***
— А ведь там в заявке было ограничение на бюджет, нет? — Лёша Орлов устал ждать, когда Николай наконец дочитает добытый ими с Фёдором Петровичем договор с турками («С боями добывали!» — бахвалился Лёша. «Битва за пахлаву и последнюю бутылку ракии не считается», — парировал ехидный голос внутри Николая, пока он сам невозмутимо продолжал чтение). — Мм? — Николай оторвался от особенно сладкого пункта про два завода, в Анапе и Поти, и повернулся к вконец заскучавшему коллеге. — Ну это ж у тебя в офис на Санту, не? Николай метнул испуганный взгляд в угол комнаты, где в ворохе обёрточной бумаги и готовых бантов лежала коробка с сюрпризом Сергею. Идея завернуть подарок самому пришла Николаю только сегодня утром, и офис-менеджер до того перепугался его звонка, что притащил ему все варианты новогодней обёртки, какая оказалась в магазине подарков на первом этаже бизнес-центра. Кабинет дизайна самого Поджио был хорош, но места, чтобы спрятать коробку с огромной кофемашиной бизнес-класса, не предусматривал. — Какое ограничение? Вопрос был произнесён будто невзначай. Собрав всю свою волю в кулак, Николай продолжил делать вид, что всецело поглощён документами перед ним. Абзац про денежную сумму, причитающуюся за обслуживание вышеупомянутых заводов, был так хорош — ну чистая же беллетристика! — что чуть не засосал его обратно. Но он всё же попытался незаметно вытянуть длинную ногу и пяткой затолкать массивную коробку под письменный стол. Судя по насмешливо приподнятой Лёшиной брови, вышло не очень успешно, но Николай не планировал сдаваться. Романов он или кто как-никак? Позориться — так до конца. — Ну в стоимости подарка. Я, конечно, понимаю, что ты вроде как не простой сотрудник и прижиматься не стоит, но кофемашина за такие деньги всё-таки выбивается из бюджета, нет? Кто счастливица? — Да о чём ты мне всё твердишь? — всё-таки вынужден был включиться в обсуждение ужасного праздника Николай. На секунду прикинув, не стоит ли оскорбиться на Лёшино поспешное предположение, что Николай пытается выслужиться перед дамой, и помогут ли этические разборки потянуть время и отвлечь внимание от злополучной коробки, но всё-таки решил не лезть в эти дебри. — Ты ж сам правила для этого Тайного Санты писал, — с упорством бывшего военного продолжал стоять на своём Лёша. Видел его насквозь — или придуривался? Может, понял всё и теперь над Николаем издевается? По улыбке, лукаво спрятанной в шикарных, будто гусарских усах, и не понять было. И верно же, что Николай сам эти дурцкие правила писал, только его занудства — внимания к деталям, простите — и хватило. И верхний порог суммы, которую можно было на праздник потратить, тоже он добавил, по отчётам из HR и зарплатной ведомости высчитав медианные показатели по фирме и филиалам. Ещё радовался так, мол, всё предусмотрел и учёл. А потом в порыве энтузиазма сам же о них и забыл. Николай досадливо помусолил договор, перелистнул страничку и снова спрятал взгляд в испещрённом мелкими буквами тексте. Вот же лох, а. А ещё в наследники семейного бизнеса прочат. — Так что же делать? — Вопрос вышел по-детски простым и несуразным, но в этот момент он искренне не мог подобрать других слов. — Да бутылку подари, — ответ его Лёшин не разочаровал, но и не удивил, впрочем. — А если всё-таки хочешь вдохновить кого из наших прекрасных дам — бери шампанское из Сашкиных запасов, пока тот тоже влюблённый и дурной, да в отъезде к тому же. Николай поморщился от упоминания брата, но тут раздалась стремительная дробь — так костяшками по косяку нетерпеливые посетители стучат — и дверь приоткрылась. — Николай Павлович, можно? — О, Муравьёв! — обрадовался Лёша. — Разреши наш конфликт. Серёжа, ты же тоже на Тайного Санту алкоголь дарить будешь, не? А то у нас начальство сомневается. — Вообще-то кое-то из нас, может, предпочитает театр, — кисло попытался возразить Николай. — Я вообще не пью особо, — Муравьёв был явно ошарашен и отвечал с запинкой, не в силах понять, что взбалмошному руководству снова взбрело в голову. Он хлопнул тёмными ресницами, раз, второй, а потом улыбнулся — смело и задиристо, и Николай почувствовал, будто сама эта улыбка разогнала царящую за окном декабрьскую хмарь. А ещё говорили, что в нём жилки романтичной нет. Вон, дёргается ещё. — Да вот только если шампанское. Лёша повернулся к Николаю и многозначительно произнёс одними губами «семейные погреба». Николай сдержал детское желание показать ему язык, а сам продолжил как можно незаметнее заталкивать злосчастную коробку ещё дальше себе за спину, чем, собственно, и занимался весь их разговор до этого. Так палиться было просто стыдно, пора было брать ситуацию под контроль. — Сергей Иваныч, вы по какому вопросу? — А я подарок ещё не купил, кстати. — Ответ на Лёшин вопрос про алкоголь прозвучал невпопад, потому что, говоря это, он не сводил с Николая странного напряжённого взгляда. Впрочем, он тут же исправился: — У нас там новый проект намечается… Мы вас обременять не хотели, но Александр Павлович предложил, чтобы вы участвовали в обсуждении, пока он в отъезде. Так что я решил лично занести документы. Копия уже у вас на почте. Николай не любил хождения вокруг да около, но находил свою прелесть в приличиях и формальности красивых корпоративных формулировок, которые были обтекаемы, как изгибы бедра нимфы, и столь же далеки от реальности. «Обременять не хотели» в данном случае значило «не ваше это собачье дело, Николай Павлович». «Александр Павлович предложил» — это окрылённый амуром Саша укатил в Париж, но напоследок не забыл подгадить младшенькому братику, пока была такая возможность. Всё-то он видел, всё подмечал и к каждой задачке мнил свои решения самыми лучшими. Николай прям видел, как тому в голову пришла эта «блестящая» идея. Он поджал губы и кивнул на стопку документов, громоздившихся у него на краю стола. Муравьёв со своей командой были молоды и полны чересчур страстных планов, лишний контроль и пара глаз им действительно не помешают. Так и не разглядев в Николае то, за чем пришёл сюда, Муравьёв вышел из кабинета, и лицо у него при этом было отчего-то расстроенное. Отчего — Николай никак не мог взять в толк, ведь на этот раз всё происходящее даже не было его виной. — Знаешь, что я тебе посоветую… бери сразу ящик, — после наступившей в разговоре паузы протянул Орлов, проводив спину скрывшегося за дверью Сергея долгим изучающим взглядом. Николай вечером проверил. Ящик шампанского тоже не влезал в установленный им же самим бюджет. Пришла пора артиллерии потяжелее.***
Неудивительно, но к концу года Сергей выглядел как человек, который не хотел никакого Тайного Санту, хотел лишь бутылочку вина и пачку атаракса. С одной стороны, у Николая была обширная коллекция красного. С другой — проект этот, в соавторстве с Бестужевым-Рюминым, к величайшему Николаевскому разочарованию оказался не таким блестящим, как сам Сергей и его потрясающие улыбки. Приходилось вносить правочки. Много правочек. Ну зато встречались они теперь ещё чаще, и у Николая было множество возможностей узнать о предпочтениях самого Сергея и учесть это при выборе подарка. — А можно шрифт посимпатичнее? — Сергей, а вы подготовите нам SWOT-анализ? Я понимаю, что вы юрист, но попросите своих людей там… какая же это презентация без SWOT-анализа! — А где тот слайд из предыдущего файла? Я помню, что сказал, что он мне совсем не нравится, но с этой версией, имхо, он смотрелся бы уместно. Залюбовавшись тем, как раздражённо Сергей вертит в ловких пальцах ручку с логотипом компании, Николай так и сказал вслух «имхо». Родная дочь бы стыдилась смотреть ему в глаза. Дни сочились, как весенняя капель, до которой было ещё бесконечно долго. Сергей недовольно хмурился на Николаевы придирки, упорствовал, объяснял, но в итоге всё равно неохотно соглашался на уступки, сдавал свои позиции и убеждения медленно, шаг за шагом, и они приходили компромиссу. После он будто забывал о работе, успокаивался и улыбался ласково, как-то по-доброму. Николай ни у кого такой улыбки не видел, и его холодное сердце таяло так же споро, как истекали дни до злополучного корпоратива. — Сердце моё, мне кажется, что лучшим подарком для бедного мальчика будет, если ты отъебёшься от него наконец-то, — Шарлотта была прямолинейна, а после развода к вящему неодобрению Николая выучилась русскому матерному по трекам MC Pushkin. Над произношением, впрочем, нужно было ещё работать и работать. С другой стороны, слова она наверняка коверкала тоже, чтобы его позлить. — Я делаю, как будет лучше, — настаивал на своём Николай. Иногда ему казалось, что все вокруг дураки. А иногда — что если он перестанет упрямствовать, окажется, что самый главный дурак — это он сам. Это как-то мотивировало продолжать борьбу. — Вот поэтому-то ты идиот! — выругалась она. — Тебе надо делать так, чтобы он хотел с тобой переспать, понимаешь? Возможно, больше одного раза! Я тут сужу по твоим влюблённым глазам, хотя, может, это просто экран так бликует. А пока что по твоим рассказам он может хотеть лишь треснуть тебя по затылку степлером — оценив, впрочем, на обратном пути твой великолепный зад. Ты продолжаешь ходить в зал? Я очень рада, что ты следишь за здоровьем. Прошло уже три года, а она всё ещё ценила его фигуру. Это, наверное, должно было радовать. Возвращения Саши из поездки ждали всем офисом, но тот загулял окончательно. В курилке поговаривали о «решительных шагах» и «слиянии» — с французской компанией Сашиной пассии или с ним самим — Николай не спрашивал, решив для себя, что пока не готов услышать ответ. На всякий случай он поручил помощнику подготовить все необходимые документы, а сам начал поглядывать в раздел «к свадьбе» на всех сайтах с подарками, посещать которые не переставал. Коробка с кофемашиной была забыта до лучших времён в углу кабинета. Ящик шампанского (на всякий случай, пригодится же наверняка) отправился туда же. Сергей оставался с ним один на один поздними вечерами, закатывал рукава на белых рубашках, нервно поправлял узлы на галстуках и стоически репетировал аргументы для презентации. Возможно, Шарлотта знала, о чём говорила: ещё пара таких встреч — и Николаю в его ухаживаниях за Сергеем не помогли бы никакие подарки. Но тот упорно возвращался раз за разом, рисовал графики — с каждым разом всё красивее, всё идеальнее. Он настаивал на своей правоте, страстно, увлекательно, пугая Николая радикальностью предложенных им решений, богатыми перспективами и возможными последствиями. Политически говоря, дело их было полный швах. Ещё пять лет назад… да чего там говорить, начни они пять лет назад, в этом году их обоих бы уже посадили. Так что Николай ждал Сашиного возвращения и для очистки совести втихую покупал Сергею всё новые подарки. После каждой встречи. Идеальные вафельные полотенца с голландским узором — чтобы ближе к телу. Они как-то столкнулись в узком проходе между стеллажами и столом, ну, не столкнулись, но Сергею отчего-то приспичило протиснуться к окну ровно в тот момент, когда Николай вставал из-за стола. Притёрлись друг к другу стыдливо, жарко, Николай весь окаменел, а Сергей лишь улыбался одними глазами, да облизал верхнюю губу, очевидно, пытаясь скрыть неловкость. Разлепившись, вздохнули, кажется, в первый раз за весь вечер, а Николай потом до ночи мечтал и грезил о том, как это — Сергея обнимать, распаренного, сонного после душа, заворачивать в такое полотенце и провожать в свою спальню. Или вот кувшин на кухню. — Говорят, вы хорошо готовите? — Давайте на «ты», Сергей Иванович, тошно уже, — удивил себя самого Николай. В конце трёхчасового совещания, «в живых» после которого в кабинете остались только они, устали и правда оба. Николай над Сергеем не издевался, но тот порой даже переигрывал его в занудстве и будто тоже чего-то выжидал. Словно наблюдал за Николаем в ответ, оценивал его ошибки и искренне вообще-то наслаждался каждой их встречей. — Тогда Серёжа, пожалуйста. — Муравьёв положил ладонь на стол пальцами вниз, будто хотел дотянуться до Николаевой руки и скрепить их сближение рукопожатием, но в последний момент решил иначе. Николай упрямо смотрел на его пальцы и думал о том, что Сергей (Серёжа) вёл себя, будто ему никогда не отказывали в жизни — любимый сын, всеобщий фаворит в офисе, наверняка даже в школе он учился на одни пятёрки. Николай регулярно вёл себя также, поэтому хорошо узнавал эти признаки. Он поднял усталые глаза выше и предложил: — Тогда ты меня зови Николаем. И тему не переводи, этот график всё равно придётся переделать. Серёжа (о как легко, как опасно было переключиться на менее формальное его имя даже в своей голове) наградил его очень знакомым взглядом в ответ. Шарлотта такие отводила для особенно настырных младенцев, не понимающих, что мамочке нужен здоровый сон, упрямого суккулента, год за годом борющегося за жизнь на подоконнике в её квартире, и для Николая. Возможно, у последнего был типаж. — Да, я балуюсь иногда на кухне, — признался Николай, — по выходным, когда время позволяет. Дети не жалуются. — А я вот совсем ничего не понимаю в этом, думал тут что-то выбрать… Серёжа всё говорил, про какие-то сковородки, про попытки приготовить идеальный пашот, про маленькую кухню в его квартирке в старом фонде — будто переход на «ты», будто их эти аномальные, давайте честно скажем, посиделки в офисе допоздна в его мире были чем-то обыденным, чем-то, что они когда-нибудь могли разделить между собой. Только для них двоих. Николай наткнулся на кувшин тем же вечером, лениво листая инстаграм в такси. Он был совершенно простой, с лёгкой цветочной вязью по одному боку, и подошёл бы к любому интерьеру кухни. Но было что-то в нём — уникальная ручная работа, русский стиль, лёгкий слог промо-поста — что подходило именно Серёже. И сколько Николай на него потратил, не узнает никто и никогда.***
Вопрос с подарком встал совсем остро, когда одним прекрасным зимним утром (с тех пор, как Муравьёв превратился в Серёжу, таких в жизни Николая стало больше) он получил рассылку от Бельской из HR с информацией, куда и кому передавать упакованные подарки для Тайного Санты и как сохранить тотальную анонимность. До злосчастного корпоратива оставалось всего пара дней, и, отчаявшись найти помощь у друзей, Николай вновь обратился к подлинному тёмному мастеру церемониала и светского этикета. В конце концов, когда-то Шарлотта умудрялась очаровать даже его мать. Они развелись, когда вдруг решили, что несправедливо отравляют друг другу жизнь. Смена статуса как-то быстро примирила Шарлотту с присутствием Николая в её повседневности, и теперь ему приходилось страдать одному. — Лотта, любовь моя, мне некогда. — Можно, конечно, было сбросить звонок, но тогда она могла начать названивать его секретарю или хуже — Александру Христофоровичу, пользуясь тем, что тот был крёстным их старшего. — Николай, я отправила тебе ссылку на идеальный подарок! — Я сейчас не могу, у нас… совещание. Он не знал, что его выдало — то, как он замялся, или едва слышный смешок, вырвавшийся у Серёжи, прячущего искрящийся смехом взгляд за бортиком кружки, полной очень ирландского кофе со сливками. Пару часов назад они решили, что им положен перерыв и, кажется, увлеклись. В любом случае Шарлотта всегда была чересчур проницательна. — Он там с тобой? — В её голосе появились загадочные нотки, и ему стоило бы прислушаться, но вместо этого он вспомнил привычно выскочившее обращение в начале разговора и теперь в режиме реального времени пытался придумать, как одними глазами и языком жестов показать Серёже, что всё не так, как можно было бы подумать, и что на самом деле сердце Николая давным-давно свободно. В смысле занято, но не Шарлоттой, а… Нет, всё-таки жизнь Николая была несправедливо тяжела. — Открой немедленно. Страница подгружалась мучительно долго. Для протокола — всё, случившееся между ним и Шарлоттой, всегда было исключительно его виной. Когда он на днях в телефонном разговоре поздно ночью признался ей, что иногда его охватывает желание связать Серёжу и украсть его от всех забот, коллег и вызывающих тяжёлые мешки под глазами дедлайнов, он, разумеется, говорил образно. Но по своему обычаю она решила иначе. Страница модной дизайнерки с портупеями и широкими кожаными поясами, облегающими жилетами и прочим провокативным обмундированием выглядела очень… Николай поднял перепуганные (со стороны, наверное) глаза обратно на почуявшего неладное Серёжу и густо покраснел. Предметы были очень… Серёже бы пошло. Дальше мысль буксовала. В тот день они так и не добились ничего путного. Николай сослался на алкоголь в кофе и тяжёлый конец года, а затем провёл полночи за поиском подходящей портупеи, потому что Серёже, дерзкому и обаятельному, с самой красивой на свете улыбкой, подобное бы обязательно о ч е н ь пошло, и Николай умирал, как хотел быть тем, кто для него это купит. У кого будет право таким его увидеть. Утром он со стыдом стирал историю браузера и писал гневное «я нашёл кнопку блокировки» в адрес Шарлотты, не надеясь, впрочем, на положительный эффект. Составил — первое для них — сообщение на личный Серёжин номер, которым тот поделился ещё несколько дней назад, извиняясь за персональный разговор в рабочее время и подчёркивая, что бывшая жена им больше не помешает. Всё это выглядело барахтаньем утопающего, хватающегося за самые хлипкие соломинки, и именно так Николай себя и ощущал. До праздника оставались сутки. Машенька, святая душа, прислала ссылку на пинтерест с крафтовыми подарками своими руками; Саша — фотографию пухлощёкого француза (Николай всё ещё отказывался понимать); Александр Христофорович похвастался, что переспал с той секретаршей с двенадцатого — совет, конечно, хороший, отличный совет даже, с каждым часом, проведённым наедине с Серёжей, Николай всё больше мечтал ему последовать — но, увы, в данном случае не применимый. Решил всё случай. И случайно повстречавшийся Николаю в курилке Вениамин Соловьёв — персонаж ему доселе в их офисе не знакомый, но, очевидно, очень и очень полезный. Побольше бы таких. — Серёже бы выспаться, — сетовал тот на состояние друга. Они пересеклись в курилке, Вениамин курил в компании одного скуластого эсбэшника и второго лохматого типа, кажется, из айти. Активно кивавший на это Михаил Бестужев-Рюмин — полный излишнего энтузиазма соавтор проекта, который Серёжа с Николаем кромсали и переписывали вот уже больше недели, гарантировал, что речь шла о нужном Серёже. Николай стоял к ним спиной и покорно глядел на ночную Москву в отражении. Не подслушивал, ни в коем случае, но уши навострил. — А он вместо этого перед Новым годом всё какие-то билеты в театр ищет, а там всё раскупили! С Николаевскими связями найти три проходки на самую громкую новогоднюю премьеру оказалось сущей чепухой. Формально — даже совершенно бесплатно. Два в подарок, а третий — себе, чтобы «случайно» встретить Серёжу в фойе театра и перевести их знакомство из рабочей в дружескую, а там, глядишь, и более интимную плоскость. Или понаблюдать со стороны, как тот потратил эти билеты на кого-то другого, и счастлив с ней, счастлив с ним, и что никакой Николай с его занудством, сложным характером, мудрёными семейными связями и кучей вредных привычек ему вовсе не нужен. Всё будет этому чувству развязка. В тот вечер Николай снова допоздна задержался в своём дорогом кабинете в здании, принадлежащем его семье компании. А чувство было, будто чьей-то казни ждал. Может быть, своей.***
Александр всё-таки триумфально вернулся на родину, день в день успев к большому празднику, богатый и пьяный от любви, сжимая под боком своего возмутительного коротышку-французика, выглядящего, будто Саша повесил на небосклон и Луну, и Солнце, и Новогоднюю звезду и будто 12-го года в их жизни (и жизни их семей, если уж на то пошло) не было. Это было их уже пятое воссоединение: у Саши был особняк в Жантийи и доверенность в школу французского отпрыска, а сам француз ещё в прошлом году купил уродливую дорогущую машину, чтобы стоять в московских пробках. Чтобы отклонить Серёжин проект, ему потребовалось меньше получаса на спешно организованной летучке. Их презентация бы так ладно вписалась между приказом на сотрудников с маленькими детьми — им традиционно причитался бонус и шоколадный подарок — и второй чашкой ванильного латте. Но даже этого шанса им предоставлено не было. Николай узнал уже постфактум: впервые в году задержался в пробке, да и вряд ли он мог бы что-нибудь изменить. Ни у кого из них скорее всего не было даже шанса возразить, как Николай и предполагал, всё было решено ещё раньше, Бенкендорфом, Сперанским или кем-то выше. Он нашёл Серёжу курящим на лестнице. — Ты сейчас не тот человек, которого я хочу видеть. Стыд и детская, совсем не рациональная обида затопили Николая с ног до головы, но он не мог оставить Серёжу на этой неосвещённой лестнице: такого поверженного, одинокого, в тёмных праздничных слаксах, мятой выправленной рубашке и с дурацкой сигаретой в руках — не положено же, на лестнице-то. Такой Серёжа вызывал тревогу и заботу, хотелось нарушить правила — свои, корпоративные, Сашины — ради него. Хотелось позволить ему творить всё, что вздумается, и с благоговением наблюдать, как он изменяет их реальность к лучшему. Хотелось построить для него целый новый мир, в котором его планы всегда совпадали с установкой партии, высокой политикой и тем, что будет лучше и выгоднее — для всех заинтересованных сторон. Чтобы Серёжа никогда больше не смотрел на него снизу вверх так поверженно. Поддавшись порыву, Николай присел на корточки, перехватил истлевшую наполовину сигарету из его пальцев и сделал одну сочувствующую затяжку. Найти подходящих слов у него всё равно бы не получилось. — Нет, погоди, это неправда была, — вдруг подобрался Серёжа и, опёршись на стену, поднялся, чтобы смотреть Николаю глаза в глаза. — Я до всего этого… всё как раз хотел поймать тебя до начала праздника. Серёжа всегда был слишком честным — пожалуй, лучшее его качество. И почему работать вместе им, наверное, было не суждено. Их поцелуй вышел — настоящим подарком. Сжатые губы, запах сигаретного дыма, реальность происходящего, такая острая и внезапная, но в то же время уплывающая из сознания, что захотелось ущипнуть себя. Николай помнил всё: гладкую ткань пиджака, где перехватил Серёжу за запястье, стоило тому податься ближе; исходящее от его кожи тепло; колючее местечко под подбородком, которое тот пропустил, бреясь утром; собственное хриплое «ммм», чуть слышное в пустом пространстве лестничной клетки. Поцелуи перешли на щёки, линию челюсти, но оставались всё такими же целомудренными, пока они прикасались друг к другу лишь сомкнутыми губами, говорящими больше, чем могли сказать слова. Очень долго. — Ты мне достался в Тайном Санте, и там под ёлкой тебя, конечно, ждёт килограмм мандаринов, но на самом деле я всё ходил к тебе и хотел подарить это. Решил уж — раз там погорел, чего бы и не сгореть второй? «Килограмм мандаринов, — хотелось вскричать Николаю, — вот так просто?» А ещё хотелось просто кричать, потому что это пламя было взаимно, и оно сжигало их вместе. Да. Пожалуйста. Я весь твой. И что там, что там — остановиться они оба уже не могли. — Так вышло, Сергей Иванович, Серёжа, — в моменты стресса хотелось спрятаться за корпоративным этикетом, который сейчас, между ними, был совершенно неуместен, и Николай исправился. — Серёж, вообще-то мы достались друг другу. Его голос звучал хрипло, будто он не пользовался им давно и успел отвыкнуть, но Николай продолжал продираться сквозь слова, путающиеся мысли и полный внезапной надежды Серёжин взгляд. Конверту в праздничной обёртке и с персонально подписанным тэгом было место под корпоративной ёлкой, но сейчас в руке Николая, протянутой в сторону Серёжи, он смотрелся оливковой ветвью. — Там пара билетов в театр, очень рекомендовали пьесу, я узнавал... Мне кажется, тебе понравится. Я хотел подарить тебе два, но можно это будет свидание? А после пусть всё и правда горит.