Вдребезги (Perfectly in Pieces)

— Блять! Как это до сих пор никто в магическом мире не придумал ничего лучше, чем этот раздражающий хлопок? Ну хорошо, допустим, звук неизбежен, но в таком случае, можно же было хотя бы попытаться сделать его тише! Всякий раз, возвращаясь домой, в голове Тео только одна мысль — о том, насколько несовершенна каминная сеть и что можно придумать, чтобы его прибытие оставалось незамеченным. Он осторожно выходит из камина и чутко прислушивается. В пустынных коридорах все еще слышны отголоски звонкого эха. Ему кажется, что оно звучит настолько громко, что могло бы поднять и мертвого, и Тео на мгновение замирает. Задерживает дыхание. Ждет. Вслушивается. Все тихо. И спокойно. «Хвала Мерлину», — облегченно выдыхая, шепчет он в темноте. Снимает обувь и, стараясь производить как можно меньше шума, быстро идет на свою половину особняка. Если, конечно, у меня получится добраться туда… Отец уже несколько лет не появлялся в том крыле дома, где сейчас обитал Тео. Лестница (впрочем, как и всегда) встретила его неприветливой настороженностью. Преодолеть двенадцать ступеней по правой стороне, ухватиться за балясину, перескочить следующие три, снова пройти справа, прижавшись к перилам почти вплотную, и закончить путь по левому краю. Вот, наконец, и площадка. Тео поворачивает направо и, стараясь держаться в тени, практически бесшумно скользит по коридору, внимательно глядя себе под ноги и навострив уши. — Ба! Смотрите, кто пожаловал! Позор семьи вернулся! Брюзжащий голос вспарывает тишину, как нож. — Да ну?! Он так крался, что мне сперва показалось, будто это его мерзкая мамаша… — Пфф, вот уж никогда не думал, что судьба нашего рода окажется именно в его руках… — Всегда к вашим услугам, Арчибальд, Фрэнсис, Теодор. Тео поочередно кланяется портретам своих родичей и, выпрямляясь, небрежным движением откидывает упавшие на глаза волосы. Еще одна новая привычка с тех пор, как они стали такими длинными. Странное дело — чем больше они отрастали, тем больше вились, и ими становилось труднее управлять. Будучи короткими, они не доставляли особых хлопот, но сейчас, достигая плеч и почти касаясь кончика носа, эти лохмы постоянно ему мешали. И становились проблемой. Особенно, если вспомнить их последнее задание: они тогда лежали в засаде и ждали, пока ненаносимое убежище, в котором собирались уцелевшие члены Ордена Феникса, вновь не станет видимым. Он, Блейз и Драко лежали на голой земле и, скрытые дезиллюминационными чарами, вполголоса болтали о всякой ерунде, пока Блейз не выстрелил ему прямо в глаз одной из резинок, что так часто носила в своих (недавно выкрашенных в зеленый цвет) волосах Пэнси. — Твою мать! Ай! Что это было? — Ты плохо кончишь, если не соберешь эти чертовы патлы, — на полном серьезе объяснил Блейз. — И если это все же случится, я лично сделаю на твоем надгробии, в семейной усыпальнице, вот такую надпись: «Теодор Нотт. Сын, друг, и единственный Пожиратель Смерти, который расстался с жизнью, потому что не хотел расставаться с волосами», — наигранно траурным голосом закончил он и покачал головой. Тео ухмыльнулся. — Забавно. Ты что, правда думаешь, будто отец позволил бы поместить мое тело в семейную усыпальницу? — мрачно спросил он, потирая слезящиеся от напряжения глаза. Не в том он был сегодня настроении, чтобы по достоинству оценить шутку Блейза. — Тоже верно, — согласился тот, вытягивая перед собой руки и проводя ими по влажной от утренней росы траве: они пролежали на этом проклятом холме всю ночь, но убежище так и не объявилось. Как и в прошлый раз, им троим поручили выяснить, правдивы ли донесения шпионов, или же зацепка, волей случая попавшая в руки Пожирателей, всего лишь пустышка, не стоящая и ломаного сикля. Если след, на который они вышли, окажется верным, то Блейз, отвечающий за трансгрессию, должен был доставить ближайших бойцов в нужное место. Драко должен был следить за происходящим и постараться ничего не пропустить, чтобы все увиденное им можно было использовать в думосбросе для анализа схватки. Что же касается Тео, то он отвечал за маскировочные чары. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как полученная ими информация оказалась действительно правдивой. Разумеется, Тео ни на что не жаловался, но ему тогда пришлось добавить те несколько ночей в свой банк памяти под грифом «самые жуткие кошмары» и жить теперь с твердым убеждением, что спокойные сны ему больше не светят. К сегодняшнему дню этот незримый банк был набит под завязку и добавлять к нему еще один «шедевр» в исполнении Пожирателей ему очень не хотелось. — А если серьезно, тебе и впрямь не мешало бы укоротить волосы. Иначе кто-нибудь перепутает тебя с Золотой девочкой и ты вляпаешься в такое дерьмо, что мало не покажется. После этих, сказанных самым легкомысленным тоном, слов Блейза в их маленьком отряде воцарилась гробовая тишина. Даже стрекотание кузнечиков затихло. Третий их товарищ, до этого момента не проронивший ни звука, казалось, перестал дышать, а его глаза, и так безучастные, с каждой минутой становились все более пустыми и безжизненными. Пожалуй, еще более безжизненными, чем обычно. — Ты, что, правда находишь это забавным, Блейз? — повернул голову Тео к олуху, сидящему справа от него. Блейз был хорош во многих вещах: мастерски смешивал напитки, мог легко утихомирить разбушевавшуюся Пэнси, храпеть неимоверно громко (настолько, что требовалось заглушающее заклинание, чтобы иметь возможность выспаться рядом с ним под одной крышей). Еще, он был рисковым типом и обладал даром втягивать в свои авантюры окружающих, но самым примечательным в его характере была (не)способность понимать намеки и его бестактность граничила порой с мудачеством. Не обращая внимания на иронию в голосе Тео, Блейз беспечно пожал плечами и продолжил: — А что? Это правда. Чем длиннее отрастают твои кудри, тем больше становятся похожими на шевелюру Грейнджер, которой она щеголяла в школе. Интересно, знает ли кто-нибудь, куда она подевалась? Одни говорят, что ее растерзали оборотни, и что перед этим Сивый содрал с ее головы кожу вместе с волосами, соорудил из них некое подобие шарфа и теперь называет его своей «львиной гривой». Другие, наоборот, утверждают, что она жива. Ты, — кивнул он в сторону Драко, — мог бы и спросить у тетки, по-родственному. Прошел слушок, что Беллатриса снова прибрала ее к рукам и подвесила за волосы в студии, где когда-то училась рисовать… Вот почему у Блейза после этих слов оказалась разбита губа, а Тео схлопотал синяк под глазом, случайно оказавшись на линии ответного хука. Один только Малфой остался цел и невредим. Потому что именно он начал потасовку и подпортил лицо Блейзу. — Серьезно? — воскликнул наполовину ослепший Тео, хватаясь за подбитый глаз. — С ума вы, что ли, посходили?! Да еще и по тому же глазу! — Прости, Тео, ничего личного. Но ты, Фрости*?! Какого хера это было? — возмутился Блейз. Пожалуй, громче, чем следовало бы в их положении. — Забини, твою мать, ты можешь говорить тише? А еще лучше, вообще не открывать рот, пока мы не уйдем отсюда? — свирепо глядя на придурка единственным здоровым глазом, спросил Тео, пытаясь намекнуть, что следующие несколько часов ему следовало бы вести себя попроще, но, как мы уже сказали, намеки до Забини доходили с трудом. Так и на этот раз: Блейз одарил его совершенно невинным взором, явно не понимая, за что выхватил зуботычину, но, бросив беглый взгляд в сторону парня, который снова отрешенно уставился в одну точку, решил все же держать рот на замке. Хоть тут умно поступил. Ну, или вроде того… Наблюдая, как солнце пытается пробиться сквозь сгущающиеся над головой темные тучи, они просидели в полнейшей тишине еще несколько часов. Чтобы занять себя хоть чем-то, Тео снова (как и всякий раз, когда им выпадала очередь торчать в засаде) принялся мысленно перечислять состав особо сложных зелий и формулировку самых редких заклинаний. Он проверит свои знания, когда вернется домой, а пока ему только и оставалось, что повторять про себя древние ритуальные фразы и точный перечень ингредиентов для Костероста. Почему именно Костероста? Да потому, что с недавнего времени стал проявлять к исцеляющим чарам более глубокий интерес, как к самым востребованным на сегодняшний день. И, надо отдать ему должное, у него это неплохо получалось. Настолько, что ему на шестом курсе даже предложили поработать в больничном крыле вместе с мадам Помфри, чтобы та преподала ему азы целительства. Это произошло после того, как он спас Драко в очередной потасовке с Поттером. Причем, не просто спас, но и поддерживал в нем жизнь до тех пор, пока не подоспела подмога. Мадам Помфри хвалила его тогда за проделанную работу, а он стоял стоял сам не свой, с дрожащими руками, по которым стекала и капала на пол кровь его лучшего друга, и думал о том, что, вероятно, никогда не привыкнет к виду крови. Липкую, густую субстанцию с характерным цветом и специфическим запахом он ненавидел всей душой. Она проникала в любую щель, намертво въедалась в ткань и плохо отмывалась даже чарами — не зря же все самые мощные ритуалы были завязаны исключительно на крови. Поэтому он всегда старался, насколько это было возможно, избежать контакта с чужой кровью. Все это было слишком интимно для него. — Эта наводка лжива от начала и до конца, — вдруг подал голос Драко. Впервые за все время, что они здесь находились. — Мы пялимся на это треклятое поле уже двенадцать часов, но так ничего и не заметили. — Согласен, — задумчиво качнул головой Тео. — От кого исходила информация? — Не знаю, — дернул плечом Малфой. — Мне не сказали. «Драко все еще в немилости у Темного Лорда», — сделал вывод Нотт. Сменил позу и с хрустом потянулся — все эти методы слежки и наблюдения явно устарели. — Чья сейчас очередь? — Блейза. — Что?! Ну привет! Хватит с меня и того, что в прошлый раз я загремел в эту грёбаную пещеру и… — Немедленно. Драко даже головы не повернул в его сторону. Сказал, как припечатал, и все. — С чего это ты решил, что можешь приказывать? Тео закатил глаза. Точнее, один глаз. Потому что довершить начатое ему помешала жуткая боль в ушибленной глазнице. — Тебе самому не надоело торчать здесь? Просто пойди и сделай то, о чем тебя просят. В поисках поддержки Забини уставился на Нотта, но, не встретив со стороны последнего никакого сочувствия, чертыхнулся и встал. Тео проводил его взглядом, наблюдая, как он тащится вверх по склону под простенькими дезиллюминационными чарами в ту сторону, где, по их данным, должно было находиться законспирированное убежище Ордена. — Третья осечка подряд, — проговорил он, заметив, как Блейз споткнулся и чуть не грохнулся на том участке поля, где высокая трава была более влажной. Он нелепо взмахнул руками, чтобы сохранить равновесие, и с криком: «Бля!..» тут же исчез из вида. Будто под землю провалился. — Да, — равнодушно отозвался Драко и снова умолк. Блейз тем временем выбрался из зарослей и, оглядевшись по сторонам, продолжил свой путь. — Эмм… Слушай, все эти слухи… О Сивом… Это что-то новенькое. Тео словно шел по тонкому льду и его неуверенный тон был прямым тому подтверждением. Он выдержал паузу, но ответа так и не последовало. Тогда он переменил тему. — Какой план? Выражение глаз Драко слегка изменилось. Он дернул рукой, по лицу его промчалась тень, но и сейчас он не произнес ни звука. Тео терпеливо ждал. Человека, сидящего рядом с ним, он знал так же хорошо, как и самого себя, и понимал, что Малфою нужно дать немного времени. Так оно и случилось: Драко выдохнул, и с этим долгим выдохом словно ушла часть напряжения, стальной хваткой сжимающего его плечи. Черты лица расслабились и стали мягче. — Позже переговорим. Сперва отчитаемся. Тео согласно кивнул. — Хорошо. Когда придешь? Сразу после отчета? Или у Лорда для тебя припасено очередное поручение? — Не припасено. — Хоть одна хорошая новость… Вернулся Блейз. С ног до головы живописно перепачканный грязью, запыхавшийся и злой, как черт. Яростно зыркнул в сторону Драко и взмахом палочки бросил на себя очищающее заклинание. — Эй, вы, засранцы, вы теперь торчите мне четыре разведвылазки, какие мы получим на следующих заданиях. Я серьезно говорю. Тео усмехнулся, достал из пачки сигарету для себя и передал белую коробку с надписью «Бенсон и Хеджес» Малфою. — Я бы поставил ему «Удовлетворительно» за попытку очистить с себя грязь и «Превосходно» за то, как он умудрился влезть в лужу. Драко хмыкнул, зажал сигарету между зубами, поджег ее невербальным заклинанием и протянул: — Не-е… «Превосходно» — за падение в пещеру. А за тот арабеск, что он нам изобразил, можно дать только «Выше ожидаемого». Бросил пачку в грудь Блейза и довольно хмыкнул при виде молниеносной реакции Забини. — Ненавижу, — проворчал Блейз, осторожно помещая сигарету в угол рта, чтобы не потревожить разбитую губу. — Обоих вас ненавижу. — Ну так попроси, чтобы тебя перевели к нашим отцам. Я слышал, с ними интересно работать. И гораздо приятнее. Еще бы! Все эти рейды, пытки и прочие прелести. А! Еще про геноцид забыл, куда уж без него, — насмешливо предложил Тео, пуская дым кольцами и магией заставляя их складываться в разные фигуры. — Звучит заманчиво, — пробормотал Блейз. — Такими темпами, просрав уже третью наводку, похоже, нам и так придется пойти путем наших дорогих предков. И что за напасть? Опять тупик. Драко ограничился едва заметным кивком, а Тео с силой затянулся и задержал дыхание. Ответ на вопрос, почему ему нравилось курить, заключался в дыме. Ощущения, вызываемые никотином, мало его привлекали, а вот возможность контролировать струю дыма притягивала гораздо больше: создать некую субстанцию, придать ей форму и потом управлять ею — это было интересней самого курения. В такие моменты он чувствовал себя художником, способным по своей воле сотворить все, что ему заблагорассудится. Дым, контроль — вот в чем заключалась его зависимость. Но, как и все хорошее в жизни, это удовольствие тоже было недолгим. Вступив в реакцию с организмом, дым начал менять свою структуру и рассеиваться. Он попытался удержать его в горле. В заточении. Как в клетке. А потом подумал, что если даже дым и рвется наружу, он все равно в его власти, и открыл рот. Кашлянул, ощущая, как саднит гортань. Настолько, что навернулись слезы, и подбитый глаз защипало.

***

— В том, что все наводки оказываются полным дерьмом, нашей вины нет. Результата — ноль, а нам только и остается, что лежать в этих треклятых холмах, прятаться за валунами и торчать под проливным дождем где-нибудь в лесу. Блейз в сердцах махнул рукой и выпустил струю дыма. — Мерлин, как же я хочу горячий душ, пастуший пирог и кровать. Мою кровать, по которой я так соскучился. — Да не по кровати ты скучаешь, — усмехнулся Драко, — а по Пэнси. — Именно, — подтвердил Блейз. — Я скучаю по Пэнси, присутствующей во всем перечисленном: в душе, в кровати… — …в пастушьем пироге, — продолжил вместо него Тео. — Я, конечно, всегда подозревал, что вы с ней извращенцы; в смысле, все мы тут приверженцы Темного Лорда, самого крутого из всех волшебников, когда-либо появлявшихся в магическом мире, но это слишком даже для моих самых смелых предположений, — со смехом закончил он и с удивлением подумал: «Докси его покусай, этого Блейза, неужели я смеюсь?» — Я хотел сказать — в моей постели, с пастушьим пирогом, прикрывающим самые интересные места. Мы с ней, кстати, так уже делали. Надеюсь, твоя невинность не пострадала от моих откровений? — спросил он у Тео и, не дожидаясь ответа, покачал головой. — Кто всегда был занозой в заднице для ребят нашего факультета? Ну конечно, Тео Нотт, единственный староста, так и не вступивший в эту должность. Блейз осклабился и отсалютовал Тео средним пальцем. — Скажи за это спасибо Темному Лорду, — пробормотал Тео, откидывая с лица волосы: проклятые кудри, падающие на лоб, еще больше раздражали подбитый глаз. — Да ладно тебе. Все мы знаем, что при другом раскладе так бы и было: однако, произошло то, что произошло, и ничего тут не сделаешь. Эта должность принадлежала Драко, но, получив приказ убить одного из самых могущественных волшебников, он весь шестой курс обдумывал, как бы это получше обустроить, и совсем забросил общественную работу. Почему, собственно, тебя и назначили старостой вместо него. Блейз попытался невербально залечить рану на губе, но либо неправильно сформулировал заклинание, либо что-то напутал, потому что ранка как была, так и осталась на месте. — Ты только представь, как бы мы повеселились, если б ты все-таки вступил в должность! Делали бы регулярные набеги на твои припасы и сжирали все то дорогущее импортное дерьмо, которое ты так любишь. Только подумай: все твои драгоценные книги провоняли травкой, твой уникальный ковер, который, как ты утверждаешь, подчеркивает твой утонченный вкус, заблёван, и — вишенка на торте! — гриффиндорская принцесса доведена до белого каления. Прикинь, какую физиономию она бы скорчила, когда увидела, что мы играем на раздевание в вашей общей гостиной или бреем ее отвратительного низзла. Было бы клёво заменить ее шампунь какой-нибудь хренью из магазина приколов, чтобы ее патлы поменяли цвет. Или подкинули бы пару шуток о том, что она не знает, как нужно отсасывать… — Хватит. Тео с Блейз разом повернулись к Драко. Малфой, бледный до синевы, стоял, опустив голову и закрыв глаза. Блейз действительно иногда мог быть клиническим идиотом. — Если ты закончил трепаться, я могу трансгрессировать нас в палатку остальных разведчиков, чтобы вы могли связаться с руководством и составить отчет о нашей вылазке. Драко бросал отрывистые фразы, снова обретая деловитую собранность. Вот только глаза по-прежнему оставались безжизненными. — Тебя, Забини, попросили остаться там в качестве представителя нашего сектора, — ровно сказал Малфой и протянул ему конверт со вложенным в него предписанием. Блейз вздохнул. Ссутулился и горестно кивнул. — Зашибись. Это значит, что мне придется иметь дело с Флинтом. И крошечными кроватями. И — еще раз — Флинтом. И баландой, которую они гордо именуют «супом». И бесконечными стонами и воплями из лазарета. И душем, где никогда не бывает горячей воды. И, — я не помню, говорил это уже или нет — с Флинтом. — И Пэнси. Блейз резко вскинул голову и тут же подобрался. — Дьявол тебя раздери! Какого черта ты мне сразу не сказал?! Стоим тут, срёмся, курим, хотя вместо всего этого я мог бы потрахаться. Уходим. И быстро. Блейз схватил Драко за руку и сунул ладонь другой в руку Тео, замыкая цепь. Все это произошло настолько стремительно, что Нотт вздрогнул от неожиданности и налетел на Забини. — Слушай, Тео, если захочешь, можешь остаться и понаблюдать за нами с Пэнси. Заодно получишь от меня несколько практических советов. Тео сплюнул окурок на землю и растер его ногой. — Понятно теперь, от чего прётся Забини. Явно не от еды. Хотя, и пастуший пирожок кстати придется. — Знаешь, Нотт, когда ты так говоришь, сразу видно, что ты еще девственник. Во имя Мерлина, ты вообще собираешься… Последние слова его потонули в вихре трансгрессии. Драко сперва забросил Тео неподалеку от особняка Ноттов, а потом, как и грозился, отправил Блейза к разведчикам. Добрался до своих комнат Тео без приключений. В доме по-прежнему царила тишина, только огромные напольные часы мерно отсчитывали ход времени да поскрипывал где-то жук-точильщик. С той поры, как он был здесь в последний раз, прошло две недели. Тео толкает массивную, инкрустированную зеленым перламутром, дверь и входит на ту половину поместья, что с некоторых пор стала его резиденцией. Одиннадцать комнат. Когда-то он отремонтировал их и обустроил по своему вкусу, создав тем самым этакое государство в государстве. С единственным входом (через который он только что вошел) и камином, расположенным в его спальне, для выхода в мир через каминную сеть, о каком знали только самые близкие друзья из числа «змей». Эти одиннадцать комнат — его святая святых. Его убежище. Три спальни, кухня, две ванные комнаты, библиотека, эркер, комната для тренировок, кабинет и прихожая, где он прячет мантию Пожирателя в потайной шкаф. Тео глубоко вздыхает, чувствуя себя разбитым вдребезги после очередной бессонной ночи, и идет проверять, что изменилось в его отсутствие, начиная обход с той ванной, которая примыкает к его спальне. Убранство здесь соответствует тому изысканному стилю, что присущ этой части дома, несмотря на причитания Блейза о тошнотворной безвкусице и ассоциациями со старушечьими сиськами: в отличие от Нотта, он не в восторге от винтажа. А вот Тео мог бы руку дать на отсечение, что все здесь идеально — мебель, сработанная на заказ и достойная украсить любой салон времен королевы Виктории (украшенная искусной ручной вышивкой в зеленовато-коричневых тонах с примесью бордового); пушистые ковры, бархатные портьеры… Всякий раз, входя сюда, он ощущает себя королем и ему нравится это ощущение, несмотря на всю его фальшь. Но больше всего он дорожит тем, что вызывает у его друзей неизменное чувство презрения: бесценными историческими артефактами, которые они называют безделушками, и из-за которых его комнаты больше напоминают музей, а не жилой дом. Или «темные глубины сознания невыносимого скопидома», как выразился однажды Блейз. («Если бы Мольер собирался писать своего «Скупого» в наши дни, ты стал бы для него идеальным прототипом»). Но как ни старался Забини, Тео только глаза закатывал, слушая его очередной стёб. Уж кто бы говорил… С какой стати я должен прислушиваться к мнению человека, который с гордостью именует свою рухлядь мебелью? Всю свою жизнь, сколько он себя помнил, Тео занимался коллекционированием. Артефакты, редкие издания, произведения, рукописи — место находилось всему. Он мог бы с точностью сказать, откуда у него появилась те или иные вещицы и… какие из них безвозвратно погибли. Последней жертвой Блейза была единственная в своем роде зачарованная музыкальная шкатулка, наигрывавшая самую первую мелодию Сортировочной Шляпы. Забини играл в варварскую игру под названием «сколько раз я смогу попасть мячом в одно и то же пятно на потолке», и бедняжка оказалась обречена. Она была уникальной и навсегда исчезла из этого мира. После таких чудовищных преступлений Тео всегда создавал волшебную памятную доску для погибшего артефакта и тем самым пытался даровать ей некое подобие бессмертия. «Зачарованная музыкальная шкатулка Bedillion с мелодией самой первой песни Сортировочной Шляпы. Уничтожена мячом Блейза Забини». К сегодняшнему дню на его призрачном кладбище «похоронено» двадцать два раритета. Тео иногда думал, что неплохо было бы добавить себе еще несколько комнат и одну из них отдать под мемориал, но о чем можно говорить, если у него нет времени даже на то, чтобы произнести заклинание стрижки волос? С его темпом жизни о дополнительных комнатах можно было пока только мечтать. Тео осторожно оглядывается по сторонам и убеждается, что все в целости и сохранности. Еще бы! В его покои даже домовики не имеют права входить. Он входит в ванную и останавливается перед большим туалетным столиком. Медленно поднимает глаза и, столкнувшись взглядом с собственным отражением, слегка вздрагивает. Дьявольщина, я и вправду безумно похож на мать. Фрэнсис не врет. Даже несмотря на то, что последние пару недель он болтался по всему свету, у него даже щетина не выросла. Как он ни старался, растительность на лице упорно не желала появляться. Получается, в возрасте девятнадцати лет можно заложить душу самому темному волшебнику, которого когда-либо производил магический мир за всю свою историю, но нельзя отрастить даже усы, не говоря уже о бороде. Жестокая ирония судьбы. На шестом курсе Эдриан Пьюси вернулся после окончания каникул таким мачо, что ребята попросту челюсти уронили, глядя на него: спортивный, подтянутый, с впечатляющей (и, что немаловажно, совсем не редкой) аккуратно подстриженной бородой. Тео тогда прямо-таки заболел завистью к такому украшению и, недолго думая, попытался сварить зелье, которое помогло бы ему обрести такое же сокровище. Но… Его планам не суждено было сбыться — вместо того, чтобы помочь волосяным луковицам проклюнуть побеги на подбородке и щеках, снадобье усилило уже имеющуюся растительность, что привело к плачевному результату. Его брови, хорошо очерченные и в меру густые от природы, приобрели чудовищные размеры и практически слились с линией волос на лбу. Ресницы вымахали на пять дюймов в длину (они с ребятами специально измеряли) и явно не собирались на этом останавливаться, пока Тео срочно не отправили в лазарет, где мадам Помфри благополучно пресекла это безобразие, наложив на действие зелья два контрзаклинания. Коротко говоря, лицо у Тео было похоже на детское, и он подозревал, что оно таким и останется на всю его оставшуюся жизнь. Вот эта-то детскость и придавала ему некий оттенок женственности, что еще больше усиливало его сходство с матерью. Это от нее он унаследовал оливково-зеленые глаза, большие и бархатистые; тонкие каштановые волосы, способные виться тем сильнее, чем длиннее они отрастали; смуглый оттенок кожи, способный, тем не менее, полыхнуть ярким румянцем, и небольшую россыпь веснушек у основания шеи. Вылитая мать, если судить по фотографиям. А вот отцовского в нем почти ничего не было. Ни в характере, ни во внешности, и откровенно говоря, Тео это безмерно радовало. Его мать была красавицей, и он, благодаря ей, выглядел обычным человеком. Во всяком случае, был таким, пока не получил на руку это чертово клеймо. Сейчас, после перенесенных стрессов, он был бледнее и почему-то стал набирать вес. В отличие от остальных, вроде Дафны Гринграсс, которая на фоне бесконечных переживаний истаяла так, словно пыталась исчезнуть вместе с весом. Симптом очков сделал его глаза тусклыми, выцветшими. Тео резко отворачивается от зеркала и взмахивает палочкой: — Акцио, аптечка! В ванную вплывает внушительная кожаная сумка и приземляется на туалетном столике. Тео распахивает ее и начинает искать то немногое, что ему необходимо для лечения подбитого глаза. Состояние последнего не критично. Паста для удаления ушибов легко все исправит, а Сдувающий напиток и горячий компресс довершат начатое. Тео уверенно открывает боковой карман и… находит его пустым. — Блять… — непроизвольно вырывается у него. — Блять, жалко, что я не умею создавать зелья силой своего разочарования. Есть место, где он мог бы пополнить запасы. О чем он только думал, когда забыл проверить наличие зелий? Если б не они, Драко погиб бы еще тогда, на шестом курсе. Но мысль о том, чтобы покинуть убежище и перейти в другое крыло особняка, заставила его поёжиться. — Блять. Он перепроверяет содержимое сумки, чтобы узнать, какие еще снадобья следует прихватить из кладовой отца. Составляет про себя список из четырех ингредиентов, решительно выходит из ванной, но когда достигает двери и касается ручки, его тело прошивает дрожь. Будь ты проклят, Тео, возьми себя в руки. Ты ведешь самостоятельную жизнь с четырнадцати лет и стал намного хитрее и умнее его. В доме никого нет. Будь это не так, ты уже услышал бы хоть что-нибудь. Потому что когда он дома, в доме всегда слышны какие-то звуки. Он медленно поворачивает дверную ручку, какое-то время прислушивается и, убедившись, что в поместье по-прежнему тихо, на цыпочках крадется по коридору. Сто восемьдесят девять шагов. Именно столько требуется, чтобы достигнуть кладовки с зельями. Начиная со сто одиннадцатого и по сто шестьдесят четвертый они всегда заставляли его нервничать. Он уже прошел шестьдесят семь… шестьдесят восемь… шестьдесят девять… Тишина. Его сегодня нет дома. У него встреча в Малфой-мэноре, ты же знаешь. Так что выдохни и просто успокойся. Но тело не хочет слушаться и он, как бы ни старался, не может заставить себя дышать полной грудью и утихомирить отчаянно бьющееся сердце. Сто девять… сто десять… сто одиннадцать… Нервы натянуты, как струна, и на фоне их напряжения даже глаз практически перестает болеть. Бывало и хуже. Лучше бы он оставался у себя в комнате. Чего стоило взять горячее полотенце и каплю антисептика? Маггловские средства тоже временами работают не хуже магических… Хватит думать об этом. Стоило ему только подумать про это слово на букву «м», как его отец словно вырастал из-под земли, будто мог прочесть мысли сына. Сто тридцать пять… сто тридцать шесть… сто тридцать семь… Дверь в кабинет старшего Нотта распахнута, но свет не горит. Да, дьявола действительно нет дома. «Хвала Мерлину», — шепчет Тео, делая сто шестьдесят пятый шаг. Еще немного и он сможет попасть внутрь кладовой. Эта мысль греет ему душу, и он слегка расслабляется. Расправляет плечи и даже становится выше ростом. В походке появляется уверенность, и он думает о том, что неплохо бы прихватить с собой настой растопырника. Не сказать, что он посредственный волшебник, нуждающийся в дополнительных средствах защиты от чужих заклинаний, но подстраховаться никому не меша… Пронзительный крик закладывает ему уши. Пораженный Тео останавливается, как вкопанный, всего в нескольких футах от цели. Что это было?! Он замирает в ожидании и прислушивается. Все тихо. Спокойно. Показалось, наверное. Неудивительно — он не спал толком вот уже трое суток, поэтому мозг легко мог выкинуть с ним такую штуку. Чего ты удивляешься, Тео, дружище? Просто твой организм намекает, что такими темпами ты скоро отдашь концы. Ничего необычного. — Нет!.. Пожалуйста… нет… оста… не на… нет-нет-не… Последнее слово заканчивается диким воплем, от которого у Тео закладывает уши и мороз пробегает по коже. Это же совсем рядом, где-то за его спиной. Тео закрывает глаза, оборачивается и снова вслушивается. Шорох напоминает волочение куля по полу, и в стену слева от него врезается что-то тяжелое. Черт, только не слева… Теперь он отчетливо слышит череду звуков, какие нельзя спутать ни с чем иным. Кто-то кого-то избивает. Жертва издает слабый стон, переходящий в тихие всхлипы. Тео вздрагивает. Это… Женщина. Молодая. Вне всякого сомнения. Он отвел ее в левую комнату. К горлу Тео подступает желчь, и он делает шаг назад, растворяясь во мраке коридора, сопровождаемый звуками истязания. Но, несмотря на обуревающий его ужас и отвращение, он невольно задается вопросом — почему отец привел ее именно сюда? Никогда прежде он не приводил своих любовниц в эту комнату. А, может, и приводил, только до избиения дело не доходило. Тео не раз приходилось слышать, как отец развлекается со своими гостьями, но всхлипы и стоны в тех случаях всегда были окрашены в цвета удовольствия, а не боли. А от этих криков кровь стыла в жилах. Полных муки и отчаяния, к которому он, к сожалению, тоже привык за эти годы. Шум внезапно стихает. Он наложил заглушающее? — Ах ты, сука! Глухой удар, похожий на пинок. — Если ты считаешь, что я жестоко с тобой обращаюсь, подожди, пока я не вернусь! Вот гадство — отец собрался куда-то уходить, а он стоит тут, посреди зала, как придурок, прямо у него на пути, и хлопает глазами. Тео бежит к парадному входу и, остановившись, делает вид, будто только что вышел из камина. Разум отключен, только тело, собранное до предела своих возможностей, готово к любому продолжению этой странной сцены. Он делает несколько шагов и демонстративно отряхивает мантию, замечая боковым зрением, как из-за угла появляется его отец. Оба они встречаются взглядом и какое-то время молча смотрят друг на друга. От глаз Тео не укрывается то обстоятельство, что одежда старшего Нотта в полном беспорядке и местами испачкана кровью. Волосы всклокочены. Но самое примечательное — его ухо. Оно кровоточит. Причем, довольно сильно. Темно-красная жидкость дробными каплями стекает на его плечо и исчезает в складках мантии. Тео не может поручиться, но ему даже с такого расстояния кажется, что оно стало гораздо меньше другого. Отец перехватывает направление его взгляда и быстро прикрывает ухо рукой. — Тео. — Отец. — Еще одна осечка? — это не вопрос, поэтому Тео игнорирует его. — Что с твоим ухом? Оно в крови. Нотт-старший рвано выдыхает и сердито сводит брови, хватаясь другой рукой за бок. Костяшки его пальцев сбиты и тоже покрыты кровью. Кому она принадлежит? — Купил себе новую игрушку, — рассеянно отвечает отец, явно думая о чем-то другом. Кем бы ни была его «игрушка», она явно его не привлекала. — Если захочешь ею попользоваться, можешь не стесняться. Только в живых оставь. Лорд почему-то не хочет, чтобы она умерла. Он замолкает на время, чтобы оторвать от подола рубашки кусок ткани и приложить его к раненому уху. — Так что, все в твоих руках, если ты не против стать молочным братом своему старику, конечно. «Молочным братом»? Это еще что за хрень? Тео кивает. Его отец отвечает ему тем же и, чтобы привести себя в порядок, направляется в ту часть особняка, где располагаются его покои. — Вечером, после собрания, я отправлюсь в рейд и меня какое-то время не будет дома. Как долго — не знаю. Знаю только, что вернусь тогда, когда в Скандинавии не останется ни одного живого грязнокровного отребья. Он говорит это так, будто собирается в лавку за молоком. — Разумеется, отец. Удачи. Старший Нотт даже не оборачивается, хотя, судя по презрительному фырканью, напутствие Тео ему не очень нравится. Если бы он не был сейчас таким уставшим, кто знает, возможно, их беседа приняла бы совсем другой оборот. Тео дожидается, пока отец не выйдет из зала, и, как только тот сворачивает за угол, опрометью бросается на свою половину. Врывается к себе и, захлопнув за спиной дверь, ничком валится на пол. Задыхается. Сердце грохочет в ушах, как Хогвартс-экспресс, идущий по железнодорожному полотну. Перед глазами начинают мельтешить черные мушки. Приступ паники. Комната стремительно сужается. Грудь горит огнем. Еще немного и он задохнется, и тогда Тео в отчаянии вцепляется себе в волосы… Дыши, мать твою! С тобой все в порядке, дыши! Все в порядке с мозгом, с сердцем и с тобой, Тео. Ты в норме. Мерлиновы сиськи, работай легкими! Ты в порядке! Вдох… Двести двадцать восемь… Выдох… Двести двадцать девять… Некогда раскисать. В левой комнате девушка. Ей нужно помочь. И, значит, заставить себя подняться и пойти туда. Но тело отказывается ему повиноваться. Он даже не может вдохнуть по-человечески. Невозможно привыкнуть к паническим атакам. Никогда. Он думал раньше, что сможет если не справляться, то, по крайней мере, научиться сосуществовать с ними, но после десяти лет постоянного противостояния прекрасно знал, что тело все равно будет считать, будто оно умирает. Ибо даже если душа почти мертва, мозг все равно отказывается в это верить. Вдох… Триста тринадцать… Выдох… Триста четырнадцать… До него доносится слабый хлопок: отец покинул поместье, воспользовавшись камином, и от осознания этого факта сразу становится легче дышать. Ты в порядке, Тео. Ты в полном порядке. Он усаживается на полу, поднимает над головой руки, делает пару глубоких вдохов и, наконец, поднимается. Там, в левой комнате, девушка. Тео распахивает дверь и бежит по коридору. Левая комната — моя. И только моя. Эта комната… Закончить мысль он не успевает — грудь снова сжимает невидимый обруч. Он и так был на пределе своих сил и теперь это окончательно вышибает его из колеи. У Тео не хватает сил противиться тем мрачным мыслям, что бродят сейчас в его голове. У тебя хватит духу войти в эту чертову комнату? Ноги становятся ватными, но он упорно идет туда, где, как он знает, находится какая-то девушка. Ему нужно выпустить ее оттуда. Только постараться не смотреть при этом по сторонам и, значит, придется держать глаза закрытыми (насколько это возможно). Вывести незнакомку наружу и как можно быстрее захлопнуть дверь. Ух ты ж… Такой «гениальный» план мог прийти на ум только старосте. Не зря же у Драко репутация стратега… Тео останавливается перед ничем не примечательной дверью, ведущей в левую комнату. Она ничем не отличается от других дверей особняка. Для кого-то другого, но не для него — он, в отличие от этого «другого», знал правду. Тео какое-то время колеблется, борясь со своими страхами, но все же, закрывает глаза, быстро поворачивает дверную ручку и… словно падает в темный колодец. Он на грани нервного срыва, его трясет, он приоткрывает здоровый глаз и, неподалеку от себя, замечает очертания распростертого на полу человека. Понятно. Идти она не сможет. Тогда хватай ее на руки и убегай. Хватай и убегай. Хватай и… Он смотрит на нее, и по его телу пробегает непроизвольная дрожь. Абсолютно голая. Без сознания. Истекающая кровью. Вся в синяках и ссадинах. Со связанными руками. Тео распахивает от ужаса глаза, осознавая, кто именно сейчас лежит перед ним в луже крови, и судорожно выдыхает. Это же… — Твою мать!