути) он в одной пижаме колошматил кулаком в дверь Кэйи. Кэйа, живой, относительно бодрый и с виду теплый, открыл дверь через пятнадцать ударов, шестнадцатый едва не прилетел ему в недавно выправленный красивый нос. — Выруби. Свой блядский. Будильник, — прорычал Дилюк, от души жалея, что они были примерно одного роста. Был бы засранец чуть ниже — возможно с ним было бы проще. Загнал в угол, дал по шее, закинул на плечо и в подв… В подвал. (…енечное платье, а там…) Дилюк завис всего на секунду, ошарашенный неожиданным поворотом сюжета в не оправившейся от кошмара голове. У него только что отца убивали?? Откуда, черт возьми, взялось подвенечное платье?! Кэйа смотрел на него ту же самую секунду широко распахнутым глазом, не мигая, почти испуганно — и... …И с размаху захлопнул дверь, едва не расплющив Дилюку лицо тяжелой металлической створкой. Дилюк явственно услышал звук лопающейся струны. Нерва. Его последнего. Мать его. Нерва. Спустя энное количество времени, в течение которого он пытался выломать засранцу сначала дверь (успешно), а потом кости по одной (не очень), подоспела сонная и разъяренная Джинн с десятком людей, и сиреневый шелковый халат в синих розах, в который она куталась, нисколько не нивелировал градус ее праведного гнева. За ее спиной мрачной жницей маячила Розария — при полном параде, словно не ложилась вовсе. — Я предупреждала, мистер Рагнвиндр, — тихо, спокойно, и оттого еще более жутко, выдохнула Джинн, сверкая глазами. — В карцер. Обоих. Дилюк задохнулся от возмущения и вскинулся на виновника всех его несчастий, но опять наткнулся на испуганное лицо. Да что с ним не так?! — Но у нас один карцер! — воскликнул виновник чуть ли не жалобно, и тогда Дилюк понял. Они хотят избавиться от одного из них. Скорее всего, от Кэйи — Дилюк-то, в отличие от него, не шпион фанатичного культа, только и ждущего момента нанести сокрушительный удар по обороне человечества, чтобы ничто не мешало принести мир в жертву возведенным в идолы монстрам. Они хотят избавиться от Кэйи его, Дилюка, руками. — Именно так, — словно скальпелем отрезала Джинн, и Рагнвиндр вздрогнул, не сразу вспомнив, о чем вообще изначально шла речь. — Внеплановый тимбилдинг. Дилюк притих и просканировал подозрительным взглядом окружающих, тут же споткнувшись о Кэйю снова. Как-то очень обиженно этот подлец посмотрел на Розарию — с чего бы вдруг? Дилюк быстро перевел взгляд на нее и на миг готов был поклясться, что губы той сложились в беззвучное: «не благодари». Впрочем, он тут же себя одернул. Неконтролируемой паранойи ему еще не хватало. Никто никого убивать не хочет, никто никого не благодарит, просто Кэйа — ублюдок с дерьмовым вкусом в музыке и всех достал, а он, Дилюк… Он просто устал и хочет спать. …В карцере не было ничего — простая белая комната без мебели, без окон, с тремя вмонтированными в потолок плоскими лампами. И очень холодная. Дилюк в майке и штанах (одеться им не дали) поежился и растер плечи, обреченно чувствуя, как в груди зреет застарелый кашель: подарочек от продуваемых всеми ветрами верхних этажей стройки. Кэйа, с другой стороны, был и вовсе в одном белье, даже без майки, и на фоне белой стены поджарое смуглое тело — его, что ли, не кормят здесь совсем, — маячило темным тревожным пятном. Дилюку становилось, кажется, холоднее от одного взгляда на эту ходячую экзекуцию, поэтому он просто сел в углу, обняв колени, и, закрыв глаза, привалился к стене. Судя по звукам, Кэйа сделал примерно то же самое в дальнем углу от него. Молча — и славно. Дилюк поежился. Так холодно. Он-то хоть в штанах. А этот вообще раздет… Он прикусил язык. Нет, не будет он за него волноваться. Они друг другу больше никто. Как-то же выживали эти четыре года поодиночке — а тут всего лишь карцер. Ерунда. …Задремать ему удалось лишь спустя час, и то ненадолго. Разбудил проклятый кашель. В последнее время обострений не случалось, и Дилюк забросил таблетки. Как оказалось — зря. — Ты в порядке? — обеспокоенно спросил Кэйа, по обыкновению, бесшумно возникнув совсем рядом, настолько, что Дилюк ощутил озябшей кожей жар его тела. Он бы закатил глаза, если бы не был занят выкашливанием легких из груди. Этот малахольный с его дурными вопросами!.. (Его теплом Дилюк, кляня себя, наслаждался.) — Прости, — сказал Альберих неожиданно хриплым голосом, и отстранился, отчего Рагнвиндр почувствовал себя еще более продрогшим, чем был. — Я виноват, Люк. Я сейчас… Что он «сейчас», Дилюк поинтересоваться не успел: Кэйа подошел к металлической двери и со всей силы принялся стучать, заставив вздрогнуть от неожиданности. — Эй! Э-эй! Дилюку плохо! — он замолк, верно, прислушиваясь. Дилюк тоже волей-неволей напрягся. — Эй, Джинн, это уже не смешно! — Перестань, — сипло сказал Дилюк и пожалел об этом: из носа тут же предательски побежало, и он поспешно уткнулся лицом в колени. — Я в порядке. Просто хронический бронхит. — Что, прости?! — переспросил Кэйа, резко развернувшись к нему, и Дилюк поразился тому, как он побледнел. — И ты молчал?! Черт, Дилюк, ты… — он неожиданно зло пнул босой ногой по двери и заколотил в нее снова. — Выпустите его отсюда, слышите? Оставьте меня, а его выпустите! Да еб вашу мать!.. Дилюк кашлял, смотрел и не мог понять. Этот гад, который извел ему все нервы за последнюю неделю своими дурацкими снами про шимпанзе, дурной музыкой, тупыми подколами, будильниками в невменяемое время, да и вообще своим присутствием — чего ради он сейчас так старается? Почему выглядит так обеспокоенно, когда они уже даже не братья, не говоря уже о возлюбленных? Четыре года назад после того последнего дрифта они наговорили друг другу много обидного и больного, от каких-то вещей Дилюк до сих пор оправиться не смог, а Кэйа… «Я ведь даже не знаю, что с ним было все эти годы, — подумал Дилюк с леденящей — холоднее карцера — ясностью. — А он не знает, что было со мной». Они, которые с юности были единым разумом. Они, у которых уровень нейросовместимости впервые в истории достиг ста процентов при отсутствии генетической связи. Они, которым для того, чтобы понять мысль друг друга, не требовалось ни слов, ни жестов — как в бою, так и в обычной жизни. Как они дошли до такого? Холодный и расчетливый лощеный засранец — вот кем Кэйа предстал перед ним в первую встречу на вертолетной площадке. Дилюк вспомнил его глаза сегодняшним утром и искренний, казалось, испуг в них. Слушал его ругань и звуки ударов, и не понимал. Он что, слепой? Разве так выглядит холодность? Кэйа ведь… да, его растили фанатики-террористы, устраивавшие саботажи егерей и жестоко, ритуально убивавшие самых значимых пилотов — среди которых был полковник Рагнвиндр. Да, он способен контролировать воспоминания в дрифте — фильтровать их, выбирая, какие стоит показывать, а какие — нет. Да, он именно так скрывался все эти годы в самом сердце Оборонного корпуса, засланный туда своей безумной семьей якобы шпионить. Именно так одурачил Дилюка. Вот только… в какой момент он его одурачил? Почему Дилюк всецело поверил одному-единственному дрифту — и то не завершенному толком, — разом перечеркнув сотни предыдущих, боевых и учебных? Кэйа же не мог сделать их с нуля, подделать — тем более. Он же не мог сто дрифтов подряд признаваться ему в любви настолько горячо и искренне, будь она фальшивкой, верно? Он бы… в день, когда пал «Феникс», он не прикрыл бы его собой, пожертвовав глазом. Даже — да даже во сне, видя убийцу отца с лицом Кэйи, Дилюк отчетливо понимал: это не Кэйа. Так почему же все эти четыре года?.. Дилюк вскочил, на ходу разминая затекшие колени и ощущая себя идиотом. Прозревшим и перезревшим идиотом. Нет, так не пойдет. — Хватит, — сказал он, сам не зная, кому именно, и потянул Кэйю за предплечье от двери. — Дай доспать, шумный придурок. Пошли, — и добавил, мельком глянув на сбитые о металл костяшки, — руки не жалко? Растерявшись от неожиданного прикосновения, Кэйа позволил увести себя на пару шагов, затем, видно, опомнился и уперся ногами в пол. Козел, право слово. — А если не жалко? — фыркнул он с наигранной заносчивостью, и Дилюк едва не расхохотался: настолько нелепо это выглядело. Герой в глазной повязке и трусах — ох, мать. В трусах в снежинку. Сдерживать смех стало гораздо труднее. — Тогда мне — жалко, — сказал он и замолк, наслаждаясь эффектом. Эффект был, надо сказать, впечатляющий: на Кэйю стало больно смотреть — он вспыхнул ушами и шеей, как-то весь вытянулся, замер и захлопал ресницами, ни дать ни взять олень в свете фар. — Своих ушей жалко, то есть, — добавил Дилюк с едва скрытым торжеством. — Ты же мало того, что стучишь, еще и вопишь как павлин. Вот и рецепт противокэйного оружия: немного заботы с щепоткой ехидства, и объект двух слов связать не может. Румянец расползся по щекам Кэйи и с шеи стек на плечи и даже ключицы. Это вообще физиологично?.. Так, стоп. Дилюк мотнул головой, отгоняя посторонние мысли. — Я серьезно, Кэйа. Хватит уже. Ты же знаешь Джинн — она строгая, но справедливая, а мы ее довели. Пошли сядем спокойно и подождем. Она не будет злиться долго. — Д-дилюк, я… ты… мы… — как-то враз беспомощно пролепетал Кэйа, растеряв свое хваленое красноречие. Хотя, если подумать, до событий четырехлетней давности он был примерно таким, когда они оставались наедине — неловким, порой заикающимся влюбленным дурачком, как и Дилюк, впрочем. Публично — «Оскар» этому господину! — он, как правило, не показывал эту свою сторону, но Дилюк ведь и не был публикой. Дилюк тогда просто был. И Кэйа тоже — просто был. Рядом. Вместе. За дверью загремели щеколдой, и она, скрежетнув, приоткрылась. В проеме показалась вихрастая голова Беннета — мальчишки-механика. За неделю Дилюк, конечно, не мог выучить имена всех новеньких — и не пытался, будем честны, — но кое-какие лица примелькаться успели. Бенни, во-первых, чем-то напоминал ему его самого в юности, еще до смерти отца, во-вторых, у него все время что-то взрывалось, даже то, что взорваться не могло чисто физически, но самое главное — именно он с напарником Рэйзором восстанавливал «Феникса». Дилюк не мог его не запомнить. — Эм, капитан, сэр, разрешите? — Кэйа чинно кивнул, разом приняв свой прежний «солнце-встает-на-востоке-трава-зеленая-а-я-ярчайшая-звезда-на-этом-небосводе» вид (Дилюк демонстративно закатил глаза), и парнишка, приободрившись, активно зашебуршал чем-то за дверью. — Полковник велела передать вам это. Сказала распределить между собой, — он кинул Кэйе в руки пакет с одеждой и ворох чего-то белого, пушистого и бесформенного. Затем вытащил из кармана бутылочку темного стекла с потертой этикеткой и кинул уже Дилюку. — А это вам от Розарии, мистер Рагнвиндр. Говорит, от кашля поможет, — Бенни смущенно почесал в затылке. — Простите за это, капитан, сэр, я пытался их убедить вас выпустить, но они прямо супер-серьезно настроены. Даже Альбедо. — И он, Брут, — вздохнул Кэйа, мельком заглядывая в пакет. — Ладно, ступай. И спасибо тебе, ты все равно большой молодец, Бенни. Беннет лучисто улыбнулся, показал большой палец и скрылся за дверью. Снова щелкнула щеколда. — Цирк с конями, — проворчал Дилюк, с подозрением осматривая бутылочку. Ничего страшного вроде. В таких продаются сиропы от кашля. К тому же, насколько он знал Розарию, она предпочла бы зарезать, нежели отравить, так что… Кэйа выругался. Дилюк повернулся к нему, вопросительно вскинув брови. — Всего один комплект одежды. Эти засранцы под личиной друзей… — Альберих раздраженно щелкнул языком и с силой провел ладонью по лицу. — Что ты предпочтешь — одеться или укутаться в плед? — вкрадчиво поинтересовался он, демонстративно постучав указательным пальцем по подбородку. — Хотя нет, не отвечай. И то, и другое. Давай, живо, на. И кинул в него пакетом. — Мне кажется, одеться стоит тебе, — прокашлявшись, заметил Дилюк, не торопясь его открывать. — На мне есть хотя бы штаны. Кэйа залился краской и скрестил руки на груди, защищаясь. — Это приказ, и он не обсуждается. Я старше по званию, мистер Рагнвиндр. И к тому же, здоров и холодоустойчив. «Ага, поэтому у тебя зубы стучат», — подумал Дилюк и покладисто пожал плечами, принявшись одеваться прямо поверх пижамы. Он уже знал, что сделает дальше. Кэйа усадил его обратно в угол и в ответ на вопросительный взгляд лишь набросил ему на голову пушистый плед, словно клетку с попугаем закрыл. И ушел. — Надо же, действительно плед, — съязвил Дилюк, отплевавшись от пуха. — Я думал, это что-то дохлое и несвежее. — Вообще-то, я его стирал буквально позавчера! — возмутился Кэйа из своего угла. Дилюк с удивлением воззрился на белый мягкий мех в своих руках. Что-то настолько милое никак не вязалось в голове с хитрым и самоуверенным капитаном Альберихом. Вот с пятнадцатилетним Кэйей, однако — вполне. Дилюк часто подкалывал его за девчачью тягу к уюту и мягким пушистым вещам. (Аврил Лавин, к слову, он даже тогда не слушал.) — Так это твой плед? — Ну да, — буркнул Кэйа невнятно. — Одежда, кстати, тоже. Дилюк вдруг смутился, оглядев себя новым взглядом. Это было… неожиданно. Теперь ясно, почему принесенные штаны хоть и были свободного кроя, но на Дилюке сидели тесно. Дело было даже не в том, что он надел их поверх его собственных — просто Кэйа был худее, чем он. Зато свитер сел идеально по фигуре — и теперь Дилюк был уверен, что Кэйа носил его как оверсайз. Он украдкой взглянул на бывшего брата. Альберих сидел в углу, нахохлившись, как воробей, и выглядел… жалко. Одиноко. Дилюк отказывался признаваться даже сам себе, но за неделю он не раз и не два ощущал инстинктивное, полузабытое «защитить». Эти колебания он списывал то на ностальгию от нахождения на базе среди старых знакомых, то на собственную злость по отношению к этому придурку — и Кэйа помогал ему в этом, снова включая какую-нибудь «Bad girl» (miss me, miss me, now you wanna kiss me, прости господи), пока мылся в душе в соседней кабинке, и слабые тихие чувства терялись под очередным слоем гнева и раздражения. Сейчас же он это «защитить» игнорировать не собирался. Наигнорировался уже за четыре года и одну неделю. Дилюк встал, подошел к Кэйе и плюхнулся на пол рядом с ним. Тот вздрогнул и вскинул на него синий взгляд, непонимающий и даже немного подозрительный. Рагнвиндр не мог винить его за это. Вместо этого он вытянул руку и набросил Кэйе на плечи плед, как бы невзначай теснее прижавшись отогревшимся боком. — Что за черт, Дилюк, — выдохнул Кэйа, попытавшись отодвинуться. Дилюк не позволил ему этого, крепче притиснув к себе. — Смотреть на тебя холодно. Раздражаешь, — сказал он, не зная, что еще можно сказать в ситуации, когда пытаешься позаботиться о том, кого обожал с десяти лет и кого открыто ненавидел последние четыре года. И одну неделю. — Утром ты хотел сломать мне руку, — аккуратно напомнил Кэйа, глядя на него искоса, как на готовую вот-вот рвануть бочку с порохом. — Что изменилось? Стой, молчи: я понял! — он уперся ладонью Дилюку в бок. — Ты как тот парень с Эйфелевой башни, да? Дилюк раскашлялся и аж немного отодвинулся, чтобы посмотреть на него. — Что еще за парень с Эйфелевой башни? — Который обедал в ресторане на ее верхнем этаже, — Кэйа понимающе и восторженно ухмыльнулся с лицом ученого, который сделал величайшее открытие. — Он ненавидел Башню, и когда его спросили, зачем тогда он ее посещает каждый день, он ответил что-то вроде: «Это единственное место, откуда я не вижу это дерьмо». — Я сейчас сломаю тебе нос во второй раз, — пообещал Дилюк, но угроза вышла устало-растерянной. — Заткнись, не беси. — Как скажешь, — мурлыкнул Кэйа, чем-то очень довольный. — Я тебя ненавижу. — Как Эйфелеву башню? — Как Эйфелеву, блядь, башню. (Вдвоем под пледом было несказанно теплее.)***
Что бы там Дилюку не нашептывала его паранойя о теориях заговоров, основную угрозу, из-за которой, собственно, его и позвали, никто не отменял. Напротив, с каждым днем она становилась все реальнее. Джинн ходила на взводе и успокаивалась лишь в присутствии Лизы, Альбедо с командой закрылся в лаборатории и, по слухам, совсем обесчеловечился, не выходя оттуда сутками, просчитывая все риски. Механики — Беннет, Рэйзор, Кли — были завалены работой по самое не балуйся, и кажется, научились себя клонировать, потому что появлялись в разных ангарах едва ли не одновременно. «Бродяги» патрулировали Разлом посменно и круглосуточно, так что Розарию и Кэйю можно было застать лишь при очень счастливом стечении обстоятельств. Сам Дилюк с головой ушел в тренировки, наверстывая упущенное. Не столько физические, сколько ментальные — после случившегося в карцере откровения он твердо намерен был провести с Кэйей успешный дрифт, а для этого следовало вспомнить кое-какие позабытые штучки. На исходе второй недели, где-то за два-три дня до критической даты на базу стали подтягиваться егеря из соседних стран. Первыми из Снежной прибыли «Предвестник» и «Царица» — мощные и напичканные оружием машины войны. Четверо пилотов были им под стать: отец с сыном и две разные внешне, но одинаково холодно-едкие женщины. Джинн после совещаний с северянами выходила с прямой, как у робота, закостенелой спиной и безмерно усталым взглядом, шла оттаивать к Лизе и не выходила из ее кабинета как минимум час, поэтому для себя Дилюк заключил, что лучше держаться от них подальше — на всякий случай. Во избежание кровопролитий. Следом на базе появились изящные и смертоносные «Райден» и «ТОМА» — «Технология Обучающегося Матричного Анализатора». «Райден», пилотируемая сестрами-близнецами из Инадзумы, обладала мощным высоковольтным генератором и, по оценкам аналитиков, ударом электроклинка могла подсветить крупный мегаполис. Отчасти именно она являлась причиной сверхзагруженности механиков: с учетом такого союзника остальным егерям требовалось обеспечить дополнительную электроизоляцию корпусов. «ТОМА», пилотами которого также были сиблинги — брат и сестра, — произвел на базе фурор. Беннет едва ли не восторженной слюной захлебывался, рассказывая о новейшей разработке — шутка ли, единственный в мире егерь, в интерфейс которого удалось вшить настоящий ИИ. «ТОМА» умел учиться, любил шутить, обладал собственной личностью и характером, влюбил в себя половину базы (другая половина просто не успела с ним пообщаться) — по сути, этот бронированный егерь пилотировали трое полноценных людей. Еще не оправившаяся после недавнего нападения гавань Ли Юэ смогла прислать только «Рекс Ляпис» — свой сильнейший егерь, являвшийся, ко всему прочему, самым крепким и старым в мире. Его упрочненную броню даже прямой удар четвертой категории мог разве что немного промять. Пятая категория кайдзю, однако, представляла опасность даже для «Рекс Ляписа», не говоря уже об остальных. Благо, война длилась уже не одно десятилетие, и технологии пока позволяли давать чудовищам отпор. Даже таким колоссальным, как кайдзю пятой категории. Смертельную опасность, однако, никто не отменял. Пилоты «Рекс Ляписа», в отличие от инадзумцев и северян, были друг на друга совершенно не похожи и родственниками не являлись. Полковник Чжун Ли был статным, видавшим жизнь мужчиной за сорок (хоть молодому лицу и невозможно было дать этот возраст), который застал первое появление, знал бесчисленное множество вещей, говорил детально и по делу и был очень обстоятелен и серьезен. Его второй пилот, Аякс — по сравнению с ним совсем мальчишка, немного младше Кэйи и Дилюка, — был бессовестно рыжим и веселым взбалмошным парнем с северными корнями, и постоянно искал проблем. Нарывался, проще говоря. Он умудрился даже как-то вызвать на поединок «ТОМУ», чем привел дружелюбный и миролюбивый ИИ в некоторую растерянность. Ситуацию тогда спас Чжун Ли, который явился, дал напарнику подзатыльник, вежливо извинился перед самим ИИ и Аякой и Аято Камисато — пилотами «ТОМЫ» — и уволок горе-дуэлянта за шарф куда-то в сторону «Рекс Ляписа». Дилюк неожиданно для себя также удостоился пристального внимания Аякса: то и дело ловил на себе враждебный и мрачный взгляд его голубых глаз, чувствовал исходящую угрозу, словно в него целились. Почему — стало понятно, когда из патруля вернулся Кэйа, и они с Аяксом принялись лобызаться как родные прямо посреди ангара. — Это мой суперлучший друг Аякс, — объявил Альберих, сверкая улыбкой, когда они перестали пытаться сломать друг другу ребра. — Если я Шепард, то он — мой Вакариан, если ты понимаешь, о чем я. Аякс, это — Дилюк Рагнвиндр, мой, кгхм, обожаемый брат. У Дилюка вдруг как-то так сразу испортилось настроение. Обожаемый брат? И всего-то? «Четыре года, — напомнил он сам себе. — Тебя не было рядом с ним четыре года. Что он должен сказать? «Это Дилюк, мой бывший, с которым мы теперь на ножах?»» Аякс ответил улыбкой, которой можно было резать банковские сейфы. Вот уж с кем Дилюк не постеснялся бы быть на ножах. — Очень приятно познакомиться, тот самый мистер Рагнвиндр. Весьма наслышан о вас. Кэйа столько рассказывал! — он по-лисьи прищурил глаза и совершенно невпопад выдал: — Кстати, знаете, как мы познакомились? Мы несколько раз ходили в совместные миссии, ну понимаете, пока вас не было, и влюбились с первого взгляда… Кэйа, не прекращая улыбаться, пнул его по ноге. Аякс ответил. Кэйа дал сдачи. Оба улыбались очень дружелюбно и мило, обмениваясь ударами и тычками, и не сводили взглядов с Дилюка, который вдруг ощутил себя очень старым и уставшим. Господи боже, что за клоуны. Но в словах Аякса, пусть и глупых, было что-то искренне колкое и настоящее, и скрываться от этого «чего-то» было неумно. Больше того — опасно, особенно сейчас, когда он твердо намерен был починить то, что осталось от их отношений. Дилюк хмуро ухватил Кэйю за воротник и прямо встретил вызывающий взгляд его друга. — Приятно познакомиться, Аякс, — сказал он, чудом сохранив невозмутимое выражение лица, — однако теперь, когда я здесь, у меня есть дела, касающиеся моего брата. Прошу нас извинить. И ушел, таща за собой растерянного Альбериха. — И что это было? — поинтересовался Кэйа, когда Дилюк завел его за угол какого-то тупикового коридорчика и воткнул спиной в стену. — Максимально странный и неловкий обмен колкостями невпопад, — отозвался Дилюк, нервно оглядываясь. — И я от него ушел. — Это я заметил, — весело хмыкнул Кэйа и скрестил на груди руки. — Но зачем ты меня-то с собой забрал? Я вообще-то хотел поболтать с Аяксом, мы не виделись почти год. Дилюк опешил и хлопнул глазами. Действительно. Вот черт. Какое право он имеет вмешиваться в жизнь Кэйи? С чего он решил, что ему это дозволено? — Слушай, я… — он устало потер переносицу и честно признался: — …я не знаю. Я просто… не мог тебя там оставить. Я вспылил… и, черт, ты прав. Я не знаю, зачем я увел тебя оттуда. Прости. Кэйа смотрел на него уже без улыбки, но в глазу его плескалось что-то теплое и расплавленное — и Дилюк приободрился. — Слушай, у нас ведь завтра вылет, так? — сказал он торопливо, но тихо, чтобы не спугнуть момент. — Может попробуем сегодня учебный дрифт? Если, конечно, ты хочешь… — тут же добавил он, взволнованно облизнув пересохшие губы. Кэйа усмехнулся — так же тихо и как-то грустно. — Хорошо, Люк, — сказал он и отлепился от стены. — Вечером? Или сейчас? Дилюк растерялся и отошел, пропуская его. — Давай вечером. Да, вечером — хорошо, — пробормотал он. — Тогда в десять, в третьей симуляционной? — выпалил он с надеждой в спину уходящему Кэйе. Кэйа замер, обернулся и улыбнулся — внезапно робко, одними уголками губ, так непохоже на его широкие самоуверенные ухмылки и усмешки в последние две недели. — Да, в десять. В третьей симуляционной. Уже когда он ушел, Дилюк вспомнил и всем сердцем возжелал заехать себе кулаком по морде. Их последний дрифт… их последний дрифт четыре года назад Кэйа тоже назначил в третьей симуляционной. И тоже в десять вечера. Он хотел все исправить, но… что он только что сделал?***
Кэйа пришел вовремя. На самом деле, Дилюк думал — надеялся, — что он опоздает на пару минут, и сам пришел вовремя, с расчетом на то, что успеет собраться с мыслями за этот промежуток времени. Но — Кэйа тоже пришел вовремя. — Ну что, пойдем? — глупо спросил Дилюк, чувствуя себя мальчишкой. Черт, они с Кэйей так не тупили даже на первом свидании, когда им обоим было по пятнадцать! Впрочем, это ведь и не свидание, верно? — Пойдем, — кивнул Кэйа и первым открыл дверь симуляционной. Настраивали оборудование и одевались в учебные доспехи они в полной неловкости тишине. Дилюк не мог взять в толк, что творится в синеволосой голове. Ладно он, он, по словам той девчонки-механика — Кли — «угрюмый дядька». А куда подевалась непринужденная болтливость Кэйи? Его павлинья самоуверенность? Сны про шимпанзе? Где все это, когда оно так нужно? Кэйа уронил шлем и так и замер, согнувшись над ним. Дилюк, перепугавшись, потянулся к нему рукой раньше, чем успел сообразить— И немного умер внутри, потому что— Кэйа увернулся. — Ничего, — хрипло сказал он и выпрямился со шлемом в руках, качая головой. — Все в порядке, Люк. Просто устал. У него дрожали руки. — Если ты… если тебе неприятно, мы можем не делать этого. Попробуем завтра, сразу на чистовую, — сказал Дилюк, внутренне холодея. Он четыре года твердил, что Кэйе можно верить лишь наполовину, но… что, если сам Кэйа тоже разучился доверять, после всего, что наговорил и сделал самый дорогой для него человек? Джинн ведь упоминала, что он не входил ни с кем в дрифт с тех самых пор. Неужели?.. — И в случае фиаско союзные силы завтра потеряют «Феникса» за пять минут до вылета, — возразил Кэйа, непонятно улыбаясь. — Нет уж, давай выясним все сейчас. Чем раньше Джинн узнает о неудаче, тем больше времени будет, чтобы найти альтернативу. Давай попробуем. Быстро и не больно, — он улыбнулся шире, но от Дилюка не укрылись его слегка подрагивавшие губы. Он… боится? Да. Кэйа — его Кэйа! — боится Дилюка. Словно считает себя — их — обреченными на провал. И он виноват в этом. Как никто другой виноват. Ему захотелось расплакаться и расхохотаться одновременно. Как они, черт побери, до такого докатились? Кэйа надел симуляционный шлем, пряча лицо, и подключил системы. Дилюк последовал его примеру. Ничего. Сейчас он все исправит. Он просмотрит все воспоминания Кэйи. Все, что тот захочет показать ему. От начала и до конца. И покажет сам. Все. Всю правду. Как любил, как ненавидел, любя, и как продолжил любить — все еще, вопреки всему. Вторично он не налажает, чего бы ему это ни стоило. Инфополе перед глазами зарябило: в настоящем боевом дрифте из передней камеры шлема бы ушла нейропроводящая жидкость, открывая обзор и распределяясь по сочленениям экзокостюма. Поскольку дрифт был учебным, эту задержку обеспечивали специально настроенные помехи. «Готовьтесь к нейросинхронизации». Дилюк бросил последний взгляд на Кэйю, прежде чем закрыть глаза и войти в его голову. Вереница — знакомая до боли — образов и сцен, словно слайдшоу. Дилюк вдохнул их полной грудью, открываясь навстречу, ответно. Нараспашку, навылет: смотри. Все, что хочешь, смотри. Детство. Маленький Кэйа звонко смеется, обнимая женщину, похожую на него, с такой же теплой кожей и чуть вьющимися длинными волосами — только более хрупкую. В руке Кэйи дешевая пластиковая снежинка в блестках, из тех, что продаются в любом супермаркете, — а в сияющих глазах свои блестки, другие, драгоценные, которые не купишь ни за какие деньги. Снова детство, и Кэйа — лицо в красных пятнах, неверие и ужас, — плачет, обнимая ту же женщину — или то, что от нее осталось. Над ними почти гротескно возвышается фигура — черная против света, так что видно лишь фрагменты мужского лица — тоже с чертами взрослого Кэйи, но заострившимися, словно кусок льда. Это воспоминание Дилюк помнил. Этот не-Кэйа ходил за ним по пятам в каждом кошмаре вот уже четыре года. Снова детство, и не-Кэйа смотрит на все такого же маленького Кэйю — напряженная струна, нет, паутина, тянется-не-рвется — сверху вниз: «Ты последняя надежда наших Владык». Дальнейшие слова Дилюк мог бы прочитать у Кэйи по губам, и может быть, даже процитировать синхронно с закрытыми глазами, потому что он слышал это сам, и каждую ночь в его голове играло это дрянное да сметут Они все сущее карающей своею волной, сказанное — скрип и скрежет несмазанных шестеренок — любимым голосом. Четыре года назад именно в этот момент он прервал дрифт насильно, впервые всерьез поднял руку на брата и просто сбежал, не взяв ничего из вещей. Сейчас он не будет таким идиотом. Сейчас он зайдет дальше. Интернат, где они впервые познакомились. Дилюк увидел себя со стороны и не сдержал смешка: он всегда полушутя ругался на Кэйю, припоминая ему его первую фразу при встрече, но… Кэйа был прав. Он и правда был тогда таким, в свои десять лет — нескладным, взъерошенным, лохматым, с выпученными от недосыпа злыми красными глазищами, словом, действительно… «…похож на маленькую сову. Давай дружить?» Кэйа был прав — во всем прав. Дальше. Их детские шалости, переросшие в юношескую привязанность. Какие-то обрывки были Дилюку знакомы — часто мелькали в дрифтах, — какие-то он открывал для себя вновь, переживал заново. Игрушки на двоих. Домашка — и оценки — пополам. Сбитые коленки. Крыши гаражей и убежище на дереве. Спарринги. Ласковые прикосновения, пробуждающие от кошмаров в самый нужный момент. Поцелуи сначала вскользь, в шутку, затем — в сердце и в душу. Первое свидание. Блики его собственных красных волос на солнце — рыжие-рыжие, теплые-теплые, господи, этот дурак ведь всегда смотрел на него вот так, как же он мог забыть об этом? Купание в озере в — боже, какие они были придурки — ноябре. Кэйа тогда на берегу впервые попытался его трахнуть, и конечно же, у него не встал, у них обоих не встал, потому что они замерзли на этом озере как черти и еще неделю провалялись в интернатском лазарете с температурой — но не жалели, потому что были на соседних койках, и потом, в тепле, у Кэйи все стало с этим делом в порядке, как, впрочем, и у Дилюка. Партачный образчик раннего авангардизма на заднице Кэйи, прямо посреди левой ягодицы, который Дилюк набивал ему в ночь выпускного лично с помощью украденной у старшины тату-машинки, а наутро через похмелье не мог вспомнить, что вообще хотел изобразить, зато зализал основательно, по-собачьи, чтобы зажило поскорее. И не только зализал. И зажило ведь — чудеса нестандартной медицины. Кофе с молоком каждое утро. Дуэли на букетах из синих светяшек, покрытых росой, и лилий-калл, мокрых и горько-ароматных. Менее романтичные битвы — уже вдвоем против кайдзю — грязные, склизкие, кровавые, рутинные — но вдвоем. Кэйа помнил даже то, что Дилюк забыл — или заставил себя забыть. И тонкая гнилая склизкая нить через все: «я виноват». Вонь мертвечины шлейфом, как сквозняк из могилы: «я должен все уничтожить». Ледяное, непонятное — «я не смогу». Горячее, решительное — «я не хочу». Дилюк почувствовал, как по щекам текут слезы, но не мог закрыть глаза. Он чувствовал, как мешаются его воспоминания с Кэйиными, в какой-то момент не мог разобрать, где чье — а это, собственно, было бессмысленно, потому что у них были одни воспоминания на двоих. До определенного момента. Дилюк жадно уцепился за цепочку воспоминаний прошедших четырех лет, почувствовал, как Кэйа с присущей ему (и часто, к сожалению, скрываемой) деликатностью касается его собственных за этот период, и тут же открылся, распахнул их перед ним во всем неблагообразии — жест интимнее, чем раздвинуть голые ноги, предлагая себя. «Пожалуйста, прими». И едва не завопил от восторга, когда Кэйа принял. И сам осторожно дотронулся до нового витка — где был Кэйа, и отсутствовал он. Почему-то картинки вдруг стали тусклее, словно убавили яркость ламп, потом Дилюк сообразил — должно быть, из-за травмы глаза. Потом сообразил еще раз — возможно, не только из-за этого. Кэйа пил. Кэйа свисал с плеча Розарии, как поношенное меховое боа. Розария, пьяная, мутная, но узнаваемая, молча тащила его по коридорам, почему-то издавая тяжелыми ботинками звуки Пирамидхэда, и коридоры казались лабиринтом, который плыл, менялся, сужался, темнел, и — господи, эти воспоминания одно за другим, как замкнутый круг, как день сурка — менялся лишь «транспорт»: Розария, Розария, Аякс, Эола, Аякс, Джинн, Розария, Эола, Аякс, Роз— Кэйа, добрый дурак, подсунул следующее воспоминание, не дав задохнуться отчаянием и болью. Но Дилюк задохнулся все равно, потому что— Аврил, мать ее, Лавин. Казалось, между этим воспоминанием и прошлым не хватало большого куска, и Дилюк сделал пометку обязательно спросить его с Кэйи, если — когда — они помирятся, потому что у Кэйи тут круги под глазами, изможденный вид и отросшие неухоженные волосы едва не по пояс, а в последнем — пьяном — воспоминании синий хвост не спускался ниже лопаток. Дилюк припомнил, как генерал Варка, предшественник Джинн, каждый вылет угрожал лично обстругать Альбериху его хаер, а сам он, стриженый почти образцово (за исключением природной повышенной лохматости и пушистой челки, с которой было бесполезно бороться), хихикал, за что получал от Кэйи тычки. Но — Аврил Лавин. Дилюк едва не застонал. Мало ему этого дерьма в реальности, еще и здесь… Хотя, погодите-ка. Это ведь не просто так?What’s wrong what’s wrong now Too many too many problems Don’t know where she belongs where she belongs She wants to go home but nobody’s home It’s where she lies broken inside
Дилюк нахмурился. Этой песни он не слышал. Звучало… грустно. Нет, то есть, это все еще звучало как попса для эмо-девочек-подростков, но теперь, когда Дилюк слушал и слышал, это звучало… грустно. Звучало как жизнь, в какой-то степени.You used to love me You used to hug me But that wasn’t the case I was left to cry there Waiting outside there Grinning with a lost stare
О господи, это еще хуже. Он что, в сериале про школьников? Где девочки в розовом грустят на подоконнике в наушниках, пушистых пледах и мягких пижамах, а в стекло бьет блядский дождь, и хочется не то блевануть, не то убиться, не то поплакать, не то все вместе? Ну, вообще-то плед у Кэйи, как выяснилось, был, так что… Так, нет, нужно слушать дальше. Дилюк помотал головой и продолжил вслушиваться, с каждым разом, с каждой новой песней чувствуя приближение просветления. Или смерти от передоза, это как повезет. «So much for my happy ending»… О боже. «Complicated»… Святые угодники. На гневно-агрессивной «Bite me» Дилюк — аллилуйя! — таки просветлился. Если все это — неспроста, то, может, и заевшая в зубах «Hot» — неспроста? И «Girlfriend»? И «Bad girl», прости господи? Или он все-таки параноик? Дилюк отвесил себе мысленного тумака. С этим он разберется потом. В чувство он пришел очень вовремя, потому что в воспоминаниях Кэйи снова замельтешил он сам — должно быть, две прошедшие недели, — и тут снова сотворилось что-то странное, поскольку кое-какие моменты Кэйа, должно быть, намеренно замылил, размазал, как плохую акварель, неизвестно зачем. Впрочем, Дилюку пищи для размышлений хватило и без того. Новое воспоминание. Кэйа не спал, прижавшись зачем-то к стене — той самой, за которой лежал Дилюк, — и в сердце последнего дрогнуло теплое и больное. Впрочем, секунду спустя это самое сердце едва не остановилось, потому что из-за стены раздался стон. И еще один. И еще. Что за?! Ему не снились такие сны! Ему вообще никакие сны, кроме кошмаров не снились! Ах да. Кошмары. Пока Дилюк-зритель, горя лицом, метался, не зная, что происходит и что предпринять, Кэйа в воспоминании протянул руку к телефону. Проверил время. Вздохнул. …И включил будильник, прислонив динамик к стенке, за которой метался в беспокойном сне Дилюк-из-воспоминаний. Сраную Аврил Лавин. В безбожную, мать его, рань. И все. Внутри Дилюка что-то вспыхнуло, заледенело, оттаяло, заледенело снова и пошло трещинами, откалываясь глыба за глыбой, так же, как раскалывалась на части симуляция дрифта вокруг, не выдержав эмоциональных колебаний, осыпаясь осколками, что испарялись прямо в воздухе. Дилюк едва ли заметил, как не заметил ни головокружения от отдачи, ни пошедшей носом крови — был занят сдиранием липучки на шлеме. Кэйа, которому тоже прилетело отдачей от принудительного завершения дрифта, выковырялся из шлема, встрепанный, красный, с мокрыми щеками и лютым глазом, и торопливо бросился к нему. — Люк, я все объясню! — забормотал он отчаянно и воспаленно. — Я не… я просто… я, понимаешь… Дилюк вместо ответа обхватил его обеими руками, словно желал сломать пополам, и голодно впился губами в губы. Кэйа подавился словами, закашлялся и забился в его руках. Дилюк оторвался от губ — едва ли это был поцелуй, учитывая, каким невменяемым он себя ощущал, — и принялся горячечно целовать щеки, веки, лоб, подбородок — везде, куда мог добраться. И держал, держал крепко, боясь, что убежит, боясь, что исчезнет — как воспоминание. Кэйа уворачивался, затем перестал, лишь обхватил Дилюку щеку рукой, и лишь тогда тот понял, что ревет в голос, с всхлипами и кровавыми соплями по лицу: все по классике, все мерзотнее некуда, все отвратительно, ужасно, дико, уродливо… Кэйа прислонился лбом к его лбу и засмеялся, обхватив теплыми руками за шею. «Синхронизация не завершена. Калибровка невозможна. Повторяю…» Дилюк плакал, смеялся в ответ и не мог вспомнить, когда в жизни чувствовал себя счастливее. — Завтра ранний подъем, — прошептал Кэйа сквозь слезы и улыбку. — Надо пойти спать, а то не сможем навалять двухсотметровым уродам. — Наваляем, — пообещал Дилюк, блестя глазами. — Разъебем их так, что дорогу к Разлому забудут нахрен. — Разъебем. Обязательно.***
…и они действительно «разъебали». Как и в любом бою с пятой категорией — было сумбурно, непонятно и смертельно опасно. Ничего нового, в общем. Доза адреналина, однако, в этот раз зашкаливала: ранее кайдзю пятого уровня появлялись поодиночке либо парами, и никогда — в большем количестве. Трое сразу — это, конечно, сильно. Дилюк — как, впрочем, и все остальные, — до последнего надеялся, что Альбедо ошибся. К сожалению, имелась единственная загвоздка: Альбедо не ошибался никогда. Было трудно. Одна из тварей еще в начале боя заглушила сигнал, «Скаут» лишился руки (истошный крик Эмбер, ударивший в ожившие наушники, эхом звенел у Дилюка в ушах), но глушилку суке таки оторвал, обеспечив худую-бедную, с помехами, но все-таки связь. Где-то на периферии громко, непрерывно и ни разу не повторяясь, на языке Снежной матерился Аякс. Егерь Ли Юэ получил пробоину, защищая «Райден», готовившую свой самый грозный удар: она била мощно и быстро, но генератор заряжался долго, так что по плану егеря с самой прочной броней — собственно, «Рекс Ляпис» и «ТОМА» — должны были обеспечить ей безопасность во время подготовки. Обеспечили. Пока егеря из Снежной достаточно успешно отвлекали первого монстра — того, что с глушилкой, похожего на птеродактиля с перфорацией крыльев, — Чжун Ли защитил своего напарника от второго, насколько Дилюк вообще понимал происходящее. Он подставил свой бок «Рекс Ляписа» под удар, и отключился от боли, когда огромная махина с челюстью, как у тираннозавра, разом выгрызла егерю все, что находилось между плечом и бедром. Аякс в ответ заорал не своим голосом, выпустил ей в пасть полную обойму и продолжал пытаться стрелять, даже когда закончились заряды. «ТОМА» снес его из-под удара хвостом третьей твари, червем ускользнувшей из-под опеки «Феникса», и очень вовремя: пилоты «Райден» отчитались о завершении подготовки — и вокруг разверзся настоящий электрический ад. И секундой позже — второй, мощнее. Такова была «Райден» — рукотворная молния, бьющая дважды. Дилюк почувствовал, как становятся дыбом волосы под шлемом и на теле, несмотря на дополнительную электроизоляцию «Феникса». Кэйа, судя по дрифт-связи, также ощущал легкое покалывание, но в остальном был в порядке — и Дилюк успокоился, вернув свое внимание полуоглушенным, полувзбешенным дезориентированным кайдзю. После удара «Райден» все смешалось окончательно: егеря Снежной не добили своего «птеродактиля» и вынужденно переключились на сдуру набросившегося на них другого. Перехватывать их добычу пришлось потрепанному, но все еще боеспособному «Скауту» и «ТОМЕ». Эола с маниакальным упорством стремилась выломать твари ее недо-крылья, должно быть, мстя за Эмбер, и Дилюк сквозь помехи слышал, как Аято Камисато, один из инадзумских пилотов, время от времени успокаивает ее, приводя в чувство. За них он не волновался: после общения с суровыми северными ребятами «птеродактилю» едва ли осталось жить долго. Лишившийся одного пилота «Рекс Ляпис» и системно перегруженная «Райден» временно выбыли и отступили, так что на пути третьей твари остался только «Феникс». Впрочем, разделение противников было достаточно условным, поскольку ситуация менялась со скоростью, кажется, мысли, и на одной позиции невозможно было удержаться — приходилось перемещаться все время. С северянами они поменялись, кажется, раз пять, прежде чем удалось по-настоящему пустить одной из тварей — той, что пробила «Рекс Ляписа» — кровь. Дилюк — правая рука «Феникса», всегда ею был — кромсал встроенным цепным мечом, в обороне полагаясь на рефлексы Кэйи, и даже не видел толком, что именно он режет, наплевав на все, пока под лезвием ощущалась живая закостенелая плоть. Синяя химозная кровь заливала экран камеры егеря, мешая обзору. Стараниями Кэйи им чудом удалось увести «Феникс» из-под разинутой страшной пасти, и Дилюк, поддавшись наитию, почти вслепую ткнул мечом куда-то вверх и наискосок, напарываясь металлом сервопривода на чудовищные клыки, дернул, как рычаг. Нейроцепи коротнуло, живую человеческую руку прострелило острой фантомной болью до белизны перед глазами, но лютый взвизг твари и влажный хруст ее нижней челюсти заставил Рагнвиндра широко и полубезумно ухмыльнуться... Успокаивающие, ласковые мысли Кэйи приятной прохладой остудили и опустошили голову, как первый снежок, и Дилюк снова стал слышать и осознавать, что творится вокруг. Вокруг творилось не очень. Кайдзю с длинным гибким телом, как у хорька, обвился вокруг корпуса «Царицы», опасно сдавливая и сминая броню. «Предвестник» бесполезно выпустил три заряда в живот монстра в попытке освободить союзный егерь, затем полез отдирать вручную — уже более эффективно. Старший пилот выругался. Сильный северный акцент делал его и без того грубую ругань еще более устрашающей. — Ну и шкура у этой падлы, ебать его в сраку! Есть у кого бронебойные? И расхохотался собственной злой шутке. Проблема крылась в том, что «бронебойными» подразумевались все, абсолютно все боеприпасы на вооружении егерей. И если не пробили они, то не пробило бы ничто, разве только прямой ядерный удар — но это была, безусловно, крайняя мера. В таких случаях, как правило, либо искали слабые места в покрове, либо создавали их вручную, долго и выматывающе ковыряя одно и то же место, либо просто и без изысков стреляли в пасть. У длинной твари пасти, к сожалению, не наблюдалось. «Скаут» и «ТОМА», разобравшись с «птеродактилем», разделились: один направился на помощь северянам, другой — к «Фениксу». — «Царица», «Предвестник», «Скаут», меняемся. Держите зубастого, не отпускайте, — торопливо указал Дилюк, и напрягшись, отшвырнул беснующуюся от боли тварь в сторону, где ее с готовностью приняла «Царица», припечатав гидравлическим молотом. Взгляд упал на искрящуюся остаточным электричеством воду — и одновременно с этим он почти наяву увидел, как загорелась в голове Кэйи лампочка. Он усмехнулся, приняв план. Фейерверк так фейерверк. Позиции сменились быстро, пусть и не было за плечами опыта командной работы в таком составе: все же недисциплинированных и несообразительных пилотов в Оборонном корпусе не водилось. Не выживали. Кайдзю с длинным телом, чуя опасность, заметался вдвое активней, угрем вился в воде под ногами — только успевай уклоняться от внезапных мощных ударов. — Верткий, сволочь, — хмыкнул Кэйа, отдавая команду на зарядку орудия. — «ТОМА», придержишь? — Так точно, — весело отозвался ИИ раньше, чем подали голос его пилоты, — мы прикроем! Дилюку не требовалось спрашивать, уверен ли Кэйа: он знал это, как знал и ответную уверенность Кэйи в нем самом. И провернул рукоять меча, переместив часть мощностей на топливный резервуар цепного механизма. — «ТОМА», твой корпус выдержит взрыв? — спросил он в общий канал. — Эквивалент? Дилюк честно попытался прикинуть в уме и ощутил в голове щекотную и насмешливую подсказку Кэйи. — Приблизительно сто семьдесят центнеров, не более, — Дилюк закатил глаза. — Прекрати ухмыляться, Кэй, хочешь суперумного парня — Альбедо еще свободен, если что. — Это будет трудно, — пробормотал ИИ, — но постараюсь, — и внезапно спросил весело, наивно и до зубовного скрежета прямолинейно, как мог только он: — Так вы, ребята, все-таки встречаетесь? — однако, ответить ему никто не успел, потому что: — Оюшки, господа, оно бьет, держитесь! Кайдзю ударил красно-рыжего егеря по корпусу, оставив хорошую вмятину, но «ТОМА»остался стоять на ногах, обхватив тело зверя обеими руками, как боец сумо. Оба пилота Камисато что-то наперебой загомонили на инадзумском, но Дилюк уже отключился. И выпустил всю накопившуюся мощь, воспламенив цепной меч. — Снежная, «Скаут», отступайте по моей команде, — четко произнес Кэйа, прочитав в его мыслях все, и даже не задумываясь о вероятностях исхода. — Три, два… Сейчас!! «Жги, братец», — подумал Дилюк мыслями Кэйи и, ну. Зажег. Дилюк не знал теории — «отстань, Кэй, я не хочу нобелевскую по физике», — но знал практику. Удары «Райден» порождали особый вид остаточного заряда — «омы-хуемы, Кэй, тебя что, Альбедо покусал?». Заряд этот ослабевал долго и бил больно, особенно на морской воде, полной солей электролитов, — а еще бурно реагировал на пламя, взрываясь так, что третья категория разлеталась требухой по окрестным берегам. Четвертая категория ложилась после пары таких взрывов. С пятой, опять же, все обстояло сложнее, поскольку каждый кайдзю этой категории обладал уникальными характеристиками, но и для этих монстров взрыв не мог пройти бесследно. Однако, след — это все, что им требовалось сейчас. Слабое место в броне. И «Перегрузка» — так, кажется, Альбедо называл этот эффект, — могла в этом помочь. И помогла. И они, как и было друг другу обещано — «разъебали».***
Когда Дилюк услышал в полумраке коридора подозрительные влажные звуки, то сначала решил, что где-то в стене прохудился отопительный контур, и лишь предостерегающее шипение Кэйи побудило его остановиться и как следует всмотреться в притаившиеся по углам тени. И когда тени пошевелились — на миг распался влюбленно-змеиный клубок конечностей, чтобы переплестись снова — он узрел. И, к сожалению, узнал. — Ого, — только и смог выдавить он. — Ага, — шепотом откликнулся Кэйа, положил теплые ладони ему на виски и нежно, но настойчиво заставил отвернуться от зрелища, близкого к непотребному, и пойти в противоположном направлении. Дилюк даже не сумел огрызнуться, слишком поглощенный впечатлениями, лишь вздрогнул, когда за их спинами раздался тихий сдвоенный стон. — Не понимаю, почему тебя это так удивило, но нам лучше убраться отсюда от греха подальше. Они оба — жуткие собственники. — Я… просто не ожидал, — признался Дилюк, когда они удалились на достаточное расстояние. — Я полагал, у них отношения протеже и патрона или вроде того. — И поэтому Аякс в лучших Шекспировских традициях слетел с катушек, когда его Чжунлиетта двое суток не приходила в себя после вылета, — фыркнул Альберих ему в ухо и Дилюк, исключительно из уважения к полковнику Ли Юэ, ткнул его локтем в бок. — Протеже и патрон среди рейнджеров — не то чтобы невозможная, но достаточно редкая комбинация. Почти все рейнджеры — либо любовники, либо близкие родственники, — он переместил ладони с висков на щеки и озорно ухмыльнулся, подмигнув. — И если посмотреть под определенным углом, то мы подходим под обе категории, да? Ах, вот оно — альбериховское засранство в чистом виде. Дилюк закатил глаза. После их победоносной миссии минуло всего три дня — и где тот неловкий смущающийся опять-подросток, которого он целовал в третьей симуляционной накануне вылета? (Впрочем, не сказать, что Дилюку не нравилось.) — Я бы предпочел смотреть под тем углом, где мы подходим только под одну категорию, Кэйа, — чопорно заметил он. — Желательно, не проблематичную. — Какой ты неинтересный. А как же «запретная братская любовь» и все такое прочее? От нас даже кайдзю будут визжать фанаточками, я так и вижу… — Я тебе сейчас кое-чего запрещу, и посмотрим, как ты запоешь про братскую любовь, — пригрозил Дилюк, пряча ухмылку. Кэйа поспешно вскинул ладони в знак принятия поражения, но здоровый глаз его искрился весельем. — Я был неправ, солнышко, прости! — Пойдем уже, — вздохнул Дилюк и потрепал его по волосам. — Нас заждались. — Но-но! В том, что пришлось искать обходной путь, виноваты не мы, так что… — Кэйа пожал плечами, затянутыми в парадный мундир. Дилюк покосился на него и украдкой сглотнул. Хорош, черт. Кэйе шел белый — подчеркивал тон кожи. Кэйе шел синий — делал ярче цвет глаз. Кэйе пошел бы, если уж совсем начистоту, даже грязный мешок из-под картошки с ожерельем из потрохов кайдзю, но в парадном белом мундире с бледно-голубой блузой и изящной синей розой в петлице Альберих, казалось, вообще мог брать города одним лишь мимолетным взглядом из-под ресниц. (Дилюк городом не был, поэтому отдался бы ему безо всяких взглядов и белых мундиров.) — Я чую флер непотребства в твоей голове, — мурлыкнул Кэйа, и Рагнвиндр, опомнившись, поспешно отвернулся. — Глупости. — Мм-хм. — Правда, — с нажимом, сам не зная зачем оправдывается, сказал Дилюк. — Я лишь думал про дурацкую парадную форму. Вот это действительно непотребство в чистом виде, — он демонстративно оттянул стилизованную под крыло ассимметричную полу собственного мундира — такого же по фасону, как у Кэйи, только черного, как полагалось по званию. Кэйа вежливо кивал, всем видом излучая снисходительное «ага-ага, продолжай, очень убедительно». — Я тебя сейчас ударю? — после краткого молчания беспомощно предложил Дилюк, когда аргументы исчерпали себя. — Это вопрос? — весело уточнил Кэйа. Дилюк глухо зарычал сквозь зубы и прибавил скорости, тщетно пытаясь охладить пылающие щеки силой мысли. Кэйа засмеялся и поторопился за ним, четко печатая шаг каблуками высоких ботинок. — …Знаешь, почему в парадную форму рейнджеров входит однокрылый мундир? — спросил вдруг Альберих, и неожиданное тепло в его голосе застало Дилюка врасплох. Он остановился, обернулся, вопросительно вскинув брови. Кэйа подошел, забросил руку ему на плечи, и в груди погорячело как-то вдруг. Полегчало. Как свобода. Как дом. Дилюк сглотнул и продолжил молчать. И смотреть. Кэйа улыбнулся и потерся щекой о его висок. — Один без другого не летает. Не может, — мягко сказал он, и Дилюк чуть повернул голову, чтобы вдохнуть его слова. — Потому что два пилота — два крыла. — Два крыла, — эхом повторил Дилюк и обнял его за пояс, ближе прижав к себе. Что ж, он планировал сделать это чуть позже, после маленького, но полного нудных церемоний вечера в честь знаменательной победы, но видимо, у Вселенной были другие планы, потому что идеальный момент она подкинула вот прямо сейчас. Не то чтобы он был против. В конце концов, раз уж Кэйа избрал себе амплуа школьницы из подросткового фильма, со стороны Дилюка будет очень некрасиво не поддержать его начинаний, верно? — Я должен тебе кое-что показать, — сказал он, отстранившись от Кэйи. — Кое-что важное. Единственное, — он отвел взгляд, — пообещай мне кое-что. Кэйа настороженно кивнул. Внешне он был спокоен, но от Дилюка не укрылся легкий, едва заметный, обеспокоенный изгиб бровей. Рагнвиндр про себя вздохнул. Учитывая, какую хрень он собирался совершить — волнение, пожалуй, было весьма обоснованно. Он достал из кармана телефон и открыл плеер. — Пообещай, что мы никогда больше об этом не заговорим, — сказал он, сделал вдох, собираясь с духом. И нажал на «плэй». We are never ever, ever getting back together We are never ever, ever getting back together You go talk to your friends, talk to my friends, talk to me But we are never ever, ever, ever getting back together Дилюк чуть не выронил телефон. Кэйа побледнел, глядя на него широко распахнутым глазом. — Нет! — едва не взвизгнул Дилюк, лихорадочно тыча в экран и промахиваясь как назло онемевшим пальцем. — Ты все не так понял! Это не та! Не та! Это не та, Кэйа! Обуздать проклятые современные технологии ему удалось далеко не с первой попытки, а Тейлор Свифт — боже, откуда она вообще тут взялась?! — продолжала утверждать, что «мы никогда-никогда больше не будем вместе». Неправда! Стерва! Когда он попал, наконец, куда надо, его охватило чувство, что он только что нажал ту самую «красную кнопку» и развязал третью — сто третью, сто миллионов третью — мировую. «Если налажаю — развяжу. Клянусь богом, развяжу», — в долю секунды успел подумать Дилюк и решимость его была непоколебима. К счастью… I still burn for you Like the sun burns in the sky I still burn for you То, что надо. Кэйа закрыл лицо руками и задрожал. У Дилюка внутри что-то умерло. Он шагнул вперед, отступил назад, не зная, куда деть себя… I still burn for you My whole life I've been on fire I still burn for you — Боже, Люк, — невнятно выдавил Альберих, качая головой. — О господи, ты… — Нахрен, я люблю тебя, — выпалил, перебивая, Дилюк, выключил телефон к чертовой матери, и не глядя отшвырнул его прочь, потому что хватит с него этого дерьма, спасибо. — Я тебя люблю, слышишь? — Я… слышу, — всхлипнул Кэйа, отнял от лица руки и… Дилюк увидел его покрасневшие щеки лишь мельком, прежде чем, приблизившись, с размаху врезаться своими губами в его, растянутые в широченной улыбке. Нахрен дрифты, кайдзю, Аврил Лавин и весь этот гребаный мир — тоже нахрен. За спиной раздался деликатный кашель, и они с Кэйей отпрянули друг от друга, словно обжегшись. — Вы должны были бороться со злом, мистер Рагнвиндр, а не примкнуть к нему, — аккуратно заметил Альбедо, глядя на них с вежливым любопытством. — Но я все равно за вас рад. Кэйа вспыхнул до корней волос. — Альбедо, нет! Бороться… со злом?.. Несмотря на хаос в голове, до Дилюка медленно стало доходить. — Вы все подстроили, — сказал он с неожиданной для самого себя уверенностью и взглянул на Кэйю, который спешно уткнулся взглядом в пол с таким видом, словно телепатически просил у него политического убежища. — Мое возвращение, вся эта, черт подери, музыка, кофе, карцер… — Мы лишь совместили полезное с полезным, — невозмутимо произнес Альбедо. — Восстановили боевую единицу, вывели капитана из четырехлетнего эмо-периода и спасли жизнь всей базе — ста восьмидесяти девяти людям, к слову. — …А при чем тут эти сто восемьдесят девять человек? — спросил Дилюк после некоторого ошарашенного молчания. — Потому что годы почти круглосуточного «Losing grip» с перерывами на «Nobody’s home» и «Bite me» — существенный удар по ментальному здоровью, — ответил Альбедо совершенно серьезно. — Мы были на грани группового суицида. Вы спасли нам жизнь, мистер Рагнвиндр. Пожалуйста… — он бросил нечитаемый взгляд на валявшийся у стены телефон и улыбнулся уголками губ, — возьмите ответственность. Ошеломленный, Дилюк не нашелся, что сказать, и лишь молча отдал честь. Кэйа за его спиной тихо прыснул. — …Прости за это, — осторожно произнес Кэйа, когда Альбедо удалился, напоследок тактично напомнив, что их ждут в зале собраний. — Альбедо, Джинн и остальные — они просто беспокоились. Обо мне. О тебе. О нас. Ты же их знаешь, — он неловко засмеялся. — Должно быть, я действительно их достал. Впрочем, очарование Аврил Лавин под силу понять лишь истинным ценителям. Дилюк завел руку за спину, не оборачиваясь, наощупь отыскал теплую ладонь и слегка сжал, почувствовав ответную дрожь. — «Bad girl». Замешательство Кэйи ощущалось почти физически. — Что?.. Дилюк закатил глаза. О боже, он сделает это. Он сделает это, черт побери. — Miss me, miss me… — севшим внезапно голосом начал он, мимолетно радуясь, что Альберих за спиной не видит его красного, как знамя революции, лица. — …Now you wanna… — машинально подхватил тот, осекся, резко вдохнул… …И развернул его за руку к себе, телом к телу, дыханием к дыханию. Жизнью к жизни.…kiss me.