Линии на снегу

Мартен, задрав голову, с волнением смотрел на большой экран. С каждой секундой приближался финиш, и победитель гонки преследования вот-вот должен был показаться в поле зрения. Условно комфортное преимущество перед соперниками потихоньку таяло, но только за счёт того, что золотой медалист был уже очевиден, а борьба за серебро ещё только разгоралась. Это Олимпиада, и никто здесь не захочет уступать конкуренту даже одну секунду времени, ребята будут драться до самого финиша, а там уже случится то, что случится. До золотой медали оставалось триста метров. Никто не угрожал победе молодого француза, разве что он сам в распоследний момент мог бы на нервах накосорезить. И Фуркад переживал. Ему нестерпимо хотелось заорать уже от радости и кинуться к финишу встречать своего друга и олимпийского чемпиона, но пока Эмильен не доехал, радоваться было рано. Зная Жаклена, нужно быть готовым и к тому, что он потеряет равновесие в любом рандомном месте, и свалится за два метра до финиша. А Фуркад знал его слишком хорошо. Обмирая от волнения и радостного предвкушения, он умолял время идти быстрее, едва не подпрыгивал от нетерпения и без конца переводил глаза с экрана на финишную прямую, которая лежала перед ним как на ладони. Подумал было снять на видео блестящий финиш победителя, как тогда в декабре, в Анси, но руки от нервов ослабели и не слушались. Сунув телефон обратно в карман, Фуркад снова прилип глазами к экрану. Конкуренты потихоньку приближаются, съедая одну секунду за другой, но Эмильена уже не догнать. Это его гонка, его сила и его победа. Вот он выкатился, наконец, на финишную прямую, промчался по инерции несколько метров, ещё отталкиваясь палками, ещё не понимая, что он тут один. Потом оглянулся на соперников и, никого не увидев рядом с собой, сбросил скорость. Мартен улыбнулся. Ему хорошо была знакома эта повадка победителя – пройти пешком несколько метров до финиша, приветствуя трибуны, уверенно и ничего не боясь. Сколько раз он сам делал так же, как был горд сегодня увидеть то же самое в исполнении друга! Эмильен опустил голову, перекрестился чуть дрогнувшей рукой и, когда до финишной черты оставалось всего ничего, вдруг подпрыгнул на лыжах, вскинув руки вверх и издав какой-то дикий победный клич. Линию своего освобождения он пересёк по воздуху. Трибуны, и без того бесновавшиеся, взорвались тысячеголосным рёвом, замахали французскими флагами, засвистели и задудели, казалось, этот грохот сейчас пробудит небеса. Фуркад перевёл дыхание, мысленно поблагодарил всех богов, причастных к совершившемуся, и кинулся в стартовый городок. На финиш его не выпустят, но когда Эмильен пройдёт первый кордон, надо перехватить его до того, как на парня насядут журналисты и фотографы. Он увидел его очень быстро. Новоявленный олимпийский чемпион снял биб, надел поверх формы тёплую куртку и снова натянул биб. Вокруг него, разумеется, уже крутились люди, кто-то помогал застегнуться, кто-то поправлял капюшон куртки. Подходили поздравить только что приехавшие ребята из других сборных, каждому хотелось хлопнуть по плечу или стукнуться кулачками. Эмильен улыбался во все стороны, кивал, принимая поздравления, весело болтал с подходящими и не забывал строить рожи в объектив Кевина Фойгта. Мартен подошёл ближе. Он не хотел вламываться в толпу поздравляющих, перетягивая всё внимание на себя, хотя чуял себя вправе это сделать, и остановился неподалёку, тихонько усмехаясь и едва не лопаясь от гордости. Придётся подождать, пока Эмильен освободится. Он понятия не имел, что хочет сказать своему другу, да и надо ли что-то говорить, но знал, что даже его молчаливое присутствие для Жаклена будет важнее всех на свете поздравлений. Скоро Эмильен его увидел. Перебегая глазами от одного восторженного поздравляющего к другому и почти не разбирая слов в гулком потоке восхищения, он вдруг заметил совсем рядом своего наставника, своего лучшего друга и биатлонного кумира, человека, который год назад до потери пульса возился с ним, натаскивая перед чемпионатом мира, и сейчас, накануне Олимпиады, сделал всё, чтобы главная для Жаклена гонка стала золотой. Мгновенно сбежала с лица счастливая улыбка, шлёпнулся на снег рюкзак, только что болтавшийся в руках, и Эмильен двинулся к Фуркаду – никого не слыша, ни на кого не глядя. Кто-то ещё приветственно пихал его в бок, кто-то пытался сунуть под нос микрофон и задать вопросы – он ничего этого не видел и не понимал. Мартен, улыбнувшись, сделал шаг навстречу, поднял руки, чтобы обнять – и первым заметил, как Эмильена повело. Чемпион остановился, растерянно посмотрел по сторонам, потёр глаза рукой. Лицо его становилось жалобным, он гримасничал, пытаясь сдержать слёзы, но эту битву очевидно проигрывал. Фуркад быстро подошёл ближе. Его Миль начал осознавать, что выиграл Олимпиаду, и в одиночку он такое не переварит. Надо быть с ним, дать возможность уткнуться в себя, спрятать лицо, выплакать это невероятное потрясение в родных руках. И он обнял Эмильена, молча прижал к себе, закрывая руками от всего мира, сам слишком взволнованный, чтобы что-то говорить. Вокруг крутились фотографы, сновали туда-сюда тренеры, сервисёры, пару раз прошли мимо Кентен с Симоном, поглядывая на них, но, видимо, из деликатности так и не решились подойти. Мартен закрыл глаза, чтобы никого и ничего не видеть. Был только этот клочок земли под ногами, покрытый снегом, и где-то далеко-далеко орали трибуны, и сильно билось сердце, и Эмильен плакал в его объятиях, переживая свою самую драгоценную спортивную награду. Спустя целую вечность олимпийский чемпион, наконец, поднял голову, неловко шмыгнул и вытер нос об куртку Фуркада. - Спасибо. - Ты как? Эмильен вздохнул, помотал головой. Он и сам не знал, как он. Счастье было слишком слабым словом, чтобы описать всё, что он сейчас чувствовал. Мартен заглянул ему в глаза, заботливо стёр остатки слёз, ласково потрепал по щеке. - Ты молодец, огромный молодец, Миль. Ты олимпийский чемпион, понимаешь? Жаклен кивнул и снова положил голову другу на плечо. Слишком много всего сегодня случилось, слишком нервный выдался день, слишком… хорошо, что Мартен здесь. - Не то чтобы я против ваших нежностей, – раздался рядом голос Гигонна, – но там как бы награждение начинается. Никто не хочет поприсутствовать? - Эмильен, давай, – Фуркад ласково встряхнул его за плечи, – без тебя не начнут. Иди. - Могу я сходить, – бодро предложил Антона, видя, что сосед по комнате ни в какую не хочет отлипать от Мартена. - Успеешь ещё, – засмеялся Фуркад. – Сначала выиграй, а потом ходи награждайся, сколько влезет. Эмильен, ну что ты? Мне тебя туда за шиворот тащить? Гигонна отступил назад, ловко выудил телефон и включил запись видео. Всё закулисье сборной Франции было на его совести, и, разумеется, такую милоту, как сегодня, он не мог оставить без внимания. Сделал несколько коротких записей, пару-тройку умильных фото и сразу отправил весь контент в инстаграм. Потом немного подумал и к одному фото добавил опрос: «Эмильен – для Фуркада или не доставайся же ты никому?» Довольно фыркнул, увидев, как подписчики сразу начали голосовать, выбирая преимущественно первый вариант. - Миль, иди, – Мартен, наконец, оторвал его от себя и улыбнулся с облегчением, увидев просветлевшее лицо своего чемпиона, – мне уже не терпится послушать Марсельезу, а ты заставляешь меня ждать! Эмильен усмехнулся, кивнул и ещё раз потёр глаза, окончательно приходя в себя. Впереди его ждала высшая ступень пьедестала, золотая медаль Олимпиады и гимн Франции, разносящийся над Пекином. Но главную свою награду он уже получил – Мартен Фуркад видел его победный олимпийский финиш, видел своими глазами, и ради этого стоило прожить все огорчения и неудачи прошлых лет. *** Фуркад медленно ехал по трассе, не отрывая взгляда от следов россиньоловских лыж. Длинный день, полный бесконечных нервов и бурных восторгов, закончился, умотавшийся Эмильен спит сейчас в их номере со своей драгоценной золотой медалью в обнимку, и никого уже нет ни на трассе, ни на стадионе. Только бывшему лидеру сборной Франции, давно завершившему карьеру Мартену Фуркаду захотелось ещё раз пережить всё пережитое – но не для себя, для себя он пятикратный олимпийский чемпион, а для своего друга. Узнать и почувствовать всё, что знал и чувствовал сегодня Эмильен. Фонари над стадионом и на трассе ещё горели. Фуркад двинулся из стартового коридора, представляя себе беснующиеся трибуны, ловя губами редкие снежинки и жмурясь от удовольствия. Линии на снегу, оставленные лыжами победителя, уверенно вели его по трассе, рассказывая свою историю. Мартен отчётливо видел, где Эмильен пошёл на обгон, где ему стало трудно, как он вприпрыжку поднимался в горку – всё это они отрабатывали накануне Олимпиады сотню раз: подъёмы и спуски, обгоны по внешнему радиусу и по внутреннему, скоростные отрезки на равнине. Эмильен отмотал десятки, если не сотни километров, чтобы в самый важный день быть сильнее всех. Следы лыж приводили на стрельбище и уводили с него четыре раза. Мартен улыбнулся, гордясь про себя – ни одной помарки сегодня не было, ни одной ошибки. Снова, как и год назад на чемпионате мира в Поклюке, Жаклен выдал настолько идеальную стрельбу, что, казалось, такой просто не существует. Но она была, для одного-единственного биатлониста она была и сегодня снова привела его к победе. Недалеко от финиша Мартен остановился. Россиньоловские лыжи не пересекали черту. Он закрыл глаза и снова с наслаждением вспомнил, как это было – Эмильен прыгает вверх, вскидывая руки, и приземляется уже по ту сторону финиша. Много лет Фуркад мнил себя единственным достойным победы биатлонистом, много лет ему приходилось, скрепя сердце и не очень-то искренне, поздравлять с золотом своих соперников, если им удавалось обойти непобедимого француза. А теперь появился тот, чьи успехи для Фуркада были важнее, он усмехнулся – стократ важнее, своих собственных. И этот кто-то сейчас спал в отеле сном младенца, вцепившись в свою олимпийскую награду, как ребёнок – в любимую игрушку. И всё было хорошо. Всё было правильно.